(ок. 340 — ок. 278 года до н.э.)
Цюй Юань (другое имя Цюй Пин) — первый в истории великий поэт Китая. Конечно, китайская поэзия существовала и до него, известны даже поэтические сборники более ранних времён, но всеобщее преклонение китайцев перед великими стихотворцами своего народа началось именно с Цюй Юаня. И не случайно, Цюй Юань стал трагическим символом прозорливости и бессилия искреннего патриота перед глупостью, жадностью и подлостью власть имущей элиты, готовой ради сиюминутной наживы пожертвовать и свободой отечества, и жизнью зависимой от неё бессловесной толпы.
Вторая половина IV — начало III века до н.э. вошли в историю Китая под названием эпоха Чжань-Го (Воюющие царства). К тому времени давно развалилось древнейшее рабовладельческое государство, а на его бывших территориях сложились другие. В эпоху Чжань-Го боролись между собой семь великих царств. Самым большим и сильным среди них было царство Чу, которое занимало почти треть территории Китайской империи времён ее расцвета. Армию Чу расценивали в миллион латников (при пятимиллионном мужском населении страны). Главным соперником Чу были царства Ци и Цинь.
Правили в царстве Чу ваны — цари. Это были очень воинственные властители, под стать своему народу. Чусцы считали, что, если в течение пяти лет они не совершали ни одного набега на земли Центральной равнины, значит, погрязли они в грехе и лишены права встретиться после смерти с душами своих предков.
Особенно активную и победоносную завоевательную политику вело царство Чу при Вэй-ване (годы правления 339—329 годы до н.э.). Именно на это время и пришлось детство Цюй Юаня.
Родился и жил поэт в городе Ин* (Инчэн или Чэнду), столице царства Чу. Выходец из высоких аристократических кругов, Цюй Юань приходился родственником правящему дому и возводил свой род к мифическому древнекитайскому императору Чжуань-сюю (2513—2435 годы до н.э.).
* Ныне это местность на северо-западе уезда Цзянлин провинции Хэйбэй; часто родиной Цюй Юаня называют уездный городок Цзыгуй, расположенный на берегу реки Янцзы.
При сыне Вэй-вана — Хуай-ване (годы царствования 328—299 до н.э., умер в 296 году до н.э.) Цюй Юань дослужился до поста левого министра царя. Эта должность позволяла влиять на внешнюю и военную политику государства.
Более всего Цюй Юань опасался усиления царства Цинь и призывал всеми силами препятствовать его возвышению. Однако исконным соперником Чу было царство Ци, и по традиции чуские политики рассматривали последнее самым опасным врагом.
Какое-то время Хуай-ван в своей внешней политике делал упор на союз с царством Ци, речь даже шла о его женитьбе на циской царевне. Но подкупленные циньцами советники заверяли вана, что союз надо искать у вана Цинь, поскольку Ци гораздо более опасный враг. Лишь Цюй Юань уговаривал вана не порывать с надёжными союзниками.
Со временем верх взяла продажная камарилья. Хуай-ван разорвал союз с царством Ци, породнился с царствующим домом Цинь и отправил Цюй Юаня в ссылку в дальнюю провинцию Цзяннань. Формально поэт был обвинён в том, что присваивает себе авторство указов, которые составляют другие чиновники.
Вскоре Хуай-ван жестоко поплатился за то, что доверился льстивым царедворцам. В 299 году до н.э. он обманом был захвачен в плен циньцами и через три года умер в заточении. Унаследовавшие ему сыновья не пожелали вернуть изгнанного поэта ко двору.
В 284 году до н.э. властитель Цинь напал на царство Ци, захватил его и включил в состав своего государства. Царство Чу осталось один на один с могущественнейшим врагом.
Потрясённый происходившими событиями, томился Цюй Юань в глухой провинции. Мы даже не знаем, был ли женат поэт, были ли у него дети, или одиночество усугубляло состояние его духа. Известно только, что, предчувствуя скорый и печальный конец родной страны, Цюй Юань искал выход своей тоске в творчестве. В годы ссылки им была создана великая патриотическая поэма «Лисао» («Скорбь изгнанника»), обессмертившая имя её творца. В годы ссылки поэт создал и другие произведения, глубоко чтимые в китайском народе.
Катастрофа разразилась в 280 году до н.э. Циньские войска вторглись в Цяньчжун (Гуйчжоу) — глубокий тыл Чу. В 279 году до н.э. враги захватили чуские владения Хэнани, а ещё через год циньский генерал Бай Ци взял штурмом и разрушил Ин, родной город Цюй Юаня. Чуские армии под водительством бездарных военачальников были размётаны неприятелем.
Цюй Юань не выдержал такого поругания родины. Его последние годы и без того были наполнены смятением, горечью и отчаянием. В знак протеста против бездарных и предательских действий правительства, убеждённый в несправедливости всего мирового порядка и потерявший веру в собственные возможности воздействовать на ход событий, Цюй Юань покончил с собой: он нагрузил себе за пазуху камней и бросился в реку Мило*, на берегах которой отбывал ссылку.
Существует предание, что накануне самоубийства поэт встретился с рыбаком. «Он распустил волосы и со стонами разочарования и обиды бродил вдоль реки. Вид у него был страдальческий и изможденный. Один рыбак увидел его и спросил: “Вы не тот ли сановник, который ведал делами трех знатных родов? Почему вы в таком положении?” Цюй Юань ответил: “Весь мир грязен и мутен, только я чист; все люди опьянели, только я трезв. Поэтому меня и изгнали”. Рыбак на это сказал: “Мудрец не скован обстоятельствами и в состоянии меняться вместе с окружающим его миром. [Если] весь мир грязен и мутен, почему бы вам не последовать за его потоком жизни и не подняться в его волне; [если] все люди пьянствуют, почему бы вам не попробовать этого зелья, не пригубить их вина? Почему вы, обладая [талантами, подобными] яшме и самоцветам, изгнаны?” Цюй Юань ответил рыбаку: “Я слышал, что тот, кто вымыл голову, обязательно стряхнет пыль с головного убора, а тот, кто помылся, сразу же отряхнет свою одежду. Кто же из людей в состоянии принять своим чистым телом грязь окружающего мира?! Уж лучше броситься в вечный поток, найти себе могилу в рыбьем чреве. Могу ли я с моей ослепительной белизной позволить себе замараться мирской грязью?!”» (Сыма Цянь. Исторические записки. Глава 84. Жизнеописание Цюй Юаня и Цзя И).
* Река Мило (Милоцзян) — приток Янцзы в районе Санься.
Последним произведением Цюй Юаня стала поэма «Хуайша» («С мужеством в сердце»).
Поэт остался в истории китайской литературы прежде всего как великий патриот. Цюй Юань считается основателем направления индивидуальной, авторской поэзии Китая. Необыкновенная выразительность и фантастические образы его творчества положили начало «южному» стилю древней китайской поэзии.
По традиции древнейший китайский праздник Дуаньу, который отмечается 5 числа 5 месяца по Лунному календарю (обычно приходится на июнь григорианского календаря), связывают непосредственно с гибелью Цюй Юаня. Узнав о том, что поэт упал в воду, к реке сбежались люди. Рыбаки выплыли на лодках на поиски тела самоубийцы. Чтобы рыбы не объели его, люди стали бросать в реку варёный рис, яйца и другие продукты. Местный художник даже вылил туда крепкое рисовое вино, уверенный в том, что речные обитатели опьянеют и не притронутся к утопленнику. Впрочем, останки поэта так никогда и не нашли.
На следующий год в день гибели Цюй Юаня, когда поминали его, проделали всё то же самое. Так постепенно сложился обычай ежегодно устраивать на реке гонки на драконьих ладьях, есть праздничное лакомство «цзунцзы»* и пить рисовое вино.
* «Цзунцзы» — приготавливаемые на пару лепёшки из клейкого риса с различными начинками и обёрнутые тростниковыми, бамбуковыми или пальмовыми листьями. Обычно готовые лепёшки перевязывают разноцветными шёлковыми нитями. Начинкой могут служить финики, пюре из фасоли, мясо, колбаса, яичный желток.
В праздник Дуаньу взрослые обычно дарят детям маленькие мешочки из пёстрой шёлковой ткани. Их набивают целебными травами. Мешочки нанизывают на пятицветную шёлковую нить, и получается украшение, которое носят на шее или прикрепляют к борту одежды. В народе бытует поверье, что ароматные мешочки изгоняют злых духов и оберегают человека от болезней.
На Тайване, в районе Шилинь* возведён храм в память Цюй Юаня, куда в день праздника Дуаньу собираются любители поэзии, чтобы почтить память великого стихотворца.
* Шилинь — северный пригород Тайбэя.
Когда очередной оптимист в тяжёлые дни, переживаемые родиной (а в Китае таких было очень много), начинает уговаривать, что всё будет хорошо, что всё решится миром и к лучшему, ему обычно говорят:
— Зактрой рот и вспомни Цюй Юаня!
Лучшие переводы творений поэта на русский язык сделаны Александром Ильичем Гитовичем (1909—1966). Он переводил также поэзию Ло Бо и Ду Фу.
Павшим за Родину
Наши щиты и латы
Из носорожьей кожи,
Все колесницы сцепились
В час рукопашной схватки.
Знамена закрыли небо,
Враги наступают тучей,
И стрелы падают всюду,
Где борются за победу.
Стремительный враг прорвался,
Наши ряды сметая.
Левый мой конь свалился,
Правый мечом изранен,
Колеса в земле застряли —
Не вытащить колесницу,
Но я в барабан ударил
Палочками из яшмы.
Тогда разгневалось небо,
Вознегодовали духи —
Врагов поражая насмерть,
Устлали трупами поле.
Покинули мы столицу,
Ушли мы и не вернулись,
И далека дорога
К просторам родной равнины.
В руках мы мечи сжимаем,
Несем боевые луки,
Расстались головы с телом,
Но воля тверда, как прежде.
Мы были храбрыми в битве,
Мужественными бойцами,
Твердость нашу и силу
Ничто не поколебало.
Пускай уничтожено тело —
Душа не умрет вовеки,
Души мужчин станут
Лучшими среди духов.
Печальные строки
Читаю стихи, пытаясь
выразить свое горе,
С гневом и возмущеньем
я изливаю душу.
Все, о чем говорю я, —
только святая правда,
И пусть этой чистой правде
свидетелем будет небо!
Пять императоров мудрых
пусть меня поучают
И шесть знаменитых духов —
изложат свое ученье.
Пусть реки и горы будут
защитниками моими
И сам судья Гао Яо
приговор мне выносит.
Я искренен был и честен
на службе у государя,
Но был удален я, словно
постылая бородавка.
Не льстил я ни государю,
ни тем, кто стоит у трона,
Да, будь мой правитель мудрым —
он мог бы увидеть это.
Слова мои и поступки
нисколько не расходились,
Чувства мои и мысли
всегда неизменны были.
Такого слугу нетрудно
было б ценить государю,
Если бы захотел он
проверить мои поступки.
Первые мои мысли
отданы были князю,
За это я оклеветан,
за это мне мстила свита.
Преданный государю —
я о других не думал,
И свита меня за это
заклятым врагом считала.
В работу для государя
я вкладывал свою душу,
И все же работой этой
добиться не мог успеха.
Любовь моя к государю —
и ни к кому другому —
Была неверной дорогой,
ведущей меня к несчастью.
Думал ли государь мой
о преданности и долге,
Когда он слугу седого
довел до нужды и бросил?
Я искренен был и честен,
и ничего не скрывал я,
Но это не принесло мне
высокого расположенья.
В чем же я провинился,
за что терплю наказанье —
Этого никогда я
себе не смогу представить!
Когда ты в толпе проходишь,
отвергнутый и одинокий, —
Над этим всегда и всюду
злобно смеются люди.
Я был окружен все время
безудержной клеветою
И говорил, запинаясь, —
не мог отвечать, как должно.
Я был душевно подавлен,
слов не сумел найти я,
И чувства свои отныне
больше не открываю.
В сердце моем печальном
тяжесть и беспокойство,
Но никому на свете
это не интересно.
Слов у меня много,
а как написать — не знаю,
Скорбные мои мысли
выразить не могу я.
Если молчать все время —
никто о тебе не узнает,
Если кричать — то будут
делать вид, что не слышат.
Все время я беспокоюсь,
тревожусь я непрерывно,
Душа у меня в смятенье —
и я ей помочь не в силах.
Когда-то мне сон приснился,
что я поднимаюсь в небо,
Но посреди дороги
душа моя заблудилась.
Тогда попросил я Духа
судьбу мою предсказать мне, —
Сказал он: «Твоим стремленьям
ты не найдешь поддержки».
И снова спросил я Духа:
«Подвергнусь ли я изгнанью?»
Сказал он: «Твоим спасеньям,
быть может, не станет места.
Клеветников много,
дыхание их тлетворно,
Но если ты покоришься —
наверняка погибнешь».
Кто на молоке обжегся —
дует теперь на воду,
Так почему ж своим я
взглядам не изменяю?
Желанье подняться в небо,
лестницы не имея, —
Так я определяю
глупость своих поступков!
Люди давно боятся
согласными быть со мною,
Так почему ж я должен
упорствовать в своих мыслях?
Люди к единой цели
различным путем стремятся,
Так почему ж я должен
быть непреклонно твердым?
Цзиньский Шэнь Шэн был сыном
доблестным и послушным, —
Отец клевете поверил
и невзлюбил Шэнь Шэна.
Славился прямотою
Бо Гунь — и он попытался
Рек укротить теченье,
но не имел успеха.
Для тех, кто летает в небе, —
всегда у людей есть стрелы,
Для тех, кто живет в глубинах, —
для тех у людей есть сети.
Наказывать невиновных,
чтоб нравиться государю, —
Этим не обретешь ты
душевного успокоенья.
Если опустишь голову,
чтобы добиться цели, —
Боюсь, что таким смиреньем
успеха ты не достигнешь.
Если захочешь подняться
и улететь подальше, —
Боюсь, государь наш спросит:
«Зачем ты делаешь это?»
Если бежать без оглядки —
можно сбиться с дороги,
И твердая моя воля
этого не позволит.
Судороги скрывая,
стараюсь утишить боль я,
Сердце охвачено горем,
нет для него покоя.
Магнолии я срываю —
они благовоньем будут,
Срываю душистый перец —
пусть пищей он мне послужит.
В саду своем одиноко
выращиваю хризантемы —
Пускай мне они весною
будут приправой к пище.
Боюсь, что моей всегдашней
преданности не верят, —
Поэтому и пишу я,
чтоб выразить свои чувства.
Просто ради покоя
делаю вид, что льщу я,
Но мысли мои далеко —
и я скрываю поступки!
С КАМНЕМ В ОБЪЯТИЯХ
Прекрасен тихий день в начале лета,
Зазеленели травы и деревья.
Лишь я один тоскую и печалюсь
И ухожу все дальше-дальше к югу.
Все беспредельно пусто предо мною,
Все тишиной глубокою укрыто.
Тоскливые меня терзают мысли,
И скорбь изгнанья угнетает душу.
Я чувства сдерживаю и скрываю,
Но разве должен я скрывать обиду?
Ты можешь обтесать бревно, как хочешь.
Но свойства дерева в нем сохранятся.
Кто благороден, тот от злой обиды
Своим не изменяет убежденьям.
Нам надо помнить о заветах предков
И следовать их мудрости старинной.
Богатство духа, прямоту и честность —
Вот что великие ценили люди.
И если б Чуй искусный не работал,
То кто бы знал, как мудр он и способен.
Когда мудрец живет в уединенье,
Его глупцом слепые называют.
Когда прищуривал глаза Ли Лоу,
Незрячие слепым его считали.
И те, кто белое считают черным
И смешивают низкое с высоким,
Кто думает, что феникс заперт в клетке,
А куры — высоко летают в небе;
Кто с яшмой спутает простые камни,
Не отличает преданность от лести, —
Те, знаю я, завистливы и грубы,
И помыслы мои им непонятны.
Суровый груз ответственности тяжкой
Меня в болотную трясину тянет.
Владею драгоценными камнями,
Но некому на свете показать их.
Обычно деревенские собаки
Встречают злобным лаем незнакомца.
Чернить людей, талантом одаренных, —
Вот свойство подлое людей ничтожных.
Во мне глубоко скрыто дарованье,
Никто не знает о его значенье.
Способен я к искусству и наукам,
Но никому об этом не известно.
Я утверждать стараюсь справедливость,
Я знаю, честность у меня в почете.
Но Чун-хуа не встретится со мною,
И не оценит он моих поступков.
О, почему на свете так ведется,
Что мудрецы рождаются столь редко?
Чэн Тан и Юй из старины глубокой
Не подают ни голоса, ни вести.
Стараюсь избегать воспоминаний
И сдерживать нахлынувшие чувства.
Терплю обиды я, но верен долгу,
Чтобы служить примером для потомков.
Я ухожу, гостиницу покинув,
В последний путь под заходящим солнцем.
И скорбь свою и горе изливая,
К границе смерти быстро приближаюсь.
Юань и Сян раскинулись широко
И катят бурные, седые волны.
Ночною мглой окутана дорога,
И даль закрыта мутной пеленою.
Я неизменно искренен и честен,
Но никому об этом не известно.
Бо Лэ давно уже лежит в могиле,
И кто коней оценит быстроногих?
Жизнь каждого судьбе своей подвластна,
Никто не может избежать ошибок.
И, неуклонно укрепляя душу,
Я не пугаюсь приближенья смерти.
Все время я страдаю и печалюсь
И поневоле тяжело вздыхаю.
Как грязен мир! Никто меня не знает,
И некому свою открыть мне душу.
Я знаю, что умру, но перед смертью
Не отступлю назад, себя жалея.
Пусть мудрецы из глубины столетий
Мне образцом величественным служат.
Перевод А.И. Гитовича