По Большой Морской декабрьским вечером 1905 года вихрем несется карета. Разыгравшаяся метель набрасывается неистово на нее и седока. Молодой полноватый мужчина в роскошной бобровой шубе, развалившись в карете, как ленивый барин, взволнованно теребит свои маленькие усики над яркими губами, вспоминая разговор с Нувелем. Валечка непринужденно сообщил ему: «Дима поступает со мной не по-дружески. Он заинтересовался моим другом Вики, поставив целью завести с ним отношения, не обращая внимания на меня». Дягилев побагровел, не давая Нувелю опомниться, он уже был в передней, и Василий одевал ему шубу.
«Как он может? Чем приглянулся ему этот тощий студент? Он собирался в ресторан. Я найду его»,- нервно перебирает в голове Дягилев, мысли путаются, раздражение накапливается. Карета останавливается у дома №8, и Дягилев просто выскакивает из нее и бросается к двери. Швейцар успевает отойти, с любопытством глядя вслед.
- Где Философов?- быстро спрашивает он у лакея.
- В отдельном кабинете,- показывает тот.
Он влетает к мирно беседующему и ужинающему Философову с Зинаидой. Та удивленно смотрит на бесцеремонного Дягилева: «Где его хваленная шарм-полуулыбка? Где его обычная мягкость и теплота?» Он лишь мельком кивает ей, приветствуя, и сразу обращается к Философову:
- Как ты смеешь со мной так поступать?! Если тебе нравится этот поляк-студентишка, ты бы мог хотя бы предупредить на правах нашей многолетней дружбы! Я от тебя такой подлости не ожидал…. Скажи, что это не так.
- Я не считаю нужным и обязательным говорить с тобой о своих симпатиях, это мое личное дело. Попрошу тебя не шуметь и не мешать нашему разговору.
Это бесит Дягилева еще больше, он привык к покорности друга.
- Знаешь, ты ставишь под удар нашу 15-летнюю дружбу из-за своего мимолетного романа с Вики. Я требую объяснений.
- Оставь нас, на нас обратил внимание уже весь ресторан. Я не желаю больше продолжать ненужный разговор.
Дягилев смотрит на Зинаиду и видит в ее зеленых глазах торжествующий огонек, презрительно усмешку, ее победная осанка и улыбка немного отрезвляет его. Он снова становится надменным и немного презирающим всех людей, не разделяющих его мнение. Быстрым шагом идет к выходу, сопровождаемый любопытными взглядами выскочивших лакеев, но ему уже все равно, так кипит в нем возмущение.
Они молчат. Зинаида тоже немного смущена и, глядя на подавленного Философова, начинает говорить, чтобы скрасить неловкость положения ее друга:
- Какой скандал! Дима, пожалуйста, успокойся. Ты должен был быть готов к такому повороту событий, зная темперамент и эгоизм Сережи. Он очень самолюбив и тебе этого увлечения не простит.
- Мне все равно. Я ему этого публичного оскорбления тоже не прощу.
Зинаида очень довольна, Дягилев сам помог ей получить Диму под ее влияние, их многолетняя борьба за Диму решилась в ее пользу. Теперь он не будет стоять на ее пути и уводить принадлежащего ей Диму. Она влюблена и теперь у нее появляется надежда: «Он станет моим, я люблю его еще сильнее». Под ее обволакивающим нежным взглядом Философов успокаивается и продолжает прерванную беседу.
В рассветный вечер окно открою
Навстречу росам и ветру мглистому.
Мое страдание, вдвоем с тобою
Молиться будем рассвету чистому.
Я знаю: сила и созидание
В последней тайне,- в ее раскрытии.
Теперь мы двое, мое страдание,
Но будем Два мы,- в одном соитии.
Дома она возбужденно передает Дмитрию их разговор с Дягилевым. Он слушает с большим интересом, довольно потирая руки.
- Как ты думаешь, Зина, Дягилев не будет больше мешать нашему воссоединению? Или он будет бороться за него?
- Надеюсь, что не будет. Надо молиться за это.
Она не спрашивает его о дальнейших отношениях с Дягилевым, пока он сам не заговаривает, несколько смущаясь:
- Ты знаешь, Сережа написал письмо маме после случая в ресторане.
- Интересно, что он может написать после такой наглой выходки?
- Он просит прощения за то, что не будет больше появляться у нас.
- Он объяснил почему?
- Конечно, из-за меня. Только он все считает личными причинами, а не принципиальными разногласиями, на которых я давно настаиваю.
- И все?
- Не будет же он говорить ей о той грязной истории, из-за которой он прерывает наши отношения окончательно. Это для меня просто житейская грязь, а для него она оказалась серьезным поводом для прекращения нашего с ним общения. Так что непрочной оказалась наша связь, если ее так легко можно порвать из-за ерунды.
- Не переживай из-за этого.
- Он мне не чужой человек, хотя принципиально мы чужие давно.
- Как Анна Павловна реагирует на ваш разрыв?
- Она к Сереже очень сердечно относится. Да, она сегодня утром обронила, как будто случайно, что хотела бы поехать к сестрам в Швейцарию, отказавшись от квартиры.
- Вот это новость!
- Только при условии, если ей Чигаев разрешит, она хочет посоветоваться с доктором, все-таки возраст…
- Конечно, это обязательно надо сделать.
- Заговорила о поездке она первая, значит, эта мысль ее давно не отпускает. Так что скоро нам можно будет собираться.
- Да мы уже полгода собираемся, нас держит Пирожков.
- Он ведь обещает заплатить?
- Обещает, но когда?
Зинаиде радостно от мысли, что Анна Павловна собирается за границу, теперь Диме не останется повода отказаться от поездки в Париж.
* * *
Анна Павловна получает письмо от дочери Зины, где та сообщает о ее болезни и твердо говорит сыну:
- Дима, отъезд больше откладывать нельзя, я должна ехать. Если Мережковские тебя задерживают, я поеду одна.
- Успокойся, мамочка. Я переговорю сегодня же с ними. Но ты потихоньку собирайся.
Вернувшись от них, он наклоняется и целует мать.
- Все, мамочка, едем. Я провожу тебя до девочек, а Мережковские приедут позже.
Анна Павловна сразу же начинает радостно суетиться и напевать, что Дима смеется, глядя на повеселевшую мать. К отъезду все готово: договор об аренде квартиры расторгнут, Карташев будет работать вместо Димы в Публичной библиотеке, вещи упакованы. В день отъезда утром приносят записку от Зинаиды: «Радость моя, деточка милая, уезжай с благословением Божьим. Я буду следовать за тобой любовью. Христос утвердит ее, чудесную, укрепив и утвердив тебя. Он Сам с тобой. Он Сам сохранит тебя для Себя, для меня и для нас».
Анна Павловна улыбается:
- То Зиночки напутствие?
- Да, мама. Пора на вокзал. А вот и Николай Александрович явился.
В комнату входит высокий чернокудрый Бердяев, он едет их провожать.
- Времени до отхода поезда еще достаточно.
- Лучше посидеть на вокзале,- хлопотливо говорит Анна Павловна,- чем бояться опоздать, да и не сидится уже дома. Присядем на дорожку.
Бердяев смотрит на суетящуюся полную Анну Павловну с сосредоточенным выражением на красивом лице и присаживается. После короткого молчания, Философов поднимается.
- Ну, с Богом!
На улице солнечно и морозно, снег искриться в лучах солнца и скрипит под санями. На вокзале они садятся и неторопливо беседуют. В зал ожидания влетает грузный господин в длинном пальто и цилиндре с тростью в руке. Он лихорадочно ищет глазами знакомых, сохраняя надменное выражение и постукивая тростью по руке. Заметив их, Дягилев подходит и наклоняется к руке Анны Павловны.
- Я только что с Николаевского вокзала, где встретил Сашу Ратькова-Рожнова, и он мне сказал о вашем отъезде. Прямо с поезда я – сюда.
Философов меняется в лице при его появлении, сидевший до этого с грустным лицом и как будто ожидающий его приезда. Анна Павловна смахивает появившиеся слезы, зная, как они дороги друг другу.
- Надолго за границу?
- Как получится, Сережа. Планирую пожить в Париже, а сейчас провожаю маму к сестрам.
Уже у вагона они крепко целуются.
- Сережа, мне тяжело с тобой расставаться, поверь мне, но так надо.
- Кому надо? Мережковским? Но не тебе. Ты явно представляешь, что тебя там ждет?
- Ты прав. Мне страшно и жутко из-за неизвестности, но Мережковские – мои братья. Мы столько пережили с ними глубоких, несказанных мечтаний, столько настрадались в искании Бога, что вряд ли когда сможем при жизни разойтись.
- Смотри, Дима, ты сделал свой выбор, а я сделал все возможное, чтобы быть с тобой.
Отъезжая медленно от вокзала, Философов смотрит на стоящего на перроне Дягилева, и с болью говорит:
- Мама, жалость переполняет меня.
- Ты сам этого хотел, Дима.
Еле сдерживая гнев, Дягилев оставляет на перроне Бердяева, садится в карету, закрыв лицо руками, и рыдает от сознания окончательного разрыва с Димой. «Пусть Мережковские меня победили и не оставили мне никакой надежды»,- думает он, продолжая рыдать громче. В закрытой карете ему никто не мешает.
Это прощание передает Бердяев Зинаиде в их гостиной, ее выражение лица резко меняется от его слов. Ей вдруг становится невыразимо скучно, а ведь она написала сестре Димы: «Дима уехал сегодня, уехал светлый, сильный, с великим праведным страданием за страдающих, но с крепкой верой и надеждой». И вот она узнает совсем об обратном настроении при отъезде и ей становится скучно, но скука через день сменяется страхом: «А вдруг Дягилев бы все испортил? Как я об этом сразу не подумала?» И ей захотелось, чтобы он скорее добрался до Парижа.