Стеклянное блюдо с желтенькой каемочкой и белой в бахроме салфеткой ожидало торта.
Тот, избалованный вниманием, делал сцены.
Сначала упорно не хотели подниматься коржи: то им было холодно, потом жарко, потом недостаточно прохладно.
Она молча терпела, хотя крупинки пота окружили покрасневший от жара нос и выступили на лбу. Смолчала она и тогда, когда противень, не желающий вылезать из духовки, больно ужалил ее в самый слабый и самый подворачивающийся палец – на мизинце вспыхнул красный волдырь. Она взвизгнула, сцепила зубы и …чертыхнулась, (чертыхнулась?!) про себя.
Потом полуразрушенные, измученные ее усилиями отделить их от противня, коржи собирались друг на друге по крупицам, а рваные дыры заполнялись кремом, который перед тем тоже сопротивлялся как мог своему появлению на свет: убегало молоко, оставляя на плите коричневый клейкий и цепучий след, рассыпался сахар, как всегда летящий из сахарницы мимо, лопались в руках яйца, за секунду до того, как их доносили до тарелки с полувзбитым кремом. В конце концов, остатки недогоревшего крема были отделены от горячей и нелюбезной кастрюли ножом, оставившем на ее дне глубокий незаживающий след.
Она плясала вокруг торта, как танцоры краснознаменного ансамбля песни и пляски, но все еще молчала, с тоской поглядывая на стеклянное блюдо, и слезы, сливаясь с градинками пота, капали на передник.
Торт кособочился, мялся и вырывался из рук.
«Ты похожа на недобитого в Сталинграде немца,» услышала она тихий улыбающийся голос.
Стеклянное блюдо с желтенькой каемочкой – некондитный товар, урод, который должен был родиться на свет с каемочкой голубой, да еще и с кучей нейтрализованных надежд и оправданных ожиданий – было тускло от мучившей его, упавшей замертво самооценки, после брошенного вскользь замечания :
«..Осторожнее, сейчас совсем добьешь эту треснутую тарелку! »
Потом дошла очередь до свечей. Они ломались, шатались и крошились. Когда последняя уже стояла, Собакевна, приняв ее за пикантную кость, выждав удобный момент и изловчившись, схватила ее, потянула….
И снова все началось сначала: рухлядь коржей, выскребание со дна подгоревшего крема, обломки оставшихся свечей.
Наконец, торт лежал в блюде с желтенькой каемкой, увешенной белой бахромой, с гордо стоящими в середине свечами.
Она, все еще молча, умыла лицо, слегка подкрасила влажные глаза и припудрила красноватый нос.
Торт в свой День рождения теперь приходилось лепить самой - мамы уже не было, а остатки друзей привыкли к этому всегдашнему торту, не испечь его означало…
Друзья за столом поджидали гвоздя программы.
«Да тут целый огород,» - сказал он, входя и посмотрев на свечи
Наверное она слишком долго молчала , а может быть слишком уж болел поджаренный палец...
…Это было такого дурного вкуса, так плоско, она и сама столько раз опускала глаза, видя это в убогих спектаклях и фильмах…Медленно подняв стеклянное блюдо с желтенькой каемочкой так, чтобы не дай Бог...cтолько трудов!.. она с несвойственной ей ловкостью и аккуратностью,поднесла блюдо к его лицу, нежно....
Блюдо, упав, жалобно зазвенело и, наконец, навеки успокоилось, умерев вслед за убитой самооценкой, на полу кухни.
Она взяла плащ, выскользнула из двери на улицу.
Свежий ветерок дунул в ее разгоряченное лицо.
Она была легкой, счастливой, юной и навсегда освобожденной от этого чудовища, которое мучило ее целый выходной.