Ростов ровно на половину был разделён главной улицей названной в честь далёкого буржуа Энгельса. Правая часть, босяцкая, там, где жили те, кого, называли шпаной и из-за кого получил кличку в советском народном фольклоре Ростов-папа. Левая купеческая. Там жили вполне приличные люди, зажиточная часть населения, купцы. Торгаши, как стали называть позже. Те, кем город гордился до революции, славный торговый народ России. Даже парки по обеим частям улицы выглядели по-разному. Одинаковые фонтаны посередине маленьких сквериков. Но один был солнечный, в нем все время копошился народ. Мамаши сидели на деревянных, на удивление хорошо сбитых отполированных временем скамейках по обочине скверика. Дети визжали, засовывая маленькие ручонки, спонтанно тянущиеся к чистой воде, под сильно бьющие струи фонтана.
Другая же часть, сконструированная отображением первой, по сути, точно так же, зеркально, ощущалась зловещим затишьем. Солнце почему-то падало так, что этой стороне доставалось мало. Кусты левого сквера, не выжженные, как у правого сильным кавказским солнцем, раскидисто занимая почти всю территорию, не пускали собой посетителей, загораживая дорогу к почти новым доскам скамеек. Народ эту часть сквера намеренно обходил. Повеселиться и повизжать место не располагало. Эта часть сквера строго подчинялась тишине. Даже в самое людное время по выходным сквер пустовал. Народ не задерживался. Редкие прохожие быстро пробегали территорию, в почти гробовой тишине.
Одна особенность, которую я запомнила, сквер заканчивался давно построенным книжным магазином. Самым престижным в городе. На самом деле чудесное место. Отделанный ещё по старинке, тёплыми коричневыми панелями самшитового дерева, книжки стояли ровными рядами, до самого потолка. Деревянные лесенки, мерно расставленные через равные расстояния, опирались одной ногой на стеллажи. Для доставания с верхних рядов. Много книг.
Читать я научилась рано, собственно это было главным моим занятием в те детские годы. С этого научения как маленький комбайн, который бороздил поля окрестностей Ростова, читала все подряд, что попадёт. Мозг все время требовал информации. Я приходила в книжный магазин сама, после Музыкальной школы, которая находилась рядом в богатом доме дореволюционного губернатора. Огромное строение с лепниной по фасаду и по бокам. После уроков я бежала по улице, предвкушая, как я зайду в него, дотронусь рукой до самшитовой, тёмного песка панели. Дерево нагревалось под жарким, палящим солнцем. Прикосновение приносило покой, умиротворение. Затихала. Забиралась по лесенке на верхние полки. Часами провисала. Продавщицы время от времени подозрительно посматривали в мою сторону, выгнать, правда, меня не могли. Не находили причин. Я под их строгим контрольным взглядом слегка съёживалась. Продолжала. Мне было без разницы, в какой отдел я в этот раз забрела. Технический или художественный. Брала в руки книгу, осторожно вытаскивая из ровного ряда. Выбирала интуитивно, в теснённых переплётах, пробегала по диагонали, если глаз задерживался на чем то, листала дальше. Мой маленький мозг сканировал, словно съедал содержимое, перегружая буквы прямо в память. Не важно, какого содержания. Высшая математика, физика, теоремы и графики. Эти знания почему-то мне были необходимы. Сослужили мне потом базисом. В то время я не понимала, как и главное, зачем я это делаю. Покупать естественно денег не было. Надолго зависала рядом с полкой. Бегло читала, сканировала, перегружала, ставила на место. Так проходило обучение, добывались необходимые мне в этом воплощении знания. Странный, только сейчас понятый мною процесс.
За магазинным сквером располагалось совершенно замечательное кафе с чудным названием `Золотой колос`. Вывеска сохранилась, думаю до сих пор. Надеюсь, что не переименовали. Было б глупо. Пожалуй, единственное в своём роде отражающее суть названье. Там не воровали, или воровали, но меньше. Пирожное трубочка настоящще слоилось не сэкономленным сливочным маслом. Наполняемость кремом повышенная по сравнению с теми, что продавали в других местах. Крем лип, на языке размазываясь приятностью. Слизывая, я погружала свой язычок внутрь сладкого конуса. Прикосновение к крему ощущалось настоящим счастьем. Замирала на минутку. Наслаждалась. Лучшие моменты тогдашнего моего существования. Книги и крем. Вот и весь джентльменский набор. Пожалуй, ещё автомат с газировкой. Три копейки с сиропом, без сиропа одна. В маленьком углублении огромного по размерам меня тогдашней автомата стоял гранёный стакан. Мойка маленькая фонтанчиком сначала при нажимании брызгами мыла плотные мутные стеклянные грани. Переворачивала, ставя на место вытекавшей с шумом струи, бросала копеечку. Стакан с шипеньем наполнялся жидкостью, выплёскиваясь сладкими струйками по бокам. Я брала в руки, подносила к пересохшим губам. Глотала. Жидкость растекаясь, приятно покалывала внутри блаженством. С наслаждением замирала, прислушиваясь к бурчащему от пузырьков газа своему животу.
В остальном город ощущался не дружественно. Закрепившаяся с времён до революции репутация бандитского вполне себя оправдывала. Ростов-папа. Когда я кому то говорила, что я из этих мест, в ответ всегда получала кривую усмешку, будто я сразу, априори причастна к чему-то криминальному, сразу составлялся в голове оппонента определённым образом, с каким-то не нормальным, бандитским душком. Одесса - мама, ну а город, в котором я взрослела - папа. Такую вот семейку я подобрала для прохождения начального опыта на этой Земле. Почему я выбрала это место, тогда я не знала. Наверное, что-то в себе Преодолеть. Понять.
Под Ростовом находятся катакомбы-туннели. Кто их вырыл, с какой целью неизвестно. Не понятно. Историческая загадка. Из шахты нижних, длинных по протяжённости пещер под городом слышны были совершенно нечеловеческие, страшные, воинственные завыванья. Звук выходил откуда-то из глубины пещер. Часто пропадали люди. Находили их истерзанными, словно кто то их покусал. Пытались разведать туннели, посылали военных. Никто не возвращался. Потом перестали. Город мистический. Никого не любил и никого не привечал.
Люди в городе в основном остервенелые, озлобленные. Все время слышались крики. Кто то с кем то ругался. На улицах, в магазинах обращались друг с другом не дружественно. Наверное, собранная здесь часть населения человечества проходила опыт, как быть нормальным в обращении, строить свои отношения. Не понимая этого, каждый кричал на каждого . Создавалось впечатление, что изначально сюда сослали смертников, каторжных. Не странно, Чекатило появился именно тут. Разбудить человеческое в человеке. Таким изуверским опытом, помогая осознать , что мы люди отличаемся от животных. Никто не ощущался довольным. Самодостаточным в этот опыт почти никто не входил. Тем не менее, люди мужественно справлялись. Несмотря на это, город развивался, строился, рожал детишек. Жизнь продолжалась. Внешне виделась нормальной. Быт налаживался. Что-то постоянно покупалось и продавалось. Основные модницы страны жили тут. Одежда, обувь с шиком шилась местным армянским населением. Целый район города принадлежал армянским ремесленникам, с обувной специализацией. Назывался район Нахичевань. Специализацию город приобрёл ещё до революции. Сюда съезжались, иногда ссылались вольный по тем временам народ - казаки. Осваивались земли подаренные Екатериной за служение и охрану императорских рубежей. Сразу за городом начинались земли, заселённые дикими, как тогда считалось, изначально воинствующими народами, которые в разные времена поздней истории Союз с безжалостностью поглотил.
Северный Кавказ, пограничная зона. Город построили на стыке тектонических плит. Ситуация ещё и этим осложнялась. Внутренними движениями энергий разлома огромных подземных плит. Кто и зачем такое решил. Места не спокойные. Быт и люди, возбуждённые изначально, с уклоном в непозволительное здесь окончательно освоились, проросли. Веяло свободой, но какой то бездумно-ущемленной. Символ города - голый казак наперевес с шашкой, оседлавший винную пустую бочку. Почему голый, потому что все одеяние сдуру уже пропил.
Ещё достопримечательностью шумные базары. Сюда привозили с окрестных станиц пропитание зажиточные казаки-крестьяне. Климат позволял им весь Северный Кавказ кормить. Еда была практически главным развлечением после войн. К этому занятию подходили с размахом, почти страстно. Ритуал поглощения пищи. Накрывали так, что бы буквально сваливалось с накрытых щедро столов.
Да и было чем. Дон, в половодье, разливаясь водами, затапливал окрестные станицы, потом отходил, оставляя поля, покрытые богатым натуральным удобрением-илом. Выращивали все что можно, пока Сталин своей жёсткой рукою, назло станичникам взял и закрыл, отобрал всю частную собственность. Станицы завяли. Повсюду распространилось пьянство. Другой ритуал. Напивались до чёртиков, массово, без передыху. Наверное, таким образом, отец народов сами народы и истребил.
По заданию партии согнали в совхозы. Социалистическую собственность казаки не смогли принять, понять замысел, интереса к ней проявляли мало.
Сознание не поменять спонтанно, постановлениями. Росчерком пера.
Время взросления осталось в подсознанье не добрым. Ощетинившийся город, злость лезла из всех щелей. Отношения в городе не дружественные. Каждый ел каждого. На том выживал.
Базис не верный. Соревновались. Кто кого быстрее уест. Не щадил даже маленьких ничего не понимающих, взрослеющих в этой обстановке агрессии детей. С одной стороны казацкие законы, воинственный дух здешнего народа, что было основой существования казаков. С другой стороны женщина в те времена не ценилась. Поговорка Курица не птица оттуда, из тех времён. Её с одной стороны гнобили, не уважали, унижая, возвеличивались сами. С другой боялись, зная Казачкину, приобретённую в такой обстановке закалку и силу. Куда сказала, туда повернёт. Мужчины издревле в основном воевали. На загорелых, обвеянных ветром красивых плечах, нёсших грациозно, через века, коромысла с водой Аксиний держался весь дом. Казачий устроенный быт. Они тянули на себе все невзгоды. Ухаживали за раненными в бесконечной войне границ, мужьями, простили детишек. Отцов мало кто знал и видел. Так повелось в этой части пространства. Люди не жили, в основном выживали. Тем не менее, жизнь налаживалась. Город рос, строился и расширялся практически на чьих то костях. Шолохов мастерски описал в своих произведениях атмосферу тогдашнего существования казачества.Скорее ему надиктовали, .
Встала в это утро рано. В четыре. Кинулась писывать. Зачем, не знаю. Видимо пришло время забирать и эту часть себя из того пространства, которая там фактически застряла. Собираю себя по кусочкам заново. Понимая сейчас очень ясно, что и зачем произошло. Почему моя Душа выбрала именно такой сценарий детства. Внутренние ощущения, выливаясь на бумагу, пересоздавались, чувственные воспоминания неприятия ситуации отпускало, высветляя пространство. Переходя в другую часть ДНК. В нейтрал. Добавляясь к не целому, замутнённому прошлым пространству, путём очищения. Целостность. Вычищая завалы памяти, которые как якоря держат нас в прошлом не давая ощутить себя тем, кто ты есть на самом деле в сейчас. Процесс помогает вспомнить. Кто Я ЕСТЬ в реальности. Снять искажающие восприятие фильтры.
Понять.
Простить .
Отпустить .
Принять .
Целостность .
30.06.2013