Он любил смотреть в небо. В детстве он смотрел на него только днём. На голубое и безоблачное, истекающее жаром раскалённого южного солнца. На покрытое редкими, белыми и подвижными, словно молодыми барашками, облачками. На затянутое серыми, хмурыми, постоянно наползающими друг на друга словно камнепад, и озарённое пронзительными всполохами молний, грозовыми тучами. На низкое, едва не цепляющееся за папаху, свинцово – каменное небо начала зимы. Тогда, в детстве, он думал, что небо не одно. Что их несколько и они разные. Тогда он любил только тёплые и ласковые. И боялся холодных и злых. Лишь повзрослев, он узнал, что небо одно. Изменчивое, строптивое, непостоянное, вечное. И, вместе с Солнцем, приносящее жизнь людям, животным и растениям.
Он повзрослел очень раною. И у него не стало времени смотреть вверх. Он женился. Получил от отца небольшой кусочек террасы с виноградником и маленькую отару овец. Выстроил дом. Затем у него стали рождаться дети. Три сына и три дочери. Да, так всё и было. Он был хозяином дома и кормильцем семьи. Днём и ночью, в зной и в пургу, ухаживал за овцами и приумножал свою отару. Затем вторую и третью. Он гонял их на летние пастбища, принимал на руки беспомощных и дрожащих, только что окотившехся ягнят, метил маток, стриг шерсть, оберегал отары от хищников, диких и двуногих. Резал овец на мясо. Ещё он ухаживал за своим виноградником. Ухаживал так трепетно и бережно, как не ухаживал за своими детьми. Он отвоёвывал у гор небольшие склоны и делал террасу. Носил снизу, из долины, корзины с жирной плодородной землёй. Сажал тонкие хрупкие саженцы виноградной лозы. Собирал тяжёлые, напитанные солнцем и горами, кисти. Сушил их на изюм и жал из них красное пенящееся вино. Он растил своих детей и приучал их любить труд. Приучал их любить своих овец и свои виноградники. В те года он смотрел он вверх только тогда, когда небо грозило ему засухой, градом или метелью.
Теперь он жил один. Пусто и тихо сделалось в его шумном и говорливом доме. Разъехались по чужим городам и странам его взрослые дети. Один раз в год, в день смерти матери, все они переступали порог отчего крова. И тогда его дом оживал и становился похожим на прежний. Его жена умерла тогда, когда они остались с ней вдвоём с отарами, и с виноградниками. Она никогда не жаловалась на болезнь. Он про неё даже не знал. Однажды она ушла к реке за водой. И не пришла назад. Оставшись один он продал овец. Уже не было сил и желания месяцами лазить с ними по склонам. И начал настойчиво думать об умершей. Он понял, что эта смерть забрала с собой половину его души и здоровья. Да, он никогда не говорил ей о своих чувствах. Ни тогда, когда она была молоденькой, тонкой, проворной, жадной на любую работу девушкой. Ни тогда, когда она стала располневшей, поседевшей, степенной и рассудительной женщиной. Он просто не знал таких нежных и ласковых слов. И не понимал слова «любовь». Она была его жена и его женщина. И этим для него было сказано всё. Она была помощница. Она была мать его детей. Она хранила тепло этого дома. И её не стало. Теперь он был один. Он и построенный им дом, его виноградники и его горы.
Вот тогда он опять начал смотреть в небо. И полюбил небо ночное. Он ложился укрывшись тёплой пастушьей курткой на плоскую крышу опустевшей овчарни и лежал там до утра. Он лежал и смотрел в эту необъятную, мерцающую искрами звёзд, чёрную бездну Космоса. Просто смотрел и ни о чём не думал. Он ни разу задумался о том, есть ли там, на этих, отдалённых от него пространством и временем, мерцающих точках, другая жизнь. Он никогда не подумал о том, есть ли БОГ. Мать научила его молиться ещё ребёнком. И он механически повторял заученные сочетания слов всю свою жизнь. Не думая, кому он молится и зачем. Никогда на Него не ропща. Никогда Его не проклинал и ничего у Него не прося. Его поражало и изумляло другое. То, что всё это - бесконечно.
Он прожил жизнь и знал, что всё имеет свой конец. Был конец у гор и у рек. Был конец у зимы и у лета. Наконец, был конец любого живого существа и любой жизни. А там, в том, что было у него над головой, так говорили умные люди в стареньком, растрескавшемся и стянутом сыромятными ремнями, трескучем радиоприёмнике, конца не было. Они были умные и он им верил. Но смущался и грустил от этого своего непонимания. А ещё его тревожило и пугало другое. Он часто видел, особенно осенью, как пронзив черноту стремительной плавной дугой, падали с неба звёзды. Они падали до того, как он появился на свет. Падают сейчас. Будут падать и тогда, когда его не будет под этим небом на этой покатой крыше. И когда-нибудь, может уже через сто лет, упадёт последняя. Что же будет тогда? В небе останется только Луна? А если упадёт и она? Неужели небо будет тогда чёрным и пустым?
К тому времени умрут его дети. Дети, променявшие горы, овец и виноградники на суету неведомых городов. Но он был не в праве на них обижаться. Так поступали дети его соседей и родственников. Они умрут, но будут жить их дети и внуки. Его внуки и правнуки. Они не увидят ни одной звезды. И только пролетающие в небе самолёты будут пытаться согреть его своими мигающими, быстро исчезающими огоньками. А что если упадёт и Солнце? Неужели тогда умрут все и сразу? Умные люди в приёмнике говорили и про это. Но этим умным он не верил. Они ошибались. Солнце будет всегда. Бог не допустит этого, ведь оно нужно всем. Оно нужно винограду. Оно нужно пшенице. Оно нужно овцам. Оно нужно, чтобы жили люди. Он мог осознать слово "вечность". Но его мозг противился слову "бесконечность". Бесконечность не имеет границ. Бесконечность не имеет времени. Бесконечность не имеет познания.
Он был очень пожилым для этих гор. У него ныли ноги, руки и сгорбленная спина. Он жил один, слушал шипящий приёмник и знал, что там, где-то далеко на равнине, сейчас идёт война. Он никогда не был солдатом. И не держал в своих руках иного оружия кроме тяжёлого длинноствольного кремниевого ружья. Того, которое подарил ему на свадьбу дед. Он стрелял из него отпугивая от своих отар волков. И пытавшихся угнать его овец бандитов. Но он не был наивен и понимал, что люди воюют часто и жестоко. Воюют из-за того, что кому-то из них не хватает своей земли или своей воды, своей скотины или своей нефти. Он видел как ночью и днём в небе стремительно проносились хищные остроклювые военные самолёты. Он знал, что эти рукотворные железные птицы всегда несут на своих крыльях чьи-то смерти. Он верил, что многим людям живётся плохо, что им не хватает вдоволь пищи, воды и земли. Но он не мог понять, как из-за этого они могут убивать других людей. Он считал преступлением убивать людей только из-за того, что они говорят на чужом языке и молятся чужому Богу. Если бы они, те, кто воевал за чужие богатства, спросили совета у него, то он бы ответил, что всем им надо больше и лучше работать. Что им надо не жалеть своих рук, своих спин и своего времени. И тогда у них всё будет. А убивать людей, это очень плохо. Он бы ответил им именно так, но никто не задавал ему этого вопроса.
В этот день он как всегда копался в своём винограднике. Он обрывал мешающие солнцу листья и с горечью думал о том, что его земля опять уродит очень много винограда. Но он не знал, что будет делать с тем, чем одарили его горы за трудолюбие и усердие. Он написал сыновьям письма с просьбой приехать к нему, собрать виноград в чаны и надавить вина из этих тяжёлых зелёных, сизых и розовых кистей. Чтобы они продали это молодое вино там, внизу, на шумном и крикливом базаре. Ему не нужны были деньги. Ему нужно, чтобы этот виноград не напрасно впитывал в себя это солнце, это небо и его труд. Он надеялся на то, что в этот раз они не откажут ему ссылаясь на свои, какие-то странные, пустые и никому не нужные, дела. И приедут вместе, все трое. И его дом распахнёт им свои объятья. Дом, где когда-то появились на свет маленькими сморщенными крикливыми комочками человеческой плоти. И где они превратились в умных, красивых, но очень занятых взрослых людей.
Он неспешно обрывал широкие блестящие под солнцем глянцевые листья. И надеялся на то, что если сыновья приедут, уговорить одного из них (особенно он надеялся на старшего), вернуться назад, в этот дом. К этим террасам, лозам и кистям. Он снова расскажет ему о том, что всё это делал ещё их прапрапрадед. И все остальные мужчины их рода. Скажет о том, что они не могут предать память своих предков. Что настоящий мужчина не должен бояться нелёгкого горного быта и тяжёлого каждодневного труда. Что именно он, старший, должен продолжить то дело, которое сделало уважаемым их древний род. Он очень надеялся на своего старшего сына. И очень боялся услышать его отказ.
Услышав рёв несущихся над горами самолётов, он разогнул спину и приложил ладонь к бровям. Он долго провожал осуждающим взглядом их хищные стремительные силуэты. Но не увидел, как из-под крыла одного из них отделилось округло – продолговатое зелёное тело боевой ракеты. Он никогда не узнает, был ли он намеренно выбран целью, или этот выстрел произошёл случайно. Яркая вспышка взметнулась взрывом прямо в центре его виноградника. Вверх взметнулись искромсанные куски лозы, листья и истекающие соком гроздья. Кровавые брызги сока запятнали всё то, что уцелело. Он находился вдалеке, шагах в пятидесяти. И всё же один осколок нашёл эту далёкую цель. Горячий зазубренный кусочек металла угодил ему прямо под сердце. Он упал, широко расставив руки. Будто хотел прикрыть от новых взрывов эту веками обильно поливаемую кровью скудную землю. Сейчас его земля обильно истекала багровым виноградным соком. А на его выцветшей ветхой рубашке выступило только небольшое красное кровавое пятнышко. Он умер мгновенно. И только лёгкие пушистые облака продолжали плыть в небесной выси. И в его широко открытых изумлённых глазах. Словно ошмётки живой плоти медленно сползали по листьям кровоточащие соком земли ягоды винограда. И засыхали бурыми кляксами и подтёками невинно пролитой крови…
Никто из его сыновей не остался в горах после похорон отца. Но через полгода в пустующий дом приехал младший сын. И остался там навсегда.