(из книги «На картах не значится»)
В конце 80-х годов обстановка на советско-китайской границе была напряжённой. Китайцы то и дело затевали различного рода провокации. Что и как происходило на наземной (а точнее, на речной) границе, я точно не знаю, а вот что касается границы воздушной, выглядело это следующим образом.
С аэродрома, расположенного на китайской территории километрах в двухстах от Амура взлетал самолёт и устремлялся прямиком к границе. Тут же в нашем дежурном звене объявлялась «Готовность № 1», и лётчик занимал место в кабине. Когда китайскому самолёту оставалось до границы километров сто, ему навстречу взлетал наш истребитель. Самолёты встречались в районе «ленточки», то есть границы. Несущийся на всех парах китаец резко сворачивал под девяносто и становился на курс, параллельный реке. Наш самолёт делал то же самое. Минут десять-пятнадцать самолёты шли параллельными курсами, разделённые Амуром. Потом китаец отворачивал вглубь своей территории и уходил домой, а ему на смену уже спешил новый потенциальный нарушитель границы. Всё повторялось.
Особенно любили китайцы дёргать нас в дни наших государственных праздников. 7 ноября, 23 февраля, 1 и 9 мая. В эти дни усиление дежурного звена выезжало на аэродром вместе с основным составом, поскольку все знали – будут интенсивные полёты. Нередко лётчики с боевого дежурства налётывали за месяц больше, чем на плановых полётах.
Однако реальные нарушения госграницы случались крайне редко, и пробирающую до мурашек фразу: «Нарушение государственной границы. Цель реальная!..» – доводилось слышать далеко не каждому лётчику. Мне в этом отношении «повезло».
Это случилось 17 апреля 1987 года.
Меня подняли из дежурного звена где-то перед обедом и почти сразу же после взлёта начали наводить на цель.
– 619, с курсом 210. Включить излучение, цель справа под тридцать, дальность – 45, высота – три.
– Понял: 210, 45, высота – три.
– Занимайте высоту 2000, 619-й.
– Понял: две.
Я включил излучение прицела и сразу же обнаружил цель – метка ползла по экрану справа налево.
– 619-й, цель наблюдаю, – доложил я.
– Вас понял, 619. Курс 180.
– Понял: 180.
Я обрамил цель стробом и нажал кнопку «ЗАХВАТ».
– 619-й, – доложил я, – цель в захвате.
– Понял, – отозвался ОБУ. – Цель переходит справа налево. Вам курс 120.
– Понял: 120.
Стартовая лихорадка у меня малость прошла, да и цель уже была в захвате – никуда теперь не денется. Я немного успокоился.
– 619-й, курс – 90. Цель прямо по курсу, дальность 15, выше 1000.
– Понял: 90... 619, цель вошла в разрешённую дальность пуска, – проинформировал я ОБУ. – Включаю «ГЛАВНЫЙ».
– 619-й, – поспешно отозвалась земля, – «ГЛАВНЫЙ» пока не включать. Цель визуально наблюдаете?
Я поднял голову от приборов. На высоте полёта было несколько баллов кучевых облаков, что затрудняло поиск цели. Наконец впереди блеснула серебристая точка.
– Цель наблюдаю, – доложил я.
– 619-й, – обрадовалась земля, – доложите тип и государственную принадлежность цели.
«Ни фига себе! – подумал я. – Что я им Зоркий Сокол, что ли?»
– «Багет», – сказал я, – цель на дальности 12. Вижу её как серебристую точку.
– 619-й, вам сближение с целью до дальности два, – строгим голосом поставил задачу «Багет». – Определить тип и государственную принадлежность цели.
– Понял.
Некоторое время ничего не происходило.
– 619-й, нет сближения с целью, – упрекнула меня земля.
– Вижу, – сквозь зубы процедил я.
– 619-й, вам скорость плюс 200.
– «Багет», – сказал я, – скорость – 1000. Разрешите сброс подвесного бака.
Поясню. Самолёты дежурили в звене с дополнительным подвесным подфюзеляжным топливным баком. У самолёта с ПТБ существовало ограничение по скорости, превышать которое было опасно – нарушалась аэродинамика самолёта. В боевых условиях подвесной бак, после выработки из него топлива, полагалось сбрасывать.
После моего запроса в эфире повисла тишина.
– «Багет», – повторил я, – разрешите сброс подвесного бака.
Нет ответа.
Мы продолжали нестись вперёд – вглубь территории. Цель – впереди, я – в десяти километрах позади неё. Цель явно увеличила скорость, и расстояние между нами теперь совсем не сокращалось.
– «Багет», 619-му на связь, – позвал я.
– Ответил «Багет», – немедленно откликнулся ОБУ.
– «Багет», – медленно и раздельно доложил я, – до цели – десять, нет сближения. Скорость – 1000, предельная по ПТБ. Разрешите сброс бака.
Тишина в эфире.
Под крылом тянулась бесконечная тайга. Маленькие клочковатые тучки неслись навстречу и, проткнутые насквозь, оставались далеко позади. Время от времени впереди, прямо по курсу, вспыхивала маленькая серебристая звезда.
– 619-й, ваш остаток? – «проснулась» земля.
– Полторы.
И вновь безмолвие в эфире.
От аэродрома меня уже отделяло больше ста километров. Я понял, что ничего интересного сегодня уже не произойдёт. Пора было подумать о возвращении.
– «Багет», – позвал я, – 619-й, остаток топлива 1200.
«Багет» не торопился с ответом. Секунды превращались в километры.
– «Багет», – сказал я, – остаток 1100. Продолжать преследование цели?
Наконец земля вспомнила о своём лётчике.
– 619-й, преследование цели прекратить. Разворот на «точку», курс 270, набор 5000...
Приземлился я с аварийным остатком топлива.
На следующий день выяснилось, что нарушитель был не совсем нарушителем, а точнее, нарушителем не был вовсе. Просто прибывший накануне в округ Заместитель Главкома ВВС решил устроить внезапную проверку боеготовности сил ПВО округа, для чего поставил нетривиальную задачу одному из опытнейших лётчиков дзёмгинского полка. Лётчик на самолёте Су-27 – в ту пору новейшем и секретном – взлетел с аэродрома Дзёмги, что под Комсомольском-на-Амуре, спокойно вышел в район Хабаровска, где «упал» на предельно малую высоту и, пропав с экранов радаров, незамеченным прошёл над руслом Амура аж в район Благовещенска. Здесь он «подскочил» до высоты 3000 метров и, развернувшись спиной к Китаю, почапал вглубь своей территории.
Ко мне со стороны Зам Главкома претензий не было: «Лётчик сделал всё возможное в пределах установленных ограничений».
Зато большие претензии у московского гостя были к звену управления. Несчастный орловский ОБУ – такой же лейтенант, как и я, – связанный по рукам и ногам инструкцией, не мог мне дать команды ни на открытие огня, ни на сброс подвесного бака. Сжимая в одной руке «соску» микрофона, он другой прижимал к уху телефонную трубку и всё ждал, всё ждал разрешения с командного пункта дивизии хоть на какие-то действия. А дивизионный ОБУ тоже ждал указаний сверху – из армии, хотя, в соответствии с инструкцией, уже мог принимать самостоятельные решения. Более того, армейский командный пункт тоже ждал указаний, тщетно разыскивая по телефону Командующего армией. Все чего-то боялись и все чего-то ждали. А «нарушитель» в это время спокойно шёл вглубь советской территории и посмеивался, слушая наш радиообмен.
Проверка выявила опасную болезнь, поразившую управленческое звено советских ВВС. Болезнь эта заключалась в полном параличе воли, в боязни самостоятельного принятия ответственного решения, в боязни, как выяснилось, дать команду не то что на открытие огня, но даже на сброс подвесного бака, цена которому – копейка в базарный день, и который по определению является расходным материалом.
В результате проверки «по шапке» получили многие. В инструкцию по действиям расчётов КП в случаях нарушения воздушной границы внесли изменения. Отныне полковые ОБУ имели право на самостоятельные действия в случаях, не терпящих отлагательства. «Пусть лейтенанты принимают решения, – сказал на этот счёт Зам Главкома. – Лейтенант ничего не боится. Ему терять нечего. Не то, что этим старым пердунам, которые держатся за свои кресла!..» Исправленную инструкцию Зам Главкома увёз на утверждение в Москву.
Но, увы, уже было поздно. 28 мая 1987 года баловник Руст посадил свою «Сессну» на Большом Москворецком мосту.