Отгульщик
Как ни бесконечна эта матушка-зима, но, слава Богу, и к ней приходит капец-молодец. Наконец-то на улице стало теплее, чем в холодильнике. Зачирикали трамваи, зазеленели проспекты. Сквозь юбки стали пробиваться первые коленки.
Мы с Сашей, забрав документы из университета, продолжали наш трудовой подвиг на стройке этого кирпичного социализма. Мы уже пообвыкли к этой работе, пообтесались, и вообще - у нас открылось какое-то второе трудовое издыхание.
К весне нас перестали кидать по объектам и перевели всех на Троещину. Там разворачивалось какое-то совсем уж апокалипсическое строительство – десятки и десятки домов, сотни грузовиков, бульдозеров, бетономешалок, панелевозов. И тысячи, десятки тысяч загорелых торсов в оранжевых касках, снующих по своим важным муравейным делам.
Боже ты мой! Песок от края и до края Вселенной. Лес кранов, перечеркивающих небо. Стройка, огромная стройка – от преисподней до горизонта. Великое Пескоземье!
Тогда впервые и вырвалось: «Планета Стройка».
Жара. Белое солнце пустыни палит немилосердно. Песок уже не на зубах, скорее зубы на песке. Мы присели в жидком тенёчке, ошарашенные размерами трудового подвига этого народа.
Наш бригадир пошел матюкаться со строительным: на месте проёма, куда мы должны были заводить здоровый - метр на полтора - вентиляционный короб, была втюхана бетонная плита. И убрать ее нельзя было никаким каком - сверху кран уже нашлёпал перекрытий, как дурашка кизяков на сонцепеке.
Да, это был их залёт, этих строителей, вчистую.
И вот хний бугор собрал своих архаровцев и выразил вопрос к ним словами хоть и простыми, но сочлененными в столь сложное нецензурное предложение, что сути мы с Сашей даже и не уловили. Работяги, как по команде, сплюнули, и вяло матюгнулись в ответ. Но один дочерна загорелый земеля шагнул вперед с шестнадцати-киллограмовой кувалдой на плече. В жизни всегда есть место подвигу!
- Два отгула, - не разжимая морщин, процедил зиждитель сурово.
Все затихли. Бригадир медленно кивнул. Таможня дала добро.
Мужик подошел к плите и, подотпустив кувалду в молодецком замахе, ухнул со всей дури первый удар.
Я повернулся к Саше. В глубине его глаз застыла испуганная лень.
Крепыш принялся долбить эту плиту, поворачивая кувалду ребром так, чтобы она каждый раз откалывала целые куски от бетонного блока. Сонце играло на его бицепсах и примкнувших к ним трицепсах.
Мы не могли пошевелиться.
В лесу раздавался топор дровосека
Ну да - мы тоже не любили работу. Но так? Так тяжко откупаться от нее – нам и в голову не приходило. Себя не жалели, кровь свою проливали, чтобы не работать – да, было такое. Донорами, по четыреста грамм за три дня отгула - бывало. Но так? Эпическая сила! Куда мы попали и где наши вещи!?
- Это морлоки, Саша, настоящие морлоки, - прошептал я. – Помнишь Уэллса?
Так и родилась эта планета, Планета Стройка.
Кто не работает - тот понарошку...
Студенты попадали туда, сдав Последний Экзамен, а некоторых, отрицающих Передвижную Суть, ссылал навечно Чугунный Телекс, правый кулак Сан Саныча. Это был страшный человек с тяжелой судьбой, бывший сотрудник знаменитого Департамента Наказаний Исполнением Желаний.
Эту Планету действительно в основном населяли морлоки, существа отчаянные и бесхитростные. Сильные и ловкие, хотя и невысокого роста, они были азартными и вспыльчивыми натурами.
Больше всего в своей жизни они любили строить. Строить, строить и еще раз строить. По всей планете вместо лугов и полей были только бесконечные строительные площадки. Вместо обычных лесов – строительные, только строительные, из железных длинных трубок с загнутыми короткими крючками - веточками. Из этих лесов морлоки делали такие настилы вокруг стен. Так и называли эти обмостки - лесами.
Несмотря на тысячелетний упорный труд, ни одного построенного дома на Стройке не было. Почему – никто не знал, даже не интересовался. Просто, выгнав кладку процентов на восемьдесят, по странной, необъяснимой причине, они бросали строить этот дом.
Говорили – это такой всеобщий строительный закон. Дом тогда стоял, стоял покинутый, туманы скрывали его, потом уже и в солнечный полдень они не рассеивались – и постепенно как то рассасывался этот дом, растворялся.
Вообще много здесь было загадочного, чуждого и непонятного.
Вот климат, например. На всей Планете всегда стояла жара, морлоки ходили с голыми животами, был даже такой термин – «морлочий загар» - когда до пояса ты прямо коричневый, а ниже – иссиня белый, как смерть в Арктике. Но на некоторых стройках, там, где, как они говорили, «деньги уходили в песок» - дома стояли покрытые ледяной коркой. «Замороженные стройки» - так их и называли.
А морлоки чувствовали себя тут, на Стройке, как рыба в коте. Они были существа ловкие, сообразительные. А вот мы – как раз наоборот. Неуклюжие, нерешительные, в носу нормально поковырять - и то стеснялись. Две левых руки и обе растут - не скажу откуда.
- Ну что, понесли? – перехватив поудобнее ручки, обернулся Саша.
Я, не ответив ему, просто сделал первый шаг и толкнул его в задницу нагруженными с горой носилками.
Да, наши работы на стройке были – тянуть и толкать, таскать и тягать. Чем больше был объект, тем беспредельней громоздились возле него разные вентиляционные заготовки, короба, отводы, фильтры и иное наше воздушное имущество.
Но на этой неделе мы балдежничали.
Как раз попалась построечка, на которой было много мелких и кропотливых работ. Даже, можно сказать – работок. По сборке малюсеньких таких воздуховодиков.
Сейчас я объясню. Зайди в любой магазин или кинотеатр, юноша бледный, и подними свой взор горящий. Заметил? Это вентиляционные короба, мальчик. А как они соединены между собой? Не видно? Такими планочками, загнутыми с двух сторон. А кто эти планочки туда засовыет? Кто их обрезает такими полуметровыми ножничками по металлу? Кто их загибает там, на высоте, подвешенный за жопку веревочкой?
Правильно! Такие дебильчики, как мы.
Это был такой лакомый кусочек, ну не стройка – мечта отставного майора. Мы оттягивались тут в полный рост.
Школа.
Будущий кладезь знаний.
Воздуховодики по всем классам расползались эдтакие маленькие-маленькие и много-много их было: ювелирная работа, никаких тяжестей. А отдельно еще, больше всего похожий на Солнечный город - кабинет химии. Небольшая труба входила в этот класс и потом разделялась на множество небольших отводиков, заботливо спускавших к каждому столу свои растопыренные хоботки.
Вот деткам радость! Так и представлялось, как они, склонившись головками, мальчик к девочке, мальчик к мальчику – нет, нет! – девочка к мальчку, только так! - проводят свои первые волнующие опыты. О, этот старт в мир запретных валентностей, этот дебют непознанных окислений, этот пролог долгих химических реакций! Первые электролизы и экстракции, первые надежды и разочарования!
Замерев от счастья, он впервые выделяет щелочь на ее кислоту. Эти реакции нейтрализации, как от них бъется сердце! Их не забыть никогда!
Перманганат калия! Сладок же ты, запретный плод настоящего гидролиза!
Кран ты мой опавший…
А дома на Стройке были в основном кирпичные, иногда бетонные, по два, три, редко – по шесть этажей. Один морлок – приснилось ему, что ли? - говорил, что побывал в будущем и там строят дома из гипса и картона. Или из того, и другого вместе, не важно. Так над ним все смеялись: как это – дома из картона?
Никаких фасадных и внутренних работ в домах на Стройке не было. Стены стояли не оштукатуренные, несмотря на то, что женщин своих морлоки называли малярками и штукатурками. Наверно, имелось в виду что-то другое, может какие-то элементы семейной жизни или даже секса. Дети у них были у всех общие и, говорят - но я, правда, не видел – что рождались они сразу в касках. В маленьких, оранжевых, но – в касках. Глядя на их женщин – в это верилось.
Но ничего детского в этих существах не было. Так - маленькие угрюмые копии морлоков. Росли эти мальцы быстро: не успеешь моргнуть – уже Праздник Первого Мастерка и – вперед, на Стройку!
А вот жили морлоки, кстати, не в домах, которые строили, а в хуторках из трех – четырех небольших жестяных домиков – они называли их «вагончики», иногда - «бытовки». Честно говоря – они сильно удивились, когда это выяснили – морлоки и не думали, что они строят жильё, что это – будущие жилые дома. Впрочем, в этих домах никто и не жил никогда.
Имущество у них было немудреное – ломы, лопаты, несколько носилок на бригаду. Но у каждого взрослого морлока был свой Мастерок, который они называли по имени: Тот, Кто Прошел Сквозь Бетон или Тот, Кто Гладит Стену. Еще, как правило, бригаде, принадлежала Бетономешалка, которую ненаглядно берегли, ценили и по праздникам смазывали салом и тормозной жидкостью принесенного в жертву дикого Панелевоза. В этих мешалках морлоки мешали все, нужное для жизни в их суровой стране: тесто для тонких пресных лепешек, которые они жарили на стенках смоляных котлов; и, конечно, основу всего Зиждящего – Раствор для Кладки. Без него жизни морлокам никакой не было.
Иногда приходила беда и Бетономешалка заболевала и, остановившись, стихала. Умирала она. Бригады, у которых не было Бетономешалки, отдавали мешать Раствор соседям за треть цемента, жили бедно и, в конце концов, распадались.
А еще были морлоки, которые работали на пилораме. Они строгали доски и делали крайне важную вещь – поддоны под кирпичи. Без этих поддонов невозможно кирпичи перевозить было. Все они, стогуны - были без двух-трех, а предводитель их – вообще без всех пальцев. Ему даже в носу молодой морлок ковырял специальным ритуальным гвоздиком.
В основном морлоки сосуществовали мирно, но иногда воды не хватало на всех, и тогда вспыхивали жаркие битвы, известные в истории как Первые и Вторые Растворные войны.
Дело в том, что морлочьи народности не могли существовать на своей жаркой Планете без источников воды: Раствор, без которого Стройка не выжила бы, требовал влаги, и много влаги. Отряды морлоков, вооруженные кувалдами и лопатами, на приручённых диких Бульдозерах, нападали друг на друга, не оставляя кирпича на кирпиче. Для покорения чужой территории в первую очередь нужно было завалить Кран противника, опрокинуть его, голенастого. Подняться сам Кран уже не мог, не было такого за тыщи лет никогда.
Краны эти, несмотря на то, что испокон веков существовали с морлоками бок-о-бок, оставались такими же загадочными, как и несчетные столетья назад, еще до Первого Кирпича.
Краны жили по одному, каждый - на небольшой рельсовой полоске, и всегда - возле строящегося дома. Иногда они помогали морлокам, поднимая раствор и кирпичи на верхние этажи, но никогда, никогда не заговаривали с ними. И не позволяли на себя залезать. Это право было только у одного шамана, который устраивал себе гнездо на верхушке Крана, напротив Противного Веса.
Когда приходило время, от Крана отваливались некоторые детали. Утром морлоки собирали их и переносили на новое место Стройки, к свободному дому. Так появлялся маленький несмышленый Кранчик, тянувшийся к каждому Трактору смешным курносым крючочком.
Впрочем, вырастали они быстро.
Краны были опорой, твердыней бригад. Бывало так, что вражеские отряды оттесняли племя от родной стройки, а Кран еще долго бил и бил захватчиков специальным боевым тяжеленным шаром…У – ууу – бах! Бах!
На случай ядерной войны
- Ты что, студент, задремал? – хлопнул меня по плечу Гошик, наш новый замбригадира, - Двигайся давай.
Гошик был улыбчивый полнокровный парниша. Лапища его почти целиком накрывала бутылку пива, и он отшпокивал ее обручальным кольцом с одного раза, легким таким привычным движением великана.
- Заснешь тут, - посторонился я с насиженной плиты.
После обеда, перекуривая и потравливая старые байки, мы сидели в подвале будущего гастронома. Эти подземелья все были оборудованы на случай ядерной войны по-взрослому нехило: железные толстенные двери, автономные генераторы, освещение. Ну и конечно – много нашего вентиляционного хозяйства: фильтры такие и сякие, вентиляторы, трубы, обрешетки.
Бомбоубежища. Очень важная вещь в народном хозяйстве.
«Ну вот зачем этим бомбам такие огромные убежища? Все равно ведь они разнесут тут все на мелкие дребезги» - так, наверное, думал бы какой-нибудь дурной строитель, фантазировал я вяло.
Кстати, себя мы строителями не считали, нет! Не кочегары мы, не плотники... Мы - вентиляционщики, блин!
- А вот еще у нас была хохма, - замбригадира любовно сплюнул изжеванную спичку. – Дом по спецпроекту, бляха-муха, не типовой, тогда строили. И эти отморозки, ну строители, дождевой слив захерачили, бляха-муха, через канализационный стояк, гы-гы. И, гы-гы, в первый же ливень, на хрен, гы-гы, сорвало унитаз! И выбило этим унитазом, на котором мужик восседал, гы-гы, дверь сортира, гы-гыгыыы-ыы-ыы!
- Кастрировать уродов – каской на бетонной плите. Бить, пока ровно делать свое кривое-косое не научатся!
- Точно! Два раза на день!
- А я слышал, - подал голос Федя, - от одного сварщика такую вот хрень. Он в Алмате работал, а там главное – крепко все построить, чтоб дом при землетрясении не рассыпался. Так вот, по окончанию строительства собирается приемная комиссия и специальной такой машиной - трясет здание! А бригада вся должна внутри сидеть, прикинь! И если у кого нервы не выдерживают, и он выбегает на фиг оттудова - всех премиальных лишают!
- А если кто-то не успеет выбежать?
- Ну, тогда, наверно, не лишают. Не знаю, чего пристебался?
Они еще спорили про то, какие в казахских степях есть премиальные, а я угрелся уже под фуфаечкой и стал понемногу посапывать.
- Как мило хорошая беседа укорачивает рабочий день, – совсем из морфейного далека прошелестела последняя сонная мысль.
- Пошли, студент, – дружеский хлопок по плечу заставил мою бедную дернувшуюся голову икнуть от неожиданности. - Короба привезли, разгрузить надо.
Ооо хо, время – это иллюзия, а обеденное время - так оно вдвойне такое.
Призрачно все в этом мире таскующем.
От слова «таскать».
Проводник отсюда
Передвижники должны были работать вместе с морлоками, под их присмотром – по несколько лет, кому как выпадало по приговору.
Поначалу студенты страшно мучились от монотонности и тупости примитивного труда. Но через некоторое время они привыкали, и когда приходил срок, уже не хотели ничего, кроме как мешать раствор и класть кирпичи (морлоки говорили "ложить").
Иногда, правда редко-редко, случалось и обратное: под влиянием студентов ребята со стройки учились складывать буквы в простые слова, поначалу так неловно и так нерешительно, как пальцы в свою первую взрослую дулю. Эти краткие письмена, доверчивые и незамысловатые, они шкрябали огрызком электрода по не застывшему еще бетону. Сии наглядные свидетельства морлочного разума поражали даже видавших филологические виды студентов. Как много экспрессии и воистину экзистенциальной прозорливости можно вложить в три простых матерных слова! Из которых одно еще, как правило, есть женское имя.
Эта тяга к знаниям отвлекала морлоков от радости созидания, а однажды вообще привела к тому, что молодой бригадник поинтересовался, что будут класть их потомки, когда будет положен Последний Кирпич.
Поэтому морлокам под страхом смертных козней запрещалось слушать Студентов - Передвижников.
…В общем, ждать было нельзя, бежать надо было немедленно. Но уходить надо было с умом. Дорога предстояла дальняя, опасная. Морлоки высылали погоню и, если ловили, то делали с Передвижниками нехорошее - отбивали у беглецов внутренности специальными отбойными молотками.
Они собрались за бетонными плитами, сложенными стопкой у Заброшенной Бытовки. Четверо смелых, четверо сильных.
Но четвертый их товарищ бежать не мог. У него была перевязана нога: ему нехороший морлок, редиска, батарею на ногу сбросил, падла.
Сегодня морлоки заставили их носить ванны. Чугунные ванны. На шестнадцатый этаж. Кто, когда будет мыться в этих ваннах? Еще и монтировали их, суки, вертикально! Говорили – так завещал Великий Мерин.
- Ну, скажи, брат, зачем, зачем – ведь нет там, нет и не будет воды! Ее никто не подведет никогда к этим ваннам, – чуть не плакал самый молодой. Он еще надеялся, что мир спасет чистота.
- Сваливать надо, пацаны, сматываться! – перебил его долговязый.
- Всё пучком! Договорился я уже. Внутри бетоновоза пойдем. Никто не заподозрит.
- Нет, в машине нельзя. Дурная цистерна! Поймают! Как пить дать - застукают.
- Поводырь-морлок - мой человек.
- Дурная цистерна! А напьется она раствора?
- Я договорюсь, будет пустая…
- А вдруг она нас не выплюнет… А если там что внутри будет…
- Сказал - порожняком пойдет! Наше дело – к арматурному подгрести вовремя.
На том и порешили.
Объятия дружбы
Мы только мельком засекли спины двух строителей – они как раз вниз спускались.
Это была шестнадцатиэтажка, типовой вертикальный барак на киевских выселках. Нам надо было поставить наверху огромный, в полтора человеческих роста, вентилятор. Но проем, специально предусмотренный для того, чтобы кран завел этого монстра на техэтаж сбоку – был наклухо заложен мертвой кладкой.
Блин! Попробовали мы разбирать ее – а ни фига! Крепко схватилось. Пыхтели, пыхтели. … Черт, ну прям – ну, погоди какое-то!
И два швелерка еще поперек впрессованы!
- Хороший цемент, не отрывается совсем!
- Козлы, блин, блин! Кирпичных дел два козла!
- А у них девиз такой: «Мы кладем на совесть!»
Что делать?
- Ничего, засунем. Разберем вентилятор – улитку отдельно, мотор и раму отдельно – и заведем. Пройдет. – Бригадир по-отечески глянул на нас и пожал плечами.
Ничего, дурное дело не хитрое.
Саша подтянулся и засунулся по пояс в жерло вентилятора, как опытный аквалангист в акулу.
- Держи меня, - донеслась гулкая просьба.
- Как?
- Нежно! – по жигловски хрипло исторг приказ вентилятор.
- Голову береги! – зачем-то крикнул я и схватил в охапку ускользающие ноги.
Носки ботинок зацепились за мои плечи. Я обхватил руками его колени и сплел руки в замок.
- Держишь? – симметрично стукнув каблуками меня по ушам, изверг он из жерла.
- Хяя-яяя, - выдохнул я согласие.
Шестьдесят гаек на сорок шесть. Каждую нужно было не просто открутить - сначала их надо сорвать. В эти, наиболее тяжкие моменты, Саша, напрягаясь всем телом, внутриутробно мычал и стискивал мою голову огромными строительными башмаками на железной прокладке. Я в ответ тоже напрягался изо всех сил, выпучивал глаза и высовывал, как мог, язык.
Хотелось хоть чем-то помочь товарищу.
Я держал его за ноги и думал, представлял – нам-то еще ничего, а каково им там, на Планете Стройке...
…На следующий день троица залегла за кучей гравия.
- Вы куда? – упал рядом четвертый.
- К арматурному!
- А где арматурный?
- Там! – двое ткнули рукавицами в разные стороны.
- Где там?
- Там! – добавил еще одну сторону света третий.
- Какой же это арматурный, это слесарный!
- Чего ты свистишь? Я сам видел, как отсюда арматуру морлоки брали...
Перепутали, все они перепутали! Пока дрзья собачились, напротив, из парка Дружбы Уродов, вышли, держась за руки, пятеро квазимордных личностей. Даже по морлочным меркам они были страшнее атомной войны.
- Саша, посмотри, у крайнего – даже морда кирпичом! – прошептал самый молодой и кучерявый.
- Не бойся, ничего не бойся! – двое друзей хором сдавили его за плечи с разных сторон.
Да, им не повезло. Морлоки окружили их. Они мычали что-то нечлено и нераздельное, закатывали глаза, должно быть, призывая Передвижников покаяться, а у одного даже пошла ртом монтажная пена.
- Не сметь прикасаться ко мне! Минотавр! – взвизгнул тот, что повыше, когда предводитель выродков лапнул его за ногу.
Морлок замер и поднял голову. Он был старый, коренастый и невысокий, как все они.
- Порезать бы вас всех, да возиться неохота, - длинно, по морлочьи, циркнул он в сторону тягучей слюной и, обтерев лезвие о сгиб рукава, сунул Боевой Мастерок за пазуху. Голос у него был гнусавый, как у артиста Леонова.
«Ходют тут – туда и обратно»
- И что, эти бродячие Передвижники спаслись, выбрались оттуда? – Саша отковырнул палочкой грудку засохшего раствора от своего огромного строительного ботинка.
Мы присели в тени гигантской бетонной стены. Она опоясывала шестигранную пропасть, отвесно ухнувшую в какие-то строительные преисподние, прямо к центру Земли. У-у, марианская впадлина!
Бассейн это будет, целый комплекс бассейнов, сказал нам бугор, а этот - самый из них глубочезный, для прыжков бесстрашных спортсменов в самые отъявленные бассейные глубины!
Мы таскали в подвал этого ниагаристого дворца фильтры, такие дурынды скользкие, метр на метр, для чистоты их спортивного дыхания. Тяжеленные такие штукенции и числом - до фига и больше. Ноги уже не держали и даже курить не хотелось.
- Спаслись. Они бежали через неделю, когда морлоки успокоились. Взбесившаяся болгарка вечером порезала кобеля и прожектора не светили ночью.
- Женщина?
- Кобель? Мужчина! Электрик.
- Болгарка, блин!
- Болгарка? Ты что, дурак? Инструмент такой! Да не перебивай, слушай дальше
…Вышли они на рассвете. Посеревшее небо тут и там перечеркивали угрюмые Краны. Замершие неподвижно на ночь, привыкшие спать не шелохнувшись, с вытянутой стрелой – они казались не живыми существами, а какими-то странными механизмами, созданными больной фантазией несчастных людей.
Передвижники пошли по дорожке из красного сургуча – вперед и вдаль, вперед и вдаль. Их было трое, один совсем молодой и кучерявый. Что они хотели найти? Храбрость, доброту, ум? Чего им не хватало?
Они миновали Заучные пески, пересекли Пивную Ссышь и вышли на поросшие степным гранчаком холмы Дешевого Бухла. Они устали, измучались, и серебряные коньячки зазвенели у них в висках все громче. Пить было нечего. Винцо Всевластия давно кончилось. Эльфийские плащи не грели, а нормальных, мужских, без дырки на жопе – у них не было.
Ночью было страшно, стаи диких дрелей и перфораторов своими визгами не давали сомкнуть глаза ни на минуту. Выспаться совсем не удалось. Все следующее утро они шли по бесконечной Похмельной Пустоши, сквозь липкий и вязкий туман, от которого болела голова и подгибались ноги. На третий день перед ними предстали непроходимые Зачетные Горы, гряда за грядой уходящие в вечность...
Две огромные мрачные вершины, Термех и Сопромат, охраняли перевал, стиснув между собой мрачное извилистое ущелье. Теснина Отчисленных, через которую не мог пройти безнаказанно ни один Студент, будь он семи пядей хоть во лбу, хоть где. Ужасное, ужасное место. Это был самый тяжелый путь, но они все равно не хотели идти короткой дорогой, через Шир, это страшную наркоманскую страну.
Присмотревшись, они заметили, что горы были изрыты какими-то ямками.
- Видишь пещеры? Гиблые Аудитории, - кивнул тот, что повыше. – Их роют Неоднократники – дикие Передвижники. Отчаянный народ – хотели бы учиться, да негде. Ужасные здесь места.
- То-то у меня такое ощущение, что мы больше не в Канзасе, - сипло выдохнул тот, кто любил Америку.
- А там, за перевалом что? – тяжело дыша, прохрипел самый выносливый.
- Мглистые Отработки. До самых Лабораторных Болот тянутся. Жуткие земли. Там ничего не растёт.
- Почему?
- Давно уже всё выросло.
И они пошли дальше. Горы сомкнулись перед ними, но они упёрлись рогом Гондора и перевалили через перевал. Там к ним присоединился четвертый друг и Братство Пивца расширилось. Их новый товарищ тоже был кучерявым, но постарше, а выглядел совсем возмужалым. Он служил недавно в армии и у него был небольшой, но настоящий Летающий Дзотик. Однажды он пришиб им по ошибке злую колдунью и больше уже никогда не женился. Но сейчас Дзотик не летал и Передвижникам пришлось тащить его по очереди.
…Было еще много приключений, много встреч на их безотрадном пути. И с Голым – маленьким, совсем не одетым грязным мальчиком, который все время хотел заманить их на рыбалку своими прелестями. И с ПлодВином, Великим и Ужасным, который один мог пить это плодово–ягодное своё любимое, мухоморно-кислотное. И с мерзкими, гадкими, скользкими оргами - Комс оргом и с его корешком, безжалостным оргом Партом, и с Профф оргом, который любил с живых людей сдирать членские взносы - прямо голыми руками…
А Комс и Парт, несмотря на то, что их предводитель, сек, Великий сек Ген - утверждал обратное - все мудрили, все экспериментировали. Чтобы женщины рожали оргов уже готовых, а не ждали бы, пока те станут такими.
В общем - всех и не упомнишь уже, но этих трех не забудешь никогда, точно.
Им надо было дойти, просто - смочь и дойти. Надо было пройти, пройти сквозь огонь, воду, медные трубы, сквозь бетон и бензол, сквозь гудрон и тасол, сквозь рассол, ацетон, демидрол....
- Где, бля, эти студенты ныкаются? – рык бригадира вернул нас на землю, вернее, на грешный песок.
Никуда мы еще не сбежали. Мы были здесь, на Планете Стройке.
- Пасаран! – вставая, сжал дулю в кулак Саша. – Они пройдут! Эти – пройдут.
День клонился к ужину. Завтра нас опять ждала ненасытная Стройка. Но пора было и честь знать, пора было отсюда сваливать. Закон Отрицания Отрекания от учебы (враги смеялись: отрезания отрицания, ха-ха, отрицания обрезания), открытый Сан Санычем сразу после банки ставриды по-керченски, гласил: нельзя бросать учебу надолго.
Зов Отметков звал нас в привольные Приёмные Комиссии, на тучные Абитуриентские луга.