История эта приключилась так давно и так много раз переходила из уст в уста, что теперь трудно отличить в ней правду от вымысла. Истиной, не подвергающейся сомнению, в этой истории осталась мысль о том, что нет на Земле силы, сильнее Добра; чувства, чувственнее, чем Любовь; и богатства, богаче души человеческой.
В стране удивительной и прекрасной, где светит самое ласковое солнце; где горы, древние, как легенда, упираются в хрустальный небосклон, а самое синее море плещется, играя, у их подножия; где, не смолкая, поют неугомонные птицы и девушки; где ветер, как нежное дыхание ребенка, колышет в своих объятиях зеленую дубраву,— в этой стране, удивительной и прекрасной, жил некогда славный народ. Народ этот, сильный и мужественный, любил свою землю, свое море, свои горы и Солнце. А еще он любил Музыку.
У здешнего короля, доброго Крона, была красавица дочь. Принцесса Юна, как и ее народ, родилась и жила под музыку, играла и пела сама, знала толк в музыкальной грамоте и отличалась изысканным вкусом. Юна была доброй девушкой. Еще в детстве, тайком от отца, она вместе с нянюшкой бегала на луг, чтобы поиграть с крестьянскими детьми,— с ними ей было очень живо и интересно. Полюбились они ей своей веселостью, живостью, простотой. Они совсем не походили на тех напыщенных, напудренных маленьких кокеток, с которыми ей нужно было играть во дворце. Может быть, поэтому маленькая королева, как и многие крестьянские дети, часто приходи¬ла с разбитым носом, поцарапанными коленками, вконец испачканным королевским платьем.
Юна была необыкновенной девушкой. Ее мать, королева Рица, умерла во время родов. Эту земную женщину, красивую и добрую, любил бог Зевс. Он охранял ее ежечасно. Даже шипами роз она ни разу не поранила палец. Но в тот роковой миг Зевс был на охоте и не ведал о случившемся. Он тяжело пережил утрату. Ему некем теперь было любоваться с небес. Чтобы как-то утешиться в горе, он решил наградить дочь Рицы, маленькую Юну, вечной молодостью. А чтобы она была счастлива на своей Земле людей, обрести вечную молодость должен был и ее избранник, возлюбленный, муж.
Никто не ведал об этом — ни сама Юна, ни ее отец. Эту великую тайну знал только старый плут Скарг. Этот злой и немощный старик обо всем дознался от хитрого Беса, который каждый вечер после захода солнца ждал его у моря, чтобы вместе придумывать и творить людям всякие пакости. Скарг был всемогущ, но одним обделил его Сатана: он был смертен. Чуя, что рано или поздно придется расстаться с этим миром, Скарг свирепствовал и все размышлял, что же предпринять, чтоб навсегда остаться молодым. Вот почему, когда подросла Юна и были объявлены состязания женихов, первым, кто явился во дворец, был старый мошенник Скарг. О! Ему очень хотелось стать молодым и остаться им навсегда! Он тогда всем покажет, кто такой Скарг! Многолетний опыт старца, да соединенный с силой молодости — он будет царствовать над миром! Он подчинит себе этот мир!
Условия состязания были таковы: жених обязан сыграть три музыкальные вещи. Одной из них он должен вызвать слезы у принцессы, другой — смех, а третьей — молчание всего зала.
Надо сказать, что к этому времени хороших музыкантов в стране поубавилось: бедный народ стал жить еще хуже. Он не мог позволить себе роскошь купить рояль. А толстопузые сынки толстосумов-придворных предпочитали теперь другое занятие: считать пухленькие мешки с золотом, нежели всерьез заниматься музыкой.
Наступил долгожданный день. Дворец сиял от убранств. Как молодые петухи, один перед одним, выхаживали придворные, бросая друг на друга испепеляющие взгляды: каждый считал другого претендента недостойным.
Молчаливая и приветливая сидела Юна. В сегодняшнем наряде она была исключительно хороша, и это толкало на подвиги даже тех горе-музыкантов, которые едва усвоили гаммы.
Состязания начались. Первым место у рояля занял коротышка Пух. Этот придворный богач был самым богатым в королевстве. Поговаривают, что он был даже богаче самого короля. Самым ли богатым — это вопрос, а вот то, что самым толстым — так это точно. Он сел у рояля, заслонив собой всю клавиатуру. Одним толстым пальцем он нажимал одновременно три клавиши. Музыкальный грохот посыпался на присутствующих. Рояль гремел, Пух пыхтел, зал ревел. Принцесса закрыла уши. Пух с позором был выдворен.
Когда заиграл второй жених, полилась в зал странно мяукающая музыка. «Мяу-мяу-мяу» — и ничего больше. Мыши всего королевского дворца бросились наутек. Они стремглав проскакивали через зал, иногда путаясь меж ногами перепуганных, визжащих придворных. Состязание пришлось отложить до следующего дня.
Другой день выдался не лучше. Первым сел за инструмент иностранец Шульц. Рояль ничего, кроме «бом-бом-бом», воспроизвести не мог. Первый королевский министр господин Бокс, в прошлом участник многих кулачных боев, воспринял этот звук по привычке как сигнал гонга на ринге и тут же накинулся с кулаками на Главного казначея как самый первый хулиган в королевстве. Тумаки посыпались, как горох. Главный казначей, как пухлая боксерская груша, с кряканьем отлетал то в один, то в другой угол. Унять первого министра было невозможно. Он прекратил бой сам, когда смолкла «музыка».
Во дворце назревал скандал. Король подумывал уже о том, чтобы заменить музыкальные состязания. Как вдруг к роялю подошел неизвестный юноша. Он был так пригож, что Юна залилась румянцем и вся обратилась в слух, едва руки юноши прикоснулись к клавишам. Нежно и переливчато, как горный ручеек, потекла в зал чарующая музыка. Птицы со всего королевства слетелись ко дворцу и умолкли перед окнами замка. А ручеек постепенно набирал силу. Он то разливался спокойно и величественно, как могучая река, то вдруг стремительно обрушивался на присутствующих, как горный поток, и, наконец, срывался вовсе, как гром водопада. Кажется, зал не дышал. Вдруг в мелодию водопада стали вкрапляться нежные соловьиные песни. Такие песни поют, когда тоскуют по Родине, по свободе. Постепенно эта мелодия заполнила зал. Тревожно-трепетные звуки вылились в чарующую песню ожидания встречи, добра, любви. На глазах принцессы заблестели слезы.
После финала и короткой паузы юноша, не вставая, вновь ударил по клавишам. Теперь сразу было видно, что у него, у этого парня, в груди море смеха, веселья, задора. Это море выплескивается на клавиши, проливается на пол и заливает зал. Улыбались все. Даже казначей, у которого после эмоций главного министра не хватало двух зубов и припух левый глаз. Счастьем и радостью светились глаза принцессы. Птицы за окном подхватили мелодию и составили с роялем такой оркестр, что зал готов был пуститься в пляс. Один Скарг мыслью и взглядом метался по залу, лихорадочно соображая, что предпринять. Еще один раунд — и все его шансы потеряны. Играть старый Скарг не умел, но помешать другому у него еще были силы. Когда юноша заиграл третью мелодию и зал стал замолкать, Скарг диким разбойничьим свистом пошатнул стены замка. На его зов со всех концов королевства слетелось каркающее воронье и, шумно хлопая крыльями, накинулось на придворных и короля. Перепуганная стража стащила юношу со стула и упрятала в сырую темницу, считая, что происшедшему виной была его музыка.
Когда страсти во дворце улеглись и появилась возможность задуматься о случившемся, принцесса Юна слегла в тяжком недуге, болея за судьбу юноши, которому безвозвратно отдала свое сердце. Ни один врачеватель не мог утешить и излечить девушку. Король горевал несказанно: дочь была его единственным утешением на этом свете, надеждой и радостью. Он боялся лишиться ее и готов был за излечение расплатиться своим королевством.
Между тем Дорель, так звали нашего героя, очнулся в темнице и стал думать о том, как выбраться из заточения. Он был неробким парнем. Сила и мужество закалились в нем за годы нелегкой юности и далеко не безоблачного детства. Ничего, кроме рояля, в имуществе у него не было. Это — все его наследство, оставленное отцом. В самые тяжелые минуты жизни музыка была его первым и верным другом, которому он доверял свое горе. Радостью и счастьем он тоже прежде всего делился со своим другом роялем.
Будучи еще мальчишкой, он не раз набивал синяки своим сверстникам и ребятам постарше, если те обижали маленьких. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, на их деревушку навалилась беда: злой Скарг наслал свое войско, чтобы согнать жителей с плодородной земли и увеличить свои владения. Все мужчины деревни ушли воевать. На месте остались только старики, женщины и дети. И тогда старый колдун наслал на небо черную ливневую тучу. Три дня лил проливной дождь. На глазах капли превращались в потоки, лужи — в озера, а избушки жителей — в маленькие островки, вот-вот готовые скрыться под водой. Трое суток Дорель не сомкнул глаз. Без устали день и ночь он снимал с крыш, с деревьев затаившихся от страха детей, женщин и стариков, уже не мечтавших о жизни. В лодке он перевозил пострадавших в горы, где жизнь их была в безопасности. Когда вода спала, жители попытались вернуться на топкую землю. И тогда-то перед их взором предстала жуткая картина: вода не оставила камня на камне, обнажила корни деревьев, разрушила постройки, унесла в море все, что могла, даже старый фамильный рояль — единственное наследство, оставшееся от отца До¬реля. Жители вернулись в горы, разбили там лагерь, стали приспосабливаться к жизни. В юном сердце музыканта ни на миг не смолкала эта страшная симфония потопа, и он поклялся своим собратьям у ночного костра покончить с черной силой Скарга, принесшей им столько горя.
Наутро юноша отправился в путь неведомый и, как оказалось, долгий. Дорога была мучительной не только потому, что изнуряла физически, но прежде всего потому, что не давала духовной пищи: не было рядом верного друга, не было старого рояля, который так созвучен был песням сердца нашего Дореля. Чем больше музыкант был без музыки, тем больше он прислушивался к мелодии леса, ручья, ветра, к пению птиц, созвучию эха в горах. А чем больше прислушивался, тем больше понимал музыкальный язык природы. Когда с восходом солнца взору открывался прекрасный пейзаж, Дорель пел сам, весело шагал, насвистывая мелодию. И тут же заметил, что ему в унисон вторят слетевшиеся птицы. Это подзадоривало юношу, он придумывал новые и новые мелодии и исполнял их тут же со своим чудесным хором. Однажды, собираясь на ночлег, Дорель устроился под огромным дубом. Едва он успел прилечь, как тут же вскочил от неожиданности: подняв взор к небу, он увидел на дереве прекрасный светящийся замок. Какой же птице он принадлежал? Дорель чуть отошел в сторону, чтоб лучше обозревать чудо, и запел... Дверцы замка, все окна вмиг распахнулись навстречу этой песне. Выпорхнувшие птицы расселись на подоконниках и, подхватив мелодию, стали петь одну за другой песни нашего музыканта, сочиненные им в пути. Из центральных дверей выпорхнула птица Диво, хозяйка замка, и сказала:
«Прекрасный юноша! Ты, верно, и не догадываешься, сколько радости и восторга, печали и грусти доставил мне своими песнями. Я ничего прекраснее не слыхала на свете. Мои гонцы, ежедневно улетая тебе навстречу, возвращались с новыми мелодиями — одна лучше другой. Ты — достойный музыкант, и это — главное твое богатство. Я знаю, что, кроме твоего прекрасного дара, у тебя ничего нет. Да и не надо тебе то золото, что блестит. Ты ценишь в жизни совсем другое. Ты радовал меня своими песнями — порадуйся же и сам. Возьми этот белый платок. Станет горестно в дороге — раскинь его перед собой, а там увидишь, что будет. А теперь спи, тебя ждет путь дальний».
Юноша взял платок, поблагодарил птицу Диво и мгновенно погрузился в сон. Сон ему приснился удивительный: в тридевятом царстве, тридесятом государстве живет прекрасная девушка Юна. Она, как и Дорель, очень любит музыку и хочет, чтобы ее возлюбленный был музы¬кантом. Дорель протягивает ей руку, приглашает пойти с ним в мир удивительной музыки, но откуда ни возьмись между ними протягивается костлявая рука Скарга, и он увлекает за собой напуганную Юну.
«Дорель, Дорель,— слышится голос птицы Диво,— спеши же. Теперь ты знаешь, где искать Скарга».
Юноша проснулся. Солнечный круг медленно поднимался над горизонтом. Утренняя прохлада была приятна и живительна. И — о, чудо! — на дереве не было ни чудесного замка, ни удивительной птицы. Дорель было решил, что это ему приснилось, но едва он опустил руку в карман, как тут же почувствовал крахмальную белизну платка, подаренного Диво. Теперь в путь, только в путь... Вот как, дорогой читатель, Дорель оказался во дворце короля Крона. В погоне за Скаргом он встретил свое счастье. Теперь, в темнице, мысль о Юне не оставляла его. Что все, случившееся в зале,— проделки злого старца,— он не сомневался. Надо на волю. На волю и — действовать.
Но как выбраться из подземелья? Теперь с солнечным миром его связывало лишь одно маленькое, закрытое металлической решеткой окошко. Окошко к свету... Окошко к миру... Но как быть с решеткой? Платок! У него ведь есть подарок чудесной птицы! Он-то здесь и пригодится! Дорель бережно достал платок, развернул его, раскинул перед собой и... не поверил своим глазам: в хмурой, пасмурной темнице особенно торжественно и светло засиял белый, стройный и величественный рояль.
На мгновение мелькнуло сомнение, но радость песни тут же оттеснила его. Мелодия неудержимо полилась, шквалом обрушилась на молчаливые стены темницы. Когда зазвучал голос самого певца, звукам в неволе, ка¬жется, стало тесно. Они хлынули неудержимым потоком сквозь железную решетку на волю, к людям, к птицам. На песню слетелись и подхватили ее все птицы королевства. Ее запели все люди на рынке, на улицах, на площади. Железные решетки не выдержали напора звуков и лопнули. Дорель был на свободе!
Если ты, мой читатель, услышишь, что песня не знает границ, что она разрывает оковы, вырывается из стен тюрем и подземелий, куда заточили ее лютые ненавистники — верь этому! Песня — великая сила, если ее поет прекрасная душа, сердце, разум. Песня — великая сила, если она созвучна сердцам миллионов.
Окрыленный Дорель стремглав бросился ко дворцу. Надо было остановить Скарга, не дать ему выкрасть красавицу Юну. Когда до ворот замка оставались последние метры, у самых ворот неожиданно возник Скарг, разразил воздух громогласным хохотом, взмахнул руками — и на пути у юноши разлилась широкая река, в которой бурлящим потоком клокотала и пенилась грязная, мутная, как душа Скарга, вода. Такой поток — не переплыть, не обойти. Даже на ко¬рабле и лодке не достичь другого берега. Дорель и подумать не успел, что предпринять, как перед ним возник живой ковер-самолет: целая стая его певучих птиц, взявшись клювами за края, несла огромное покрывало, сплетенное из одуванчиков. На нем-то Дорель и достиг беспрепятственно другого берега. Но радоваться было рано. Скарг стоял по ту сторону ворот замка, и по мановению его руки ворота мигом вспыхнули ярким и трескучим пламенем. И тут же стая птиц, сопровождавшая Дореля, свернула в сторону королевского озера. И через мгновение вода из миллионов птичьих ртов полилась на огонь. Скарг зарычал от бессильной злобы.
Ну, где же знать ему, самодовольному и жестокому, что есть на свете сила сильнее его одинокого всемогущества: сила дружбы и верности.
Несколько птиц отделились от стаи и полетели вперед, к окошку прекрасной Юны, чтобы знакомой уже ей мелодией нашего музыканта предупредить о его возвращении. Счастливая девушка выбежала на крыльцо.
Перед ней из глубины двора выросли две фигуры — Дорель и Скарг. Счастье и тревога смешались в девичьем сердце. Со всех сторон бежали придворные. Все ждали поединка. Но случилось непредвиденное. Когда противники вынимали из ножен шпаги, Дорель резким движением руки случайно зацепил заветный платок, и тот раскинулся перед ним как на ладони. Между добрым юношей и злым старцем вырос белый рояль. Скарг почернел от злости. Всю свою жизнь он истратил на то, чтобы истреблять музыку в душах людей. И вот, в такой решающий момент, когда ему нужно только его черное вдохновение, перед ним предстал белый, как чистый снег, рояль.
Черная зависть и черная злость ненавидят белый цвет. А черная ненависть сжигает сердца, как пламя — сухую щепку. Не выдержало сердце Скарга. За долгие годы жизни в нем было накоплено столько злости и ненависти, что белый рояль был последней каплей, которая переполнила этот черный сосуд. И он лопнул. Лопнуло злое сердце. Все, что осталось от Скарга,— это только маленькая черная лужа посреди двора. Кто случайно ступил в нее, тот невольно стал до конца дней своих злым и недобрым.
Старый Скарг умер. Но зло не исчезло на этом свете. Оно живет рядом с добром. Оно боится добра. Оно исподтишка делает свои черные делишки. Оно прячется от Солнца и Света. Оно боится Музыки, потому что только она, прекрасная и удивительная, способна задеть внутренние струны даже черной души. Потому что только она способна вызывать радость и сострадание, гнев и восторг, удивление и раскаяние. Музыка очищает и облагораживает.
Ты заметил, мой юный читатель, что в нашей жизни больше светлых красок и очень много музыки? В нашем мире очень плохо жить человеку с черным сердцем: включит радио — слышит музыку, включит телевизор — тоже музыка. Музыка в кино, в парке, на дне рождения и на свадьбе, просто на улице, вырывается из распахнутых окон домов, ездит в транзисторе на трамвае и поезде, звучит из громкоговорителей космических кораблей на всю Вселенную. Вот и светлеет темная душа, теплеет холодное сердце, добреет плохой человек. И от этого в жизни нашей становится еще светлее.
Если ты, мой юный друг, захочешь понять жизнь растений — выучи биологию. Если же тебя интересует мир животных — ты должен познать зоологию. Если ты хочешь понимать человека — научись если не играть, то хотя бы слушать музыку.
Музыка — это особый язык. То, что думаем, мы точно выражаем словами, а то, что чувствуем — лишь более или менее близко. И только музыка в силах поймать и отразить малейшие движения нашей души, биение нашего сердца, приливы и отливы наших чувственных восприятий и переживаний.
Чтоб не обманывать твои надежды, читатель, я все-таки вернусь во Дворец.
Пока мы с тобой рассуждали над мировыми проблемами, там и пир горой пошел. Плясало все королевство. На жениха и невесту любо-дорого было смотреть. Прекрасные, как сама Молодость, они кружились в танце любви под старинную мелодию белого рояля и аккомпанемент многоголосого птичьего хора.
Да вы загляните сегодня на любую свадьбу. Разве не в том счастливом танце кружатся молодые?
Боги сдержали свое слово: Юна и Дорель живут и сегодня в каждой влюбленной паре. И оттого они бессмертны и вечно молоды.
¬