Глава 7. Две половины одного пса.
Наутро вроде все как всегда, проснулся, открыл глаза. И вроде, как и не было ничего. Но вот она рядом, мирно сопит, нагая, распластавшись в живописной позе. Такая близкая и родная. Нет, сегодня уже все не так. Оно, конечно, бывает иначе. В кино про агентов ее величества - ничего личного, эпически сошлись организмами и разбежались. Дан приказ ему на запад, ей исчезнуть навсегда. Но тут не тот случай.
И как быть теперь, неясно. Это не спьяну зависнуть с какой-нибудь подругой, продрать очи, обнаружить в лучшем случае вменяемое тело и мучительно рыться в памяти в поисках имени той, что еще вчера была милее всех на свете. А сейчас все иначе. «Милее всех на Свете» - вот и живи теперь с этим пошлым каламбуром. Ведь так оно и есть. Все, что было прежде, обрушилось и ушло. Или ушло в прошлое, что будет прежде? Попробуй теперь разберись с завихрениями времени. Голова кругом идет. Нет больше ничего. Есть она. В школе в Фиденах с десяти лет при храме Юноны? Видать не только индусы профессора в этом деле, с их знаменитым трактатом о Каме. А у Юноны точно не профессора, академики. Заслуженные лауреаты. Хоть трактатов и не писали. А может и сочинили, но затерялась в глубине веков Юнона-сутра.
Наваждение какое-то. Так бы и смотрел, загляденье. Вот она девушка сказка, девушка мечта. Любой, да хоть трижды гениальный художник в отчаянии от бессилья сломал бы кисти и вышвырнул в окно краски навсегда. Выдающийся живописец может и намалевал бы жалкое подобие, и лет через двести картина ушла бы с молотка за цифру с семью нулями, но оттого полотно не стало бы ближе к совершенству, что вот прямо сейчас перед глазами. Изгибы, линии, тени и полутона, ничего лишнего, идеальные формы, полные жизни и тепла.
«Нимфа, наяда, вакханка – теперь понятно, отчего популярные некогда персонажи спускались с Олимпа. Что же ты со мной сделала?». Взрослый мужик, жена, дети, боевой и агентурный опыт, а мозгов нет, сплошная живопись и поэзия. Вчера имелись, а сегодня съехали кривой извилистой дорожкой, к одному суровому престарелому чудаку, закоренелому цинику, чье имя Хронос.
Света словно почувствовала взгляд, открыла глаза, потянулась как кошка и страстно поцеловала Марка в губы. Ну, вот дрожь и жар, опять не уйти, но надо. За окном уже слышалось оживление, горожане спешили на праздник.
- Надо идти, - с сожалением вымолвил он. – Думаю, сегодня долго не задержимся.
Хлопнула дверь, послышались шаги на лестнице, Гектор уже готов к античным будням.
Марк поднялся, накинул хитон, подпоясался, склонился, поцеловал Свету и, героически переборов неодолимое желание, повернулся и направился к выходу.
- Спи еще, - улыбнулся он. - И не скучай, ладно.
Света кивнула с блаженной улыбкой и уткнулась в подушку.
Офицеры вышли из дома спустя десять минут. Отправились пешком, вслед за горожанами, что сегодня дружно устремились к восточным воротам. Кони не понадобятся, среди зрителей им делать нечего.
- Погода сегодня ничего так, не зажаримся, - отстраненно заметил Гектор.
День и впрямь выдался чудесный – облачно, ветерок, ни жары, ни духоты.
- Ты еще скажи «какое небо голубое», - хмыкнул Марк. - А думаешь-то что?
- А чего мне думать? Умные девочки, где-то сообразили, где-то уловили, чего-то от себя добавили. А ты, вижу, тоже купился.
- А про Хронос тебе Мила ничего не говорила? – осведомился Марк.
- Говорила. А еще про Юнону, Марику, Весту. Ну, это ты слышал, - ухмыльнулся Гектор и добавил: - И про Помпилия говорила. Сечешь? Про Нуму Помпилия. Дескать, любила его Веста. А потом, когда Света предусмотрительно отправилась в дом, подошла, обняла, прижалась и уже шептала. Я так понимаю тоже, что тебе твоя подруга. Извини, я не мог устоять.
- Да уж, - вздохнул Марк. – Еще и Нума. Думаешь, просчитали? Но не могли ведь, если ты не выболтал. Хотя знаю, не мог.
- Обижаешь, да? – сверкнул глазами Гектор. - Это отпадает, сам понимаешь. Не первый год вместе. У меня только одно в голове вертится. Помнишь, напевал на корабле? - хмыкнул он. – Жаль не художник. Нарисовал бы плакат. Суровая тетка в платочке в горошек, грозит пальцем и подпись «Товарищ, будь бдителен. Олимп недалеко».
- Ага, - усмехнулся Марк. – Только и остается гадать и уповать. Не допрашивать же девушек. А как тебе вариант с нашей конторой? Может еще кого снарядили вдогонку?
- И сочли нецелесообразным проинформировать нас, - возразил Гектор. - Поэтому ввели в курс дела наших боевых подруг. Так что ли?
- Ладно, - отмахнулся Марк. – Смотрим праздник, а там видно будет.
Они вышли из города. На холме неподалеку от стен города уже собралась немалая толпа, склон гудел как переполненные трибуны стадиона и пестрел от туник и циновок. Люди подтягивались с города, подходили с востока, с окрестных селений, и рассаживались в ожидании действа. У подножия холма фронтом к зрителям выстроилось войско двумя крыльями перед прямоугольным дощатым помостом с укрытым тканью цилиндрическим предметом непонятного назначения в центре. По периметру помоста сверкали серебром укрепленные на досках круглые македонские щиты.
Над левым крылом возвышались шестиметровые жерди. Фалангу Деметрия наблюдали всю неделю, тут «копья» короче вдвое. Жерди у бойцов затуплены, кроме того воины вооружены короткими деревянными мечами, а точнее – дубинками. Не бейсбольные биты, но где-то рядом. Все остальное: щиты, панцири, шлемы, наручи и поножи – настоящие. Из дерева, кожи, стали и бронзы.
Дальше, вплоть до дороги, что тянулась от города на восток вдоль реки, примерно на полтора километра простиралась равнина. Слева, в километре виднелись густые заросли кустарника. Справа поле заканчивалась рвом у городской стены. У кромки рва через каждые пять метров стояли солдаты оцепления в полной боевой выкладке; два десятка воинов выстроились по обе стороны моста через ров. Офицеров узнали, воин из оцепления указал им на места для почетных гостей – ряды скамеек на возвышении за площадкой перед помостом.
Марк с Гектором устроились на последнем ряду, позади старейшин и знатных горожанок, рядом с компанией мужчин. Среди них выделялся количеством золота на шее, пальцах и запястьях лысеющий гражданин с окладистой бородой в синем хитоне. Как только офицеры устроились, он протиснулся по ряду зрителей и протянул руку.
- Дидас, - сказал он с кривой улыбкой. – Я наместник Филиппа в Пеонии. Прибыл только вчера, но уже наслышан о ваших подвигах и несказанно рад видеть вас тут. Марк и Гектор? – уточнил он, скользя колючим взглядом.
- Марк, Гектор, - подтвердили офицеры поочередно, пожимая руку.
- И мы ряды видеть тебя, Дидас, - добавил Марк.
- Ну как вам Македония? – осведомился Дидас и, не дожидаясь ответа, продолжал скороговоркой: - Прекрасно, правда? А воздух! Скажу вам, в Пелле еще не так, как в Пеонии, - трещал он как сорока. - Тут что? Лаудика, озеро, а за ним болота. Да тут повсюду болота, вы сами видели. Комары не донимают? – рассмеялся он и прибавил доверительно вполголоса: - Скажу вам по секрету, у нас в Астрее и мух нет. Зато фракийских девок изобилие, - он затрясся от смеха. – Так что милости просим, будете в тех краях, обязательно заходите. Непременно. Встречу как друзей, обещаю. Друзья Деметрия - мои друзья. А гости Филиппа – мои гости, - заключил он и уселся рядом с Гектором.
Офицеры кивали, благодарили, добродушно улыбались. Когда Дидас угомонился, их взоры устремились на войско, где наблюдалось оживление. Пацаны есть пацаны, в ожидании начальства обе «армии», выстроенные через интервал в десять метров примерно, отнюдь не стояли по стойке смирно и не безмолвствовали. Переминались с ноги на ногу, крутились, толкались, переговаривались, подзадоривали противников, временами доносились взрывы смеха и отдельные фразы.
- А! римские обрубки! – басил широкоплечий атлет слева. – Сейчас мы вас поднимем на македонские пики, - под дружный смех товарищей он сделал неприличный жест бедрами.
- Поднимай и поворачивайся! А я вставлю, - кричал в ответ рослый крепкий парень из правого крыла и строй взорвался хохотом.
Тем временем из города выходила пышная процессия. Впереди шествовали мужчины в белоснежных хитонах со щитами, шлемами, мечами, топорами в руках. За ними вышли Филипп с сыновьями по правую и левую руку в сверкающих доспехах верхом на пышно украшенных конях. Позади отдельной группой шли вооруженные до зубов всадники личной охраны басилевса с трубачами в арьергарде и сразу вслед две сотни пеших воинов во всеоружии. Процессию замыкал уже знакомый седовласый жрец, что читал молитвы в царской резиденции, в сопровождении еще десятка жрецов, надо полагать. Замыкали процессию рабы, судя по бронзовым ошейникам. Последние тащили ящик или, вернее, клетку. Что или кто находился в клетке, видно не было.
Процессия проследовала к помосту и выстроилась между ним и зрителями, напротив войска. Пехотинцы разделились и примкнули отдельными отрядами по обе стороны к войску. Клетку внесли на помост, рабы ушли обратно в город. Воцарилась тишина.
Теперь можно было рассмотреть детали.
- Это прославленное оружие македонцев от начала царства, - вполголоса пояснил Дидас. – Вон шлем, щит и меч самого Александра, - он указал на мужчину, что держал перед собой на расшитой подушке золотой двурогий шлем и на его соседа с золоченым щитом и мечом в руках.
- «Один московский кент, по прозвищу Доцент, узнал об исторической находке…», - по-русски вполголоса себе под нос Гектор на мотив из «Джентльменов удачи» с подобающей случаю важной миной на лице.
- А рядом, - наместник показал на мускулистого гиганта в короткой тунике с двухсторонней полуметровой секирой на длинном топорище в руке, - лабрис самого царя Мидаса, сына Гордия и Кибелы. Не слышали про такого? Аполлон состязался с Паном в игре на свирели. Мидасу исполнение последнего понравилась больше, и он присудил победу ему. Аполлон разгневался и приладил царю ослиные уши. Аполлон сразу улизнул, и Мидасу не пришлось пустить в дело лабрис. И с тех пор этот топор храниться у македонцев, - прибавил он и умолк.
На помост поднялся седовласый жрец. Все до единого зрители поднялись со своих мест. В наступившей тишине он громогласно взывал к Зевсу и доброму десятку богов и вскоре заключил:
- Клянитесь же защищать славное оружие! Клянитесь же защищать святые места и свое отечество! Клянитесь же до самой смерти повиноваться басилевсу и военачальникам! Клянитесь же чтить своих предков! В свидетели призываю Аглавру, Гестию, Энея, Ареса, Афину, Таллию, Геракла, границы отчизны и ее хлеба, вино, оливки и фиговые деревья. Клянитесь же!
- Клянемся! Клянемся! Клянемся! – трижды прокричали воины хором.
Седовласый сделал знак рукой, два жреца из его свиты открыли клетку и вывели оттуда на помост крупную собаку неизвестной породы, по экстерьеру напоминающую кавказскую овчарку, хотя и немногим меньше. Один жрец любовно потрепал пса за ухом, второй нацепил намордник и ременными поводками стянул ей передние и задние лапы. С непонятного предмета круглой формы скинули ткань, обнажив обыкновенный чурбан, какие используют разделки мяса. Собаку взгромоздили сверху, жрецы придерживали животное за лапы. Пес крутил головой, доверчиво вглядываясь в лица людей, не пытаясь вырываться. В звенящей тишине на помост поднялся мужчина с лабрисом, заслонил своей тенью пса, и когда царившее в толпе напряжение достигло высшей точки и, казалось, тишина вот-вот обрушится, человек легко взмахнул лабрисом и с одного удара разрубил пса надвое. И в тот же миг окрестности Пеллы огласил рев неистовствующей, бушующей толпы.
- Собачку расчленили. Нафига спрашивается? – отстраненно пробормотал себе под нос Гектор. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
Марк оставался непроницаемым. И не такое приходилось видеть. Зачем прикончили? Как ни странно, смысл в этом есть. Хотя формально жертва богам, но побоку тут воинственные небожители Арес с его коллегой с берегов Тибра - Марсом. Ребятам, что сейчас в строю, завтра или послезавтра придется резать, колоть и кромсать на куски подобных себе мужчин, стоящих под знаменами Рима, Спарты или племенных вождей Фракии.
Легко ли убивать? Кто хоть раз снимал часового, тот знает, каково это – воткнуть в глотку острие ножа. Понятно, эти юноши не покупали мясо в супермаркетах, и многим не раз приходилось резать скот и разделывать туши. Но тут немного иначе – вот они стоят плечом к плечу перед лицом своего народа, и с последними конвульсиями этого пса каждый из них пропитывается духом смерти, а в целом становясь тем, чему у римлян имя легион, а у греков – фаланга. И с этого момента каждый из них готов бить врагов до последнего издыхания и со спокойной улыбкой принять смерть, как и подобает эллину.
Мужчина становится воином не тогда, когда взял в руки меч или автомат, но когда от вида крови, от рвущейся на куски плоти, с выбросом адреналина в нем просыпается зверь, дикая кровожадная тварь, первобытный инстинкт, обостряя чувства до предела. Включается подсознание, реакция ускоряется в разы, давая шанс выйти живым из боя. Не каждому дано пережить момент превращения из человека в злобного безжалостного монстра из тьмы веков, именно поэтому в битвах в первую очередь гибнут новобранцы, те, кто прежде не смотрел смерти лицо. А что они видят сейчас, если не смерть?
Это состояние знакомо каждому воину. Бывалые бойцы падают на миг раньше до разрыва мины, уходят с линии огня прежде, чем противник нажал курок, отражают удар, повинуясь скорее инстинкту, а чем разуму. Непобедимый же воин тот, кто, пройдя сквозь огонь и скрежет стали десятков поединков и сражений, сумел укротить зверя, подчинив его разуму. Но в любом случае дрессировке поддается лишь то, что уже пробудилось от спячки, раззявило ненасытную пасть, рычит и тянет носом, чуя кровь. Вот и получается, принесенная богам жертва вовсе не бессмысленна и не напрасна. Отдавая свою жизнь, даже эта несчастная собака, возможно, сохранит многие жизни.
Гуманизм и милосердие придут нескоро, если вообще когда-нибудь спустятся с Олимпа кривой разбитой дорогой Хроноса. Гуманисты и мыслители хороши в своих уютных кабинетах, за письменным столом, когда строчат свои нескончаемые истории, полные разумных, добрых и вечных истин. Вообразить только какой бы поднялся вой, устрой кто подобное «шоу» во времена телевидения и интернета. Как стервятники на падаль слетелись бы отовсюду речистые и не очень философы и интеллигенты всех мастей и в один голос заклеймили бы и пригвоздили к позорному столбу.
Но истина как раз в том, что продукты их умственной деятельности имеют хоть какую-то ничтожную цену только тогда, когда вот такие вот пацаны жертвуя собой, как этот пес, тысячами гибнут под пулями, рвутся на минах, месяцами месят грязь, захлебываются собственной кровью под ножами озверевших подонков, защищая свою Родину. Война это грязь, кровь и тяжелая мужская работа.
Возможно, наступят времена, когда их профессия не будет востребована, равно как и смежная специальность – полицейского. Повсюду воцариться мир, спокойствие, кротость, смирение, чистота и порядок. Преступность уйдет в прошлое. Ага, сейчас, как же. Непременно наступит рай, когда всю грязную работу сделает некая высшая сила, как завещал один популярный персонаж, распятый за свои проповеди. Или те погонщики мух, что начитались жизнеописаний, прониклись и, не дожидаясь помощи свыше, собираются очистить землю тотально силами летающей, ползающей, жалящей, всеядной армии послушных и вместе с тем безжалостных убийц - насекомых. Две тонны на каждого жителя планеты? Мало ли? Вот с такими-то генералами от энтомологии и предстоит разобраться в первую очередь. Во все времена именно тараканы в головах разного рода деятелей приводят к разрухе, бедам и горю. А порядок, мир и спокойствие всегда обеспечивают псы войны - солдаты.
Между тем к помосту подошли двое верховых, жрецы передали им части собаки, те выехали в поле и бросили наземь – часть с головой по правую сторону, заднюю половину слева на расстоянии двадцати метров примерно. Протяжно загудели трубы.
Басилевс пришпорил коня, и, обогнув помост, выступил вместе с сыновьями в разрыв между фалангами, процессия последовала за ним. Прозвучали команды и обе фаланги вытягивались за начальством. Пройдя между половинами пса, басилевс с эскортом свернул к городу, и, проследовав вдоль стен, вернулся к зрителям, а обе армии выстроились в поле напротив друг друга, на расстоянии двухсот метров примерно или стадии между собой.
Персей спешился и наравне со всеми встал в строй в центре, один из гоплитов уступил ему место, сариссу и щит. Деметрий же не последовал его примеру, он гарцевал перед строем своих солдат, отдавая последние распоряжения.
Вновь загудели трубы, давая сигнал к бою. Фаланга Персея двинулась вперед. С обоих флангов армии Деметрия по пять сотен бойцов повернули направо и налево и быстрым шагом ушли в стороны, развернулись лицом к противнику и начали обходить неприятельскую фалангу. Тысяча в центре перестраивалась с промежутком в щит между воинами, удлиняя фронт вдвое. Солдаты Персея не прошли и полпути, как Деметрий завершил маневр.
И тут в толпе пронесся ропот возмущения – неожиданно для всех фаланга Персея, ощетинившись жердями, встала как вкопанная на полпути.
- Что он делает! – скривился Дидас. – Ну и осел…, - тут он уже бормотал себе под нос, но не разобрать что.
Марк с Гектором переглянулись. Ясно – Персей проиграл сражение, так и не начав. В его ситуации только энергичная атака могла если не принести успех, то хотя бы уровнять шансы – он мог бы попросту смять центр, и даже будучи окруженным, продолжить сопротивление. В руках воинов только палки, и колотить друг друга они могут сколь угодно долго, пока не надоест зрителям, и не будет сигнала отбоя. Но случилось то, что случилось. Бойцы Деметрия спокойно, как на ученьях, обошли и обступили фалангу горе-полководца со всех сторон; стоящие в тылу воины побросали бесполезные шестиметровые «копья» и развернулись. И по фронту от учебных «сарисс» никакого толка. Наконечники можно вонзить в щиты и таким образом держать противника на дистанции, но солдаты Деметрия легко протиснулись между лесом затупленных «пик» и бились врукопашную, и теперь длинные древка только сковывали движения обороняющихся. Армии сошлись, и воинственные вопли, грохот от ударов о тысячи щитов, треск ломаемых жердей, вой в тучах пыли разносились над Пеллой.
Вновь взвыли трубы, давая сигнал к завершению «битвы». Солдаты какое-то время еще продолжали мутузить друг друга, но вскоре бой стих. Армия Деметрия отступила в полном порядке, отряды промаршировали обратно на исходную позицию и вновь образовали фалангу.
Бойцы Персея еще долго не могли выстроиться, избитые и помятые они неспешно ковыляли и толпились в беспорядке, но все же сформировали некое подобие строя.
Обе армии подтянулись обратно к помосту и заняли прежние места.
Воцарилась тишина. Басилевс в окружении телохранителей сидел верхом на коне перед помостом, лицом к зрителям. Подскакал Деметрий и занял свое место по левую руку царя. Персею подвели лошадь, он подъехал и встал справа. На лице у него красовались заметный кровоподтек под глазом и разбитая губа.
- Македонцы! - голос басилевса разнесся над полем. - Вы знаете, всякая битва закаляет воинов. Сейчас одни испытали радость победы, другие горечь поражения. Но все они наши сыновья и братья! И все они македонцы! И все они стали сильнее! – прокричал он под одобрительный гул толпы. Он поднял руку и в наступившей тишине продолжал: – Я хочу, чтобы перед лицом народа мои сыновья пожали друг другу руки и поклялись впредь соперничать только по обычаю наших предков – в бескровных состязаниях! И пусть кровь жертвенного животного будет тому порукой! Как не соединить части пса, так и нас не разъединить никогда!
Сыновья пожали руки и поклялись. Вновь заговорил Филипп.
- Итак, мне осталась последняя почетная обязанность, - он сделал паузу и объявил: - Победа присуждается Деметрию и его воинам!
Толпа взорвалась овациями, но еще громче орали воины, одержавшие первую в своей жизни победу. Гремели щиты, тряслись копья, солдаты ликовали. Их недавние противники аплодировали, сначала вяло, но затем бурно.
- Переживут и помирятся, - философски заметил Дидас. – Многие родственники, а по жребию в разных фалангах. Мой сын у Персея, а племянник у Деметрия. Колотили они друг друга и раньше не раз, но все равно остаются братьями.
Между тем зрители покидали свои места. Армия Деметрия уходила к дороге, повернула на запад по направлению к лагерю, и вскоре скрылась из виду за городскими стенами. Фаланга Персея ушла на восток прямиком через поле. Филипп с сыновьями задержался у помоста, вокруг царя образовалась толпа македонской знати, каждый хотел засвидетельствовать свое почтение лично.
Поднялся Дидас.
- Иду ободрять и поздравлять, - с кривой улыбкой сообщил он офицерам. – Вы со мной?
Дидас с компанией направился к басилевсу, офицеры последовали за ним. К тому времени толпа уже схлынула, рядом находились не больше двух десятков человек, не считая телохранителей.
Улучшив момент, офицеры пожали руки царевичам. Персей силился улыбаться, Деметрий сиял.
- Жду вас у себя к вечеру, - сказал он и, скользнув взглядом по брату, дипломатично добавил: – Праздник жертвоприношения продолжается. Будем пить вино и веселиться.
* * *
Дом Деметрия хотя и уступал размерами резиденции Филиппа, но в его триклинии легко уместилось сорок гостей. Увешанные оружием две противоположных стены, стрельчатые окна выходили во двор, в стене напротив окон виднелись двери во внутренние помещения. Несколько квадратных метров в центре зала оставались свободными. Два раба со струнными инструментами, флейтист и рабыня с бубном теснились у окна.
Собрались уже знакомые ближайшие соратники царевича – его военачальники с подругами и женами, Фиокл с подругой, и Дидас с компанией. Персея не было, он пировал у себя. Кроме четверых солидных мужчин, кого офицеры уже видели на празднике вместе с Дидасом, пришли еще два слегка побитых молодца. Его сын с другом, как он их представил – Поридом и Атталом. У одного вспухло предплечье, второй прихрамывал. Судя по их кислым физиономиям, пришли они к своим недавним противникам только из вежливости и по просьбе наместника Пеонии.
Играла музыка, звучали тосты, рабы наполняли чаши, вино лилось рекой, с каждой чашей атмосфера становилась оживленнее. Гости живо обсуждали сегодняшнее сражение. Двое побежденных держались с достоинством, хотя порою едва сдерживались, обмениваясь свирепыми взглядами. Кому понравиться выслушивать издевательские выкрики в адрес своих боевых товарищей? Сотрапезники соблюдали приличия, но по мере как вино вливалось, языки развязывались.
- Персей! О чем вообще говорить? – кричал Агафокл, начальник правого крыла войска Деметрия и голос его тонул в оживлении триклиния. – Персей! Тот, кто грезит подвигами Александра! Того самого, кто при Гавгамелах заставил воинов Дария провести ночь в строю в ожидании атаки! А почему Персей сегодня остановился? Я знаю! Он решил выспаться перед битвой! Дескать, мои бойцы отдохнут, а Деметрий пусть топает.
По залу прокатился сдержанный смех.
- Смешно, да? – взорвался Аттал и, сверля полным злобы взглядом Агафокла, возразил: - А ты вообще про македонские обычаи слышал? Или позабыл? Забыл? Так я тебе напомню. Сегодня должны были сойтись две фаланги и биться стенка на стенку по обычаю наших предков, как сто, как двести лет назад. Фаланги и по обычаю, понимаешь? Это праздник, а не маневры и не учебный бой. И кто мог предугадать воистину римское вероломство?! И когда? После очистительной жертвы! – он помедлил и процедил сквозь зубы: - Ничего тут смешного нет. Мы бились честно… - он запнулся.
- Ты хочешь сказать, мы бились нечестно?! – взревел Агафокл, вскакивая с ложа.
- Так, спокойно, - оборвал его Деметрий. - Налей себе вина и выпей. Сражение закончилось, и не к лицу нам враждовать. Мы все македонцы, - он отхлебнул вина и продолжал: - А тебе, Аттал, скажу вот что. Мы с братом неоднократно спорили до хрипоты. Он убежден в преимуществах фаланги. Не знаю, убедил ли я его в обратном сейчас, время покажет. Я хотел показать ему преимущества римского способа ведения боя, и я ему продемонстрировал. И показал открыто и честно, перед лицом народа. Сошлись македонцы, и нет тут победителей и побежденных. Есть воины, которые стали сильнее и опытнее. Не мне решать, какой будет македонская армия. Но я показал всем, какой она может быть. Предлагаю позабыть об обидах и выпить за нашу армию.
Тост дружно поддержали, и вновь в триклинии воцарилась непринужденная дружеская атмосфера.
Аттал с Агафоклом о чем-то еще переговаривались вполголоса, но вскоре угомонились и сидели с непроницаемыми физиономиями.
Дидас собрался уходить.
- Пойду, навещу Персея, - сообщил он. – Вы оба мне дороги, и негоже мне не воспользоваться приглашением твоего брата, Деметрий. – Он подошел к царевичу, они о чем-то говорили вполголоса и оба проследовали в соседнюю комнату.
Тем временем Аттал с Проклом вышли на воздух. Хлопнула дверь, они вышли на улицу. Вслед за ними увязался Агафокл, а с ним еще пятеро молодчиков. Дидас еще не появился из глубины дома, когда они вернулись. Марк успел заметить свежую ссадину на костяшках пальцев Агафокла. Она свидетельствовала красноречиво – обсуждение сегодняшних событий молодые люди продолжили на улице, и разговор этот был острым, хотя непродолжительным.
«Хорошо хоть без ножичков беседовали» - мысленно отметил Марк. Они с Гектором обменялись взглядами. Не хватало еще тут кровопролития. Потом не отмоешься.
Вышел Дидас и вместе с сопровождающими покинул дом Деметрия.
Деметрий улегся на ложе и праздник продолжился. Гости хмелели, вместе с ними царевич. Стемнело, рабы зажгли лампы. Музыканты заиграли ритмичнее, женщины вышли в центр и закружились в танце. Мужчины сгрудились у стола Деметрия и пили уже стоя. Гектор поднялся и прохаживался по залу, рассматривая оружие на стенах. Марк присоединился. Гектор снял лук и вертел его в руках.
- Вещь, – одобрительно хмыкнул он. – С толком сделан.
- Парфянский, - выкрикнул Деметрий с места. – Нравится? Дарю! Марк, и ты возьми себе любой. У меня еще есть.
Вот опять попали. Хоть ничего в руки не бери. И отблагодарить нечем. Марк мялся. Деметрий сорвался с места, выбрал богато украшенный лук в расшитом злотом и серебром чехле и вручил Марку вместе с колчаном стрел. Еще один колчан получил Гектор.
- Благодарю тебя, Деметрий, - произнес Марк с улыбкой.
- А, пустяк, - отмахнулся Деметрий. - Завтра точно нет, но на днях поедем в горы, постреляем перепелок. Или коз, как повезет, - он обернулся к гостям и воскликнул: - А сейчас предлагаю прогуляться. Почему бы нам не сходить к брату? Я думаю, он будет рад нас видеть.
Предложение пройтись не нашло поддержки, энтузиазм не наблюдался, лишь несколько девушек захлопали в ладоши. «Хорошая идея! Пелла ночью восхитительна!» – проворковала одна. А Агафокл и вовсе прикусил губу, - уловил Марк. Тем не менее, наполнив напоследок чаши и выпив, гости потянулись к выходу.
Улучшив момент, Марк с Гектором откланялись.
- Я думаю, нам лучше пойти домой, - сказал Марк царевичу. – С тобой и без нас много людей.
Деметрий не возражал. Прихватив подарки, офицеры ушли.
Напоследок Марк успел заметить, как Агафокл и его приятель прячут под полы хитонов стилеты - кинжалы.
«Вот придурки. Ведь перережут друг друга. Ладно, будет что будет. Авось пронесет» - Марк мысленно выругался. В стороне тут остаться трудно. Люди Деметрия спьяну передерутся с ребятами Персея, неизбежен конфликт между братьями и неясно на чью сторону встанет Филипп. В любом случае, ничего хорошего это не сулит. Так можно и не дождаться вестей из Рима.
Они ушли. А когда переступили порог дома и попали в объятья своих подруг, об инциденте уже и не вспоминали.