Утро. В маленькой хате с низкими окнами сумрачно. На постели лежит больная женщина и стонет, просит подать воды. Год прошел с тех пор, как ушли на фронт муж и сын. Затосковала Пелагея Григорьевна: чахнет.
В начале весны 1942 года в село ворвались немцы. Основные силы сосредоточились в райцентре. А сюда, в ее родное село, они наведывались набегами. Зато полицаи, фашистские прихвостни, усердствовали не дай бог.
Лежит Пелагея Григорьевна больная, тяжкий недуг приковал ее к постели, а мысли ее с дочерью, кормилицей Марией.
Скрипнула дверь.
- Это ты, Маша? - послышался слабый голос больной.
-Я, мама!
В дверях показалось сначала ведро с водой, а затем маленькая головка в платке.
Щупленькая девочка лет двенадцати, стараясь не громыхать ведром, вошла в хату, поставила свою ношу на табурет. Подошла к матери, поправила старенькое одеяло.
- Сейчас, мама, Вас покормлю, и на работу в поле,- сказала Маша как можно веселей.
Мать тяжело вздохнула и промолвила тихо:
-Ты бы отдыхнула!
- Мама, надо срочно пахать. И так запаздываем, сев уже на носу, а у нас поле не вспахано. Думаю, фашисты долго не задержатся здесь, а хлеб будет нужен фронту.
- Ишь, ты! Какая ты у меня уже взрослая стала и рассуждаешь правильно,- прошептала мать, поднимая голову с подушки.- Ты бы что-нибудь покушала?
- Мама, не беспокойтесь, я возьму с собой в поле сало, луковицу и кусочек мамалыги. А вы лежите, не вставайте с постели.
Мать тихо застонала. Мария встрепенулась и подбежала к матери.
- Что вы, мамочка? Поешьте: я бульончик приготовила из картошечки.
Дочь прильнула к больной и поцеловала ее. Мать ответила на ласку словами:
-Доченька, с быками будь поосторожней. Возьми с собой сена, да и воды в бидонах.
- Я все уже приготовила с вечера. Даже косу прихватила, в лесополосе накошу им травки. Сено и зимой пригодится.
Марии вспомнились отец и родной брат: как ездили они на сенокос, как пасла с братом коров. Так стало грустно и тоскливо до слез. Чтобы не показать слезы матери, быстро вышла из хаты и направилась на хоздвор.
Быки мирно жевали траву. Девочка умело запрягла их в телегу и тронулась в путь.
-Цоб- цобе! Цоб-цобе!- зазвучал по пустынной деревенской улице тонкий голосок Маши.
Быки медленно, с неохотой, тянули телегу. А Мария смотрела на них и думала: «Подкормить бы их зерном, да где его взять, когда людям кушать нечего. Страшно смотреть на них, худоба, хотя бы выдержали вспашку.
Еще в прошлом году, когда с мамой ездили на быках в поле пахать, они еще ничего себе были, а сейчас одни ребра торчат»
Быки, будто чутьем понимая, что им предстоит изнурительная работа, брели медленно, с неохотой переставляя ноги по пыльной дороге. Маша взглянула на свои тоненькие, как кнут, руки и ужаснулась. За лето они так почернели от солнца и труда, как будто она сажу выгребала из печи.
Было около семи часов утра. Солнце еще не встало, пахло осенью. На душе и так тоскливо, а здесь еще пора- очей очарованье. Вспомнила школу, своих подруг. Где они? С весны не виделись, всем некогда, родителям по хозяйству помогают.
Уже за селом, возле балки, где было их невспаханное поле, она заметила несколько подвод с людьми. Они охранялись немцами, вооруженными автоматами. Подъехав ближе, насчитала шесть подвод, увидела, что в них сидели незнакомые женщины, дети. Удивилась: все они были связаны между собой толстыми бечевками. Недоброе предчувствие охватило, хотелось убежать, но делать нечего: дорога одна. Вдруг один их фашистов подскочил к ее телеге и, размахивая автоматом, громко выкрикнул:
- Шнель! Шнель!
Другой солдат отпустил с поводка овчарку. Мария ударила быков кнутом что было силы, и они побежали. Рядом, с лаем, неслась овчарка. Где-то позади громко гоготали фашисты. А Маша, дрожа от страха, все кричала и кричала:
- Цоб-цобе! Цоб- цобе!- и размахивала кнутом, боясь оглянуться.
Когда опасность была уже далеко позади, девочка оглянулась. Немцы прикладами и громкими криками сгоняли людей с подвод к оврагу. Раздались вопли, стоны, плач детей. Мария еще не знала, откуда эти люди, в чем их вина? Но она уже осознавала, что через несколько минут свершится страшное, и от этих мыслей ей стало так жутко, что мурашки пробежали по телу.
Быки вытащили телегу на пригорок. Вот и невспаханное поле. Дрожащими руками она распрягла быков, думала о том, что в рубашке родилась: не тронули ее. Она подвела быков к плугу, стоящему в борозде, привязала их один за другим, и взявшись за ручки, крикнула:
- Ну, пошли! Цоб- цобе!
Быки медленно тронулись с места. Пройдя исправно один круг, они вдруг остановились, как вкопанные, от трескотни внезапной автоматной очереди. Маша бросила плуг и помчалась к телеге, быстро влезла на нее и стала вглядываться вдаль, откуда только что раздались выстрелы. На ее глазах вторая автоматная очередь скосила одиноко стоящих у края оврага людей. Лай собак прекратился. Воцарилась гробовая тишина. Все солдаты спустились с лопатами в овраг, а один остался стоять наверху. Заметив Марию, он дал в ее сторону автоматную очередь. То ли ей показалось, то ли на самом деле пули просвистели над ее головой. Девочку как ветром сдуло с телеги.
Подбежав к плугу, она судорожно стала отвязывать быков, затем отвела их к лесополосе. Быстро привязала быков за рога к дереву, со страхом и надеждой стала ждать, пока не уедут фашисты. Вскоре их подводы промчались по пыльной дороге мимо нее в сторону райцентра. В горле пересохло, а в голове бурлила мысль: « Кого расстреляли и за что?»
Весь день Мария пахала поле, но мысленно была там, у оврага, где произошла трагедия. К вечеру она совсем выбилась из сил. Проезжая мимо оврага, остановила быков на краю, осмотрелась и подошла к месту расстрела. Люди были засыпаны на скорую руку, небрежно. Не рискуя опускаться вниз, быстро погнала быков в село. По дороге она решила никому не рассказывать о случившемся, даже матери, чтобы ее не расстраивать. Загнав быков в сарай, подложила им травки, принесла воды, и только после этого пошла в хату. Уже темнело, она зажгла керосиновую лампу и подошла к кровати матери. Увидев свою дочь, та обрадовалась и сквозь слезы спросила:
-Доченька, что же ты так долго сегодня? Комендантский час, забыла?
Дочь ничего не ответила. Быстро разогрела суп, подала матери тарелку, а у самой даже слюнки потекли. И только сейчас она вспомнила, что за целый день и крошки хлеба в рот не взяла. От перенесенных волнений она раньше обычного легла спать, но долго не могла сомкнуть глаз. Сон, видно, совсем покинул эту хату, потому что и мать не спала, только изредка стонала.
Ветер за окном завывал со страшной силой. Восточный ветер в этих краях быстро иссушает почву. «Если так будет целую неделю, невозможно будет пахать»,- подумала Мария. Она попыталась найти удобное место для сна, но голод не давал спокойно уснуть.
-Почему ты не спишь, дочка?- услышала она в тишине голос матери.
-Я сейчас усну, мама!- а у самой ручки ноют от боли и от тяжкого труда.
Наконец Мария провалилась в сон.
Проснувшись рано утром, девочка в первую очередь бросилась к матери, которая только под утро и уснула.
Маша налила себе супа и с жадностью его съела. Потом сварила картошку, поставила миску у постели матери. Та еще крепко спала.
«Значит, идет здоровье на поправку»,- облегченно подумала Мария.
Она тихо вышла их хаты и направилась на хоздвор. Быки усердно пережевывали жвачку. Надо спешить, пока полицаи спят. Мария запрягла быков, положила в телегу еще и лопату.
Начало только светать, когда девочка была у оврага. Она быстро спустилась по круче. Часть людей лежали практически на поверхности земли. Она ходила среди трупов и пыталась найти хоть какие-нибудь сведения о том, кто были эти люди. Но безуспешно. Захоронив всех в общей могиле, направилась в поле. Всю дорогу рыдая, она не заметила, как на руках выступила кровь. Однако больше болела детская душа. В тот день Мария не смогла пахать. Лишь накосила травы и отправилась в село. Она твердо решила молчать, пока не возвратятся в село наши войска.
Когда враг был окружен и разбит под Сталинградом, на манычскую землю быстро пришли советские войска. В душе было странное ощущение: где-то люди гибнут- горе, а здесь долгожданная свобода- радость.
В тот памятный 1943 год стояли трескучие морозы, снегу навалило столько, что Марию и не видно было из-за сугробов. То и дело выбегала девочка во двор за дровами для печки. И вот она увидела, как по улице прогрохотали танки, на которых сидели в полушубках советские солдаты. Земля в унисон сердцам сельчан радостно задрожала. Слезы так и полились из глаз, это были слезы радости. Она вбежала в хату:
- Мамочка, наши пришли!
Мать приподнялась и впервые за два года села в постели. Мария обложила ее подушками, а сама побежала на улицу встречать освободителей. Танки, на останавливаясь, промчались на запад.
Сразу же в селе восстановилась советская власть. Жизнь пошла своим чередом с верой и надеждой на возвращение домой родных людей. Теперь уже никто не сомневался, что Победа будет за нами. Пелагея Григорьевна быстро пошла на поправку, и уже по весне часами возилась на огороде, помогая дочери. К тому времени Мария с секретарем парткома колхоза уже побывали в райкоме, где она рассказала о страшном расстреле. Оказалось, что по доносу предателей немцы расстреляли в овраге еврейские семьи, беженцев из Украины. В надежде затеряться в манычских степях они покинули родину, но смерть настигла их и здесь. После войны останки расстрелянных перезахоронили в центре села, рядом с сельсоветом. Там сейчас стоит красивый памятник.
Мария, теперь Мария Федоровна, моя любимая теща, всегда ходит в день Победы к сельсовету, чтобы возложить цветы к памятнику расстрелянным людям, свидетелем смерти которых она поневоле оказалась.