Смотрю сейчас, как Радзинский смакует с экрана мерзости о России, особенно знаменитую фразу из письма Пушкина Наталье Николаевне 18 мая 1836 года.
Почитайте это письмо, с ним знакомы единицы, а толпы неведающих и не мыслящих цитируют выдранный из контекста клок письма поэта, даже не удосужившись узнать, как и почему он это написал.
Цитирую из: Пушкин А.С. Письма последних лет, 1834—1837 / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом). — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1969 год. Стр. 140-141.
"18 мая 1836 г. Москва
Жена, мой ангел, хоть и спасибо за твое милое письмо, а все-таки я с тобою побранюсь: зачем тебе было писать: Это мое последнее письмо, более не получишь. Ты меня хочешь принудить приехать к тебе прежде 26. Это не дело. Бог поможет, Современник и без меня выдет. А ты без меня не родишь. Можешь ли ты из полученных денег дать Одоевскому 500? нет? Ну, пусть меня дождутся — вот и все. Новое твое распоряжение, касательно твоих доходов, касается тебя, делай как хочешь; хоть кажется лучше иметь дело с Дм.<итрием> Ник.<олаевичем>, чем с Нат.<альей> Ив. <ановной>. Это я говорю только dans l’int;r;t de Mr Durier et Mde Sichler;а, а мне все равно. Твои петербургские новости ужасны. То, что ты пишешь о Павлове, помирило меня с ним. Я рад, что он вызывал Апрелева. — У нас убийство может быть гнусным расчетом: оно избавляет от дуэля и подвергается одному наказанию — а не смертной казни. Утопление Сталыпина — ужас! не уж то невозможно было ему помочь? У нас в Москве все, слава богу, смирно: бой Киреева с Яром произвел великое негодование в чопорной здешней публике. Нащокин заступается за Киреева очень просто и очень умно: что за беда, что гусарский поручик напился пьян и побил трахтирщика, который стал обороняться? Разве в наше время, когда мы били немцев на Красном Кабачке, и нам не доставалось, и немцы получали тычки сложа руки? По мне драка Киреева гораздо простительнее, нежели славный обед ваших кавалергардов, и благоразумие молодых людей, которым плюют в глаза, а они утираются батистовым платком, смекая, что если выдет история, так их в Аничков не дозовут. Брюлов сей час от меня. Едет в П.<етер>Б.<ург> скрепя сердце; боится климата и неволи. Я стараюсь его утешить и ободрить; а между тем у меня у самого душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист. Будучи еще порядочным человеком (т.е. он еще не издавал журнал "Современник" - В.Е.), я получал уж полицейские выговоры и мне говорили: Vous avez tromp; б и тому подобное. Что же теперь со мною будет? Мордвинов будет на меня смотреть как на Фаддея Булгарина и Николая Полевого (Мордвинов считал всех издателей журналов шпионами III отделения - В.Е.), как на шпиона; чорт догадал меня родиться в России с душою и с талантом (т.е. людей с душою и талантом прозападно настроенные дворяне считали шпионами III отделения - В.Е.)! Весело, нечего сказать. Прощай, будьте здоровы. Цалую тебя.
Адрес: Натальи Николаевне Пушкиной.
В С. Петербург в доме Баташева у Прачечного моста на
набережной".
Здесь следует добавить, что при жизни А.С. Пушкина единых правил правописания в русском языке еще не было. Потому и грамматических ошибок в данном письме нет.
Я об этом говорю, поскольку тот же Михаил Задорнов с телеэкрана смакует для толпы курьез, будто Екатерина I написала слово "ёщё" с четырьмя ошибками. И при этом всякий раз забывает сказать, что в годы ее жизни правил написания вообще не существовало и сделать ошибку просто было невозможно.