Любите людей. Но не подавайте вида. (с) Фридрих Ницше
- Почему ты всё время улыбаешься? Ты что, больной? – и тяжелый, немигающий взгляд куда-то в середину живота.
Возможно, закаленные подчиненные в Берлине и восприняли бы это как должное, но для представителя другой нации подобное поведение считалось невозможным. Плечи молодого испанца опустились, улыбка потухла.
- Прости, я… я не хотел тебя обидеть, - пробормотал он первое, что пришло в голову.
Они познакомились в Гриффит-парке, крупнейшем и красивейшем зеленом массиве Лос-Анджелеса. Хьюго сразу обратил внимание на костлявую фигурку, безмолвно вглядывавшуюся в неподвижную свинцовую гладь озера.
«Восемнадцать», - про себя решил юноша и ускорил шаг. По мере приближения скинул незнакомой девушке год, а то и полтора. Окликнув ее, юноша почувствовал, как ноги буквально врастают в землю. На него глядели глаза семидесятилетней старухи, крепко побитой жизнью.
- Привет. Меня зовут Хью, а тебя? – и уселся рядышком на траву.
- Очень приятно. А я Генриетта, - четко проговорила незнакомка с непривычным лающим акцентом, все так же не отрывая взгляд от воды.
- Красивое имя, - неуверенно протянул он, понимая, что это явно не то, что хотелось бы сказать.
- Я из Германии. – Худая женщина, казалось, прочитала безмолвный вопрос в его глазах, едва взглянув на них.
Генриетта была немногословной, а точнее – недоверчивой, и упорно не хотела расставаться с любой крупицей информации. Хьюго чувствовал себя буквально завоевателем, которому уступали миллиметры жизненного пространства. Почему-то он робел и старался скрыть это за нарочитой приветливостью. Тогда-то и была сказана эта резкая фраза:
- Почему ты всё время улыбаешься? Ты что, больной?
Сказала – и снова с любопытством принялась изучать мимику лица, каждую его черточку. «Сейчас обидится и уйдет, - решила про себя немка. – Как вариант – обругает и уйдет.»
Но этого не произошло. Вместо того, чтобы как-то проявить свое недовольство, испанец лишь обнял ее за плечи.
Генриетта стояла, как громом пораженная. Оказывается, ей не хватало именно дружеского участия. Всё раздражение на надоедливого нового знакомого куда-то улетучилось. Вместо этого душу заполнило невесть откуда взявшееся умиротворение. Сосредоточенно ковыряя пуговицу на платье, немка поведала ему о своих нехитрых печалях: чужая страна, чужой уклад жизни. Все в Америке кажется непонятным и чужим, и оттого страшным. Хьюго смеялся над каждой «бедой», и от этого она теряла весь свой вес и значимость.
Новые друзья купили мороженое и устроились на старой рассохшейся скамейке с облупившейся краской. Генриетту охватило давно забытое чувство защищенности – подобное бывало лишь тогда, когда она сидела в пивной или на партийном собрании, среди людей со схожими интересами и идеалами. Впервые за длительное время немке показалось, что она приживется здесь и уже навсегда будет избавлена от необходимости постоянно переезжать с места на место, пытаясь убежать от воспоминаний. Прошлое неумолимо исчезало с горизонта памяти. Вместо него открывалось будущее, казавшееся ранее невозможным. Будущее, полное людей, говорящих на странном американском английском. И такое будущее показалось ей неожиданно счастливым.
Большинство людей тратит половину своей жизни на то, чтобы другую половину сделать несчастной. (с) Жан Лабрюйер