Последнее решение.
Возвратившись во Владивосток, я застал дома маму, которая приехала из Москвы в августе, чтобы помочь Вере с 1-го сентября выйти на работу в школу. Алена уже хорошо ходила, мама за ней присматривала, жена работала, словом, дома был полный порядок.
К сожалению, этого нельзя было сказать о делах служебных. Если комбриг Купцов и новый комдив капитан 3 ранга Савченко, несмотря на происшедшую в июле аварию, продолжали относиться ко мне по-прежнему, то дивизионный замполит, с которым у меня с самого начала не сложились отношения, начал кружить вокруг меня, словно акула, почувствовавшая запах крови. Он донимал меня своими дотошными проверками отчетности по проведенным политзанятиям. Естественно, что в течение двух с половиной месяцев работы в районе Сахалина и Курильских островов обстоятельства не всегда позволяли провести то или иное политзанятие в сроки, определенные «спущенным» графиком. В этих случаях пресловутые занятия приходилось отменять или переносить. По молодости, будучи не искушен в служебных интригах, я пытался объяснить замполиту, что иногда в море случаются обстоятельства и поважнее политзанятий, но мои слова воспринимались как крамола и вызывали у него бурное негодование.
Наконец, в один прекрасный день, произошел крайне неприятный инцидент. После обеда, за столом в кают-компании собралось несколько офицеров с дивизиона, среди них были комдив и замполит, сидевший напротив меня. Разговор коснулся моей работы на Сахалине, и тут замполит заявил:
- Вместо того, чтобы бегать по начальству и выпрашивать благодарности, Сергееву надо было как следует работать и заниматься политическим воспитанием личного состава, тогда бы и аварии не случилось!
От такой вопиющей несправедливости и неприкрытого хамства кровь бросилась в мою горячую голову. Я вскочил из-за стола и размахнулся, чтобы влепить пощечину обидчику, забыв о его более высокой должности и звании. Замполит чудом успел увернуться от удара, а меня офицеры тут же схватили под белы руки и утащили в каюту.
Дело запахло трибуналом. Ко мне пришел комдив Савченко, прозванный на дивизионе «Красным факелом» за яркий румянец, всегда полыхавший на его лице, аналогично названию ручной помпы, покрашенной в такой же цвет. Он долго уговаривал меня извиниться перед замполитом, но я наотрез отказался.
Мнения начальства по поводу моей дальнейшей судьбы разделились. Замполит и поддерживающий его начальник политотдела бригады настаивали на снятии меня с должности. Комдиву и комбригу, наоборот, позарез были нужны самостоятельные командиры. В результате нешуточной борьбы «наши» победили, и я остался на своей должности.
В это время в стране происходили события, повлиявшие на мою дальнейшую судьбу гораздо больше, чем авария и стычка с замполитом. Н.С. Хрущев, воодушевленный успехами советского ракетостроения, со свойственным ему волюнтаризмом, решил, что, в отличие от дураков-американцев, нашей стране флот больше не нужен. Новейшие крейсера пошли под нож, в Вооруженных силах начиналось знаменитое сокращение «один миллион, двести тысяч».
Средства массовой информации, с энтузиазмом поддерживающие мудрое руководство КПСС, делали все возможное, чтобы люди в погонах почувствовали себя ненужными нахлебниками на шее народа. Офицерская общественность восприняла перемены по-разному. Одни, обремененные материальными заботами, стремясь сохранить немалые офицерские зарплаты и льготы, старались избежать сокращения, другие (их было намного меньше, это была, главным образом, молодежь) были готовы круто изменить свою судьбу.
Я оказался среди этих «других». Какие мысли и чувства обуревали меня в то время? Я, как и многие мои сверстники, с младых ногтей был воспитан в духе беззаветного служения Отечеству. В службу, в чем бы она ни заключалась, я без остатка вкладывал все свои силы и способности, ей был готов, если потребуется, отдать саму жизнь. И вдруг, устами Генсека, Отечество заявило, что больше во мне не нуждается. В одночасье смысл дальнейшей службы для меня пропал. Служить только ради денег, (а молодой офицер получал в три раза больше, чем опытный инженер) я не хотел. Я был молод, впереди предстояла необозримая, почти бесконечная (как тогда казалось) жизнь. В этой незнакомой гражданской жизни надо было выбрать новый путь, найти достойное применение своим силам и способностям. Мое прошлое увлечение радиолюбительством определило этот выбор: я решил свою дальнейшую жизнь посвятить радиоэлектронике.
Итак, решение было принято; я решил покинуть флот. Написав соответствующий рапорт, я представил его комбригу. Семен Михайлович встретил мою просьбу в штыки. Он сообщил, что в соединении готовят сокращение части офицеров, но в их число не входят наиболее подготовленные командиры кораблей. Убедившись в ходе беседы в непоколебимости моего решения, он заявил, что демобилизоваться я смогу только «через его труп». После этого он порвал мой рапорт в мелкие клочки.
Настойчивость в достижении поставленной цели – одно из необходимых качеств командира. Я напросился на прием к члену Военного совета ТОФ с той же просьбой. Адмирал (не помню его фамилии) долго объяснял мне, что передо мной открыта блестящая флотская карьера, что надо преодолеть личные обиды и продолжить службу. В итоге беседы он также отказал в моей просьбе.
Тогда я написал рапорт на имя Главнокомандующего ВМС и вложил его в конверт с письмом к отцу. В письме я попросил Максима Сергеевича записаться на прием к Главкому и передать мой рапорт. Я рассчитывал на то, что, в преддверии масштабного сокращения численности Вооруженных сил, рапорты добровольцев о демобилизации придутся отделу кадров Главного штаба ВМС весьма кстати и будут удовлетворены без лишних проволочек.
Расчет оказался верным. Новогоднюю ночь на 1 января 1959 года я провел в дежурной рубке плавбазы «Томск» в качестве оперативного дежурного по бригаде. Под утро я принял из штаба ТОФ телефонограмму на имя командира бригады, в которой сообщалось, что приказом Главкома ВМС старший лейтенант Сергеев А.М. с 28 февраля 1959 года увольняется в запас по сокращению штатов.
Утром 1 января комбриг Купцов прибыл с берега на «Томск». Я встретил его у трапа с журналом телефонограмм в руках. Доложив по всей форме о прошедшем дежурстве, я спросил у Семена Михайловича, как себя чувствует его труп. В ответ на его недоуменный взгляд, я протянул ему журнал, раскрытый на странице, где записал своей рукой сообщение о моей демобилизации.
Сказать, что решение об оставлении флота и профессии, приобретенной ценою немалых усилий и лишений, было принято мною без мучительных раздумий и внутренней борьбы, было бы неправдой. Я и сам, без уговоров своих начальников, понимал, что нахожусь на своем месте и способен сделать много полезного для любимого мною флота. Успешное преодоление трудностей, то и дело возникавших на моем пути, доставляло мне ни с чем несравнимое удовлетворение. Победы и поражения в трудной борьбе с обстоятельствами и с самим собой, кроме бесценного опыта, формировали командирский характер, волевые качества и самоуважение, не лишние для любого человека. Несмотря на еще юный возраст в 26 лет, в профессиональном отношении я был вполне сложившимся и уверенным в себе специалистом. Расстаться со всем достигнутым и вновь начать все с нуля было, конечно, далеко не просто.
Чувства, подобные моим, испытывали многие офицеры. После меня, в течение полугода с бригады уволились все трое наиболее подготовленных командиров – это уже упоминавшиеся мной Ушаков, Кулишенко и Суров. Все они в дальнейшем нашли себе работу в рыбопромысловой отрасли народного хозяйства.
Итак, Рубикон был перейден. Впереди предстояла новая жизнь, которая рисовалась в виде весьма смутных представлений и надежд, и в которой мне надлежало найти свое место.
Мама, забрав с собой Алену, еще в ноябре уехала в Москву, куда вскоре должны были приехать и мы с Верой.
В первых числах марта 1959 года, собрав нехитрые пожитки в небольшой контейнер и сдав комнату в КЭЧ, мы простились с Владивостоком и поездом отправились в Москву.