Был грех – любил я читать в детстве и юности. Бывало, придёшь со школы, сделаешь бутерброд с маслом-чаем,и завалишься на диван с какой-нибудь книжкой – хорошо! Так и перечитал потихоньку всю классику. Но никогда я не думал, что литература поможет мне выживать в армии.
Однажды в учебке, где нас гоняли по полной программе, меня вызвал к себе старшина роты прапорщик Устиненко и сказал: - Ты у нас самый грамотный, незаконченное высшее имеешь, а значит, будешь выпускать ротную стенгазету.
- Да вы что, товарищ прапорщик? Я ведь в жизни ничего, кроме объяснительных записок, не писал! – пытался отговориться я.
- Ты что, не слышал, что я сказал? – начал свирепеть прапор.
Пришлось выбрать из двух зол меньшее, так как в случае отказа меня ждали наряды по кухне и дневальство по роте. Почесав в затылке, я пошёл в Ленинскую комнату, где для меня прапор уже приготовил чистый лист ватмана и цветные карандаши. Сев за стол, я начал думать, как быть и с чего начать свою журналистскую деятельность? За окном слышались команды «Шагом марш!», «Левое плечо вперёд!» и прочие строевые термины, – там, под жарким солнцем, топали по плацу мои товарищи, в то время, как я сидел в прохладном помещении.
- Оказывается, журналистика имеет свои преимущества! – подумал я и, окрылённый этой мыслью, приступил к выполнению поставленной прапором задачи. Чтобы обучиться журналистскому делу, я начал листать подшивки газеты «Правда», которые в то время были в каждой роте. После внимательного изучения статей акул пропагандистского пера стало понятно – всё не так уж сложно. Достаточно овладеть формой, а содержание в неё можно вставлять любое.
Поняв это, я стал переделывать статью «Радость труда», которую опубликовала в «Правде» трактористка Мария Проничева. Статья начиналась следующим образом: «Ушедший год навсегда останется памятным в моей жизни. Я, рядовой член бригады механизаторов, стала членом Коммунистической партии, частицей славного 15 миллионного авангарда советских людей!»
В моей интерпретации статья стала звучать так: «Ушедший год навсегда останется памятным в нашей жизни. Мы, рядовые курсанты учебной роты, стали частицей славного отряда нашей многомиллионной Советской армии!» и т.д. Название «Радость труда» я переделал на «Радость службы». Дальше дело пошло ещё проще – передовица «Пятилетке качества – ударный старт» была мною переделана на «Пятилетке качества – ударную службу». «Лучшие доярки» были переделаны на «Лучшие стрелки», а такие заголовки, как «25 съезду КПСС – достойную встречу» и «Соревнуются комсомольцы» и менять не надо было. Работа кипела! Закончил я тем, что нарисовал в верхнем углу ватмана танк с большой красной звездой на борту и радиолокационную установку.
Утром прапорщик долго стоял у ротного стенда, где вывешивались приказы, и куда я прилепил новоиспечённую стенгазету. Читая мои статейки, он одобрительно кивал головой и улыбался.
- Ну вот! – сказал он, – ведь можешь, когда захочешь. Будешь у нас ротным редактором!
С тех пор моя жизнь переменилась – ни в наряды по роте, а тем более по кухне меня не ставили. Единственно, куда я ходил, так это в караул. Но там служба была намного легче. Однако вскоре мне пришлось выдержать ещё одно испытание. Где-то недели через две после выпуска первого номера стенгазеты ко мне, «зелёному», подошли два «деда» из батальона и заговорили со мной.
Сам факт того, что с «зелёным», то есть с бойцом, отслужившим менее полгода, заговорили «деды», в армии в умах тогда не укладывалось. Обычно деды только кричали на зелень типа: - Иди сюда! - или – А, ну, пошёл…!
А тут сразу два «деда» – и вдруг начали человеческий разговор.
- Ты, браток, того… не в падло… иначе – крах.. Войди в ситуацию… Оно без обид… Но дело сделай…
После перевода их «базара» на русский получилось следующее: самый уважаемый дембель нашего полка, ефрейтор Змеюха, что дослуживал последние месяцы в хозроте, готовил шикарный дембельский альбом, в который он решил вставить рассказ о своих армейских подвигах. Никто в полку не мог написать подобное произведение, и тут, вдруг, я проявил свои таланты в ротной стенгазете. Учитывая это, меня просили написать о службе Змеюхи хвалебный очерк.
Отказываться не было смысла, так как это было чревато избиением и нарядами, и я смиренно пошёл на аудиенцию к самому полковому "королю".
Змеюха сидел в углу помещения хозроты. Перед ним стояла кастрюля, в которой плавали куски варёной говядины и головки лука.
- Ты что ли – редактор? – спросил он меня.
- Я!
- В общем, даю тебе три дня на роман обо мне. Все подробности моей службы тебе расскажет мой адъютант – рядовой Шмонин.
После этого Змеюха закричал: - Шмонин!
Появился худой, с пронырливой внешностью рядовой, который, судя по виду, был из рода «фазанов» (фазан – солдат отслуживший один год).
- Будет сделано! – сказал Шмонин, и так же неожиданно куда-то исчез.
Что бы я проникся важностью вопроса, Змеюха щедро угостил меня говядиной и даже хотел было налить стакан самогона, но в последний момент передумал: - А вдруг тебя зас тукают? Тогда не успеешь написать роман, пойдёшь по нарядам!
Тут же по всему полку было отдано распоряжение – Редактора никому не трогать и содействовать его работе!
Выйдя с аудиенции, я долго не мог прийти в себя – никогда в жизни я никаких рассказов, а тем более романов не писал. Так как же быть, что же делать? Хоть в петлю!
Но в процессе отчаяния у меня уже засветилась в голове одна мысль – если я списывал статьи у корреспондентов газеты «Правда», то почему бы не списать у какого-нибудь писателя рассказ, переделав его на Змеюху? Вот только у кого списать?
Этот сложный вопрос я решил неожиданно для себя, когда в голове, вдруг, появилась фраза: «В один из весенних дней 1648 года, в город Берн въезжал всадник на коне необыкновенной масти…». Это было начало знаменитого романа Александра Дюма «Три мушкетёра», который я не раз перечитывал в юные годы.
Немедленно я переделал вступление следующим образом: «В один из ненастных осенних дней 1973 года, в расположении воинской части 61230 появился молодой человек приятной внешности, который…»
Далее всё уже пошло как по нотам – я рассказал читателю о том, что Змеюха сразу же выделился среди прочих прибывших новобранцев своим незаурядным умом и в связи с этим командир полка назначил его своим первым помощником по снабжению.
На самом деле всё было наоборот: Змеюха из-за своей непроходимой тупости не смог сдать экзамены в учебной роте на оператора станции и в связи с этим, был направлен в хозвзвод свинарём. Там он и прослужил до дембеля, снабжая руководство полка мясом неучтённых при родах поросят, и поэтому со временем заимел огромный вес в глазах всех офицеров.
В моей интерпретации все эти факты получили совершенно иную трактовку. Я писал: «Выполнить решения партийных органов по обеспечению полка питанием, смог только ефрейтор Змеюха, который сумел, благодаря своим знаниям и опыту, увеличить полковое свинопоголовье на 100%, чем спас многих солдат от голодной смерти!»
Далее шёл рассказ о том, как враги не раз пытались совратить честного ефрейтора с истинного пути и даже подожгли свинарник, но Змеюха стойко преодолевал все соблазны и был настолько дисциплинирован, что ни разу не попал на «губу».
На самом деле у Змеюхи за пьянство и самоволки было что-то около двух месяцев «губы», как называли тогда гауптвахту, но попасть туда в то время было непросто, так как рядом с нашей частью базировалось ещё не менее ста крупных воинских соединений. В результате ограниченная пропускная способность «губы» не позволяла принять всех наказанных сразу, и они ждали своей участи по году и даже более. А поджёг свинарника тоже имел место, и случилось это аккурат перед проверкой из штаба округа, так что пересчитать всех хрюшек у проверяющих не получилось – большая половина поголовья сгорела. Закончив повествование, я крупными буквами вывел на титульной странице слово: "РОМАН".
Прочитав мой рассказ о себе, Змеюха некоторое время сидел молча. «Деды», которые были у него в «шестёрках» хмуро ждали решения своего хозяина, посматривая искоса на меня. Вдруг Змеюха заплакал, а затем, утеревшись, сказал: - Ей-ей, Лев Толстой!
С тех пор в полку меня стали так и звать – «Лев Толстой» и к моим услугам начали прибегать все дембеля, готовившиеся к отбытию домой. Каждому я готовил очерк о его нелёгкой службе.К моему счастью, в полку была отличная библиотека.
Вскоре у меня выработались свои клише – одним я писал исходя из романа «Три мушкетёра», другим копировал «Анну Каренину», третьим вообще ради прикола начинал списывать с прозы Гоголя или Салтыкова-Щедрина. Но наш безграмотный народ всё принимал за чистую монету и только удивлялся, не понимая, как это я для каждого нахожу нужные слова. Так что знание литературы здорово помогло – в наряды я практически не ходил.
Но всё когда-нибудь да кончается и, в конце концов, подошло время очередного дембеля, что позволило нам, «зеленухам», перейти в разряд «молодых». Так как меня и ещё четверых моих товарищей оставили служить в учебной роте сержантами, в должностях заместителей командиров взводов, наш статус был намного выше, чем положение остальной полковой «молодёжи» - сержантские лычки и отсутствие в роте «дедов» делали нас полновластными хозяевами учебки. Было, правда, и у нас два «деда» – сержанты Тишин и Сердюк, но они к делам службы проявляли полную инертность и занимались только тем, что клеили дембельские альбомы да писали письма многочисленным невестам, с которыми знакомились по переписке. Так что им было не до служебных дел. Особенно «положил» на службу Толик Сердюк – доходило до того, что своей единственной обязанностью он стал считать посещение ужина и обеда. Даже завтрак он не всегда удостаивал своим присутствием.
Но мы понимали дедов и не мешали им наслаждаться заслуженным отдыхом. В армии все знают – тот, кто дошёл до дедовства своё уже отпахал честно.
Таким образом, в учебной роте к власти пришли мы, «молодые» сержанты, а это для курсантов был самый тяжёлый вариант – каждый из нас был честолюбив и желал вывести свой взвод вперёд, поэтому спокойной жизни у наших новобранцев не предвиделось.
К тому времени во взводе, где я был заместителем командира, сложилась довольно непростая ситуация – командира взвода, лейтенанта Семёнова, из-за скандала перевели в другую часть. А причиной послужило следующее.
Однажды осенью поступила команда срочно выехать в Синиловский совхоз на уборку картофеля. Наш полк договорился с руководством совхоза о поставках овощей, и расплачиваться предстояло рабочей силой по схеме – полк убирает урожай, а взамен получает десять тонн картошки. Обычная практика для тех времён.
Первыми выехать в поля довелось моему первому взводу, который тогда возглавлял старлей Семёнов и у которого я был замом. Называли мы Семёнова – Сёмой. Человек это был не простой, а с начинкой – он имел отца – крутого самбиста, одного из тренеров сборной страны по рукопашному бою. Признаться, в это нам не верилось, поскольку наш комвзвода был худой-худой, при абсолютном отсутствии каких-либо мускулов на руках. Единственное, что подтверждало Сёмину версию про отца, так это его борзость – он дерзил всем подряд, а молчал лишь тогда, когда его «драл» комполка сам подполковник Сагалов.
Итак, летним, солнечным утром мы на ЗИЛ-156М прибыли в район картофельной битвы. Надо отдать должное нашему полковому командованию – нас обеспечили собственной машиной.
Разгрузив бойцов в лесу, на берегу горной речки, где они начали устанавливать палатки, мы с Сёмой поспешили на место уборки. Выехав на эту картофельную равнину, мы открыли рты – поле простиралось километра на два, и шириной оно было не менее километра. Объять такое пространство нашим взводом было практически невозможно.
Но тут мы заметили, что далеко не одиноки на этом овощном ристалище – впереди, у кромки, обрамлённой лесом, виднелось не менее ста человек моряков, которые собирали вывернутый комбайном наружу картофель в мешки. Подъехав, ближе мы увидели и стоявшую рядом с моряками звеньевую.
- Наталья, – представилась она.
- Ты, что ли, учёт будешь вести? – спросил Сёма.
- Ну, да! – ответила Наташа и немного погодя спросила: - А у вас что – своя машина?
- Ну да! – весело передразнил Сёма, – садись, красотка, прокатим!
Наталья села в кабину, рядом с шофёром, я пристроился рядом, прижав её бок, Сёма сел с края, не захлопывая дверь, и мы помчались по полю в сторону нашего лагеря. Моряки мрачно глядели на то, как «сапоги» прямо из под носа увозили симпатичную женщину.
В нашем лагере всё уже было тип-топ: стояли палатки, весело горел костёр, над которым висел огромный котёл, вмещающий пищу для всего взвода. Всем нашим хозяйством распоряжался рядовой Кежаев. Этого делового крестьянского парня я заметил ещё в первые дни прихода нового пополнения и начал постепенно готовить из него своего помощника, передавая ему часть своих сержантских полномочий. Как показала дальнейшая служба – в Кежаеве я не ошибся. Он ни разу не подвёл. Вот и в тот раз ужин был уже готов.
Мы угостили Наташку вкуснейшей армейской тушёнкой, крепким чаем, заваренным на лимоннике, и начали деловой разговор:
- Вечером придёшь?
- Приду! – хитро заулыбалась Наташка.
- А подружка у тебя есть?
- Есть!
- Симпатичная?
- Потянет.
- Ладно, где ждать-то?
- У моста, за деревней.
- Так туда три километра будет!
- А вы как думали – любите кататься, любите и саночки возить. У вас же машина есть!
- Тьфу ты чёрт, совсем забыли про машину!
Вечером мы встретили Наталью с подругой у моста и привезли к себе в лесной лагерь. Наталья сразу дала понять всем, что будет только со мной, а её подружка начала крутить с моим командиром. Бойцы спали в больших двадцати местных палатках, а у Сёмы и у меня имелись отдельные палатки, в которых были установлены раскладушки. Там мы до утра и провозились с девчонками. Несмотря на бессонную ночь, усталости не было – свежий лесной воздух, чистейшая родниковая вода делали своё дело. Да и нельзя забывать, что это была молодость!
Наша жизнь в лесном лагере вскоре начала походить на Эдем. Днём я наблюдал на поле за тем, как бойцы собирают картошку, тут же рядом Наталья вела учёт, нередко приписывая по моей просьбе десяток другой мешков. В обед, дождавшись, когда бойцы примут пищу и уйдут опять в поле, мы уединялись с ней в моей палатке, а затем нас ещё ждала бурная, полная экстаза ночь.
- Чего тебе не живётся с мужем, у вас же двое детей? – спрашивал я её.
- Так у него уже не стоит как года три, – отвечала она, – пьёт, скотина, каждый день в мат пьяный!
Наталья, в предчувствии увядания своей скоротечной бабьей красы постоянно хотела секса. Она просила его и в поле, когда мы подходили к кромке леса, и даже на околице села, куда я приезжал за ней на ЗИЛе.
- Да подожди ты! – кричал я на неё, – сейчас приедем в лагерь, там в палатке и отдохнём!
- Нет! – шептала она – хочу здесь, под мостом, ну, пожалуйста!
Утром, после подъёма, я лично возглавлял взвод на пробежке и после километра быстрого кросса отдавал команду на купание в горной речке с ледяной водой. Мы прыгали в небольшой заливчик, где течение было не таким сильным и, крича от холода, смывали с себя пот. Однажды, после одного из таких купаний, в заливчик прыгнул Сёма.
- Ну и чего вы орёте? – удивился он – вода даже тёплая немного!
- Конечно, – согласился я – там только что целый взвод отлил!
Сёма пулей вылетел из воды и больше никогда водными процедурами не занимался.
Так бы и жили мы в лесу, наслаждаясь природой, женщинами и относительной свободой, но, как говорится - чёрт попутал. Попутал он вообще-то не нас, а нашего командира. Началось всё с того, что мы с Сёмой однажды решили съездить на танцы в близлежащее село.
Было уже темно, когда наш ЗИЛ подкатил к сельскому клубу. Зайдя, внутрь, мы увидели в помещении человек пятьдесят матросов-срочников, которые танцевали с местными девушками. Девушек было раз в десять меньше. Наше присутствие «морских» не обрадовало, и они хмуро посматривали в нашу сторону.
Я уже говорил, что Сёма отличался дерзостью, вот и в этот раз он полностью подтвердил свою характеристику. Не дождавшись окончания танца, он выхватил девушку у громадной величины боцмана и прижал её к себе, продолжая танцевать. От такой наглости моряки опешили. Пошушукавшись немного, они подошли к нам и предложили: - Выйдем!
- Всё, – подумал я, – попали!
Однако Сёма криво усмехнулся и ответил: - Это с кем выходить-то с вами, что ли? - и добавил: - Давайте выставляйте на драку кого-нибудь одного или толпой будете нападать на двоих?
Моряки переглянулись, и вперёд выступил самый крупный из них – один его живот весил, наверное, не менее полста килограммов.
Сёма насмешливо оглядел противника и удовлетворённо кивнул: - Пошли!
За углом клуба, куда падал свет из окон, встали друг против друга огромный боцман и худенький старлей. К моему удивлению моряк, уже не рвался в бой, а вяло топтался на месте. Однако он всё же ударил первым. Но тут же его руку перехватил наш старлей и крупная туша, кряхтя от боли, завалилась на живот.
- Пусти! – орал от боли боцман. Сёма разжал кисть и дал боцману пинка.
- Вяжутся здесь всякие салаги, хоть бы драться научились за службу, а только животы, гады, поотращивали на казённых харчах! – резюмировал он.
- Пошли вон! – заорал Сёма на остальных моряков.
Те словно ждали этой команды и, подхватив боцмана, скрылись за углом.
- Товарищ старлей, ну его к чёрту, эти танцы… - пробовал урезонить я Сёму, – поехали домой спать!
- Не, надо девок снять! – не успокаивался Сёма.
- Да есть же у нас девки, чего ещё?
- Эх, ничего ты не понимаешь – новых надо, новых!
Пока мы так пререкались, к нашей машине подошёл небольшого роста человек.
- Я извиняюсь, не подбросите ли до седьмого километра? – спросил он.
Блестевшие даже в темноте металлические зубы незнакомца говорили о его непростом происхождении.
- А ты кто такой? – поинтересовался Сёма.
- Зек я. С поселения. Это тут недалеко. Так чего – подбросите?
По дороге мы разговорились. Узнав, что наш взвод работает по сбору картофеля, новый знакомый присвистнул и произнёс: - Вот - вы то нам и нужны позарез!
- Это зачем?
- Да картошку мы на самогон сменяем. Сто кило картошки – поллитра. Пойдёт?
Сёма задумался. Вскоре мы высадили нового знакомого и продолжили свой путь в лагерь. В эту ночь наши подруги занимались семейными делами и в гости не пришли, поэтому мы расслабились и отдыхали.
Утром Сёма собрался ехать к зекам в поселение – менять картошку на самогон.
- Да бросьте вы, товарищ старлей! – уговаривал его я, – вам водки, что ли не хватает?
А водки, действительно, у Сёмы было завались. При его зарплате в 300 рублей и при цене бутылки в 3 рубля 67 копеек, пить в то время он мог ежедневно. К тому же закуска в виде взводного питания была полностью бесплатная. Но я же говорил, что чёрт нас попутал, поэтому Сёма поступил по-своему. А случилось это следующим образом.
Однажды к вечеру на поле ко мне подбежал взволнованный боец: - Товарищ сержант! Разрешите доложить?
- Ну?
- Старший лейтенант попал!
- Куда попал?
- Да он зекам, в поселение, полный ЗИЛ картошки привёз, а там его менты и прижучили!
- Как прижучили?
- Да при разгрузке, протокол уже составляют, свидетелей привлекли. Так что пропал наш старлей, беда!
Через два часа в лагере появился Сёма. Действительно, как следовало из его рассказа, менты составили протокол и обещали передать дело в суд. Статья грозила нешуточная – до семи лет лишения свободы за расхищение государственной собственности.
- Чего делать - то? – думали мы
На следующий день из полка приехал на УАЗике подполковник Муратов – зам по хозчасти. Этот крупный, высокий кавказец долго материл Сёму на краю поля. Я стоял в отдалении, и мне было нестерпимо жаль своего командира, с которым мы уже практически сдружились.
- Ну, вот что, – сказал в заключение своего монолога Муратов – всё зависит от директора совхоза – если он согласится не давать делу ход, то ничего тебе не будет. А если не согласится, то считай – тюрьма!
Сёма стоял с поникшей головой.
- В общем, твоя судьба сегодня вечером решится, – сказал Муратов, – я в девять часов к директору в гости иду за тебя, дурака, упрашивать. Вон – четыре бутылки армянского коньяка с собой беру, три ящика тушёнки, ящик икры лососёвой, костюм - химкомплект, что у рыбаков ценится… Возместишь из своей зарплаты, сволочь!
Сёма сказать в ответ ничего не мог.
Вечером мы приехали в село, к дому директора совхоза, где Муратов отмазывал Сёму, и сидели допоздна в нашем ЗИЛе, ожидая решения Сёминой судьбы. Ночью, как и всегда, началось нашествие комаров. Мы били их обеими руками, но не уезжали, терпели, стараясь почаще курить, чтобы отпугивать кровососов.
В большом доме директора совхоза, куда ушёл подполковник, ярко горел свет, и ничего не говорило о результате переговоров. Так продолжалось до часа ночи. И вдруг, во втором часу, из окна полилась песня: - Ой, мороз, моро-оз, не-е моро-озь меня-я…
Пели два мужских голоса.
- Всё, – сказал я Сёме, – уболтал Мурат директора, будь спокоен – не посадят!
Так оно и вышло – Сёму не посадили, а убрали из полка на какую-то далёкую «точку», а мне прислали нового командира взвода – старшего лейтенанта Пронина.
- Ну, слава Богу, - радовался я, – наконец-то во взводе будет порядок!
И в самом деле, Пронин оказался хорошим командиром, – при нём началась действительно напряжённая работа по обучению курсантов. Ну а с картофельным полем и Наташкой пришлось расстаться. Правда она приезжала ко мне в часть пару раз, но так как особой радости я не проявил, её поездки прекратились. Се ля ви. Где ты сейчас, Наташка? Прости