Начало тут:
"Новая школа. Здравствуй и прощай! 1966-72" - http://www.proza.ru/2013/06/04/1499
ДВПИ, геологический факультет
Курс - на геологию!
Начало пути.
Во Владивостоке я никогда не был, если не считать поездки с группой участников КВН под руководством географички летом прошлого года. Впервые оказавшись в столице Приморья, я был тогда поражён масштабами этого большого портового города. Владивосток был значительно больше Арсеньева, тут было много улиц, домов. Но тогда нас привезли и увезли, и нам ни о чём голову ломать не надо было.
А вот теперь передо мной стояла довольно необычная задача: не просто взять билет на поезд до Владивостока, но ещё и доехать до этого города, а там суметь найти политехнический институт. Кому-то это может быть легко и просто, но опыта путешествовать самостоятельно у меня практически не было. Для меня такое путешествие было посложнее системы уравнений с тремя неизвестными. Я понимал, что мне не просто будет сориентироваться во Владивостоке даже с компасом и картой... Впрочем ни компаса, ни карты у меня всё равно не было.
Как добраться до приёмной комиссии, каким образом подать туда свои документы, заявление?... Ни малейшего представления об этих вещах не было. Адрес института в справочнике стоял, а вот как до этой Пушкинской добираться - про это не было ни слова. Как и кому подавать документы для поступления в институт? А что если за один день я не успею справиться с делами? Что если в приёмную комиссию будет стоять длинная очередь, и за день не успеть никак? А если мне там сразу придётся экзамены сдавать или проходить ещё какое-то тестирование или медкомиссию? Где мне ночевать в таком случае, на вокзале? Хожу из угла в угол и размышляю об этом вслух. И у меня выходит, что главное – это не сдать хорошо вступительные экзамены, а вот эти всякие мелочи насчёт ночлега, питания.
Военное шоссе
Хорошо, что отец вспомнил, что у него во Владивостоке живёт двоюродный брат, тоже Иван. Отец нашёл в своей записной книжке адрес этого Ивана и сказал, что поедет со мной. Отец решил договориться со своим родственником о том, чтобы я пожил у него пару дней. Так что в первый раз поступать в институт я поехал я с отцом.
***
Поезд во Владивосток из Арсеньева приходил очень рано, ещё трамваи не ходили. Но мы всё равно не знали на каком трамвае ехать, поэтому сели в такси. Таксист всю дорогу пытался у нас выведать, откуда мы приехали и зачем нам надо на Военное шоссе. Но мы с отцом не стали распространяться о цели нашего приезда во Владивосток, и тем более сообщать всякому встречному: откуда мы тут взялись и к кому мы приехали.
- Ишь ты какой любопытный! – покачал головой отец, глядя вслед отъезжающему такси, - всё ему надо знать... Смотри, Вовка, будь осторожнее со всякими незнакомыми. Есть такие, что всё выведают, всё узнают, а потом обворуют или ограбят... Так что не спеши рассказывать о себе всякому встречному-поперечному, а лучше промолчи...
Мы стояли с отцом на улице, которая называлась Военное шоссе. Дом, в котором жил кузен отца был небольшим, одноэтажным, частным домишкой. Нам повезло, что мы застали самого хозяина, Ивана Ворожбита, и его жену. Он как раз собирался в командировку на неделю-две. Работал Иван на железной дороге проводником и ездил в далёкие рейсы: в Москву, в Одессу... Супруги Ворожбиты великодушно разрешили мне пожить у них, пока я оформляю документы в институт.
Так что я оставил свои вещи в том углу, который мне временно отвели, и мы с отцом поехали на вокзал. В кассе отец узнал, что ему удобнее ехать до Уссурийска, а там пересесть на Хассанский поезд на Варфоламеевку. После мы зашли в столовую у вокзала, перекусили. Было воскресенье, погода была пасмурная, дождливая. В Арсеньеве в это время стояла жара, а тут было холодновато. Мы прогулялись немного по городу, но удовольствия от такой прогулки было мало. Отец всю дорогу напутствовал меня и советовал, как надо себя вести с незнакомыми, напоминал о правилах приличия...
Отец уехал на ближайшей электричке до Уссурийска, а я поехал на Военное шоссе на трамвае.
У меня ещё было время и я решил прогуляться вдоль трамвайных путей. Дома тут стояли какие-то старые, обшарпанные. Практически никаких новостроек, не то что в Арсеньеве.
Приёмная комиссия
С утра пораньше я поехал на Пушкинскую. Одет я был как на выпускном, в своём пиджаке стойка-воротник, в белой рубашке, в брюках расклешённых. Весь в чёрном, стройный и элегантный, с галстуком-селёдкой, заикаясь от стеснения, я спрашивал у прохожих, как проехать к институту. Прохожие охотно объясняли дорогу. Усатый дядька, похожий на боцмана, говорил:
- Тебе, парень, надо сначала на «двойке» доехать до «Октябрьской», а потом сесть на «четвёрку» или «пятёрку»...
Но дядьку тут же прервала тётка с корзинкой в руках: - Не слушай его, парень. На «Октябрьской» не выходи, езжай лучше до вокзала. Там проще будет пересесть на «четвёрку» или «пятёрку»... Доедешь до Пушкинской, выйдешь, перейдёшь улицу и вверх по лестнице. Там спросишь, всякий скажет. В институт поступаешь?
Трамвай грохотал и звенел, людей внутри было много. Все толкались и шумно выясняли отношения, но все эти перепалки были не злыми, а скорей шутейными. Доехал я до нужной остановки, вышел, поднялся по лестнице, прошёл под аркой и стал опять спрашивать прохожих , где находится Пушкинская 10. Тут мне просто показали рукой на большое, трёхэтажное кирпичное здание института. Чёрные чугунные решётки заборчика, два серых каменных льва перед входом. Табличка у входа «Приёмная комиссия». Зашёл внутрь, и пошёл, следуя за стрелками-указателями, пока не наткнулся на столы, за которыми сидели девушки-студентки и преподаватели. Регистрация меня в качестве абитуриента заняла считанные минуты. Я даже не ожидал такого скорого оборота, поэтому стоял ещё некоторое время у этих столов в некой прострации, соображая: куда же мне теперь податься? Экзамены начнутся недели через две...Что мне сейчас делать?
Василий
Из прострации меня вывел парнишка среднего роста с длинными каштановыми волосами. Я видел, что он тоже подавал документы за соседним столом...
- Привет, - сказал парнишка, - я случайно услышал, что ты из Арсеньева, земляк?
- Да, из Арсеньева, - ответил я.
- И я из Арсеньева. Поступаю на механический... Василий Пономаревский, - протянул он руку.
- Владимир, - пожал я протянутую руку, - я на геологический приехал поступать.
- Ну, что, теперь пойдём в общагу устраиваться?
- В общагу?... Вообще-то я у родственников обитаю...
- Родственники близко живут?
- На Военном шоссе...
- Ну, ни фига себе! На Военном шоссе... близкий свет... В такую даль мотаться всякий раз? А до общаги рукой подать, на фуникулёре пять минут езды... Нет, конечно, если у родственников шикарная квартира и тебе кофе в постель подают, тогда да...
- Не, кофе в постель не подают... Я только не знаю, как в общежитие устраиваться... Там дорого? Сколько платить?
- Совсем недорого! Общага стоит копейки, десять рублей в месяц!
- Ага, это дело неплохое, - размышлял я, - только как туда устроиться?
- Нет проблем! – подмигнул Василий, - сейчас мы всё оформим.
Василий знал в институте абсолютно всё, поэтому мы в течение получаса получили направление в общежитие, направление на санобработку, оплатили квитанции.
Санобработка проводилась в мрачном ветхом здании на остановке «Авангард», куда мы успели до обеда за 20 минут. Если бы мы пришли чуть позже, то пришлось бы топать сюда ещё раз после обеденного перерыва.
Я был уверен, что нас тут тщательно продезинфицируют хлоркой с карболкой, и уже приготовился раздеваться... Но с нас только взяли деньги за процедуру, после чего поставили печати на квитки и отпустили с богом. А я бы с удовольствием принял тут душ, потому что жара стояла страшная. Но Василий потащил меня на трамвай. Пиджак я снял и повесил на сгиб руки, но всё равно было жарко.
- Эх, хорошо было бы под душем постоять..., - сожалел я об упущеной возможности реально принять санобработку.
- Лучше поспешить, а то в общаге кастелянша уйдёт, - объяснял Василий, - а как заселимся, то стой под душем сколько влезет.
На трамвае вернулись на Пушкинскую и поспешили к фуникулёру. Но к нашему огорчению на дверях фуникулёра висела табличка: «Фуникулёр не работает. Ремонт»
- Вот чёрт! – досадовал Василий, - опять ремонт... Придётся топать по лестнице на своих двоих.
Общежитие корабелов
И мы стали взбираться вверх по лестнице. Утренняя прохлада уже сменилась летним зноем. Солнце палило немилосердно, пот катился крупными каплями по лицу, стекал струйками по спине. Мокрая от пота рубашка прилипала к спине, а ноги превратились в пудовые гири. Мы еле-еле выползли наверх, откуда открывался замечательный вид на бухту Золотой Рог. Десятки или сотни кораблей стояли у причалов, по голубой акватории скользили катера.
- Не повезло нам с фуникулёром, - вздохнул я.
- Да они вечно затевают ремонт летом, - махнул рукой Василий, - Ладно, пойдём скорей, тут близко...
Общежитие корабелов на Гоголя 19 было недалеко от фуникулёра. Заселились мы очень быстро, получили постельное бельё, одеяла... В комнате на втором этаже кроме нас жил студент-дипломник, Валерий Колосов. Это был здоровый дядька, с мощным торсом и крепкими мышцами. Его круглое лицо украшала добрая улыбка.
- А, абитура! – радушно приветствовал он нас, - располагайтесь, будьте как дома.
Мы тут же отправились в душ и ополоснулись прохладной водой.
- Здорово! – восторгался я, - так быстро заселились! Только надо теперь за вещами сгонять.
- Я свой чемодан оставил в камере хранения на вокзале, тоже сейчас поеду за ним. А тебе, Владимир, не стоит ехать вокруг. Ты лучше пройди напрямки по Гоголя до Некрасовской, там спустишься к трамваю. Через остановку будет твоё Военное шоссе.
Так я и сделал. До конца Гоголя было совсем не далеко. Пиджак я оставил в общежитии, и после душа было куда легче спускаться по пологому спуску. Довольно быстро я добрался до Военного шоссе, забрал свою сумку с вещами и попрощался с тёткой.
***
В соседней комнате жил Макар, который поступал на горный факультет. Мы с ним познакомились и уже втроём ходили купаться на Спортивную гавань, обедать в «Серую лошадь», в кино или забегали в институт, чтобы посмотреть объявления о занятиях в помощь абитуриентам. С утра мы упражнялись в решении примеров и задач, а в самую жару шли на пляж. Спускались не по крутой лестнице, а шли по пологому спуску. Иногда я шёл босиком по тротуару. Асфальт плавился от жары и ощущался мягким под босыми ногами. Вода в море была холодная, но всё равно весь пляж был забит народом, а воде кишело от купающейся детворы. Макар был мастер по части всяких проделок и розыгрышей. То он подначивал Василия, и тот гонялся за ним по лестницам и коридорам общежития. То Макар брызгал из окна струйками воды из пластиковой бутылки из-под шампуня. Обрызганные им симпатичные девчонки шутливо грозили кулачками и весело смеялись. В такую жару было не обидно, а скорей приятно быть облитыми...
***
К нашему дипломнику Валере заходили его однокурсники. Они выглядели серьёзными и даже шутки из их уст звучали как-то по-академически.
- Ну, что, Валера, как у тебя диплом? Продвигается?
- Да и не брался ещё! – широко улыбался Валера.
- Всё балду пинаешь, - укоризненно качали головами его товарищи, - другие уже к завершению подходят.
- Да успею ещё, куда спешить? – беспечно отвечал Валера, - как у вас с дипломами?
- Чертим, в основном по ночам, днём жарко...
- Валера, что это у тебя за детвора тут завелась? Племянники что ли приехали?
- Ха-ха-ха! – рассмеялся Колосов, - племянники... Абитуру вот подселили...
- Ах вот что..., - кивнул головой дипломник в очках, чем-то похожий на студента Шурика из операции «Ы», - тощие они какие-то... Неужели и мы такими когда-то были?
- Ребята! – говорил захлёбываясь от эмоций и давясь смехом дипломник невысокого роста, - Я сегодня сдавал машинистке текст диплома, и разжился у неё копией ляпов из сочинений абитуриентов. Сдохнуть можно со смеху, что они там пишут! Вот послушайте.
Отрывки из сочинений:
Родители Ильи Муромца были простыми колхозниками.
Молчалин молчит, а Скалозуб все время скалит зубы.
Молчалин - колоритнейший представитель того света.
Когда Дубровский убил медведя, Кирилл Петрович не рассердился, а велел содрать с него шкуру.
Андрей Болконский часто ездил поглядеть тот дуб, на который он был похож как две капли воды.
Бедный, бедный Пьер Безухов! Элен наставила ему рога, а князь Курагин сделал из него дойную корову.
Французы бросились наутек, не выдержав духа русской армии.
Hаташа Ростова хотела что-то сказать, но откpывшаяся двеpь закpыла ей pот.
Жилин всю ночь не спал и только утром проснулся.
Анна Каренина ехала в карете с поднятым задом.
Анна бросилась под поезд и он долго влачил ее жалкое существование.
Машинист поезда и сам не мог толком объяснить, как очутился на Анне Карениной.
На поле брани были слышны стоны и крики мертвецов.
Князь Нехлюдов был светским человеком и мочился духами.
Бедная Лиза рвала цветы и этим кормила свою мать.
Раскольников проснулся и сладко потянулся за топором. Hа полу лежал и еле дышал труп, рядом сидела жена трупа, а брат трупа лежал в другой комнате без сознания.
Максим Горький сделал героиню своего романа матерью.
Откуда-то появился Челкаш. Сквозь его рваные штаны проглядывало его пролетарское происхождение.
Всех, кто мешал ему везти дрова, малюточка посылал басом.
Гоголь страдал тройственностью, которая заключалась в том, что одной ногой он стоял в прошлом, другой - приветствовал будущее, а между ног у него была страшная действительность.
Плюшкин навалил у себя в углу целую кучу и каждый день туда подкладывал.
Дубровский имел сношение с Машей через дупло.
С Михаилом Юрьевичем Лермонтовым я познакомилась в детском саду.
Казбич очень любил Белу и хотел ее убить, но Печорин любил ее больше и та умерла у него на руках.
Раздался стук копыт, и в комнату вошёл Печорин.
Татьяна копила, копила и все это вылила на Онегина.
Поэты XIX века были легкоранимыми людьми: их часто убивали на дуэлях.
Во второй половине дня Печорин любил пить кофе со сливками общества.
Отелло рассвирипело и задушило Дездемону.
Герасим ел за четверых, а работал один.
Герасим бросил Татьяну и связался с Муму.
Герасим поставил на пол блюдечко, и стал тыкать в него мордочкой.
У чеховской Каштанки была собачья жизнь.
Дятел уселся и стал грызть дерево.
Из-за тучи выглянул луч солнца и огрел кукушонка.
Кабаниха нащупала у Катерины мягкое место, и каждый день давила на него.
Много повидавшая на своем веку старуха Изергиль делится на три самостоятельные части.
Тельняшка у Давыдова была распахнута настежь.
Доярка сошла с трибуны и на неё тотчас же влез председатель.
Председатель так взял доярок за живое, что надой молока сразу увеличился.
Трактор мчался по полю, слегка попахивая...
Маяковский засунул руку в штаны и вынул оттуда самое дорогое, поднял его высоко и сказал: "Я - гражданин Советского Союза!".
Хлестаков сел в бричку и крикнул: «Гони, голубчик, в аэропорт!»
Читавший эти строки дипломник пытался сдерживать свои эмоции, а все остальные не могли удержаться и ржали, как лошади. Валера Колосов оглушительно хохотал и бился в конвульсиях от приступов смеха.
Смех смехом, но всякий может на экзамене что-нибудь такое сморозить... Такое ведь нарочно не придумаешь, и ляпы эти скорей всего не от глупости, а от волнения...
Дипломник в очках заглянул в свой портфель и вытащил оттуда журнал.
- Я уже прочитал, так что возьми, Валера, почитай. Это воспоминания Ираклия Андронникова «Первый раз на эстраде». Там тоже ухохочешься... Да берись наконец за диплом, а то погоришь, как швед под Полтавой.
Дипломники ушли, а Валера углубился в чтение оставленного журнала.
Для нас – абитуриентов, эти дипломники-корабелы были словно богами, сошедшими с Олимпа... До заветного диплома им оставался всего один шаг, а мы только-только собирались стартовать...
Об Ираклии Андронникове
-Ха-ха-ха! – опять хохотал Валера Колосов, - этот Ираклий ещё тот фрукт! Ему выступать перед большой аудиторией, а некий Соллертинский перед выступлением ему наставления даёт. Вот слушайте, я тут из середины кусок вам прочитаю:
«...у нас слишком любят читать по бумажке и слишком не любят говорить в свободной манере, импровизируя перед публикой, общаясь с ней, находя с ней контакт. Между тем лектор, а тем более лектор, выступающий с эстрады нашего зала, должен знать ораторские приёмы и являть образец убеждающего и красноречивого слова. Что же касается нынешнего моего помощника, коего имел честь упомянуть, он пишет свое корявое сочинение заранее и, не имея возможности положить перед собою написанное, ибо перед ним нету кафедры, выучивает его наизусть и помещает между лобной костью и очень серым веществом своего мозга. От этого лицо его принимает выражение, несколько обращенное внутрь себя, когда, закатив глаза, он старается заглянуть под брови и в глазах его читается ужас: "Ах,ах! Что будет, если я забыл!"
О том,что в ходе беседы лектор должен уметь перестроиться, напоминать ему бесполезно. Недавно был запланирован симфонический утренник для ленинградских школ, точнее, для первых классов "А" и первых классов "Б". Но по ошибке билеты попали в Академию наук, и вместо самых маленьких пришли наши дорогие Мафусаилы. Об этом мой помощник узнал минут за пять до концерта. И, не имея вашей способности учесть требования новой аудитории, он рассказал академикам и членам-корреспондентам, что скрипочка - это ящичек, на котором натянуты кишочки, а по ним водят волосиками, и они пищат... Почтенные старцы стонали от смеха, но это не совсем та реакция, которая нам нужна! С вашей способностью импровизировать бояться вам нечего. Вам надо только выйти на публику и поговорить с нею в живой и непринужденной манере.»
«Вот-вот, - думал я, - точно так же и на экзаменах, - ты выучишь или сдерёшь со шпаргалки всё от корки до корки, а тебя спросят про какую-нибудь ерунду, и ты тут же поплыл...»
- А вот как Андронников воспринял предложение этого Солертинского, - продолжал Валера:
«Что я мог ответить ему?.. Я представил себе Большой зал филармонии - эту эстраду, этот красный бархат, мраморные колонны, чуть не две тысячи слушателей!.. Нет, я понимал, что никогда в жизни не смогу выступить с такой эстрады перед такой аудиторией! И, конечно, надо было сказать Соллертинскому, что никаких вступительных слов перед симфоническими концертами я произносить не могу. Надо было сказать, что он ошибается... Но сказать Соллертинскому, что он в заблуждении? Возразить?.. Да я бы умер скорее!.. И я подумал: предлагают тебе, дураку, поступить в филармонию. Потом как-нибудь выяснится, что произносить вступительные слова перед концертами ты не можешь. И пристроят тебя в библиотеку - будешь ты при нотах. Или пошлют тебя билеты распространять. А я так любил филармонию, что готов был пол подметать, так мечтал иметь хоть какое-нибудь причастие к этому замечательному учреждению. Я пробормотал что-то неопределенное, стал кланяться, благодарить, улыбался...»
- В общем Ираклий согласился... Слушайте дальше:
«Я написал и вызубрил наизусть своё будущее десятиминутное слово – я должен был говорить о Первой, до-минорной, симфонии Танеева - и пошел к доктору. Коль скоро он был в кабинете один и составлял примерно половину аудитории, перед которой я способен был говорить не смущаясь, я сумел кое-как произнести этот текст. Говорил я очень коряво. Все время, помню,запинался,забывал, повторял, извинялся, смеялся неизвестно чему, потирал руки. Но все-таки до конца добраться мне удалось - ведь я знал этот текст наизусть, как стишки. И доктор сказал, что в целом ему мое слово очень понравилось. Понравилось потому, что он понял, на какую тему я собрался говорить. Он не скрыл, что десятиминутный текст я произносил более получаса и внешне это выглядело очень непрезентабельно: я все время почесывался, облизывался, хохотал, кланялся и при этом отступал все время назад, так что он, доктор, должен был несколько раз возвращать меня из угла на исходную точку. Но больше всего его поразило, что, с трудом произнося заученные слова, я помогал себе какими-то странными движениями левой ноги - тряс ею, вертел, потирал носком ботинка другую ногу, а то начинал стучать ногой в пол... Доктор сказал, что все это называется нервной распущенностью, что надо только следить за собой... Правда, есть и другие признаки, когда человек очень взволнован и устранить которые не в его власти.
- Горят уши,- сказал он,- сохнет во рту, на шее появляются пятна. Но ведь это же никому не мешает. Все поймут, что выступаете вы в первый раз, и охотно вам это волнение простят. Конечно, если я проведу с вами сеанс гипноза, вы будете выступать спокойнее, но зато ещё больше будете волноваться перед вторым выступлением в уверенности, что сумеете преодолевать страх только под влиянием гипноза... Но... вы понимаете сами...»
Валера промакивал слёзы носовым платочком.
– Пришло время концерта. Вот что Ираклий дальше рассказывает:
«Вдруг я увидел дирижера Александра Васильевича Гаука, под чьим управлением должны были играть в тот вечер Танеева. Гаук расхаживал по гостиной, выправлял крахмальные манжеты из рукавов фрака, округлял локти и встряхивал дирижерской палочкой, как термометром. И я услышал, как капризным тенорком он сказал: "Я сегодня что-то волнуюсь, черт побери!" И тоненьким смехом выкрикнул: "Э-хе-хей!"
Я подумал: "Гаук волнуется?.. А я-то что же не волнуюсь еще?" И тут меня стал пробирать озноб, который нельзя унять никакими шубами, ибо он исходит из недр потрясённой страхом души. По скулам стали кататься какие-то желваки... В это время ко мне быстро подошел Соллертинский.
- Ты что, испугался? Плюнь! Перестань сейчас же! Публика не ожидает этих конвульсий и не платила за них. А тебе это может принести ужасные неприятности! Если ты не перестанешь дрожать, я подумаю, что ты абсолютный пошляк! Чего ты боишься? Тебе же не на трубе играть и не на кларнете; язык - все-таки довольно надежный клапан, не подведет! Ну, скажем, тебе надо было бы играть скрипичный концерт Мендельсона, который помнят все в этом зале, и ты боялся бы сделать накладку,- это я мог бы понять. Но того, что ты собираешься сказать, не знает никто, не знаешь даже ты сам: как же они могут узнать, что ты сказал не то слово?.. Если бы я знал, что ты такой вдохновенный трус,- я не стал бы с тобою связываться! Возьми себя в руки - оркестранты смотрят!.. Ну уж раз ты перепугался, тогда тебе не надо говорить про Танеева. Ты еще, чего доброго, скажешь, что он сочинил все симфонии Мясковского, и мы не расхлебаем твое заявление в продолжение десятилетий. Гораздо вернее будет, если ты поимпровизируешь на темы предстоящего сезона...»
«...И я пошел на негнущихся деревянных ногах той дорогой, которая всю жизнь казалась мне дорогою к славе. За кулисами филармонии - коридорчик, где стояли в тот вечер челеста, фисгармония, глокеншпиль, большой барабан тамтам, не употребляющиеся в симфонии Танеева. Кончился коридорчик, и мы повернули влево и вышли к эстраде. Я поравнялся с контрабасами. Я уже вступал и оркестр. И тут инспектор сделал то, чего я меньше всего ожидал: он что-то пробормотал – что именно, я не расслышал - и убрал с моей спины руку. А я так на нее опирался, что чуть не упал навзничь, и, падая, схватился за плечо контрабасиста.
Сказал: "Извините!" - и въехал локтем в физиономию виолончелиста. Сказал: "Я нечаянно",- наскочил на скрипичный смычок, смахнул полой пиджака ноты с пюпитра...
И по узенькой тропинке между скрипками и виолончелями, по которой, казалось мне, надо было не идти, а слегка побежать, чтоб взлететь на дирижерское возвышение, как это делали некоторые любимые Ленинградом заграничные дирижеры, я стал пробираться по этой тропинке, цепляясь, извиняясь, здороваясь, улыбаясь... А когда добрался, наконец, до дирижерского пульта, то выяснилось, что меня навестило несчастье нового рода: у меня не гнулись ноги в коленях. И я понимал, что если даже сумею втащить на подставку левую ногу, то на правом ботинке Антона Шварца улечу в первый ряд. Тогда я применил новую тактику: согнувшись, я рукой подбил правое колено, втянул правую ногу на площадку, потом повторил эту манипуляцию с левой ногой,распрямился...,окинул взглядом оркестр.. Кто-то из оркестрантов сказал:
- Повернитесь к залу лицом!
Я повернулся - и обомлел. Зал филармонии, совершенно в ту пору ровный, без возвышений, без ступеней, зал, где я проводил чуть ли не каждый вечер в продолжение многих лет и пересидел во всех рядах на всех стульях, в этот вечер зал уходил куда-то вверх, словно был приколочен к склону крутой горы.
И хоры сыпались на меня и нависали над переносьем. Я не понял, что это объясняется тем, что я приподнят над ним метра на два и вижу его с новой точки. Я решил, что потерял перпендикуляр между собою и залом, и стал потихоньку его восстанавливать, все более и более отклоняясь назад, и восстанавливал до тех пор, покуда не отыскал руками за спиной дирижерский пульт и не улегся на него, отдуваясь, как жаба...»
- В общем бедняга там такого наворочал... Вот:
«... в голубую гостиную не вошел и не вбежал, а я бы сказал, как-то странно впал Соллертинский. Хрипло спросил:
- Что ты наделал?
А я еще вопросы стал ему задавать:
- А что я наделал? Я, наверно, не очень складно говорил?
Иван Иванович возмутился:
- Прости, кто позволил тебе относить то, что было, к разговорному жанру? Неужели ты не понимаешь, что произошло за эти двадцать минут?
- Иван Иванович, это же в первый раз...
- Да, но ни о каком втором разе не может быть никакой речи! Очевидно, ты действительно находился в обмороке, как об этом все и подумали.
Дрожащим голосом я сказал:
- Если бы я был в обмороке, то я бы, наверно, упал, а я пришел сюда своими ногами.
- Нет, нет... Все это не более, чем дурацкое жонглирование словами. Падение, которое произошло с тобой, гораздо хуже вульгарного падения туловища на пол. Если ты действительно ничего не помнишь,- позволь напомнить тебе некоторые эпизоды. В тот момент, когда инспектор подвел тебя к контрабасам, ты внезапно брыкнул его, а потом выбросил ножку вперед, как в балете, и кокетливо подбоченился. После этого потрепал контрабасиста по загривку - дескать: "Не бойсь, свой идет!"- и въехал локтем в физиономию виолончелиста. Желая показать, что получил известное воспитание, повернулся и крикнул: "Пардон!" И зацепился за скрипичный смычок. Тут произошел эпизод, который, как говорится, надо было "снять на кино". Ты отнимал смычок, а скрипач не давал смычок. Но ты сумел его вырвать, показал залу, что ты, дескать, сильнее любого скрипача в оркестре, отдал смычок, но при этом стряхнул ноты с пюпитра. И по узенькой тропинке между виолончелей и скрипок, по которой нужно было пройти, прижав рукой полу пиджака, чтобы не зацепляться, ты пошел какой-то развязной, меленькой и гаденькой походочкой.
А когда добрался до дирижерского пульта, стал засучивать, штаны, словно лез в холодную воду. Наконец взгромоздился на подставку, тупо осмотрел зал, ухмыльнулся нахально и, покрутив головой, сказал: "Ну и ну!" После чего поворотился к залу спиной и стал переворачивать листы дирижерской партитуры так, что некоторые подумали, что ты продирижируешь симфонией, а Гаук скажет о ней заключительное слово. Наконец, тебе подсказали из оркестра, что недурно было бы повернуться к залу лицом. Но ты не хотел поворачиваться, а препирался с оркестрантами и при этом чистил ботинки о штаны – правый ботинок о левую ногу - и при этом говорил оркестрантам: "Все это моё дело - не ваше, когда захочу, тогда и повернусь". Наконец, ты повернулся. Но... лучше бы ты не поворачивался! Здесь вид твой стал окончательно гнусен и вовсе отвратителен. Ты покраснел, двумя трудовыми движениями скинул капли со
лба в первый ряд и, всплеснув своими коротенькими ручками, закричал: "О господи!"
И тут твоя левая нога стала выделывать какое-то непонятное движение. Ты стал ею трясти, вертеть, сучить, натирал сукно дирижерской подставки, подскакивал и плясал на самом краю этого крохотного пространства... Потом переменил ногу и откаблучил в обратном направлении, чем вызвал первую бурную реакцию зала. При этом ты корчился, пятился,скалился, кланялся... Публика вытягивала шеи, не в силах постигнуть, как тебе удалось удержаться на этой ограниченной территории. Но тут ты стал размахивать правой рукой. Размахивал, размахивал и много в том преуспел!
Через некоторое время публика с замиранием сердца следила за твоей рукой, как за полётом под куполом цирка. Наиболее слабонервные зажмуривались: казалось, что рука твоя оторвётся и полетит в зал. Когда же ты вдоволь насладился страданиями толпы, то завёл руку за спину и очень ловко поймал себя кистью правой руки за локоть левой и притом рванул её с такой силой, что над притихшим залом послышался хруст костей, и можно было подумать, что очень старый медведь жрёт очень старого и, следовательно, очень вонючего козла. Наконец ты решил, что пришла пора и поговорить! Прежде всего ты стал кому-то лихо подмигивать в зал, намекая всем, что у тебя имеются с кем-то интимные отношения. Затем ты отворил рот и закричал: "Танеев родился от отца и матери!" Помолчал и прибавил: "Но это условно!" Потом сделал новое заявление: "Настоящими родителями Танеева являются Чайковский и Бетховен".
Помолчал и добавил: "Это я говорю в переносном смысле". Потом, ты сказал: "Танеев родился в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году, следовательно, не мог родиться ни в пятьдесят восьмом, ни и пятьдесят девятом, ни в шестидесятом. Ни в шестьдесят первом..." И так ты дошел до семьдесят четвертого года. Но ты ничего не сказал про пятьдесят седьмой год. И можно было подумать, что замечательный композитор рождался два года подряд и это был какой-то особый клинический случай... Наконец ты сказал: "К сожалению, Сергея Ивановича сегодня нету среди нас. И он не состоит членом Союза композиторов". И ты сделал при этом какое-то непонятное движение рукой так, что все обернулись к входным дверям, полагая, что перетрусивший Танеев ходил в фойе выпить стакан ситро и уже возвращается. Никто не понял, что ты говоришь о покойном классике русской музыки. Но тут ты заговорил о его творчестве. "Танеев не кастрюли паял,- сказал ты,- а создавал творения. И вот его лучшее детище, которое вы сейчас услышите". И ты несколько раз долбанул по лысине концертмейстера виолончелей, почтенного Илью Осиповича,так, что все и подумали, что это - любимое детище великого музыканта, впрочем, незаконное и посему носящее совершенно другую фамилию. Никто не понял, что ты говоришь о симфонии. Тогда ты решил уточнить и крикнул:
"Сегодня мы играем Первую симфонию до-минор, це-моль! Первую, потому что у него были и другие, хотя Первую он написал сперва... Це-моль - это до-минор, а до-минор - це-моль. Это я говорю, чтобы перевести вам с латыни на латинский язык". Потом помолчал и крикнул: "Ах, что это, что это я болтаю? Как
бы меня не выгнали!.." Тут публике стало дурно одновременно от радости и конфуза. При этом ты продолжал подскакивать...»
Рассказ Андронникова был конечно смешным, так что мы животики надорвали от смеха. Смех смехом, но нам предстояла приблизительно такая же экзекуция на экзаменах. А вступительные экзамены были пожалуй пострашнее, чем выйти и поболтать со сцены про какого-то там композитора... Мне тогда казалось, что стоит только сдать вступительные экзамены, поступить в институт, а там всё пойдёт само собой, как по маслу.
- Экзамены? Да что там сдавать? Ерунда! – оптимистично говорил Василий, - это ничуть не сложнее, чем выпускные экзамены в школе. Я в прошлом году сдавал, так в институте было даже легче, чем в школе.
- Уже сдавал? И что, не сдал?
- Сдал, всё сдал. Поступил, учился...
- Даже учился? На каком факультете? ... Ничего не понимаю... А почему ты опять поступаешь?
- Учился на том же механическом, на который сейчас поступаю. Понимаешь, к учёбе я несерьёзно относился, а преподы мне это на сессии припомнили. Знаешь, как в песне:
От сессии до сессии,
Живут студенты весело,
А сессия всего два раза в год.
Только теперь я уже на те грабли не наступлю...
Василий-битломан
- Слушай, а как тебе Animals? - спросил меня как-то вечером Василий, когда мы решали примеры по алгебре.
- Животные? Смотря какие... Кошки мне нравятся, а собак не люблю, - ответил я.
- Да я не про животных спрашиваю, - поморщился Василий, - я имею ввиду британскую группу Animals, это Звери, а не животные... Ты «Дом Восходящего Солнца» слышал?
- А чёрт его знает, может и слышал, - ответил я, составляя уравнение.
- А как тебе Rolling Stones? - не успокаивался Василий.
- Какие-то камни? И что? - спросил я машинально.
- Да, по английски Rolling Stones означает «катящиеся камни», - говорил Василий с жаром, - Но если точнее, то это можно перевести, как «перекати-поле», в общем, значит - бродяги. Группу основали Мик Джаггер и Кит Ричардс. Они такие вещи давали на концертах, что фанаты с ума сходили, начинали крушить всё вокруг, рояль разбили в дребезги и устроили драку, после которой десятки человек попали в больницу. Страсти на концертах у роллингов доходили до того, что концерты приходилось прерывать! Наверняка ты слышал их вещи - "Standing in the Shadow", "Satisfaction", "Paint It Black"...
- Наверняка..., - рассеянно повторил я, не особенно вникая в то, о чём мне говорит Василий.
- Но это ещё что..., - продолжал Василий, всё более распаляясь, - в сравнении с группой "The Beatles", все эти ролинги и энималз - просто дети!
- Ну, не скажи, - возразил я, - слышал я этих битлов. Блеют как бараны, а толпа под их музыку точно также, как бараны, топчется на месте... Ерунда это всё!
- Как?! Тебе не нравятся битлы?! А что ты слышал из их вещей?
- Да чёрт его знает..., - пожал я плечами, - там ведь и не разберёшь. Но в школе этих битлов на магнитофоне крутили, даже на выпускном.
- На магнитофоне?! - взвизгнул Василий, - знаю я такие записи! Там записано и перезаписано, ни слов не разобрать, ни инструментов. Музыку надо слушать с пластов! У меня дома такие пласты, вот там звучание!
- С каких ещё пластов? - спросил я.
- Пласты - это пластинки, импортные. Их в магазине не купишь, можно достать только у фарцы... Там чистая запись с концертов. Да ещё нужна хорошая аппаратура, потому что без хороших проигрывателей и усилителей - это не музыка! И вообще, что ты о битлах знаешь?
- Если откровенно, то только то, что они все лохматые ходят ..., - сознался я.
- Считай, что ничего о них не знаешь, - горячо воскликнул Василий, - но тебе повезло, что тебе встретился человек, который знает о Битлз всё!
И начал он мне рассказывать про то, как четверо ребят из рабочих районов Ливерпуля собрались в ансамбль. Он говорил про Пола Маккартни, Джона Леннона, Ринго Старра, Джорджа Харрисона. Эти ребята сначала играли чужие произведения, но потом их словно вдруг прорвало, и всего за два года Леннон и Маккартни успели написать около ста собственных композиций. Василий вывалил на мою голову кучу подробностей из жизни битлов, он поведал мне о том, что Пол Маккартни и Ринго Старр - оба левши, что Леннон за свои философские взгляды признан кумиром хиппи. В общем, Василий неустанно капал мне на мозги про этих битлов, и ещё пытался напевать их песенки... Он начинал одну, и тут же брался за другую, подвывая и сопровождая своё пение похлопываниями по столу.
- Вот так Ринго Старр бьёт по барабанам! А как здорово Леннон поёт «Imagine»
Imagine there's no countries
It isn't hard to do
Nothing to kill or die for
And no religion too
Imagine all the people
Living life in peace...
- А girl?
She will turn to me and start to cry;
And she promises the earth to me
And I believe her
After all this time I don't know why
Ah girl
Girl
- А let it be?
When I find myself in times of trouble
Mother Mary comes to me
Speaking words of wisdom, let it be.
And in my hour of darkness
She is standing right in front of me
Speaking words of wisdom, let it be.
Let it be, let it be.
Whisper words of wisdom, let it be.
- Или "Hey Jude"...
Hey Jude, don't make it bad.
Take a sad song and make it better.
Remember to let her into your heart,
then you can start to make it better.
Hey Jude, don't be afraid.
You were made to go out and get her.
The minute you let her under your skin,
then you begin to make it better...
...Василий оказался просто невероятно заядлым битломаном, и дня два подряд только о битлах и говорил. В конце концов, он меня уже так достал своими битлами, что я уже не знал как избавиться от всей этой битломании. Но неожиданно Василий сам поменял тему...
Несчастный влюблённый
- Мне вообще непонятно, откуда только берутся такие как ты, - ворчал Василий, - ничего про Beatles не слыхал... Ты в какой школе учился?
- В пятой, - ответил я, - а в какой школе выращивают битломанов?
- Я восьмую закончил... Стой, так ты из пятой?! Тогда может быть ты знаешь одну девушку? Красивая такая, её Валей зовут...
- У нас в пятой школе все девушки красивые! - отвечал я весело, а сколько среди них носит имя Валя, этого я точно не скажу. Тебе какие больше нравятся - первоклассницы или пятикласницы?
- Она наверно тоже в этом году закончила школу, - задумчиво говорил Василий.
- Ну, если в этом, то я знаю в 10-м "В" одну Валю, и в нашем классе было две Вали.
- Её фамилия Гусельникова, - сказал, краснея, Василий.
- Эту знаю! С Валькой Гусельниковой мы все 10 лет от звонка до звонка проучились в одном классе.
- Да не может быть!? - воскликнул Василий, - а какая она?
- Ну, ты даёшь, что значит какая?
- Понимаешь, Володя, она мне очень нравится... Уже давно... Но подойти к ней как-то неловко... Да ещё мы в разных школах учились... Скажи мне, у неё парень есть?
- Насчёт парня не знаю, зато знаю, что у неё есть два брата. Если что, то они тебе бока хорошо наломают...
- Да разве же я её обидеть хочу?! Наоборот, я готов для неё всё что угодно сделать...
- А если Валя не любит битлов, что тогда?
- Какое это имеет значение?! Ты расскажи, что она любит, какая она вообще...
- Валя обычная девчонка, - пожал я плечами, - но не стерва, это точно. С ней можно говорить о чём угодно, как с мальчишкой... Ну, не задавака она... Спортсменка, на коньках здорово катается... А не так давно она мне по роже заехала... Так что я больше ничего про неё не скажу!
- Как по роже? За что? Расскажи!
С этого дня Василий забыл про всех битлов и всё время пытался у меня выведать какие-то подробности из жизни Вали Гусельниковой. А что я мог ему рассказать? Я видел её только в классе, а что она после школы делает - это мне было неведомо. Мне до её дома было раз в пять дальше, чем от её дома до дома Василия. Василий жил недалеко от завода "Прогресс", за бассейном. Так что до домика на Береговой, где жила Валька, ему было от силы 10 минут ходьбы...
Экзамены
Сколько к экзаменам не готовься, а всё равно они валятся, как снег на голову... Первым экзаменом была математика письменно. Задания я нашёл несложными. Подобные я обычно щёлкал, как семечки. Так что результат был соответственным – пять баллов!
Потом была физика. Физика конечно посложнее, но я и с ней справился неплохо. Во всяком случае тут меня лучше оценили, чем в школе. Хорошо, что не было экзамена по химии, а то запутался бы в валентностях, как пить дать!
На математике устно я блестяще доказывал теоремы, шпарил наизусть формулы и сам верил тому, что Лобачевский – мой старый приятель. И пока экзаменатор заполнял что-то там в своих ведомостях, я озирался по сторонам. За соседними столами сдавали математику другие абитуриенты.
Один парень в куртке, как у штурмана, с шевронами и погончиками, вероятно тоже только что отстрелялся. До моих ушей донёсся конец фразы, произнесённой этим парнем:
- ...школу я закончил в Арсеньеве в 1969 году...
«Ага! – обрадовался я, - земляк! Наверно вместе будем учиться...»
В коридоре я подождал, пока этот парень выйдет, и подошёл к нему.
- Привет! – обратился я к нему, - на геологический поступаешь?
- Да, - кивнул парень, - и ты тоже?
- Тоже... Я слыхал, что ты из Арсеньева?
- ???
- Я тоже из Арсеньева...
- Земляк, значит... Это клёво, будем вместе держаться... Ты сейчас куда?
- Да куда-нибудь перекусить...
- Тогда может быть пойдём в «театралку»?
Театральное кафе находилось недалеко, всего одна остановка на трамвае. Но мы пошли пешком по Пушкинской, что было тоже очень удобно, всё-таки не вверх карабкаться, а вниз спускаться... В кафе в этот час очереди не было, поэтому мы взяли себе кое-что перекусить и удобно устроились у окна. Поговорили об экзаменах, вспомнили о том, что ещё осталось написать сочинение. Уже выходили из кафе, и тут я вспомнил:
- Слушай, с этой суетой совсем из головы вылетело... Мы же не познакомились... Тебя как зовут?
Парень в штурманской куртке достал сигарету, прикурил, затянулся и выговорил сквозь зубы: - Гена... Зенкевич.
Как-то он странно произнёс своё имя, что мне показалось, что никакой он не Гена... Может быть он меня разыгрывает? В общем, что-то мне показалось не так... Я слегка замешкался, и вдруг неожиданно даже для самого себя выпалил: - Костя!
- Костя? – переспросил парень, протягивая руку, - держи «краба», будем знакомы...
«Вот чёрт! – думал я, - чего это Костя? Откуда взялся этот «Костя»? Это было первое имя, которое мне пришло в голову... Может быть это имя из кинофильма «Тишина», где был симпатичный остряк Константин? Кстати, в том фильме этот Костя тоже поступал со своим приятелем на геологический! Вот и я тоже..., прямо как в кино...
Гена зашагал своей дорогой, а я задумался о том, что придётся объяснять ему, что на самом деле я никакой не Костя, а Владимир... Впрочем эта мелочь никак не могла испортить того радостного настроения, которое возникло от осознания того, что почти все экзамены сданы и осталось лишь написать какое-то жалкое сочинение... Что там писать? Тьфу! Главное - ошибок не наделать...
Сочинение
Сочинение писали в большой аудитории №1 в главном корпусе. Темы сочинений были разные. Можно было выбирать себе любую тему и писать о чём хочешь. Хочешь – пиши по Михаилу Шолохову, по его «Поднятой целине». Что-нибудь типа: «Мятущаяся фигура деда Щукаря, как маятник эпохи коллективизации». Или «Макар Нагульнов – зеркало мировой революции». Я наверняка мог бы написать про Щукаря и про Макара, потому что хоть и не читал «Поднятую целину», зато фильм пару раз видел по телевизору...
Ещё я мог бы расписать встречу Андрея Балконского с дубом по роману Льва Толстого «Война и мир», потому что читал об этом в учебнике... Но с Балконским дело хуже, чем с Щукарём... Ни романа я не читал, ни фильм почти не видел... Начал было смотреть, да всё как-то времени не было... и фильм мне не понравился. Пьер Безухов выглядел каким-то мямлей, рохлей... Бондарчук, игравший его, в «Судьбе человека» выглядел куда симпатичнее. Все девчонки и женщины восторгались Андреем Болконским, но я не находил в этом образе того привлекательного морячка-анархиста, каким он был в «Оптимистической трагедии»... Там Тихонов в тельняшке и в бескозырке смотрелся в сто раз лучше, чем в гусарском костюме... Из гусар мне больше нравился поручик Ржевский. Вот это был вояка! Три тысячи чертей! Но это уже «Гусарская баллада»... Да ну их к чёрту, с этими «табличными» темами! Некоторым абитуриентам может быть только такие темы и подавай, но тут ведь и впросак попасть можно...
Я видел у некоторых заготовлены шпаргалки по сочинениям. Целые «портянки» в гармошку свёрнутые – по Шолохову, Пушкину, Грибоедову, Чехову, Толстому... Я не понимал, как это можно ухитриться целое сочинение со шпаргалки скатать? По математике, по физике у меня тоже шпаргалки были, но там ведь только формулы, доказательства... Их совсем немного... И хотя шпаргалки у меня были, но я ими ни разу не воспользовался, честное комсомольское... Допустим я тоже притащил бы с собой шпаргалку по литературе. Допустим, я смог бы всё списать... Но ведь экзаменаторы всё видят! Да к тому же они могут не согласиться с этим сочинением, потому что они на этих «табличных» сочинениях не одну «собаку съели»! Нет, мне такие темы не подходили, мне лучше было написать сочинение на вольную тему.
В роман-газете недавно вышел роман Владимира Чивилихина «Над уровнем моря». Там про север, про лесоустроительную партию... Экспедиции всякие... и народ разношерстный – от романтиков до уголовников. Написано всё живо, впечатляет... Наверно такая вот жизнь, полная приключений, и у геологов тоже. В общем, я по этому роману сочинение написал. Учитывая нагрузку, которая приходится на экзаменаторов, можно было легко допустить, что вряд ли они успевают прочитывать новые повести и романы. А если они и прочли эту роман-газету, то вряд ли у них в памяти это произведение сохранилось так же хорошо, как всем известная классика. Так что я мог в сочинении всякого напридумывать, и это мне наверняка с рук бы сошло... Единственно, на что мне надо было обращать внимание – это орфографические и прочие ошибки. Так что я сначала набросал на черновике общий сюжет, затем изложил несложными предложениями своё видение романа Чивилихина. Проверил всё на ошибки, запятые вставил, где надо... Всё, можно сдавать!
Огляделся по сторонам: все вокруг пишут, перьями скрипят. Языки высунули, глаза к небу, затылок чешут... Некоторые явно списывают... Ну, пускай себе пишут, не буду им мешать. Я встал и пошёл к столу, чтобы отдать сочинение экзаменаторам. Какая-то любопытная девица, выкрашенная в два цвета, уставилась на меня. Наверно думает, что у меня «кризис» и я несу голову на плаху... Не дождёшься!
Ура! Зачислили!
Вскоре по результатам экзаменов в вестибюле вывесили списки зачисленных на первый курс. Тут всяко могло получиться... Даже если сдал всё хорошо, могли «отсеять» по среднему баллу в аттестате. На геологическом был конкурс: на одно место - два человека. Если при равных оценках мне придётся состязаться с золотыми медалистами и прочими отличниками, то никак не проскочить через гребёнку. Поэтому я с бьющимся от волнения сердцем подошёл к списку и стал искать свою фамилию. Нашёл! Ура! Меня приняли на первый курс!
Василия и Макара тоже приняли, так что вечером мы это дело отметили бутылкой шампанского.
В той же первой аудитории, где мы писали сочинение, собрались все будущие студенты. Нас поздравил с зачислением декан факультета Юрий Сергеевич Липкин, лысоватый румянный дядька в очках, одетый в светлый костюм.
- У нас есть такая традиция, первокурсников посылать на помощь в подшефный совхоз. Так что к занятиям в институте вы приступите не 1 сентября, а в начале октября. Сбор всех первокурсников, всех без исключения, в здании Морского вокзала в 22:00 двадцать шестого августа. С собой следует взять тёплую одежду, сапоги... Постельным бельём и питанием вас обеспечат на месте. Вот этот молодой человек из комитета комсомола будет вас сопровождать, и в его компетенции решать все вопросы, которые могут у вас возникнуть....
К декану подошёл, прихрамывая и опираясь на палку, угрюмого вида мужик лет тридцати. Юрий Сергеевич похлопал его по плечу и добавил: - Прошу его любить и жаловать!
- Да это же Сильвер – одноногий пират! – шепнул я на ухо Геннадию. Геннадий кивнул, усмехаясь...
- Минуточку! – вклинился какой-то рыжий дядька в синем спортивном костюме и со свистком на шее, - всем студентам необходимо сдать нормы по плаванию. Завтра с 9:00 утра на водной станции КТОФ состоится заплыв. Учтите, что без зачёта по плаванию можно остаться без стипендии!
- Подождите, мы ещё не закончили, - улыбнулся рыжему дядьке декан, - сейчас мы разобьём весь поток на группы и назначим старост.
Начали зачитывать всех по списку. Мы с Геннадием попали в 813 группу. Старостой нам назначили молодого худенького парнишку по фамилии Безруков.
- Ну, это они зря такого зелёного в старосты..., - укоризненно заметил Геннадий.
После того, как были сделаны все объявления, народ стал расходиться. Некоторые ворчали:
- Выдумали... в колхоз! На кой чёрт?
- А эти нормы по плаванию? А что если я плавать не умею?
Геннадий куда-то торопился, поэтому он протянул мне на прощание руку и сказал:
- Ну, пока, Костя! Мне сейчас недосуг. Спешу на заседание малого совнаркома... Так что до встречи на Морвокзале...
Василий с Макаром уже разъехались по домам, Валера Колосов тоже куда-то исчез, так что я оставался один. Вечером я решил сходить на оперетту. В театре музыкальной комедии давали «Сильву». Я впервые смотрел вживую, а не по телевизору на нарядных и заводных дядек во фраках, на элегантных дам в роскошных нарядах. Они пели, танцевали и веселились...
Нормы по плаванию
Утро было туманным, сырым, холодным. В такую погоду меньше всего хотелось лезть в воду. Но куда денешься? Рыжий дядька, фамилия которого была Клиндухов, отмечал пришедших в списке и велел раздеваться. Все нехотя раздевались и шли к воде. Среди участников заплыва была девушка с огромными глазами и с такой великолепной фигурой, что Венера Милосская позавидует.
- Вот это фигура! – прошептал в восхищении какой-то парнишка, не сводя с девушки восторженных глаз. Как я узнал позже этой девушкой была наша сокурсница Наталья Шкунтик.
Рыжий дядька дунул в свисток и мы все нырнули. Плыть в холодной воде было мало удовольствия, но когда вокруг тебя все плывут, то всё же как-то легче...
Такой же как все, синий и в пупырышках, дрожа от холода и клацая зубами, я выбрался на пирс и побежал к одежде. Убедившись, что норму по плаванию мне зачли, я побежал в «Серую лошадь» обедать.
Возвращение домой с победой
Вечером на поезде я поехал домой. Дома все были рады тому, что я поступил в институт. Лёвы и Шурика не было дома, так как они тоже уехали куда-то поступать. Мне встретились только Тарас с Сашкой Зотовым.
- Шеф, ты куда пропал? – спрашивает Дзот.
- Да в институт поступал..., - отвечаю ему.
- И что, экзамены завалил? – подмигнул Тарас.
- Почему завалил? Всё сдал, поступил на геологический, - скромно ответил я, в душе радуясь своему успеху.
- Заливаешь..., - недоверчиво сощурился Дзот.
В общем, они наверно так и не поверили, что я поступил в институт...
25 августа я собрал вещи и поехал во Владивосток. С собой я вёз телогрейку, брезентовые брюки, кирзовые сапоги и тому подобные шмотки.
Сбор на Морвокзале
Владивосток встретил отвратительной погодой, шёл дождь. Так что я сразу же поехал в общежитие на Гоголя, где почти весь день проспал. Дождь не стих и к вечеру, а напротив – превратился в грозу. Теперь уже не просто дождик, а ливень хлестал с силой в окна. Сверкали молнии и гремел гром. Шквалистый ветер где-то хлопал окнами. В холле общежития какой-то тщедушный парнишка пытался закрыть большое окно, которое хлопало как ружьё с оглушительным бабаханьем. Дребезжали стёкла, потоки дождя врывались в открытое окно, трепали пальму в кадке. Парнишка, мокрый с головы до ног, изо всех сил пытался справиться с распахнутым окном. Наконец это ему удалось...
- Вот это парень! – восхищались какие-то девчонки-абитуриентки. За окном ветер гнул деревья и на окна обрушивались целые водопады дождя. В такую погоду добрый хозяин собаку не выгонит на улицу... А мне надо было идти на Морвокзал... Одел я брезентовые штаны, кирзовые сапоги, закутался в болоньевый плащ, надвинул поглубже на уши шляпу, накинул мешок на плечи и отправился к вокзалу. В этот час мало удовольствия было стоять на трамвайной остановке, поэтому я спустился к Лазо, и сразу потопал пешком...
Дождь лил как из ведра. Потоки воды катились волнами по тротуарам и мостовой. Да сколько там было идти до Морвокзала?
Не прошло и получаса, как я уже добрался до цели. В тамбуре Морвокзала стояла высокая, элегантная блондинка в джинсах и штормовке. Рядом с ней стоял большущий рюкзак. Блондинка курила длинные сигареты и ни на кого не обращала внимания. «Не, это не наша...» - подумал я. Наверно из-за дождя в зале ожидания было полно народу. Взад и вперёд ходили парни в болотных сапогах. Верхняя часть болотных сапог у них была завёрнута книзу, так что они словно матросы клёшами «мели палубу» Морского вокзала. На парнях были военные брюки и зелёные штормовки. Похоже на то, что они недавно демобилизовались из армии. Эти наверняка с нашего геологического...
Во время экзаменов некогда было смотреть по сторонам, так что я особенно не приглядывался к окружающим... И теперь в стайках девушек и в слоняющихся из угла в угол парнях я конечно же не узнавал тех, с кем недавно сдавал экзамены... Некоторые ребята стояли кучками и о чём-то оживлённо беседовали.
- Костя! – услышал я и обернулся. Ко мне подошёл Геннадий. С ним было ещё двое. Я уже подыскивал слова, чтобы объяснить, что я не Костя... Ну, типа, я пошутил, на самом деле я не Костя... Но я не успел ничего сказать...
- Костя значит? – протянул мне широкую ладонь верзила под два метра ростом. У него были раскосые глаза, что делало его похож им на индейца. Верзила улыбался и, протягивая ладонь, он сообщил своё имя: - Гена, Маркевич.
«Эге, - думаю, - что-то тут не так... Тот Гена, этот Гена... Тот Зенкевич, этот Маркевич... Фамилии какие-то странные... И физиономия у этого «индейца» подозрительная... Что-то много этих Ген на квадратный метр... Вот у нас в классе был всего лишь один Генка – Колесников... Ну, потом ещё Генка Ажимов в девятом классе пришёл... Да на Жуковского жил Генка Уколов... Зато Вовок у нас было аж восемь! Беликов, Богданов, Гайдуков, Гусельников, Вареница, Уколов и я... Не, успею я ещё сказать, что я не Костя..»
Так что я пожал руку ещё одному Гене, а тут ещё один рыжий тоже руку протягивает: - Володя, Ланкин.
- Костя, - скромно представился я.
Тем временем всех геологов в одном из углов Морвокзала стал собирать хромой Сильвер. Народу собралось очень много. Все были в брезентовых куртках или в плащах, в сапогах... Но некоторые были одеты и обуты совсем не по сезону. «То же мне – геологи!» - ухмылялся я про себя. Сильвер устроил перекличку, проверяя всех по списку. Удивительно было, что невзирая на такую непогоду, практически все вовремя прибыли к месту сбора.
Наш паровоз - вперёд лети!
К отходу поезда мы вышли на перрон. Новокачалинский поезд уже стоял, так что мы сразу же полезли по вагонам. Буря уже иссякла и теперь только слегка моросило.
Мы все устроились вместе в одном купе, и тут я вспомнил.... Порылся в рюкзаке, нашёл там бутылку вина и предложил своим новым знакомым выпить.
- Представляете, мне только что исполнилось 17 лет! – пояснил я.
- Это святое дело! – поддержал Володя Ланкин. Мы разлили вино в кружки, извлечённые из рюкзаков, и выпили.
- Будь здоров, Костя! – подмигнул мне «индеец» Гена. Выпили всё вино и пошли покурить в тамбур. В тамбуре сидела на корточках рыжая девчонка. Она курила сигареты «Новость» одну за другой...
Колёса стучали: Тык-дык, тык-дык, тык-дык, тык-дык...Была уже поздняя ночь, но не спалось. В открытую форточку врывался рёв паровоза и клубы чёрного дыма. Наверно уже на всех направлениях давно бегали тепловозы, а на Новокачалинск почему-то всё ходили старые, живописные паровозы.
***
В Новокачалинске мы сошли с поезда и расселись в кузовах грузовиков, которые ожидали нашего прибытия на привокзальной площади. Вскоре мы уже прибыли на место назначения, в село Рассказово, где нам предстояло оказывать ударную помощь подшефному совхозу «Просторы».
Поселили нас в здании местной школы. В классах были сколочены из досок просторные нары. На нары были постелены матрацы. Каждому из нас выдали постельное бельё, полотенца, одеяла.
Володя Ланкин быстро пробежался по классам, заглянул во все двери и поманил нас в одну: - Идите сюда!
Мы зашли вслед за ним и увидели, что в этом узком помещении стоит большая печка. Нары тут были небольшие, но вполне достаточные для того, чтобы тут уместилась вся наша компания. Да и кроме нас тут ещё человека два-три могло поместиться.
- Прикиньте, чуваки, - сказал Ланкин, - тут ещё одна дверь имеется. Она выходит во двор...
- Нормалёк! – одобрил Гена Зенкевич, - заселяемся тут.
Каждый устроился тут как хотел, постели застелили, вещи разложили. Время от времени кто-то вваливался в нашу «пещеру» с рюкзаком, намереваясь тут бросить якорь, но Володя Ланкин вставал у пришельца на пути и коротко бросал:
- Всё, всё! Мест больше нет! Гуляй, Вася...
- Да что ты, Володя, - удивлялся Гена Маркевич, - тут ещё человека три поместится...
Ланкин подошёл к Маркевичу и объяснил:
- Может быть мы ещё возьмём кого-нибудь к себе... Но не первого попавшего... А то влезет какая-нибудь деревня...
Первый день в поле
До обеда все занимались устройством и изучением прилегающей территории. Неподалеку был магазин, куда сразу же образовалась большая очередь. Девчонкам надо было конфеток и шоколадок с пирожными, ребята стояли за чем-нибудь более существенным... Часам к трём Сильвер пригласил всех в столовую. На обед был суп с лапшой и вареная картошка с салатом. Поварихой была та самая рыжая, которая курила сигареты «Новость». Она и тут стояла с сигаретой в зубах... Обед был невкусный, но после обеда нас всех посадили в машины и повезли в поле.
Копать картошку как дома, тут не пришлось. Трактор со специальным приспособлением уже прошёл по рядкам и выворотил всю картошку наружу. Нашей задачей было собирать картофелины и складывать их в деревянные ящики, набросанные по всему полю кучами.
Все мои приятели куда-то пропали, так что я бродил по картофельному полю совершенно неприкаянно. То я собирал картошку с одними, то с другими... Сначала я оказался в компании с двумя подружками – Зойкой и Наташкой. Наташа – светловолосая, голубоглазая, а Зойка – черноглазая брюнетка.
- А я слышала, что тебя Костя зовут, - улыбалась Наташа.
«Вот чёрт! – думал я, - угораздило же меня назваться Костей...»
О чём-то я болтал с этими девушками, а потом меня понесло на другой конец поля. Там меня взяли в оборот другие девчонки:
- Как тебя зовут?
Ну, что мне теперь? Сказать, что меня звать Владимир? Или представиться Костей?
- Алёша, Алёша Попович! – вдруг ляпнул я. «Зачем? Какой ещё Алёша? Чего я несу?...»
А эти девчонки меня уже Алёшей называют... А их-то как зовут? Опять Наташка... Сколько тут этих Наташек? А вторая кажется Люда... Вспомнил, я же её видел, когда сочинение нёс сдавать...Только тогда она была в чёрной юбке и белой рубашке, а сейчас она в штанах и в майке. Ещё волосы у неё как-то странно выкрашены: тёмный и светлые, рыжие ...
Попробуй их всех запомни... все эти Наташки, Ирки, Ленки... И парни: Серёги, Володи... Все незнакомые, все улыбаются... Машина подъехала, ящики полные картошки на неё загружают...
- Костя! Ты чего там копаешься? – услышал я крик. Я поднял голову и увидел, что все мои приятели удобно развалились на машине и только подсказывают парням, забрасывающим ящики на борт, куда кидать ящики. Ну, и высыпают картошку из ящиков, а пустые ящики сбрасывают на поле.
- Полезай на машину! – крикнул мне Ланкин. Я быстро вскарабкался на борт медленно движущейся машины.
- Ну, всё, - крикнул Гена Зенкевич водителю, постучав ладонью по крыше кабины, - полна коробочка. Поехали на разгрузку!
Бригада грузчиков
Пока мы ехали к селу, Володя Ланкин мне объяснял:
- Мы теперь бригада грузчиков. У нас есть «бугор», Виталя Шульга. Он стоит на приёмке, взвешивает. Сейчас мы разгрузимся и обратно поедем на поле.
Работать грузчиком было куда веселее, чем ползать целый день по полю, согнувшись буквой «зю». Одно дело копаться в земле, а другое – забрасывать полные ящики на машину. Все ребята в нашей бригаде оказались парнями мускулистыми, тренированными. Так что тяжёлые ящики с картошкой мы забрасывали играючи. Да ещё в погрузке нам помогали те, которые собирали картошку на поле. Когда набиралась полная машина картофеля, то мы забирались на эту грязную кучу и ехали на ток.
В селе машину загоняли на большие весы, где собранную картошку взвешивала учётчица. Процесс взвешивания контролировал наш «бугор», по виду крепкий дядька, Виталий Шульга. Он всякий раз вычитал от общего веса вес самого грузовика, записывал разницу в общую тетрадь, и проверял цифры, которые получались у учётчицы. Цифры у них вечно расходились и тогда они спорили до хрипоты. Так что Виталий сражался за каждый килограмм картошки, выкопанной на поле нашими однокурсниками.
Сколько же ему было лет? Никак не меньше двадцати шести... Кроме Витали, был ещё один такой же парень в возрасте. Его звали Борис. Ходил Борис всегда в рабочей чёрной спецовке. Он занимался снабжением нашей кухни продуктами, то есть на нём лежали функции завхоза...Оба – такие первокурсники, как и мы – только что закончившие школу.
Вечером мы после ужина лежали на нарах, Зенкевич брал в руки гитару и принимался напевать песенки. Одна из этих песен про Парамонову:
Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать,
Вот стою я перед вами, словно голенький,
Да, я с племянницей гулял с тёть-пашиной,
И в "Пекин" ее водил, и в Сокольники.
Поясок ей подарил поролоновый,
И в палату с ней ходил в Грановитую,
А жена моя, товарищ Парамонова,
В это время находилась за границею.
А вернулась, ей привет - анонимочка,
Фотоснимок, а на нем - я да Ниночка!
Просыпаюсь утром - нет моей кисочки,
Ни вещичек ее нет, ни записочки,
Нет как нет,
Ну, прямо, нет как нет !
Я к ней, в ВЦСПС, в ноги падаю,
Говорю, что все во мне переломано.
Ты прости, что я гулял с этой падлою,
Ты прости меня, товарищ Парамонова!
А она как закричит, вся стала черная
- Я на слезы на твои -ноль внимания,
Ты мне Лазаря не пой, я ученая,
Ты товарищам всё расскажи, на собрании!
И кричит она, дрожит, голос слабенький,
А холуи уж тут как тут, каплют капельки,
И Тамарка Шестопал, и Ванька Дерганов,
И еще тот референт, что из "органов",
Тут как тут,
ну, прямо, тут как тут !
В общем, ладно, прихожу на собрание,
А дело было, как сейчас помню, первого,
Я, конечно, бюллетень взял заранее
И бумажку из диспансера нервного.
А Парамонова, гляжу, в новом шарфике,
А как увидела меня, вся стала красная,
У них первый был вопрос - свободу Африке!
А потом уж про меня - в части "разное".
Ну, как про Гану - все в буфет за сардельками,
Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами,
А как вызвали меня, то сник от робости,
А из зала мне кричат: - давай подробности !
Все,как есть,
ну, прямо, все, как есть !
Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький,
Да, я с племянницей гулял с тёти-пашиной,
И в "Пекин" ее водил, и в Сокольники,
И в моральном, говорю, моем облике
Есть растленное влияние Запада,
Но живем ведь, говорю, не на облаке,
Это ж просто, говорю, соль без запаха!
И на жалость я их брал, и испытывал,
И бумажку, что я псих, им зачитывал,
Ну, поздравили меня с воскресением,
Залепили строгача с занесением!
В бригаду грузчиков мы приняли ещё одного парня, Валеру Потоцкого. Он уже отслужил в армии, и на нас, зелёных юнцов, смотрел снисходительно. За его умильно улыбающейся физиономией скрывалась готовность любому дать отпор. Потоцкий отказался от предложения перебраться в нашу кочегарку, сославшись на то, что привык уже к тем нарам. Но наши пирушки он посещал. Пирушки у нас, у грузчиков, происходили обычно каждый вечер. Иногда мы распивали бутылочку, две вина. А случалось и изрядно набирались...
Вечера в селе Рассказово
По вечерам во дворе устраивались танцы под магнитофон. Самой забойной песней сезона была «Ветер северный» в исполнении ВИА «Голубые гитары»:
И зачем с тобою было нам знакомиться?
Не забыть теперь вовек мне взгляда синего...
Я всю ночь не сплю, а в окна мои ломится
Ветер северный умеренный до сильного.
Знаю я что все пути к тебе заказаны,
Знаю я что понапрасну все страдания,
Только сердце у людей сильнее разума,
А любовь еще сильней чем расстояния.
А быть может и к тебе пришла бессонница,
И лежишь ты не смыкая взгляда синего,
Ты всю ночь не спишь а в окна твои ломится
Ветер северный умеренный до сильного...
Я почему-то стеснялся пригласить кого-нибудь из девчонок потанцевать. По большей части танцевали ритмичные танцы, стоя кружком...
Кто-нибудь приходил с гитарой и бренчал что-то тихонько в сторонке. Возле гитариста собиралось человека три – четыре, но если появлялся Боря Галкин, то сразу же вокруг него собирались почти все. Боря наверно уже отслужил в армии, так как репертуар его был военный. Одна из песен его репертуара была про часового:
Только вечер настает,
Пьер чувиху к стенке жмет
А я все жму свой автомат
Все потому, что я солдат.
День и ночь, ночь и день,
На моём плече ремень,
Мрачный пост, тишина,
И все забыли про меня!
Под охраною моей
В магазине спит еврей,
Все чувихи тоже спят,
А я не сплю, ведь я солдат!
Пейте, пейте, чуваки,
Пейте водку от тоски,
Но скажу вам по натуре -
Все мы будем в этой шкуре!
И конечно же ребята подхватывали и подпевали. Другая песня была про Фантом:
Я бегу по выжженной земле,
Гермошлем заxлопнув на ходу.
Мой Фантом стрелою белой,
Hа распластанном крыле
С рёвом набирает высоту.
Вижy голубеющyю даль,
Красота безумная, но жаль,
Жаль, что ты её не видишь,
Пyть наш трyден и далёк,
Мой Фантом несёт меня вперёд.
Делаю я левый поворот,
Я теперь палач, а не пилот.
Hагибаюсь над прицелом,
И ракеты мчатся к цели,
Впереди еще один заxод.
Вижy в небе белyю чертy,
Мой Фантом теряет высотy.
Катапyльта - вот спасенье,
И на стропаx натяженье.
Cердце в пятки, в штопор я идy.
Tолько приземлился, в тот же миг,
Из кyстов раздался дикий крик.
Желтолицые вьетнамцы
Верещат в кyстаx, как зайцы,
Я yпал на землю и затиx.
Вновь идy по проклятой земле,
Гермошлема нет на голове.
Cзади дyлом автоматов
В спинy тычyт мне солдаты,
Жизнь моя висит на волоске.
Кто же тот пилот, что меня сбил,
Одного вьетнамца я спросил.
Отвечал мне тот раскосый,
Что командовал допросом:
Cбил тебя наш летчик Ли-Cи-Цин
Это вы вьетнамцы врете зря
В шлемофоне четко слышал я:
"Коля жми, а я накрою!
Ваня бей, а я прикрою!"
Русский ас Иван подбил меня!
Где-то там вдали родной Техас
Дома меня ждут отец и мать
Мой фантом взорвался быстро
в небе голубом и чистом
Мне теперь вас больше не видать.
Боря пел свои песни очень громко, каким-то диким голосом, так что мурашки бегали по спине. Из этой песни было понятно, что во Вьетнаме наши лётчики так же бьют американских вояк, как в Испании бойцы интербригад били фашистов.
Ну, а потом опять были танцы... Да и не танцы вовсе, а просто слушали магнитофон. И вообще, девушки в основном стояли с одной стороны, а ребята с другой... Как-то не танцевалось в сапогах на лужайке перед нашим ковчегом. А вот поболтать о чём-то, это было можно...
Всегда дружелюбно и приветливо со мной здоровался Валера Стружкин:
- Костя, привет! Заходи к нам, поболтаем!
Но не все были со мной приветливы. Некоторые девушки и ребята смотрели на меня с подозрением, ведь я был из бригады грузчиков, которая «славилась» своими пьянками и матами, которые доносились из нашей кочегарки по вечерам. И вообще разные люди окружали нас... Вот, например, Володя Даричев был вежлив, даже улыбался, но был холоден и далёк от всего окружающего.
Ну, и конечно же втихаря кое-кто пил вино, шампанское или водку. Некоторые ребята и девушки всё же были посмелее и общались более тесно. Геннадий Зенкевич, которого за импозантный вид и апломб я прозвал Бендером, тоже познакомился с одной девчонкой, которую звали Наташа. Они танцевали долго, потом гуляли, а потом иногда до поздней ночи сидели за партой в соседнем классе, остававшемся незанятым. После романтического свидания Генка брал гитару и напевал:
Вчера еще в глаза глядел,
А нынче - все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, -
Все жаворонки нынче - вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я заледенелая.
О вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"
И слезы ей - вода, и кровь -
Вода, - в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха - Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая…
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Вчера еще - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, -
Жизнь выпала - копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою - немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать", - ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?
От таких трогательных песен душа разворачивалась и требовала праздника. Тут мы конечно сбрасывались и посылали гонца в магазин. Обе двери закрывалась на всякий случай, одна на ключ, другая на мощный крючок. Мы разливали вино по кружкам и делились первыми впечатлениями о жизни в совхозе.
- А ничего, жить можно, - говорил здоровяк Маркевич.
- А помните, на Морвокзале девушка стояла в тамбуре при входе с рюкзаком. Ну, блондинка в джинсах... Так она оказывается тоже из наших, из группы геофизиков! - сообщил я, - Альбиной зовут.
- Да уж, я тоже очень удивился, - кивнул Генка Зенкевич, он же Бендер, - она будто с другой планеты...
- И те парни, что на Морвокзале болотниками палубу мели - они тоже геофизики, - продолжал я.
- А ещё у геофизиков есть парень, похоже что иностранец, по фамилии Эйдус, - добавил Генка Маркевич.
- Иностранец? - поморщился Бендер, - откуда тут иностранцы? Наверно латыш или эстонец... Ну, ладно, наливай!
***
Вечеринки и попопойки вели к тому, что утром вставать и ехать на работу в поле многие не хотели. Так не хотели, что правдами и неправдами оставались в селе. У одного вдруг начинала болеть голова, у другого – нога, у третьей – ещё что-нибудь... А те, которые вроде не увиливали от работы, тоже не шибко горели трудовым порывом. Они ругались: - Мы что, рыжие? Нам больше всех надо? Мы там вкалываем весь день, как проклятые, а целая толпа симулянтов торчит в школе. Днём они больные, а вечером на танцах скачут, как ...
- Как кто? – невинно спрашивали симулянты.
- Как бараны! – негодовали трудяги.
Так что с дисциплиной было не ахти, нормы сдачи картошки не выполнялись. Сильвер не в силах был справиться с нашим беспокойным, романтическим народом. Сильвер наверное и сам стал втихоря прикладываться к бутылочке... В общем, вскоре пронеслась весть, что вместо Сильвера приедет преподаватель, который возьмёт нас в ежовые рукавицы.
Новое пополнение
Вместе с преподавателем-геофизиком, Виктором Прокопьевичем Молевым, прибыло пополнение. Три студента-сахалинца, из-за нелётной погоды не успевшие во время во Владивосток, а также целая бригада девушек-второкурсниц. Островитяне-сахалинцы поселились у нас в кочегарке. У каждого из них, кроме рюкзака, было по гитаре. Едва они бросили свои вещи, как тут же схватились за гитары, принялись их настраивать... А потом они ударили по струнам, да так красиво заиграли! Да ещё петь стали по-английски!
Oh yeah,
I'll tell you something
I think you'll understand
When I say that something
I want to hold your hand
I want to hold your hand
I want to hold your hand
Зашёл Бендер в унисон им подпел:
Я пью в катакомбах
Ла, ла, лай, ла, ла...
А ребята играют, поют, да ещё улыбаются... Настоящие артисты! Трио сахалинцев – Вовка Виноградов, Витька Молев и Игорёк Юрченко... Это было так здорово!
***
В нашу кочегарку стали приходить многие, чтобы послушать как играют наши сахалинцы-гитаристы.
- Сбацайте что-нибудь на своих Юмахах, чтобы душа развернулась, - широко улыбался Лёха Варламов.
-Не Юмаха, а Ямаха! – поправлял его Ланкин. А когда Лёха наслушавшись музыки уходил, то Ланкин говорил, презрительно ухмыляясь: - У этого Лёхи всё Юмаха, и гитары и мотоциклы японские...
- Ну и что? – беззаботно отвечал ему Бендер, - Юмаха? Пусть будет Юмаха... С этого часа он стал звать Лёху Юмахой... Зенкевич вообще легко лепил всем клички, направо и налево. Шуру Гресова он прозвал Балагановым, да и Людку Трёхцветную, подружку Наташки, наверно тоже он «окрестил»...
Девчонки часто просили Вовку Виноградова спеть Александрину, но ему уже надоело петь одно и то же. Он как-то сел с гитарой на нары и говорит:
- Костя, а ты эту песню слышал?
И стал петь про какую-то девчонку, которая думает, что она взрослая совсем, и что влюбиться для неё не значит совсем ничего...
Ну точь в точь песня про наших однокурсниц! Они тоже наверно считают себя взрослыми, а сами ещё совсем девчонки...
Второкурсницы
Вот второкурсницы были постарше. Они устроились в пустовшем доселе классе. Старые парты убрали, установили нары, и девушки теперь там обустраивались и обживались. Так как они теперь были нашими ближайшими соседями, то я отправился к ним на разведку, чтобы посмотреть кто они такие... Одна из второкурсниц была очень симпатичной и даже необычной, но общаться с ней было не просто. Она была спокойной, как удав, ум у неё был глубокий, как море, а язык острый, как лезвие бритвы. Угораздило же мне влезть с ней в перепалку... Досталось бы мне от её острого язычка, но неожиданно в разговоре выяснилось, что мы с ней родственники! Как это бывает, слово за слово, я узнал, что её зовут Людмила, и что она родом из Анучино. А я в этом Анучино знал только одного человека, моего троюродного брата Сашку Кашпуру. И надо ж было так случиться, что именно этот Сашка приходился Людмиле дядькой! Получалось, что и мне она племянница... Странно вообще-то, племянница, которая на год старше дядьки... Людмила вздохнула:
- Родственничек значит... Придётся мне взять над тобой шество...
Так что теперь я приходил в гости к второкурсницам довольно часто, вроде как на правах родственника...
Бригадой второкурсниц руководила девушка, которую сокурсницы называли Батя.
Когда я появлялся в келье второкурсниц, то Батя подозрительно меня оглядывала с ног до головы:
- А, опять племянничек Людкин пришёл...
- Пардон, - поправлял я, - не племянничек, а дядя. Пришёл навестить свою племянницу...
Второкурсницы, которые обычно вели себя с некоторым превосходством по отношению к нам, первокурсникам, при моём появлении начинали дурачиться, скакать на нарах и распевать всякие песенки. Они пели, танцуя:
Сила по Кулону,
Ку на ку!
Сила по Кулону,
Ку на ку!
- Девочки, - пыталась их увещивать Людмила, - ну что вы в самом деле?! Ко мне родственник пришёл, а вы тут концерты устраиваете... Ни к чему это...
- Ну, как же?... Кому родственник, а некоторым вроде как мужик..., - ехидно скрипела Печорина из своего угла. Она подмигивала мне, и затягивалась дымом сигареты...
- Давай про Печору споём! - предлагал кто-то из девчонок. И тут же одна из девчонок запела низким голосом:
- А где бывал ты, дорогой?
- Нигде я не был...
- А что видал ты, дорогой?
- Ничего не видел...
- Тогда прощай, прощай, прощай...
И тут уже все девушки подхватили:
Там в океан течет Печора,
Там всюду ледяные горы,
Там люта стужа в декабре,
Нехорошо, нехорошо зимой в тундре!
Там реки холодны и быстры,
По берегам туман седой,
И бродят там угрюмый призрак
С огромной ры, с огромной рыжей бородой!
Там люди холодны, как стены,
Там нету клуба, нету сцены ,
Ой-вай-вай-вай, какое дело,
Где будем ста, где будем ставить мы "0телло"?
Там средь заснеженных полей ,
Немудрено и одичать,
Там нету даже тополей,
Где можно де, где можно девушек встречать!
Ой-вай-вай-вай, лежит тюлень,
Ой-вай-вай-вай, бежит олень,
Ой-вай-вай, гибнет человек,
Пришлите де, пришлите денег на побег!…
Время перемен
С приездом преподавателя Молева ситуация стала меняться. Внешне Виктор Прокопьевич не производил впечатление «железной метлы», а напротив казался мягким, интеллигентным. Улыбка не сходила с его лица... Однако дисциплина улучшилась, пьянки по вечерам прекратились, норма извлечения картошки из земли стала выполняться и перевыполняться. Безрукова, который не пользовался должным авторитетом, Молев снял, а вместо него назначил Толика Можеровского. Толик помигнул мне и тихонько пропел: «Нам нового начальника назначили, сказали, что уж лучше не найти!»
В отношении всяких «больных», Молев сразу же заявил, что симулянтов не признаёт. Если кто-то больной, то должен идти к фельдшеру за справкой. А фельдшер был вредный и никому никаких справок не давал. Выписывал всем подряд «таблетки от головы», слабительное и тому подобное, а вот справок не давал. Без справки никто больным не считался, так что все тут же выздоровели.
Пить по вечерам практически перестали по ряду причин. С одной стороны Молев заявил, что за пьянку будет сажать нарушителей на поезд и отправлять во Владивосток. А там конечно же отчислят из института, как нарушителя трудовой дисциплины... С другой стороны, у всех деньги кончились... Ну, а главное было в том, что Молев обратился к местным властям, и те дали команду продавщице: студентам ни водку,ни вино не продавать!
Но нас – грузчиков эти драконовские меры ничуть не касались. Нет, конечно же мы теперь глаза начальству в пьяном виде не мозолили, но пьянки не прекратили. Наш «бугор» Виталя обеспечивал нас вином. Он совсем не был похож на студента, поэтому ему в магазине продавали алкоголь любого градуса, цвета и консистенции. Не знаю, грузил ли он тоже картошку, но из всех нас только Шульга был похож на настоящего грузчика. Широкие плечи, бычья шея, квадратное лицо...
***
Однажды мы затарились вином, и я уже выходил из магазина. Но в дверях я нос к носу столкнулся с Виктором Прокопьевичем. Он взглянул на меня с сомнением и спросил: - Вы, извините, не из наших студентов будете?
- Из наших, из наших, - ответили за меня наши студентки, - скользнувшие мимо нас в магазин. Молев тут же выхватил у меня из рук бутылки и поставил их на землю рядом с собой.
- Как Ваша фамилия, товарищ студент? – спросил он меня, доставая из кармана куртки блокнот и ручку. Но в этот момент к нему с какими-то вопросами обратились второкурсницы. А меня за локоть потянул за собой Ланкин.
- Давай быстрей, делаем ноги, - шипел он.
- А как же вино? – недоумевал я, - он пару бутылок у меня отнял. Это же грабёж средь бела дня!
- Чёрт с ним с вином, валим быстрее... Тебе повезло, что он не успел взять тебя на карандаш. А то в 24 часа отправил бы во Владивосток... За вино могут сразу же отчислить, базару нету...
- Что же теперь? Совсем не пить? Значит теперь по вечерам будем сидеть на нарах трезвые и дохнуть от тоски?
- Ну, как пили, так и будем пить дальше, - успокоил меня Ланкин, - главное, чтобы не попадаться!
Молев-Молев
Витьке Молеву, сахалинцу, пришло письмо. Он его распечатал и стал читать, лёжа на нарах. Но через минуту вскочил с недоуменным выражением лица, и принялся яростно протирать очки:
- Ни хрена не понимаю, - говорил он, - то ли я читать разучился, то ли мне всё тут примерещилось?... Вот слушайте:
"Дорогой Витя, как ты там, родной? Мы о тебе очень скучаем! Ты там с этими студентами построже будь, держи их в ежовых рукавицах. Водку с ними не пей, а то потом не отмоешься... " Ну, и дальше в таком же духе.... И вот ещё:
"...наш маленький уже шевелит ручками и говорит "мама". Целую, обнимаю, твоя Киска!
- Ни фига себе! - заулыбался Игорёк Юрченко, Витькин земляк, - когда это ты, Витёк, успел завести Киску с ребёнком?
- Эй, что это значит: "со студентами построже будь, держи их в ежовых рукавицах, и водку с ними не пей"? - удивился Ланкин, - ты что, пишешь своей чуве про наши пьянки?
- Да нет у меня никакой чувы и никакой киски! - с досадой ответил им Витька Молев, - сам не понимаю, что за фигня... Может быть кто-то разыгрывает?
Нам не пришло в голову поначалу, что это письмо попало Витьке случайно. Ведь кроме Витьки Молева у нас был ещё преподаватель Виктор Прокопьевич Молев! Это письмо было предназначено ему!
Наверняка Виктору Прокопьевичу Молеву пришли письма, адресованные Витьке Молеву. И наш преподаватель наверно тоже протирал очки и ломал голову над строками типа таких:
"Витенька, ты там будь осторожен, и со всеми девками подряд не крути... Особенно с деревенскими. Эти деревенские такие шустрые, что окрутят в два счёта и женят на себе... А тебе пока рано об этом думать! И водку тоже не пей с кем попало, а то всякий народ там у вас, у геологов..."
В общем, после двух-трёх писем до обоих Молевых дошло, что они оба Молевы В.П. Пришлось им договариваться о дополнительных знаках в адресе, чтобы избежать получения чужих писем.
Костя – не Костя
То обстоятельство, что деньги у многих кончились, привело к тому, что домой к родственникам полетели письма и телеграммы с просьбами прислать немножко денег. Такое письмо написал и я. Когда пришло извещение о денежном переводе, то я отправился на почту. Тут тоже очередь была, как и в магазине. И в этой очереди все наши студенты, ни одного местного аборигена.
- Привет, Костя! – поздоровались со мной Наташа и Зойка.
- Привет, Алёша! – поздоровалась со мной другая Наташа, которая стояла в очереди за мной. Я кивнул в ответ. Как назло в очереди полно было девчонок, которым я представлялся по-разному: кому Костей, кому Алёшей... Подошёл к окошку, протянул извещение о переводе и паспорт. Девчонки в этот момент сгрудились вокруг и заглянули в мой паспорт. Кто-то из них прочёл вслух: - Владимир Симоненко... Так ты не Костя?!...
- Ты не Алёша?! – возмутились другие девчонки.
- Алёша? А нам он говорил, что он Костя... Аферист!
- Как тебе не стыдно, Костя, зачем ты нас обманывал?
На меня уставились несколько пар девичьих глаз, и я стоял перед ними, словно пойманный заяц под прицелами двустволок...
Я взял из рук кассирши деньги, расстерянно улыбнулся и развёл руками:
- Так я же пошутил... Вы уж меня извините...
- Ну, Костя! Ну, шутник, - хлопнула меня одобрительно по плечу одна из девчонок.
Весть о том, что я на самом деле не Костя, а Владимир, тут же разнеслась по всему нашему лагерю. Но ничего не изменилось после этого известия. Большинство сокурсников уже привыкли называть меня Костей, и продолжали обращаться ко мне как к Косте. Вот так ко мне прилипло это имя, возникшее в голове совершенно случайно.
Однако подобные истории с вымышленными именами происходили не только со мной. Была ещё одна девушка, которую звали не то Олей, не то Леной по фамилии Андронникова. Неизвестно ещё почему Андронникова, может быть дочка того Ираклия? Была ещё и «Графиня», которую все только Графиней и называли. Графиня была похожа на артистку. Она так представлялась: «Графиня Бржевская!»
А вот Зенкевич и Маркевич на самом деле были Геннадиями. И вообще Геннадиев оказалось на нашем курсе немало. Были ещё Генка Овчинников, Генка Шуляк... А вот Константинов было только двое - Ломаев да я. Ну, я конечно не настоящий...
Повар Петя
Среди общих проблем одной из острых была кухня. Все уже давно были недовольны качеством приготовленной пищи. Скандалить с поварихой было бесполезно. Повариха выслушивала все наши претензии по качеству пищи, выкуривая одну за другой свои удушливые сигареты «Новость», после чего скрывалась за дымовой завесой, оставляя все наши вопросы без ответа. Ситуация со столовой тоже оказалась решаемой. Молев просто нашёл среди нас, студентов, толкового парня, Петю Лонгвичева, и поставил его шеф-поваром. Бывшая повариха была разжалована в посудомойки. После этого на кормёжку никто уже не жаловался. Пища стала вкусной и замечательной.
Однако теперь в помощь повару выделялись дежурные, которым вменялось в обязанности колоть дрова, мыть баки, чистить картошку. Так и я тоже попал на дежурство по кухне. Сидел возле забора на полянке и чистил картошку в паре с Циклопом. Циклоп был геофизиком, а называли его так из-за его глаз, которые были выпученными. Наверно болезнь какая-то... Циклоп чистил картошку и ругал своих братьев-геофизиков за то, что те не хотели принимать его в свой круг.
Геофизики в самом деле держались несколько обособленно. Я сам однажды наткнулся на их небольшую компанию, когда они тихонько разливали шампанское в одной из спален.
- Костя, у нас тут день рождения, так что... понимаешь? – намекнули они прозрачно на то, что моя персона тут нежелательна. И курят к тому же сигареты с фильтром... Ай-ай-ай! Это в то самое время, когда в магазине ничего не осталось кроме поганой «Новости» и махорки...
Но если разобраться, то геофизики хоть не запирались. А вот мы, грузчики, обычно запирали в своей кочегарке дверь "на лопату" и гудели себе. В это время к нам ни геофизик, ни геолог, ни какая другая холера не просочилась бы...
Многие вообще недоумевали: "Три группы геологов - это понятно, группа геофизиков - тоже, но откуда взялась группа грузчиков?"
Козьи ножки
Недавно ещё совсем незнакомые, все теперь были вокруг друзьями и приятелями. Одетый в полосатую тельняшку длинный Генка Овчинников, небольшой и шустрый Генка Шуляк сидели перед телевизором в Красном уголке и шумно спорили на темы, весьма далекие от происходящего на чёрно-белом экране. Костя Ломаев время от времени вставлял свои меткие ремарки в их спор.
Лохматый очкарик, Валера Сарафанов, одетый в видавшие виды энцефалитку, вечно сидел на крылечке, углубившись в чтение потёртой книжки или роман-газеты. При этом он дымил махоркой, аромат которой распространялся во все стороны.
- Валера, как это ты сворачиваешь папиросы с махоркой? – поинтересовался я у него.
- Нет ничего проще, - ответил Валера, доставая из кармана мешочек с махоркой и сложенную аккуратно газету. Он оторвал от газеты небольшую полоску, свернул из неё трубочку и набил эту трубочку табаком. Завернул слегка кончик, чтобы махорка не просыпалась и чиркнул спичкой. Прикурил и передал мне.
- Это козья ножка, - пояснил мне Сарафан. Процесс свёртывания козьей ножки показался мне не сложным, так что я тут же пошёл в магазин и купил пачку махорки. Дым от махорки был куда приятнее, чем дым тех сигарет и папирос, которые ещё оставались в ассортименте местного магазинчика. Все приличные сигареты наша братия давно уже раскупила, и на витрине лежали только батумские и сухумские табачные изделия, от дыма которых я задыхался. Ну, ещё были сигареты «Новость», которые больше всего годились для травли тараканов на кухне.
Студенты народ ушлый, так что вскоре уже почти все дымили самокрутками и козьими ножками. Дым в нашем совхозном общежитии клубился сизыми кольцами, окутывая всё каким-то романтическим туманом.
Теперь все дымили махрой, и только единицы курили «Памир», «Приму», «Шипку», «Солнце» или болгарские сигареты с фильтром, оставшиеся от старых запасов.
Боб – покерные уши
Погода держалась обычно сухая, и мелкий дождик ничего не менял в распорядке дня. Но иногда всё небо затягивало тучами и начинал накрапывать мелкий дождик, который постепенно превращался в проливной ливень. В такую погоду работа в поле отменялась. А так как никакой другой работы у нас не было, то для всех, кроме поваров и дежурных, наступала полоса безделья. Пойти было некуда, так что мы маялись в четырёх стенах, не зная чем заняться. Наши музыканты конечно скрашивали зелёную тоску своей зажигательной музыкой, но им надоедало играть и они откладывали свои гитары в сторону и уходили слоняться по коридорам. Приходили Наташка с Людкой Трёхцветной и жаловались на скуку. В это время Ланкин, Бендер, Игорь и Маркевич затевали игру в покер. Меня тоже звали играть, но мне все эти покеры были неинтересны. Появлялся Боб и игра приобретала больший интерес. Боб был заядлым игроком в покер. Генка Маркевич даже хвалил Боба:
- Боб – прирождённый игрок в покер! Обратите внимание: у него абсолютно покерные уши!
Уши, это к тому, что проигравшему били картами по ушам.
Боб – это был местный абориген, мальчишка лет двенадцати небольшого роста, белобрысый, любознательный, с улыбкой до ушей и с растопыренными «покерными» ушами.
- Как вам не стыдно! Разве можно бить по ушам такого маленького мальчика?! Вы же такие здоровые, а Боб совсем ребёнок, – возмущалась Наташа.
- Да мы ту при чём? – пожимал плечами Маркевич, - мы же не виноваты, что Боб проиграл... Ну, ладно, давай будем играть не на уши, а на сигареты...
Игра разгорелась с новой силой. Тут Бобу «попёрло»! Он выиграл целую жменю сигарет и принялся распихивать их по карманам.
- Но это же безобразие! – опять возмущалась Наташа. К её возмущению присоединилась и Людка Трёхцветная:
- Разве можно ребёнку давать сигареты? Он же такой маленький... Если он в таком возрасте будет курить, то и не вырастет никогда...
- Вырасту, - пообещал Боб, - а сигареты не мне, а папке. Он курит...
Боб конечно врал. Я видел, как он втихоря курит, пряча сигарету в длинном рукаве куртки.
- Давай во что-нибудь в другое поиграем? – предложила Наташа.
- Во что? Может быть в испорченный телефон? – сказал входя в «кубрик» Потоцкий.
Стали играть в испорченный телефон, потом в садовника... Но всё быстро надоело...
Почта (игра)
Боб куда-то ушёл, но вскоре появился с клочком бумаги в руках.
- Кто тут Ланкин? – спросил Боб деловито.
Володя удивлённо приподнялся на нарах: - Я Ланкин. А что такое?
- Тебе письмо! – ответил Боб и протянул Ланкину клочок бумаги. Так началась новая игра в почту, захватившая всё население нашего студенческого общежития. Боб служил почтальоном, бегая из одной спальни в другую и таская записочки анонимного характера. Посылавший «письмо» указывал только фамилию или имя, а то и прозвище адресата, оставаясь обычно инкогнито. Скорей всего девчонки придумали эту игру. В их «письмах» были отрывки из стихотворной лирики и различные намёки...
Мне тоже пришло «письмо» в котором говорилось: «Не греми костями, когда идёшь вечером по коридору»...
- Ну, ни фига себе! – возмутился я, - пишут чёрт знает что... В ответе я написал: «Я люблю тебя, Жирная Косточка!»
Мой ответ оскорбил незнакомку по переписке и она в гневе пришла разбираться с невежей, посмевшим обозвать её «Жирной Косточкой».
Почтальон Боб привёл разъярённую писательницу писем в нашу келью. Ею оказалась Ирка Белых, девушка, которая в гневе была способна коня на скаку остановить, войти в горящую избу и любому намять бока. В решимости разобраться с «нахалом» она с гневом стала озирать всех нас.
- И кто это написал?! – грозно спросила она, - кто обозвал меня Жирной Косточкой?
Я встал с нар и кромно ответил: - Это я. Но я написал это в ответ на призыв «не греметь костями, когда я иду по коридору»...
- Но я же это не тебе писала, - пришла в замешательство Ирка, - это письмо предназначалось другому.... Видать Боб что-то перепутал... Ты уж извини, Костя, я так на тебя набросилась... Это всё недоразумение...
- Да что там, - ответил я, - ты меня извини, если что не так...
- Всё ясно, - сказала Людка Трёхцветная, - это всё рука Боба... Где этот негодный мальчишка?!
Однако Боб почуял, что «дело пахнет керосином» и моментально «слинял» из нашей кочегарки.
В свете того, что все эти послания были явным недоразумением, случившимся по вине Боба, вся эта переписка показалась нам смешной. Моя худоба вполне позволяла мне «греметь костями» в коридоре, а Ирка имела довольно пышные формы. Удивительным образом всё совпало, за исключением того, что изначально письмо предназначалось кому-то другому. Вместо того, чтобы продолжать скандалить, мы просто от души посмеялись над этой «почтовой историей»...
Визит профессора Фремда
Вернувшись после очередного дня полевых работ к своей обители, мы обнаружили, что во дворе возле школы стоит какой-то газик с крытым брезентом верхом. Возле машины возился молодой шофёр. Как все шофера он открыл капот и копался в моторе. Вскоре мы узнали, что к нам с проверкой прибыл сам профессор Фремд, а шофёром был его сын Андрей.
- Знаем мы эти проверки, - проворчала насмешливо второкурсница, - это у профессора хобби такое – посмотреть на молоденьких первокурсниц. Это такой дядечка, который ни одной смазливой мордашки не пропустит...
Андрей, сын профессора, вечером сидел среди нашей компашки в кочегарке. Он оказывается тоже будет учиться с нами в институте. Не знаю как понравились профессору наши девчонки, но Андрюха сразу же положил глаз на Людку Трёхцветную...
Граница
Однажды мы вдвоём с Вовкой Виноградовым полезли на одинокую сопку, торчавшую посреди плоской равнины. По дороге к сопке мы набрели на старое, заброшенное кладбище. Кресты на могилках почернели от времени и покосились. Видно было, что никто сюда не ходит, потому что всё заросло травой и кустарником.
- А может быть это ещё со времён второй мировой войны? – предположил я, - может быть тут самураи похоронены?
- Не, не может быть, - покачал головой Вовка, - самураи крестов не ставят, они буддисты...
Миновали мы кладбище, продрались сквозь кустарник и полезли на сопку. Подъём был крутой, но сопка не очень высокая. Я всё же, выбравшись наверх, мы почувствовали себя, как на вершине Мира: во все стороны, куда ни посмотри, всюду простиралась равнина, аж до самого горизонта!
На нашей стороне всякие постройки, село Рассказово, а за линией границы – только безбрежные поля и всего лишь два китайца там возятся... А я думал, что в Китае столько народу, что там китайцы повсюду ходят толпами... А тут только двое и те очень далеко...
***
Как-то раз я возвращался с поля пешком, чтобы сообщить, что сломалась машина. Со мной шёл студент, которого я почти не знал. И пошли мы не по дороге, потому что там было грязи по уши, а по тропинке, которая бежала на дне балки, то есть неглубокого оврага. В одном месте мы увидели, что среди зарослей кустов находится вход в подземный бункер. С дороги его не заметишь, тут бетонный козырёк, а под ним большие деревянные ворота. На воротах висел небольшой замочек, которые мой спутник легко открыл с помощью гвоздя, обнаруженного тут же на земле. Мы открыли одну из створок ворот и увидели, что в этом бункере стоит зелёная машина с непонятным оборудованием на кузове. Что-то вроде большого бака, но не водовозка... Рассматривать мы не стали, а захлопнули дверь и повесили обратно замочек... Наверно это спецмашина стоит на случай военных действий. Дотронешься до чего-нибудь и начнётся тревога... Нет, лучше уйти отсюда подальше...А то ведь пограничники с собаками сразу найдут, кто тут лазил... Посчитают ещё за шпионов или диверсантов...
Старое кладбище
На выходные многие разъезжались. Кто-то ехал во Владивосток или в Уссурийск, кто-то домой, а кто-то ехал в Новокачалинск, который после села Рассказово казался центром цивилизации, центром Вселенной.
Те, кто оставался, обычно валялись целый день на нарах, читая книжки, а вечером собирались в одной из спален, зажигали свечку и в полумраке рассказывали друг другу страшные истории про вампиров и вурдулаков, про всякую нечисть. Бутылочка вина добавляла этим рассказам ещё больше очарования.
Было уже поздно, когда я вспомнил, что за селом есть старое, заброшенное кладбище.
- А кто не побоится пойти на старое кладбище ночью?
Несколько человек, полные бесстрашия, решительно встали и мы пошли. Дорогу я помнил смутно, к тому же ночь была тёмной. Облака то и дело закрывали собой бледный лик Луны, и тогда идти приходилось почти что наощупь. У кого-то был с собой фонарик, но у меня фонаря не было, поэтому я шёл сквозь кустарник, словно танк. И вдруг из-под моих ног – фр-р-р-р-р! Будто что-то взорвалось! Застучало, захлопало! Раздался нечеловеческий крик!... Моя душа от страху ушла в пятки! Волосы встали дыбом и зашевелились на макушке...
- Что это такое?! Что случилось? Что это? – слышались голоса, полные ужаса. В этот миг из-за чёрного облака выглянул край Луны, и я понял, что у меня из-под ног только что вырвалась стая каких-то птиц. Они себе дремали, а я их нечаянно вспугнул. В свете Луны стали видны и покосившиеся кресты заброшенного кладбища. Что там кладбище? Что там может быть страшного? Что это кладбище в сравнении с тем ужасом, который нагнал на меня хлопающий крыльями выводок диких птиц? Не знаю, как птицы, но я сильно перепугался...
Шара
Пару раз по выходным мы выезжали в Новокачалинск, в баню. Заядлые парильщики заранее заготавливали дубовые и берёзовые веники и по очереди заходили в парную. Среди таких любителей были Абрам и Мишка Селезнёв. Абрам, то есть Абрамов, был похож на цыгана. Он был живым, как ртуть, и трещал без умолку. Мишка был спокойным, но ехидным. Я тоже считал себя любителем попариться и лез в парную без очереди...
Но в то воскресенье я в баню не поехал, потому что мы пошли на «шару». Шарой называлась левая работёнка на частника. Один из наших водителей попросил нас помочь выкопать ему картошку на приусадебном участке. Так что на этот раз мы не швыряли ящики, а ползали по огороду и выкапывали картошку из земли рядок за рядком. Вывозились в грязи, устали, но огород выкопали. Ещё бы, такие лбы – два Генки, Володя и я... После работы умылись, и хозяин пригласил нас в дом.
- Хозяйка моя сейчас на стол накроет, а вы пока садитесь на диван, можете пока газеты свежие почитать, книжки вон на этажерке. А кто хочет, то давай в шашки или в шахматы сыграем...
Генка Маркевич вызвался играть в шахматы, наверно надеясь в два счёта обыграть деревенского дядьку. Но ни тут-то было... Хозяин оказался любителем шахмат и даже мастером спорта по стоклеточным шашкам. Вот тебе и деревня! Я даже не слыхал раньше про эти стоклеточные. Так что Генке пришлось нелегко в этой партии.
- Вот тебе и колхозники, - многозначительно сказал Зенкевич Ланкину, - стоклеточные шашки! Кстати, я на днях видел, как наш "колхозник" Мишка Карпенко дрова колол. У него такая атлетическая фигура, что хоть в музей ставь вместо Давида или Геракла.
- С чего это Мишка - колхозник? - удивился я, - он с Чернышевки, а это крупная железнодорожная станция. И сестра моя там родилась...
- А, Костя, для тебя каждая деревня - это город, - отмахнулся Ланкин. Мы с ним наверняка бы углубились в долгую перепалку, но тут хозяйка пригласила нас за стол, и мы словно попали на «праздник живота». Как бы хорошо нас не кормили в столовой, но разнообразные блюда, приготовленные по-домашнему, зелёный лучок, укропчик, огурчики, помидорчики и обилие водки – это было для нас как пища Богов.
Конечно же мы там напились вдрызг...
Ёрш
«Сухой закон» в лагере студентов конечно действовал, но он словно не касался бригады грузчиков и обходил стороной нашу кочегарку. В случае «шухера» дверь тут же закрывалась на мощный крючок. «Вещдоки» в виде бутылок и закуски моментально сметались в чью-то обширную сумку, а мы все, находившиеся «под мухой», выскакивали через запасной выход и шли «догуливать» в ближайший лесок. Но всё равно пьянка была под запретом, так что в любом случае нарушать было опасно.
Однажды наш старшой, Молев, уехал по делам во Владивосток, и по этой причине мы закатили грандиозную попойку. Пьянствовали до поздней ночи, пока не выпили всё до капли. Ребята поорали песни под гитару, поматерились от души и стали укладываться спать. Но я чувствовал какое-то «недопитие», и черти понесли меня по всему нашему «общежитию» в поисках всего спиртосодержащего. Поиски мои увенчались некоторым успехом, то есть мне удалось собрать несколько полупустых пузырьков из под «Шипра» и «Тройного», несколько тюбиков зубной пасты, в которой, как говорят алкаши, тоже содержится что-то вроде алкоголя. Я старательно вытряхнул до последней капли одеколон из флаконов в большую эмалированную кружку. Туда же я выдавил содержимое тюбиков. Этот коктейль я тщательно размешал и уже собирался выпить, как вдруг почувствовал, что у меня нет ни малейшего желания пить эту бурду. Я решил, что лучше всего будет опохмелиться этой смесью рано утром.
- Эй, люди! – говорил я спящим товарищам, - я тут на печку ставлю ёрш. Только попробуйте его выпить!
Таким образом, полагая, что с утра у меня будет замечательное средство для опохмелки, я лёг на нары, и тотчас же уснул.
Утром я с трудом разлепил глаза, но тут же вспомнил, что на печке с ночи у меня настаивается классный ёрш. Я протянул руку, чтобы достать кружку. Нащупал её и поднёс ко рту... Но кружка была пуста!
- Эй, люди! – возмущённо воскликнул я, - кто мой коктейль выпил? Я же предупреждал, что это моё!
- Да кому нужен твой коктейль, Костя, - поморщился Игорёк, - с утра даже думать про это пойло противно!
Ни Маркевич, ни Зенкевич, ни Ланкин не сознавались в употреблении моего ерша...
Но оказалось, что действительно никто из жильцов нашей кочегарки даже не прикасался с этой «термоядерной» смеси. Это выяснилось позже, когда мы отправились на работу. Обычно вся наша братия разделялась на две части. Три-четыре человека садились на одну машину, а остальные- на другую. В этот день не вышел на работу грузчик из второй бригады - Валера Потоцкий.
Ребята рассказывали, что Валера утром почувствовал себя очень плохо. Вызвали скорую, и врач сказал что у Потоцкого что-то с печенью. Возникло подозрение на то, что это желтуха, так что Валеру тут же отправили в больницу и больше в Рассказово он не появлялся.
У меня такое подозрение, что это именно Валера выпил ерша, сочинённого мною. Он-то не слышал моего предупреждения, потому что ночевал в другой спальне. Так что вполне возможно спозаранку в поисках чего-нибудь для неутолённой души он забрёл в нашу кочегарку и выпил этого яду... Наверняка от такой гадости с печенью могло произойти всё что угодно... Может быть это и спровоцировало заболевание желтухой...
- Вот подфартило Потоцкому! – завидовали ничего не ведавшие студенты, - в город уехал! Чем бы тоже таким заболеть?
Охота на дикого кабана
- Народ, там дикий кабан по селу бродит! – раздался вопль из коридора. Рабочий день уже кончился, и почти все уже приехали с поля.
- Что за кабан? Где он? Давай его поймаем! – кричали сокурсники, и все устремились наружу. Я тоже выскочил вслед за ребятами. Некоторые уже успели вооружиться ножами и топорами, захваченными на кухне.
- Поймаем, зарежем и такой жор устроим! – потирал руки кто-то из «охотников».
- Так где этот кабан? – спрашивали мы, оглядывася по сторонам.
- Тут где-то был... искать надо...
Мы рассеялись по селу в поисках этого дикого пришельца.
- Вот он! – закричал один из «охотников», - прячется гад за кустами вон в том огороде. Ату его!
Мы все кинулись на этот призыв и стали окружать со всех сторон дикого зверя. Вооружённые ножами и топорами, палками и камнями, мы надвигались плотной стеной. Так что бедняге не оставалось никаких шансов прорваться. Дикое животное стояло и смотрело на нас с ужасом. Кабан был чёрным, а по загривку его топорщилась короткая щетина, в пять-восемь сантиметров, стоявшая дыбом.
- Сейчас мы его по башке тюкнем и потащим к поварам. Сдерём шкуру, вытащим внутренности и будем его жарить над костром на медленном огне, - говорил один из «охотников», а все остальные плотоядно облизывались.
Но тут сбоку раздался детский крик:
- Мама! А студенты нашего кабанчика убить хотят!
Мы все обернулись на мальчишку, который сидел на заборе и поглядывал на нас с испугом. От ближайшего дома по огороду уже бежала худая женщина с граблями в руках и кричала:
- Что же вы делаете, супостаты?!
- Охотимся, тётка! – азартно отвечал Серёга, размахивая топором.
- Чево это вы на нашего кабанчика охотитесь? – язвительно спросила женщина, бросив грабли и уперев руки в бока, - Кто вам позволил нашего кабанчика забивать?!
- Вы намекаете, что это ваш кабанчик? – опустил топор Серёга, - а у нас такое впечатление, что он дикий...
- Да какой он ваш? – недоверчиво говорил Шура Рубан, - вон же грива у него. Таких у домашних кабанов не бывает!
- А вот у нашего грива! – огрызался мальчишка с забора, - и все кабаны у нас с гривами!
- Ну, извините, - развёл руками Толик, - откуда нам было знать, что это ваш кабан. По виду он совсем дикий...
- Сами вы дикие, вашу мать, - ругнулась женщина, - совсем тут одичали... Понаехали тут, студенты!
- Вась, Вась, Вась! – позвал кабанчика мальчишка, слезший с забора. Кабанчик тут же подбежал к нему и стал крутить своим коротким хвостиком, похрюкивая:
- Хрю, хрю!
- Да, ребята, похоже, что мы маху дали с этим «диким» кабаном, - заключил Толик и мы уныло поплелись в сторону нашего пристанища. Вот так наша мечта о свежине из дикого кабаньего мяса «накрылась медным тазом»...
Концерт для пограничников
То, что вблизи государственной границы СССР копают картошку студенты из Владивостока, конечно же не ускользнуло от внимания пограничников. Однажды к нам с визитом пожаловал начальник погранзаставы. Вообще-то он общался не с нами, а с Виктором Прокопьевичем, но дело касалось именно нас. Пограничники попросили, чтобы мы выступили у них на заставе с концертом. Наверно они не совсем понимали, что студенты бывают разные. Есть конечно институты, где готовят артистов, певцов, танцоров... Но мы-то к этому никакого отношения не имеем. Ну, какие из геологов артисты? Но наши девчонки отнеслись к просьбе пограничников с чуткостью и вниманием. По вечерам они готовили какие-то номера, репетировали, готовились к концерту.
В тот вечер, когда надо было уже ехать на заставу и давать концерт, меня в коридоре неожиданно встретили Наташка с Зойкой.
- Костя! Выручай! Мы должны были выступать, но не можем... Вот если бы ты вместе с нами вышел...
- Не понял..., чего боитесь?
- Выступать перед людьми боимся, - созналась Зойка, - вот если ты с нами выйдешь на сцену, то мы споём...
- Ну, вы даёте... Чего там бояться?... Ну, ладно, так и быть попробую вас поддержать... Что вы там петь собираетесь?
- Про Данко. Ты наверно слышал эту песню...
В общем уговорили меня девчонки и я тоже поехал на заставу.
В Красном Уголке ровными рядами сидели солдаты и офицеры и с вниманием встречали всех наших исполнителей. Наши сахалинцы конечно же исполнили несколько песен. Сначала Вовка Виноградов пел про Александрину. Он так здорово выводил эту песню, что заслушаешься:
Мне не забыть той песні, той давняе вясны,
На Мурамскай дарожце стаялі тры сасны...
Тапер магу прызнацца, тады пачав кахать,
Табе з ніякой кветкай не мог я паравнать.
Александрына! Тапер прыйшла зіма...
Александрына! Шукаю я - няма!
Александрына! И з песняй ты цвіла...
Александрына! Якою ты была!
Потом Нина Баранова пела грустную песню о каком-то мальчишке:
А при встречах случайных молчишь ты,
И отводишь растерянно взгляд.
"До свидания" мой первый мальчишка
Ты ни в чем, ты во всем виноват.
А любовь у нас была не длиной,
Может просто не дождались мы любви.
Позови меня на свадьбу, мой любимый,
Посмотреть твою невесту, позови.
Я приду, как обычная гостья,
А я просто буду молчать.
Только вот от того, что мне горько,
Громче всех буду "Горько" кричать.
Нина так душевно пела, что я расчувствовался и вышел покурить во двор. Там я увидел, как солдат-пограничников прямо с концерта тихо вызывал строгий сержант. Эти коротко остриженные ребята тут же бесшумно поднимались и быстро бежали в казарму. Вскоре они уже выходили оттуда в полном снаряжении: одетые в камуфляж, опоясанные ремнями, с автоматами, в зелёных касках, с рюкзаками за плечами. Без громких команд, без лишних слов они шли в наряд, охранять государственную границу. И это была не игра, не весёлая прогулка... Ведь совсем недавно на советско-китайской границе такое творилось! В военном конфликте на острове Даманском тогда погибли такие же вот ребята-пограничники...
Я вернулся за кулисы. Кто-то читал стихи, а потом дошла очередь и до девчонок. Я-то думал, что они уже не так мандражируют после выступления других и обойдутся без меня, но Наташка с Зойкой вцепились в меня и вытащили с собой на сцену. Девчонки запели, а я стал им подпевать. Начало песни мне было известно, а вот дальше я слов не знал. Так что стоял там, балбес-балбесом, и в основном только рот раскрывал:
Такие ребята, как ты или я,
Такие девчата, как наши
Строить шли города,
Где ни троп, ни следа...
И с гранатой
В одиночку шли на танки!
Столько раз ветер злой,
Сколько раз трубят бой,
Но в груди их билось жарко сердце Данко!
Сменили мы прежних, ребят и девчат,
чтоб смело продолжить их дело.
Даль ясна – целина, тот же стяг, тот же шаг...
Одного мы ними сплава и чеканки
Без мечты никуда, нам беда не беда,
Лишь бы билось и светилось сердце Данко!
Фразу про сердце Данко я пел громко, а всё остальное вполголоса, чтобы не влезть туда, куда не надо... Так что мы отпелись, а в конце опять вышли сахалинцы с гитарами. Они спели про берёзовый сок:
Лишь только подснежник распустится в срок,
Лишь только приблизятся первые грозы,
На белых стволах появляется сок,
То плачут березы,то плачут березы.
Как часто пьянея средь ясного дня,
Я брел наугад по весенним протокам,
И Родина щедро поила меня
Березовым соком, березовым соком.
Заветную память храня обо всем
Мы помним холмы и проселки родные,
Мы трудную службу сегодня несем
Вдали от России, вдали от России.
Где эти туманы родной стороны,
И ветви берез что над заводью гнутся,
Туда мы с тобой непременно должны
Однажды вернуться, однажды вернуться.
Открой нам Отчизна просторы свои,
Заветные чащи открой ненароком,
И так же как прежде меня напои
Березовым соком, березовым соком.
Я смотрел кино «Мировой парень», недавно вышедший на экраны. Эта песня была из того фильма и очень подходила тут. И трудная служба у ребят-пограничников, и загнали их сюда, на китайскую границу, будто к чёрту на кулички...
Вечерние гуляния
Близилось к концу наше пребывание в совхозе. Петя Лонгвинчев решил напоследок нас удивить своими кулинарными талантами и сочинил сказочный ужин. Кроме борща по-домашнему он приготовил тушёную картошку с мясом. При том порции никто не ограничивал, так что я наелся до отвала. В кочергарке конечно же мы устроили пирушку. Сахалинцы на гитарах играют, вино плещется в кружках и в стаканах...
А тут ещё кто-то в коридоре зазывает:
- Эй, люди, выходите! Айда на прогулку! Последний раз по деревне прогуляемся!
Кто-то в тон этому призыву дурашливо пропел:
По деревне мы пойдем,
Шухеру наделаем.
Кому морду разобьем,
Кому ребенка сделаем.
- Пойдём? – спросил я своих приятелей, но они не проявили к прогулке никакого энтузиазма.
- Не хотите, как хотите, - сказал я и вышел из здания школы.
Возле крыльца уже толпились ребята и девушки. Теперь уже не столь застенчивые, как раньше. И гулять по селу шли не гурьбой, а парами. Пары из девушек и парней отделялись одна за другой... Кого же мне пригласить на прогулку? Учитывая то, что некоторые уже «отчалили», надо было выбирать из того, что осталось. Может быть пригласить Наташку? Какую Наташку? Наташек у нас было много... Была Наташа Большая, Наташа – Зойкина Подруга, Наташа – подруга Бендера, а ещё Наташа Владимирова, Наташа Скорик... И вот эта тоже Наташа...
Выше среднего роста, хорошо сложенная, шрамик на щеке небольшой в виде крестика, внимательные глаза... Как же я её раньше не замечал? Подошёл к ней и пригласил на прогулку. Наташа улыбнулась и взяла меня под руку...
Мы шли по селу по дороге, а над нами висела Луна. В лунном свете видны были силуэты парочек, шедших впереди нас и за нами. Где-то лаяли собаки, мычали коровы...
Всё было хорошо, пока я не почувствовал, что меня начало раздувать от съеденной тушоной картошки.
О том, что я смогу вытерпеть до конца прогулки не было и речи.
- Знаешь что Наташа, - сказал я, потея и краснея от стыда, - давай-ка я залезу вот в этот сад. Мне кажется там яблоки уже поспели.
- Давай, - кивнула Наташа, - только не попадись хозяину...
Я тут же поспешил под прикрытие кустов деревьев, росших вдоль улицы и перелез через забор. Там я присел среди бурьяна и облегчил свой вздувшийся живот. И в этот самый момент кто-то заорал совсем близко:
- Эй, мать твою! А ну марш из моего сада! Стрелять буду!
Мимо меня промчались человека два и тут же перелетели через забор. Я быстро натянул штаны и тоже полез через забор. Рядом со мной возник ещё один человек.
- Костя, и ты тоже тут? – прошептал он с удивлением. Это был Серёга, поддерживающий рукой «раздувшийся живот». Этот «живот» был от яблок за пазухой. Серёга крадучись побежал вдоль забора в направлении к школе. А я вышел на дорогу и стал догонять Наташу. Однако теперь она была не одна, с ней были ещё два наших студента.
- Ну, где ты пропадал? – спросила она меня, - тебя там не словили?
- Да, чуть было не было, - отвечал я, опять краснея, - в том саду, оказывается, кроме меня было полно наших. Вот они чуть было не попались ...
- И как там яблоки? – спросил один из спутников Наташи.
- Так я не успел из-за шухера, - развёл я руками...
Прощай, совхоз «Просторы»!
Пришло время отъезда. Начальство оценило результаты нашего труда и вынесло благодарность за проделанную работу. Картошки мы убрали сверх нормы и даже кое-что заработали. Наши трудодни были преведены в денежный эквивалент, затем из этой суммы вычли затраты на наше питание, и в конце концов каждому на руки выдали столько денег, что хватило на билет до дома, и даже на грандиозную пьянку. Только оставаться в Рассказово ради банкета никто не хотел, все рвались в города, домой. Да и машины нас уже ждали. Таким образом прощальный банкет не состоялся. Мы быстро собрали свои вещи, сели в машины и поехали в Новокачалинск. Там мы купили билеты на поезд и успели ещё забежать в магазин, где затарились вином, пивом, водкой и всякой закуской. Так что банкет проходил уже под стук вагонных колёс. Только в поезде, глянув в зеркало мы поняли, как мы одичали. Обросшие, лохматые, небритые, загоревшие, мы горланили дикими голосами песни про Фантом, про часового, наводя ужас на обыкновенных пассажиров новокачалинского поезда. На станции Манзовка я сошёл с поезда, чтобы пересесть на хасанский поезд. Со мной вышло ещё несколько ребят и девушек. Мы ещё выпили на посошок, а потом я запрыгнул в свой поезд...
Никаких телеграмм о своё приезде я не давал, поэтому дома меня не ждали. Более того, на дверях висел большой замок. А мне с дороги очень хотелось спать... Но не спать же на холоде тут на лавочке. Я выдавил стекло в летней кухне, открыл шпингалет и влез в окошко. На старой кровати лежал ворох одеял и прочих тряпок, в которые я завернулся и тут же уснул.
Вечером я рассказывал родителям о ударной работе студентов по сбору картошки в советском совхозе «Просторы». Пару дней я ещё отдохнул и стал собираться опять во Владивосток, теперь уже на учёбу.
- Ну, а жить где там будешь? – спрашивала мама, - опять к Ворожбитам?
- Не, общежитие должны дать! – с оптимизмом отвечал я, пакуя в чемодан вещи. Теперь я ехал во Владивосток самостоятельно. Родители только проводили меня до вокзала, а дальше я уже сам...
Место в общежитии
Надежда получить место в общежитии рухнула сразу, как только я появился на факультете. Там уже сидели на рюкзаках мои сокурсники, среди которых был и Гена Маркевич.
- Привет, Костя, ты куда так спешишь? – спросил он.
- Да я насчёт общаги узнать, - весело ответил я.
- А что тут узнавать? Ты вот нас спроси... Мы тоже насчёт общаги пришли... Так мест нету!
Я не поверил ему и сходил в деканат, но там секретарша мне объяснила, что мест в общежитии на всех не хватает, что надо было ещё летом места занимать... Секретарша посоветовала искать квартиру в городе.
- Куда же теперь? – почесал я затылок, присоединяясь к таким же как я, студентам, оставшимся без места в общежитии.
Мы пошли искать квартиру, но везде, где мы только не спрашивали, нам говорили:
- Вы чё, проснулись тока? Раньше надо было хату искать, в сентябре! А сейчас во всём Владике вы даже угла не найдёте, всё занято ещё до вас.
Ребята поехали искать жильё в пригород, а я потопал на Военное шоссе, к Воржбитам. Дядька Иван как обычно отсутствовал, наверно опять был в дальнем рейсе. Тётка выслушала меня и определила меня пока что спать на веранде, где обитал я раньше. Тут было холодновато, но всё же хоть какое-то место...
Началась учёба и я рано утром спешил на трамвай, завтракал в кафетерии слойкой, которую запивал стаканом какао или кофе и мчался на лекцию.
Но через пару дней тётка сказала мне, что её родная племянница тоже поступила в институт, и что бедняжке не хватило места в общежитии. По этой причине мне придётся перебираться в другое место, так как она молодая девушка, а я тут получается лишний, потому что парень... Вот если бы я был девкой, тогда конечно, но парень сейчас тут ни к чему...
- Но ты не беспокойся, - улыбнулась тётка, - я тут поговорила с соседями и узнала. Неподалёку баба Дуня сдаёт койку. Я уже с ней говорила и она не против тебя взять. Так что я тебя отведу, можешь сразу взять вещички свои...
Баба Дуня
Мы прошли с тёткой между домов и поднялись на пригорок. Вскоре мы уже стояли во дворе, где нас встречала хозяйка, седая старуха в линялых синих шароварах и в тельняшке. На голове её был повязан платок, а в уголке рта торчала папироса.
- Уже привела? – кивнула старуха, - ну и ладно... Пойдём, соколик, я тебе хату покажу...
Мы прошли в тёмную, закопчённую избу, посреди которой стояла давно небеленная печь. Мощные деревянные брусья держали на себе тяжесть потолка, электропровода были протянуты как попало. Посреди избы свисала тусклая электролампочка. Бабка указала в левый угол: - Там сплю я, в углу справа – Иван, а ты будешь вот тут, за печкой. Диван хороший, почти новый. 15 рублей в месяц будешь платить. Это недорого, так все платят...
Тётка ушла, а я бросил свои вещи под диван, лёг и тут же уснул.
В погоне за знаниями
Может быть и есть такие институты, где студент занят только учёбой и ничем другим, но в нашем ДВПИ было совсем иначе. Также как и в любом другом высшем учебном заведении, тут были «пары», то есть сдвоенные уроки. Вот только по рассписанию занятий выходило, что одна пара на геофаке, вторая – в главном корпусе, третья – в спорткорпусе... Все корпуса были разбросаны по всему городу и добираться до каждого из них надо было в переполненном трамвае по полчаса. То у нас занятия по аналитической химии в механическом корпусе, то общая геология на геофаке, то начерталка в главном. На остановке «Спортивной» была физкультура, где после пробежки по стадиону КТОФ мы прыгали в трамвай и ехали на кафедру иностранных языков на остановку «Лазо». .. И так каждый день, успевая в промежутках между парами забежать в кафетерий и что-нибудь съесть. Словно цыганский табор кочевали мы с кафедры на кафедру, из корпуса в корпус.
Лектору было всё равно откуда ты только что примчался, ему было до лампочки, что студенты взмыленные и запыхавшиеся опаздывают на лекции. Невозмутимо и спокойно лектор читал свою лекцию и не обращал внимание даже на то, что студенты спят или играют в преферанс. Это в школе учитель тут же пришёл бы в ужас от беспардонного битья баклуш нерадивыми школьниками, а тут лектор делал своё дело и всё.
В школе бывало учительница большой линейкой по спине, а то и по лбу огреет, чтобы пробудить в ученике желание к учёбе... А тут хоть на ушах ходи... В институте никто тебя линейкой бить не будет, в угол не поставит...
Однако опытные студенты знали, что внешнее безразличие лектора – это всего лишь хитрый ход. На самом деле зоркий взгляд преподавателя фиксировал всех самых наглых, бессовестных и нерадивых студентов. Все эти нарушители неминуемо попадали в «чёрный список». Не было никакого сомнения, что всем лодырям и разгильдяям непременно аукнется в сессию все их опоздания, пропуски занятий, неуважение к лектору...
Но пока что до сессии было ещё далеко и каждый решал для себя сам – идти или не идти на лекцию, на практические занятия... Ведь кроме этого нудного времяпрепровождения были ещё и кинотеатры, кафе и прочие удовольствия жизни.
Атмосфера геофака
На переменках мы курили, сгрудившись на лестнице перед геофаком, а мимо нас с шумом пролетали пригородные электрички. Здание факультета было древним, его построили ещё до революции. Аудитории выглядели мрачновато, в коридорах было темновато, но почему-то тут было очень уютно. На стенах висели студенческие фотографии и стенгазеты. Надписи под фотографиями были меткими и сочными. На фотографиях студенты пробирались сквозь непроходимые болота и тайгу, плыли на лодках и плотах по бушующим горным рекам, лезли на вершины гор.
В стенгазетах талатливые карикатуристы изображали студенческие будни, ужасы экзаменов, доминошников и преферансистов... Всё это выглядело почище известного журнала "Крокодил"!
***
В вестибюле факультета моё внимание привлёк один паренёк. Симпатичный, элегантный в строгом тёмном костюме, не слишком длинные светлые волосы... Он стоял себе беспечно, а к нему всё время девчонки подходили и шептали что-то на ушко.
- Странный какой-то паренёк, - поделился я с Ланкиным.
Ланкин пригляделся пристально на этого субъекта и пожал плечами:
- Да, Костя, что-то не так с этим чуваком... А может быть это чувиха?
В это время мимо проходила Люда Ляпина.
- Люда, что это за парень? – спросил я её, - он с вашего курса?
- Ха-ха-ха! Парень... Да это же наша Любаня! – рассмеялась Люда.
***
Иногда в вестибюле появлялся косматый и небритый парень в зелёной робе, с большим рюкзаком на спине, с болтающимся на шее ружьём. Он гремел потёртыми кирзачами и рассеянно смотрел на второкурсниц и первокурсниц. Навстречу этому дикарю бросались какие-то тётеньки:
- Серёжа! Ты где застрял?
- Да нелётная погода в Магадане..., - скрипучим голосом отвечал парень.
Секретарша шла деловито по коридору и спотыкалась взглядом об этого парня:
- Это кто же такой у нас? Серёжа? Не узнать, так повзрослел... С возвращением!
Старшекурсники нас, молодёжь, вообще не замечали. Они стояли степенно и говорили о каких-то Дайках, Курсовых, Каротажах и прочих непонятных вещах...
***
Совершенно случайно в вестибюле геофака я встретил свою двоюродную сестру Надьку.
- Надька, привет! Что ты тут делаешь? - спросил я её.
- Учусь тут, - улыбнулась Надька, - я же тебе говорила у Любы на свадьбе. А ты, Вовка, ты чего здесь?
- И я тоже учусь тут. Поступил на первый курс!
- Молодец! Давай, держись, геолог... Ну, ещё увидимся, счастливо!
Фотография 10-го Б
В первые недели лекции были в общем-то ознакомительными, в сложные материи мы ещё не углубились, поэтому учёба казалась лёгкой. Частенько многие ребята пропускали лекции, так как занимались поиском жилья и устройством на новом месте. На переменке, перед лекцией, нас всех приняли в профсоюз работников просвещения. Выдали пустые книжки, чтобы мы сами их заполняли.
- А зачем вообще профсоюз? - недоумевал я, - может быть хватит комсомола?
- Костя, между комсомолом и профсоюзом большая разница, - объяснял мне Ланкин, - особенно это проявляется по путёвкам. По комсомольской путёвке тебя отправят на работу в Тьмутаракань бесплатно, а по профсоюзной можно поехать за полцены отдыхать в Крым...
- Ах вот оно что, - подмигнул я Ланкину, - тогда я вступаю!
В 511 аудитории уже началась лекция по Истории КПСС, когда зашёл декан, Юрий Сергеевич Липкин. Он извинился за вторжение перед лектором и говорит:
- У меня только небольшое объявление. В спорткомплексе "Динамо" проходила выставка народного хозяйства Приморья. Там была наша экспозиция. Выставка уже закончилась и требуются добровольцы, четыре человека, чтобы забрать наши стенды. Делов всего на полчаса, вы ещё успеете до конца лекции.
Погода стояла прекрасная, солнце ещё грело, так что сидеть в мрачной аудитории и слушать о том, что давным давно известно ещё со школы, не было смысла. Так что я с удовольствием вызвался добровольцем.
Мы с деканом пришли на выставку, где он известил дежурных при входе, что мы прибыли специально для того, чтобы забрать стенды по геологии. Дежурные не возражали. Наших стендов было немного. Их надо было снять и утащить. Декан объяснил нам, что нужно сделать и куда отнести стенды, а сам ушёл, сославшись на срочные дела. Ну, мы конечно никуда не спешили, поэтому оставили пока свои стенды в покое и занялись разглядыванием других стендов. Фотографии разных строек, мужественные лица строителей, лётчиков, моряков. Военные корабли в океане, рыбаки вытягивающие тралы полные рыбы, вертолёт в стойбище оленеводов... Тут как в музее были выставлены банки с крабами и икрой, платья и костюмы сшитые на фабрике "Заря"... В общем, тоже ВДНХ, как в Москве, только на меньшей площади.
И вдруг я увидел фотографию нашего класса! Я прямо ошалел! Все мы сидим за партами, а среди рядов стоит Николай Васильевич... И все, как живые, смотрят прямо на меня. Одни улыбаются, другие грустные... Чёрт побери! Когда же нас сфотографировали? И я вдруг вспомнил, что на одном из последних уроков в десятом классе к нам пришёл корреспондент с фотоаппаратом. Он ещё представился... Откуда же он был? Может быть из газеты "Красное Знамя"? Он тогда щёлкнул и ушёл... Про него тут же забыли, у нас тогда такое время было, не до фотографий, экзамены на носу... А теперь, значит, наш класс попал на выставку.
- Костя, что ты застрял тут? - окликнули меня сокурсники.
- Да, тут фотография нашего класса, - отозвался я.
- Так сними её, - посоветовали товарищи, - всё равно выставка уже прошла и всё это выбросят.
Я оглянулся по сторонам, и, убедившись, что дежурные меня не видят, принялся сдирать фотографию со стенда. Фотография была приклеена хорошо, так что мне стоило немалых трудов оторвать её от плотного листа бумаги. В некоторых местах я попортил и стенд и саму фотографию, но всё таки мне удалось её снять.
Я так радовался, что фото нашего класса попало на выставку в качестве достижения народного хозяйства!
И было здорово видеть тот момент, который запечатлела фотокамера, где весь наш класс вовсе даже и не позирует, где все лица абсолютно естественные. Как это только удалось фотографу?
***
Вскоре после этого я поехал домой в Арсеньев, чтобы взять кое-какие необходимые вещи, захватить баночку варенья к чаю... Днём я прошёл по улицам, в надежде встретить кого-нибудь из наших. Был выходной день, поэтому наши ребята ошивались на улице Жуковского, возле пустыря, который вёл к кругленьким домишкам за Халазой. Там были Тарас, Дзот, Дица и Сашка Щербинин.
- Привет, Шеф! - поздоровались со мной приятели, - как дела? Неужели в самом деле в институт поступил?
- Поступил, - скромно ответил я, - но это что... Я на выставке был, а там фотография нашего класса висела.
- Заливаешь? - недоверчиво сказал Тарас.
- Стойте, я сейчас её притащу, - пообещал я, и побежал домой. С фотографией в руках я через десять минут опять подошёл к приятелям.
- Да, точно, наш класс, - подтвердил Щербинин, - только всё это ерунда!
И тут он прямо у меня на глазах порвал фотографию на мелкие клочки, смял и бросил их на землю.
- Ты чего это?! - опешил я, - я эту фотографию еле снял со стенда, все ногти посдирал, а ты её порвал?
- Да на фига она, эта фотография? Школа закончилась, все разбежались кто куда..., - поморщился Щеря, покачиваясь . Только сейчас я увидел, что он пьян.
- Ах ты Щербин-Карабин, ах ты сволочь! - бросился я на одноклассника с кулаками. Я готов был разорвать его в клочья, но Дица и Тарас меня остановили.
- Да что ты так переживаешь, плюнь ты на эту фотографию, - успокаивал меня Дица. Он повернулся к Щербинину: - А ты, Карабин, вааще придурок! Ну, на хрена ты порвал фотку?
- Не обращай на него внимания, Шеф, - вторил Дице Тарас, - Щеря с утра накерялся где-то, так что он сам не знает чего творит... Он же пьяный...
Мне было очень жалко, что такая фотография пропала. Это была такая память о нашем классе.
Вечером я лежал на вагонной полке и по стук колёс укорял себя за то, что не сберёг фотографию нашего десятого «Б».
Новые лица
В институте все наши ребята и девушки выглядели совсем иначе, чем в совхозе. Там одетые в фуфайки, в сапоги, нечёсанные, небритые... А здесь одетые в цивильную одежду, причёсаные и чисто выбритые - просто совсем другие люди! Но, кроме того, на лекциях и на занятиях появились действительно новые лица. В совхозе их не было, они тут, во Владивостоке, оставались на каких-то работах. На английском с нами сидели отслужившие в армии Саша Красильников и Лёха Гумовский, на других предметах по соседству сидели Иванова и Хохлова. Иванова мне показалась вредной, так как мы с ней чего-то сразу же поцапались, а вот Людочка Хохлова мне сразу понравилась. Мне даже было жаль, что её не было с нами в Рассказово.
С некоторыми из новых ребят тут же возникали дружеские отношения, будто они тоже прошли через совхоз "Просторы" вместе с нами... Они издалека кричали: - Костя, привет!
А я глядел на них и думал, что они меня откуда-то знают, наверно по рассказам других наших ребят... а я-то их совсем не знаю, не знаю даже как их зовут...
Но постепенно мы знакомились и становились друзьями.
Ирка Белых однажды затащила нас к своему приятелю на Колхозной. Это было совсем недалеко от факультета. Женька был худеньким парнишкой, который что-то чертил на большом листе ватмана.
Я решил, что он ещё в школе учится, но оказалось, что он наш ровесник и тоже учится в институте.
Мы тогда выпили немножко вина и полетели куда-то дальше... Темпы жизни у нас были такими, что посидеть хотя бы полчаса на одном месте мы не могли. Остановить время и посидеть, не глядя на часы, можно было только в пивбаре.
Пивбар на Постышева
В те времена открылся новый пивной бар на остановке Постышева. Туда надо было ехать на троллейбусе. Вход был наверху, но затем ступени вели в низ, то есть пивбар располагался под землёй. Помещение было довольно просторным. Внутри царил полумрак и непринуждённая атмосфера. Массивные столы и такие же скамейки вмещали много посетителей. Официантки бегали с полными графинами свежайшего пива, выполняя заказы клиентов. Мы обычно втроём занимали удобные места и заказывали сразу графина два пива. Прильнув губами к стеклянной полулитровой кружке, я с удовольствием впитывал каждый глоток этого пенящегося напитка. Сведённые за одним столиком случайные люди общались друг с другом, будто со старыми знакомыми. Только тут случайный сосед слева мог рассказать тебе между несколькими глотками пива о своих животрепещущих проблемах, а то и поделиться такими подробностями своей судьбы-злодейки, что Максим Горький всплакнул бы от сострадания. А в это время сосед справа прямо тебе в ухо сочно оценивал бы официанток, давая им характеристики такие чёткие и меткие, что сам Чехов позавидовал бы...
Дым стоял коромыслом, так как не существовало никаких ограничений курильщикам. Мы несколько раз повторяли свой заказ весёлой официантке в белом передничке и такой же «короне» на голове. Из пивбара мы выходили в таком состоянии, что всё казалось раем, а окружающие люди – братьями и сёстрами.
Рессорная 8
В избушке на курьих ножках у бабы Дуни было полно обитателей, как в сказке про теремок. В крошечной прихожке слева находилась небольшая кладовка, а которой обитала Валя, женщина лет тридцати с лишним. Ивану, обитавшему в правом углу избы, было также за тридцать. Недавно ещё он работал на железной дороге и жил в общежитии, но почему-то ушёл в длительный запой, в результате чего его выгнали и с работы и из общежития. Каждый день он просыпался к обеду и шёл искать работу. Но поиски его приводили довольно часто лишь к тому, что он находил каких-то собутыльников, надирался с ними до помутнения мозгов и возвращался поздно ночью. Возвращение его всякий раз после такой попойки было заметным явлением, так как он непременно ломился в кладовку к жилице Вале, а та оборонялась от него изо всех сил, и вопила во весь голос: - Спасите, насилуют!
После безуспешных попыток выломать дверь в кладовке, Иван проходил в дом, натыкаясь в темноте на пустые вёдра и стеклянные банки, которые с грохотом бились, звенели и хрустели у него под ногами. Иван на минуту затихал и слышно было только, как он при свете спички пытается что-то найти на печке съестное. Выловив рукой кусок мяса из кастрюли с борщом, он чавкал в темноте... И наконец он падал на свой топчан, и через минуту оттуда уже доносился оглушительный храп. Из другого угла ему вторила своим храпом баба Дуня.
Не выспавшись после такой ночи, я с утра бежал к трамваю и торопился на лекции. На первых лекциях я обычно отсыпался и только к третьей паре чувствовал бодрость и включал свои мозги...
Печник
Баба Дуня решила взять новых жильцов, так как всякий жилец давал ей доход. Вот только места в избушке больше не было. Тогда баба Дуня пустила молодую семью в крохотный летний павильончик. Интересно было, что эта семья была из Новопокровки и они приходились мне какими-то дальними родственниками. Казалось бы эта случайность доказывала поговорку о том, как тесен этот мир... Но если подумать, то наверняка эту молодую семью сюда сплавила моя тётка, жена Ивана Ворожбита. Для молодой семьи помещение было в общем-то подходящим, вот только в предверьи холодов с маленьким ребёнком надо было думать, как обогреваться.
- Если хотите, то сами с печкой разбирайтесь, - пожала плечами баба Дуня, - хотите буржуйку ставьте, хотите из кирпича складывайте. Только на меня не надейтесь, старая я уже печами заниматься...
Молодой муж завёз на машине груду кирпича и сказал что на днях придёт кум, который что-то понимает в печках.
В воскресенье, когда муж был на дежурстве, приехал кум на мотоцикле с коляской , тоже родом из Новопокровки. Он сначала всё обмерил, разложил чертежи на столе, и стал складывать из кирпичей настоящую печку. Молодые уже обжились в павильончике и полностью обставили свою единственную комнату. Кровать была застелена красивым покрывалом, а на кровати лежала дюжина различных подушек. Детская кроватка с белым прозрачным пологом от мух, всюду занавесочки, тюли ажурные, телевизор большой цветной... В общем не домик, а картинка, что снаружи, что внутри. А как печник печку сложил, так и вовсе стало замечательно.
- Принимай работу, хозяйка! - сказал печник молодухе. Та зашла с ребёнком на руках в хату и радуется:
- Здорово! Какая печка хорошая! И тепло будет и готовить можно всё что хочешь... Только вы, дядько, затопите её. Как у неё с тягой?
Стал печник растапливать печку, а дым в трубу идти не хочет... Дымом заволокло всё помещение, так что печник выскочил оттуда с красными глазами и закашлялся...
- Что за хрень? Не пойму, - недоумевал печник, - всё сделал как надо...
- Может кирпич в трубе забыл? Или ещё что-нибудь там застряло? - предположила баба Дуня. Печник кряхтя полез на крышу и палкой пошуровал в трубе.
- Нет, ничего в дымоходе нет, - развеял печник сомнения насчёт инородного тела в трубе. Попробовал снова зажечь бумагу с щепками, но дым по-прежнему стлался по полу, а трубу идти не хотел.
- Ты вот что, парень, - обратился к печнику Иван, - плесни бензинчику и подпали. Может быть так пробьёт?
Печник сходил к своему мотоциклу, сцедил с бака около литра бензина и плеснул его в потухшую печку.
Я решил, что теперь наверняка всё загорится и пошёл в избу, чтобы подготовиться к занятиям в институте. Но не успел я сделать и пары шагов, как услышал хлопок взрыва и крики людей. И кинулся во двор, где увидел, что все стоят вокруг маленького домика, из которого валит дым. Все кричат и жестикулируют.
- Ну, что же вы так дядько?! - упрекала молодуха печника, - зачем вы всех слушаете? Какой ещё бензин?!
Дым на этот раз развеялся быстро и мы все устремились в распахнутую дверь. Свежесложенную печку от взрыва покорёжило, а множество кирпичей разлетелось по всей комнате вместе с глинянным раствором. Всё вокруг было заляпано грязью: кружевные занавески, тюли, ковёр на полу... Кирпичи и дрова лежали на кровати, на телевизоре, в детской кроватке и на столе, застеленном белой крахмальной скатертью. Кирпич лежал и в серванте, прямо среди изящного хрусталя.
Печнику ничего не оставалось, как заново засучить рукава и исправить все огрехи, причинённые взрывом.
Оказывается, после того как печка сложена, она должна постоять дня три, подсохнуть. И только тогда можно растапливать печь... Вот только никто не знал про это...
Письмо Ивану
Ивану пришло письмо. После армии Иван не вернулся в родные края, а остался во Владивостоке. Никаких писем домой не писал, так что его родственники решили, что с ним случилась какая-то беда, и что Ивана уже нет в живых. Но совсем случайно Ивана повстречал односельчанин-сибиряк. Тот вернувшись домой сообщил о своей встрече родителям Ивана и дал им его адрес. Родители обрадовались и написали Ивану письмо, в котором звали его домой: "Приезжай, Ваня, очень тебя ждём! Куда же ты пропал, наш дорогой сыночек?"
Иван расчувствовался и написал письмо в ответ, в котором он клял злую судьбу, которая занесла его в этот проклятый край земли... Он писал, что давно уже снятся ему родные сибирские просторы, отчий дом и мама с батей. И рад бы прямо сейчас поехать к ним, да так вышло, что остался без работы, а денег на дорогу нету...
Тогда родители ему прислали денег на дорогу и в письме просили не мешкать, а сразу же брать билет и ехать.
В тот момент, когда Иван сидел над родительским письмом, я пришёл из института.
- А, студент! - окликнул меня Иван, - представляешь, мои предки прислали денег на дорогу. Ждут... Как думаешь, ехать или нет?
- Конечно ехать! - посоветовал я.
- Вот и я думаю, что надо ехать, - почесал затылок Иван, - вот что, студент, сгоняй-ка в гастроном. Возьми восемь... нет десять бутылок водки и закуски какой-нибудь. Вот тебе деньги. А я тут на печке у бабы Дуни поищу ещё какой-нибудь закуски... Давай, давай! Надо же выпить на посошок...
Я быстро сбегал в гастроном и купил водки и селёдки. Себе я купил бутылку кефира и пару булочек по три копейки. До стипендии ещё не скоро, а финансы уже на исходе, приходится экономить.
Передал я авоську с водкой и селёдкой Ивану и стал возиться с книжками в своём углу. Но Иван опять меня окликнул:
- Студент, куда ты там пропал? Иди-ка сюда!
Я подошёл. Иван стоял с кастрюлей в руках.
- Представь себе, студент, я тут по кастрюлям пошарил... Ни черта у этой ведьмы старой пожрать нету... Давай хоть картошки отварим, а? Ты садись, картошку почисть, а я пока сбегаю в гастроном, да прикуплю что-нибудь на закуску.
Есть мне очень хотелось, так что я не стал возражать, а сел чистить картошку. Иван вскоре притащил из гастронома колбасы, хлеба, консервы какие-то. Придирчиво глянул на мою работу и скривился:
- Ну, студент, ты даёшь! Пять картошек за всё время! В армию бы тебя, в наряд по кухне! Там тебя научили бы... Ну, ладно. Я тебе плесну водочки полстакана, тогда может быть дело пойдёт веселей...
После приёма внутрь полстакана водки и в самом деле стало веселей. Закусили мы селёдкой, да колбасой с хлебом...
- Ну,давай по второй, за возвращение блудного сына в отчий дом! - подмигнул Иван, наливая снова по стаканам прозрачную жидкость.
После третьей или четвёртой Иван решил, что картошки хватит и поставил кастрюлю на печку. Поставить поставил, да печку разжечь забыл. Но нам уже было не до картошки. Иван мне рассказывал про свою родную деревню, про то, какие там рассветы, да какие там девки красивые...
- Стоп! Как же я поеду? - вдруг вспомнил Иван, - чемодан мой в общаге остался... Пойдём, студент, заберём мой чемодан и другие вещи... Тут недалеко, на Военном шоссе.
За чемоданом
Общежитие железнодорожников находилось действительно недалеко. От Ворожбитов метров сто-двести по шоссе... Дежурная, едва увидев Ивана вскочила и раскинула руки:
- Не пущу! Нечего тебе, Иван, тут делать! Ты тут больше не живёшь и пускать тебя не велено! Иди по-хорошему, а то милицию вызову!
- Тётя Галя! Да я же только за вещами. Вот сейчас зайду со студентом, заберу свой чемодан, пальто и тут же уйдём. Домой еду, к родителям...
- Да ты что? Родители нашлись? Вот счастье-то! - переменилась в лице дежурная, - ну, раз такое дело, то проходи... А то я думала, что опять пьянку затеишь?
- Не, тётя Галя, только вещи соберу и всё... А пьянки? ... Это нехорошо, - поморщился Иван.
- Слава Богу, наконец-то до тебя это дошло, - перекрестилась дежурная, пропуская нас с Иваном.
Мы с Иваном шли по коридору, а Иван открывал все двери подряд и со всеми здоровался.
- А Иван, что-то давненько тебя не видали! - приветствовали его со всех сторон, - какими судьбами?
- Иван, когда червонец отдашь? - спрашивала сердитая грудастая брюнетка, шедшая по коридору.
- Отдам, красавица,отдам, милая! - обещал её Иван, обнимая девушку и тиская.
- Да ну тебя, шелапут! - вырвалась из его объятий красотка, вся красная от смущения.
А Иван распахнул ближайшую дверь и потащил меня за собой:
- А тут, студент, живут мои друзья! Дружки мои закадычные!
За столом, уставленном бутылками с водкой и пивом, сидели три небритые личности.
- А, Иван нарисовался..., - хриплым голосом протянул один мужик с грязным шарфом на шее, - где пропадал?
- Да разве ж я пропадал?! - скалился Иван, - наоборот, я нашёлся! Ха-ха-ха! Родичи письмо прислали, зовут к себе... На днях собираюсь отчалить, вот за вещичками пришёл.
- О! - прохрипел дядька с шарфом, - за это надо выпить...
- Так за тем и пришёл, - сказал Иван, извлекая из карманов два пузыря с водкой. За столом сразу же оживились, поставили пару стаканов, пододвинули стулья.
- Давай, Иван, выпьем! - подмигнул ему толстяк в полосатой пижаме, - чтоб дорожка тебе была гладкой к твоим родичам!
Потом мы выпили за то, чтобы рельсы не заржавели, за шпалы, за паровоз, за колёса... Тосты следовали один за другим, железнодорожники оказались очень изобретательными по части тостов.
А потом Иван вспомнил, что мы пришли за чемоданом, за вещами. Он стал по-хозяйски рыться в рундуках в поисках своих вещей. Свою рубаху он находил в одном рундуке, брюки в другом, пальто в третьем.
- Вот оно мой пальтецо! Вот оно родное! Накинь-ка его, студент, на плечи... А чемодан где?
Взгляд его нащупал на вершине шкафа то что он давно искал.
- Студент, иди сюда, - подозвал он меня, - вон мой чемодан. Как он туда залез? ... С моим ростом его не достать... А вот ты сможешь его оттуда сдёрнуть... Давай!
Я примерился, подпрыгнул и дёрнул чемодан за ручку... Последнее что я запомнил - это летящий сверху чемодан и звон пустых бутылок, которыми он был наполнен доверху...
Пробуждение
Пробуждение на следующее утро сопровождалось неясными ощущениями. Во-первых я почему-то лежал полностью одетым, даже в пиджаке, чего со мной обычно не происходило. "Может быть я вчера читал книгу допоздна и так заснул?"- думал я. Я поднялся, умылся, почистил зубы и взглянул на часы. Надо было торопиться, чтобы не опоздать на лекцию. По дороге я заскочил в гастроном, взял пару бутылок кефира и свежий батон белого хлеба, вкусно пахнущий, с корочкой.
Первой парой у нас была химия в механическом корпусе. Я успел как раз к тому времени, когда уже звенел звонок. Так что устроился на задней скамье, достал кефир, булки и принялся завтракать. Кефир попал, как говорят, "на старые дрожжи", то есть захмелел я от него. Тут я вспомнил про вчерашнюю пьянку с Иваном...
Сколько же мы с ним выпили? Неужели 10 бутылок водки? ... Я вспомнил, как мы пришли за вещами, как я доставал чемодан со шкафа...
Но как я оказался дома, как я перенёсся из общежития железнодорожников в хижину бабы Дуни - этого я не помнил.
Я пил кефир, закусывал булкой и испытывал блаженство. Голос лектора звучал как в вате, всё вокруг казалось смешным... Я пил кефир и радовался жизни!
- Костя, да ты же пьяный! Когда ты успел? - ткнул меня в бок Ланкин.
- Смотри, Костя балдеет! - шепнул Бендер Наташке. Они сидели на скамье через проход от меня и смеялись над тем, как я балдею от кефира...
***
Иван с этого дня ушёл в глубокий запой. Стало ясно, что никуда он не поедет. Жалко было его родителей, которые напрасно ждали его приезда. Мне было не по себе, что я с ним так напился. А Ивану всё было до лампочки... Он пил и дебоширил, так что баба Дуня грозила всякий раз вызвать милицию.
"Блудный сын..., - думал я о Иване, - как же, блудный... Не блудный, а... сукин сын!"
Лабораторная по химии
Во время лабораторной работы по химии царил шум и суматоха. Шум создавал Шура Рубан, а суматоху - Шурик Гресов. Впрочем, все остальные тоже вкладывали свою лепту в какофонию. У нас было задание, которое надо было выполнить, но все занимались кто чем. Наверно только я в этот час занимался научным экспериментом. Эксперимент заключался в том, чтобы сливать по чуть-чуть из всяких бутылочек с реактивами в одну пробирку всякие жидкости. Я всё надеялся, что мне удастся изменить цвет жидкости. Жаль, что я не записывал чего и сколько я капал в пробирку. Помню только, что добрался до каких-то цианидов, когда вдруг в пробирке жидкость превратилась в серо-буро-малиновую и пошла пена. Причём процесс образования пены сопровождался выделением коричневого газа. Хорошо ещё, что пробирку я зажал на штативе, а не в руках держал... И так хорошо пошёл этот процесс, что закапало на стол бурыми пятнами, а всю лабораторию затянуло этим самым газом. Чтобы остановить процесс, я плеснул в пробирку ещё какой-то гадости и шипение в пробирке прекратилось...
- Эй, что это за дым?! - махал руками Шура Рубан
Пришлось открыть окно, чтобы проветрить помещение. Я очень сожалел, что не записывал последовательность операций своего "эксперимента". А вдруг я случайно оказался на пороге научного открытия?
Домик на Океанской
- Поехали на Океанскую, заскочим к нашим сахалинцам, - предложил Бендер. Мы взяли в гастрономе пару бутылок портвейна, что-то из закуски и сели в электричку. Сахалинцы жили совсем недалеко от станции Океанская, наверное в полусотне метров, в синем дощатом домике. Они уютно устроились, там была кровать и раскладушки, стол и печка.
- Только далековато отсюда ввам добираться, а? - спросил я.
- Отнюдь, Костя! Отсюда до электрички совсем близко, до города ехать 20-30 минут, так что это куда удобнее, чем добираться до института откуда-нибудь с Баляево или с Третьей Рабочей, - объяснил мне Витька Молев.
Когда мы пришли, то они занимались кто чем, Игорёк что-то чертил, Виноградов что-то жарил на плитке.
Они и тут поигрывали на своих гитарах. Мы конечно достали из портфеля вино, и ребята отложили в сторону свои дела. Сели за стол и стали вспоминать славное время. проведённое в совхозе.
Мимо пролетали с грохотом электрички.
- Весело тут у вас! - позавидовал я, - живёте в ногу со временем!
- Да, Костя, - подмигнул мне Игорь, - а эту песню ты слыхал?
И он стал перебирать струны, да и Вовка Виноградов с Молевым тоже взяли гитары. Игорь стал петь песню, которую я до этого не слыхал:
Колеса диктуют вагонные,
Где срочно увидеться нам.
Мои номера телефонные
Разбросаны по городам.
Заботится сердце, сердце волнуется,
Почтовый пакуется груз...
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес — Советский Союз!
Вы, точки-тире телеграфные,
Ищите на стройках меня.
Сегодня не личное главное,
А сводки рабочего дня.
Я там, где ребята толковые,
Я там, где плакаты: «Вперед!»
Где песни рабочие новые
Страна трудовая поет.
Заботится сердце, сердце волнуется,
Почтовый пакуется груз...
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес — Советский Союз!
- Вот это песня! Как здорово в ней всё, какие слова! Эх, сейчас бы на какую-нибудь стройку! - вздохнул я.
Мы хорошенько посидели у сахалинцев, а потом поехали во Владивосток...
Поездка в Уссурийск
Никак не ожидал что встречу случайно свою одноклассницу! И главное кого... Ольгу Щупляк!
Мы столкнулись с ней в городе нос к носу и я аж обалдел от неожиданности.
- Привет, ты что тут делаешь? - спросила она меня.
- Учусь в политэне, на геологическом... А ты?
- А я тоже учусь. В кооперативном техникуме.
- Это что? По торговле?
- Нет, больше по кулинарии... Я тут к Ирке собралась ехать в Уссурийск, составишь компанию?
- Я всегда готов, как пионер! К какой Ирке, к Хлоповой? А что она в Уссурийске делает?
- Ира учится в педагогическом, хочет преподавать английский, как Лидия Васильевна.
- Молодец! Так когда едем? В субботу? Буду как штык на вокзале!
В субботней электричке народу было столько, что яблоку не нашлось бы места, если бы оно откуда-то вздумало упасть. Так что нам с Ольгой не удалось толком поговорить. Потом мы встретились с Иркой, посидели за одним столом с бутылочкой вина, пока Ирка не предложила нам пойти на танцы в МЖК (масло-жир-комбината)
- Там ансамбль играет и один кореец так красиво поёт! - объясняла нам Ирка.
В Дворце Культуры МЖК было полно народу. Наверно молодёжь со всего Уссурийска собралась в этот очаг культуры. Ансамбль играл великолепно, а симпатичный худощавый кореец в самом деле здорово пел по-английски, особенно популярную в то время песню про грустную маму:
Oh mamy, oh mamy mamy blue, oh mamy blue (Oh mamy, mamy!)
Oh mamy, oh mamy mamy blue, oh mamy blue,
Oh mamy, oh mamy mamy blue, oh mamy blue,
Oh mamy, oh mamy mamy blue, oh mamy blue...
После танцев в МЖК мы шли по городу, и хотя было холодно, нам было очень тепло. Особенно тепло было мне, потому что меня под руки держали мои одноклассницы.
- Ну, всё, пока, Вова, - сказала Ольга, когда мы дошли до автобусной остановки, - я у Иры переночую в общежитии. Так что тебе придётся самому во Владивосток возвращаться.
- Нет проблем, - улыбнулся я, - только дайте я вас на прощанье поцелую.
Ирку я чмокнул в щёчку, а Ольгу поцеловал в губы, да так сильно, что наверно и Воропай так не целовал её в ту ночь, когда мы сидели под мостом во время встречи рассвета после восьмого класса.
- Счастливо! - крикнул я девчонкам, впрыгивая в подошедший к остановке автобус...
Учёба не клеилась
Заниматься, готовиться к занятиям в избушке на Рессорной было невозможно, поэтому обычно я шёл в читальный зал или находил свободную аудиторию и там занимался. Однако в попытках решать примеры с производными и в деле построения блок-диаграмм особыми успехами я не блистал... Нерешённые бытовые проблемы не давали мне абстрагироваться до необходимого для учёбы состояния мышления...
У моих приятелей тоже не очень клеилось с учёбой. Ланкин появлялся на занятиях лишь изредка, и Геннадий тоже частенько исчезал на целую неделю. Никакого интереса к учёбе они не проявляли. А у меня интерес был, но не было условий для учёбы...
Комсорг нашей группы, Танька Симонова, изловила меня как-то в главном корпусе и содрала с меня членские взносы, да ещё уговорила подписаться на "Комсомольскую правду". Причём она убеждала меня, что годовая подписка выгоднее полугодовой. Пришлось расстаться с энной суммой денег. Только Симонова отошла, как подходят ко мне Бендер с Ланкиным. Я посетовал на то, что комсомол мне сегодня дорого обошёлся, а Ланкин говорит:
- Да выйди ты из комсомола и все дела... Я вот уже год, как из комсомола вышел, и ничего.
- А я уже два года живу без комсомола, - подмигнул Бендер.
- Ну, выйду я из комсомола... и обратно в пионеры?
- Ну, Костя, шутник! - хлопнул меня по плечу Ланкин.
Хотя Бендер и Ланкин выглядели лоботрясами, несли всякую чушь, а порой даже крамолу, я не воспринимал это всерьёз. Они ведь были шутниками и с ними было весело проводить время.
- Что у тебя с ними общего? - спрашивал наш староста, Толик Можеровский, - ты, Костя, лучше не водись с ними.
Я конечно понимал, что мои приятели отнюдь не пай-мальчики, но когда в коридорах института мне встречались Бендер с Ланкиным, то я без колебаний принимал их предложение посидеть в кафе или в пивбаре. Иногда мы шли вечером в кафе Военторга, где играла музыка и столики обслуживали официантки. Днём кафе работало как обычная столовка, а вечером это был ресторан. Только спиртного мы там не заказывали, потому что дорого. Спиртное мы приносили с собой, и разливали под столом в стаканы из под компота. Так и сидели, пили портвейн или ликёр, слушали музыку... С Бендером приходила Наташка. Она смотрела на весь мир радостными глазами, смеялась над нашими глупыми шутками и была наверно счастлива. Потом мы ехали провожать Наташку на Баляево... Там в гастрономе мы покупали вино и пили с Ланкиным из горла, пока Бендер прощался с Наташкой возле её дома.
Один раз я так напился этого вина, что неожиданно для самого себя увидел, как асфальт поднялся и бахнул меня в лоб... Я понял, что надо завязывать с таким образом жизни...
В гостях у Маркевича
Одно дело прийти к мысли о чём-то стоящем, а другое - реально привести свою жизнь в порядок. Так как на Рессорную возвращаться не хотелось, то я был готов на любые приключения. Однажды Бендер с Ланкиным собрались проведать Гену Маркевича на Седанке. И Наташа тоже с нами поехала... На вокзале зашли в магазинчик, чтобы купить всё необходимое для пирушки. Всем необязательно было заходить в магазин, так что я остался покурить на улице. Напротив магазина находился небольшой базарчик с прилавками и крышами над ними. И тут смотрю - стоит за прилавком рядом с другими продавцами дядя Федя, Фёдор-борода. Стоит, торгует чем-то. Это было совсем недалеко, мне даже показалось, что он перехватил мой взгляд. Нет, ошибиться я не мог, такой рыжей бороды лопатой во всём Приморье другой не найдёшь.
- Представляешь, земляка увидел, - говорю Ланкину, который тоже вышел покурить,- вон с бородой рыжей стоит.
- Ну и что? - равнодушно спросил Ланкин.
- А то, что Фёдор так быстро уехал, что никто даже понятия не имел, куда он подевался...
- Ну и..., - так же равнодушно спросил Ланкин, выдыхая сигаретный дым кольцами.
- Адвентист он, седьмого дня! - сообщил я Ланкину шёпотом.
- Да хоть десятого, тебе-то какое до него дело?
- Да никакого, - пожал я плечами. И в самом деле - какое мне дело до Фёдора-бороды?
Из магазина уже выходили с полными сумками Генка с Наташей. Они набрали всякой закуски и вина, с чем мы и нагрянули к нашему "индейцу" вечерком. В общем, опять хорошо напились. По телевизору как раз шёл фильм "Песни моря", где замечательно звучали песни. И мне хотелось тоже петь. Я подпевал телевизору:
К долгожданной гитаре я тихо прильну,
Осторожно и бережно трону струну.
И она отзовётся зазывно звеня
Добротою наполнив тебя и меня.
От зари до зари, от темна до темна
О любви говори, пой гитарная струна
На-на-на-на-на...
Я гитару настрою на лирический лад,
И знакомой тропинкой уйду в звездопад.
Быть счастливой как песня попрошу я её,
И гитара взорвётся как сердце моё.
От зари до зари, от темна до темна
О любви говори, пой гитарная струна
На-на-на-на-на...
Но мои собутыльники петь не любили. Наташа только смеялась. Ей было хорошо, потому что её любимый Гена был с ней...
- А давайте споём интернационал! - предложил я.
- Конечно споём! - кивнул Бендер, - вот только выпьем, и споём...
Но мы выпили и я забыл про интернационал... Зато я "доколупался до индейца", то есть обидел чем-то Генку Маркевича. Он так обиделся, что двинул меня свой лапой в челюсть...
Генка с Наташей ночевали в маленькой комнатёнке, а мы спали на полу, на спальных мешках...
Наташка утром была довольная, а Генка сказал нам с Ланкиным: - Ну, теперь, после такой ночи я обязан на ней жениться...
Встреча с Брежневым
Как-то совпало, что мы вдвоём с Генкой поехали в Арсеньев на поезде. Всю дорогу мы конечно пьянствовали. Договорились, что днём встретимся.
- Только, Костя, ты к моим предкам не суйся. Родители у меня старой закалки, могут неправильно тебя воспринять... Давай лучше встретимся у моей старой знакомой, Анны Павловны. Вот тебе адрес... Если что, то подождёшь, пока я появлюсь. Мне надо будет кое-куда забежать, дела всякие висят...
После обеда я отправился к этой Анне Павловне. Она открыла дверь и предложила подождать Геннадия. Ждать пришлось часа полтора. Когда он появился, то Анна накрыла стол и стала нас угощать. Было видно, что отношения у них явно не платонические. Мы хорошо выпили и пошли с Геннадием, поблагодарив хозяйку за угощение.
- Ну, ты, Гена, даёшь... Там у тебя Наташка, тут Анна Павловна...
- Что поделаешь, хочется взять от жизни всё, - усмехнулся Бендер.
Мы пошли с ним в Дом Культуры завода "Аскольд" на танцы. До музыки, какая была в уссурийском МЖК тут было далеко, но звучала она громче. Я немного потанцевал, не раздеваясь, прямо в зимнем пальто. Да там многие ходили одетыми, потому что во Дворце было холодновато.
- Костя, я сейчас с ребятами кое о чём побазарю, ты подожди, - сказал мне Геннадий. Он отошёл в сторонку и говорил с какими-то здоровыми парнями, среди которых он выглядел мелковато. Один из тех здоровяков в распахнутой дохе подошёл ко мне, протягивая руку:
- Здорово, ты Генкин кореш? Держи краба! Где-то я тебя видел?
Мне тоже показалось его лицо знакомым, но я не мог вспомнить, где я мог его видеть.
- Да где ты мог его видеть, Вован? - хохотнул Генка, подходя к нам, - это же мой однокурсник, будущий геолог!
- Ух ты, геолог! Уважаю, - хлопнул меня по плечу верзила и пошёл покачиваясь вдоль зала, задевая плечами стоящих на его пути.
- Ты знаешь кто это? - спросил меня Бендер, - это Брежнев!
- Брежнев? Вовка Брежнев? - переспросил я, - так вот почему мне его лицо показалось знакомым... Мы с ним в детстве были в городском пионерлагере. Он тогда всё время таскался под ручку со своей подружкой Тезиной...
- Тезина? Не, не помню, - мотнул головой Бендер, - но какие дела из-за фамилии у Вовки Брежнева были, ты только прикинь... Он же хулиган, каких ещё поискать надо... Но он не вредный, просто энергия из него бьёт фонтаном, а куда направить её - не знает... В милицию он попадал за всякие проделки и драки сто раз! И всякий раз менты стояли перед дилеммой - что писать в журнал о задержании, и надо ли вообще что либо писать?... Фамилия-то задержанного - Брежнев! Тут как бы самим не сесть за то, что замарать пытаются имя генерального секретаря... Обычно подержат Вовку час-два, да отпускают. А он конечно же пользуется этой слабостью и несёт всё что вздумается, выделывается как хочет... Однажды разбил лампочку в КПЗ. Она видишь ли ему спать мешала. Он уже так привык отдыхать в камере, что считал её домом родным. Менты его спрашивают: "Владимир, зачем ты лампочку разбил?" А он им отвечает спокойно: " А вам какое дело? Что я, в собственном доме не могу лампочку разбить?"
Тут Брежнев опять подошёл к нам и говорит:
- Сейчас нас на улице будут ждать какие-то хмыри, бочку на наших катят... Так что надеюсь вы поможете с ними справиться?
- Вова, нет проблем! - заверил Бендер Брежнева.
Боксёр
Мы тогда вышли и я сразу увидел стоящих кружком людей. Я подошёл поближе. В центре круга прыгал какой-то невысокий парень в белой водолазке и бил по морде сразу двоих. Как-то у него это ловко получалось. Сначала одного отделал, а за ним другого... Я решил почему-то, что этот парень и есть один из тех, кто бочку катит на Брежнева, и вошёл в круг. Не говоря ни слова, я заехал этому парню в ухо. Тот посмотрел на меня удивлённо и принял боксёрскую стойку. Парень был пьян, но по его движениям было видно, что это специалист по боксу. А с меня боксёр, что из грузчика балерина... Ну, думаю, сейчас он меня отделает, как грушу... Но тут парню в макушку ударился снежок и он принялся озираться. В мгновение ока я выпрыгнул из круга и стал среди других зевак, составлявших круг, прикинувшись "шлангом". Парень-боксёр повернулся и не увидел перед собой противника. Его это очень удивило и он принялся разглядывать всех, кто стоял вокруг него. Он посмотрел и на меня, но не узнал во мне того, кто только что дал ему по уху... Генка потащил меня из круга:
- Костя, ну зачем ты полез драться с этим парнем? Ты его знаешь?
- Не, первый раз вижу, - признался я, - я подумал, что это из наших неприятелей?
- Костя, ты ошибся, это как раз наш парень, кандидат в мастера спорта по боксу. Он бы тебя уложил одним ударом... Вовремя я подоспел и отвлёк его внимание...
- Так это ты залепил ему снежком? - спросил я.
- А кто же ещё? Ладно, Костя, на сегодня всё, завтра нам ехать в институт, если ты помнишь...
Дело Бендера
Вообще-то слишком часто ездить в Арсеньев я не мог, да и нужды в этом не было, а вот Бендер мотался частенько. И вот опять, в очередной раз, Бендер уезжал в Арсеньев. Перед отъездом он поделился с нами в кафе Воентгорга:
- Ну всё, теперь всё решится. Еду на суд... Адвокат говорит, что "отмажет" меня... Говорит, что может быть условным сроком отделаюсь...
- А что такое? - недоумевал я, - какой суд?
Бендер подмигнул мне.
-Да, такое дело... Ланкин знает, а тебе , Костя, я не говорил... Понимаешь, ехал я как-то вечером на такси... Это ещё по весне было, до поступления в институт. Таксист попался какой-то вредный. Прицепился к моим длинным волосам, стал надо мной смеяться, чушь всякую нёс, оскорблял ... А счётчик щёлк... в конце пути придётся рассчитаться... Когда доехали до места, то я отказался платить и вообще меня попёрло... Я его послал по матушке, а он лоб здоровый, на меня кинулся... В общем, достал я ножичек из кармана и ткнул его пару раз в брюхо... кровищи было... Рассчитался...
Он конечно же в суд заявление подал... Я потом с ним говорил, вроде как мировую распили... Но поздно, процесс уже пошёл... Ну, надеюсь на снисхождение к бедному студенту, чистосердечно раскаявшемуся за содеянное...
Генка улыбался, но видно было, что улыбка эта наигранная, жалкая... Наташка с нами тоже была, она тоже знала обо всём.
Распад компании
Наташка наверно тоже поехала с ним, потому что через три-четыре дня встретил я её заплаканную в коридоре на геологическом факультете.
- Костя, а Гену посадили, - всхлипывала она, - два года дали, общего режима... И у него, оказывается, есть другая девушка...
После этого я больше не встречал Наташу в стенах института. Она совсем перестала ходить на занятия. Да и Ланкин куда-то исчез.
Двоюродная сестра Надька встретилась мне в коридоре. Она была со своим мужем, Валерой.
- Ну, как у тебя дела, Вовка? Как жизнь, как учёба?
Я рассказал вкратце о своих проблемах, о неустроенности... Иван опять бушевал всю ночь, так что возвращаться в хижину бабы Дуни не хотелось.
- Вот не везёт тебе, - сказала Надька, выслушав меня. И, обернувшись к мужу, спросила, - а что если Вовка у нас поживёт недельку-две? За это время он подыщет себе другое жильё. Брат он всё же мне...
- Да, конечно, - кивнул Валера, - поставим ему у нас в комнате раскладушку.
В тот же вечер я перебрался к ним на одинадцатый километр.
11 километр
Надя с Валерой были молодожёнами. Комнатка у них действительно была маленькой. В трёхкомнатной квартире родителей Валеры жил кроме их ещё брат Валеры Саша с женой Таней. Все тут были очень интеллигентными людьми. Свёкр Нади, Иван Степанович, был лектором-международником. Я видел фотографию, на которой он был с группой партийных работников и всего два человека отделяли его от генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева.Свекровь Нади, Аграфена Ивановна, хорошая хозяйка. Эти добрые и отзывчивые люди относились ко мне по-простому, душевно, что было очень приятно.
На троллейбусной остановке я по утрам столкнулся с Ниной Барановой и теперь мы часто ехали на лекции вместе, разговаривая обо всём на свете.
Однажды я отравился в столовой какой-то гадостью. В животе у меня бурлило и клокотало. Весь вечер и всю ночь меня терзал жуткий понос... Утром Надя дала мне какую-то таблетку и мне стало легче. Так что я выпил стакан чаю и пошёл.
Ночью шёл снег, и утром он продолжался да ещё ветер дул ураганный. Только я сунулся за угол дома, как меня тут же обратно "задуло"... Ослабленный за ночь я не мог противостоять сильным порывам ветра. Ну, прямо как дистрофик из анекдотов... После третьей попытки я всё же выскочил за угол и побежал к остановке, завязая в огромных сугробах.
***
Таня, жена брата Валеры однажды выскочила из своей комнаты:
- Быстрее все сюда! Аграфена Ивановна,Володя! Смотрите кого по телевизору показывают! Живой Адамо!
По телевизору показывали Сальваторе Адамо. Он пел свои песни и среди них была одна из лучших песен - "Падает снег":
Tombe la neige
Tu ne viendras pas ce soir
Tombe la neige
Et mon c;ur s'habille de noir
Ce soyeux cort;ge
Tout en larmes blanches
L'oiseau sur la branche
Pleure le sortil;ge
Tu ne viendras pas ce soir
Me crie mon d;sespoir
Mais tombe la neige
Impassible man;ge
За окном и в самом деле падал снег... Большие хлопья, словно из ваты...
***
Моё пребывание под этим гостеприимным кровом было не очень удобным, однако я не знал как найти другое жильё. Поехал я в Арсеньев, где рассказал о сложившейся ситуации родителям.
Пришлось отцу опять ехать со мной. Откуда он только всё знает, как это он ухитряется находить общий язык с совершенно незнакомыми людьми? В общем , отец вместе со мной ходил от дома к дому, и всюду он спрашивал про жильё, шутил и балагурил. Но все нам говорили, что давно уже сдали все комнаты и углы.
- Поезжайте за город, на Чайку, на Седанку, на Океанскую, - советовали нам, - там вы может быть что-то найдёте, а во Владивостоке даже не пытайтесь - всё равно не найдёте ничего.
Конечно же мы поехали за город и на Седанке наконец-то мы нашли добрую женщину, Анну Феодосьевну, которая согласилась взять меня к себе жильцом.
Вечером отец уехал домой, а я стал обживаться на новом месте.
Седанка
На Семирадской 28 кроме хозяйки жили две жилички-морячки - рыжая Галка и брюнетка Клава. Они обитали в одной комнате, а в другой жил Сергей Трухин, брат мужа дочери хозяйки. Вот с этим Сергеем мы и делили теперь угол. Парень он был весёлый и общительный. После армии он выучился на крановщика и теперь работал на ДСК, на Снеговой, на башенном кране.
- Я - машинист бешенного крана! - шутил Сергей.
У хозяйки было двое детей. Старшая Галина жила с мужем Валерой где-то в городе. У них был маленький сынишка Олежка, волосы у которого странным образом загибались вверх, как у ёжика. Младший сын Анны Феодосьевны, тоже Сергей, учился в морском училище и жил во Владивостоке, в общежитии. Иногда он появлялся дома, одетый в гражданскую одежду. Муж хозяйки, Иван Яковлевич Братушкин, был капитаном дальнего плавания. Человек он был строгий и придирчивый, но дома бывал очень редко, так как капитану, даже в родном порту, приходится столько всяких дел решать, что не всегда есть время выбраться домой.
Все обитатели дома на Семирадской были людьми доброжелательными, а с Сергеем мы сразу подружились. Теперь у меня была благоприятная обстановка для жизни и учёбы, но к тому времени я так уже запустил учёбу, что не знал с какого конца расплетать все свои хвосты... Никак не выходило наверстать упущенное и это меня очень печалило.
Я вдруг обнаружил, что на моём пути постоянно возникают Иваны. То Иван Ворожбит на Военном шоссе - железнодорожник, то Иван - пьяница из хижины бабы Дуни и тоже бывший железнодорожник, то Иван Степанович, Надькин свёкр - лектор-международник, а теперь Иван Яковлевич - капитан дальнего плавания. И ещё мой отец , Иван Алексеевич, который всякий раз помогал мне устроиться на новом месте...
Новый год
Приближался Новый год. Ради новогоднего праздника морозить сопли не хотелось, так что от мысли поехать домой я отказался. Уж лучше я посижу лишний час над учебниками, чем трястись в прокуренном вагоне целую ночь. Но отпраздновать приход нового года всё равно надо, так что я взял в магазине две бутылки вермута, сырков плавленных, консервы, хлеб. Компании у меня теперь не было никакой, поэтому я решил встречать новый год в одиночку. Хозяйка уходила праздновать к соседям, морячки собирались праздновать где-то на пароходе, Серёга договорился с девушкой встречать новый год у неё.
Я уже нарезал хлеб, сырки, выложил на тарелочку рыбную консерву, открыл бутылку вермута и приготовился выпить за новый 1973 год, чокнувшись с бутылкой... Но раздался топот ног и в помещение ввалилась целая гурьба. Где они встретились, как это у них так получилось - это было непонятно, но вместо одиночного пьянства меня увлекли к общему столу, за которым оказался Серёга с подружкой, морячки Галка и Клавка и дочь хозяйки Галина. На столе, покрытом крахмальной скатертью, появились изысканые закуски, водка и вино, советское шампанское, салаты, бокалы и рюмки. Шум, восторженные крики, сопровождали каждый удар кремлёвских курантов. Серёга открыл шампанское так, что пробка вылетела с хлопком, и шипящее вино полилось из зелёного горлышка. Зазвенели бокалы, все кричали ура и поздравляли друг друга с новым годом. И было за столом весело, мы пели песни, смеялись и шутили... Я даже не ожидал, что получится такой замечательный праздник. И всё потому, что у Серёгиной подружки неожиданно вернулись родители... У Галки и Клавки женихи ушли в рейс перед самым новым годом... А Галина, дочь хозяйки, поругалась с мужем...
Обо всех своих проблемах никто из них за столом никто не вспоминал, а если и вспоминали, то с юмором. В общем, собрались за столом весёлые и неунывающие люди, чему я был очень рад.
Старый новый год
Если на новый год совершенно случайно собралась вся компания, то на Старый новый год пришли все те же, но это уже не случайно. Конечно же накупили всяких продуктов, вина и водки, но главное заключалось не в застолье, а своеобразном спектакле, который затевался под руководством морячек, которые знали множество всяких традиционных обрядов, сопровождающих Старый новый год.
Во-первых, мы все нарядились и раскрасились самым оригинальным образом, так что потом на фотографии было непросто узнать кто есть кто. Посидели за столом, выпили, перекусили, попели песни, а потом оделись и пошли прогуляться по Седанке. Не только мы, но и другие люди тоже выходили из домов, гуляли, пускали ракеты, веселились.
После прогулки мы пошли в баню, но не мыться, а гадать. У Галки с Клавкой было несколько способов гаданий. То они гадали на кофейной гуще, то раскладывали пасьянс. И всякий раз тому, кому гадали, выпадали длинная дорога, казённый дом, всякая любовь и расставания. Потом сняли у Галины с пальца обручальное кольцо и бросили в стакан с водой. При свете свечи надо было разглядеть в кольце свою судьбу. Мы подходили по очереди и вглядывались в стакан. Когда дошла очередь до меня, то я с изрядной долей скептицизма и неверия глянул в кольцо, лежавшее на дне стакана. Я смотрел в узкий круг и про себя, молча, загадал: "Что будет со мной в 2000 году?"
До 2000 года в 1973 году было как до Луны... И вот я смотрю в кольцо и вдруг вижу в кольце лицо человека. Я нагнулся пониже, чтобы разглядеть получше: вроде как седой старик, с усами и бородкой клинышком. Очень похож на моего деда Якова на старой фотографии. Ну, к чему мне привиделся мой дед в 2000 году, если он давно уже помер?
И только спустя десятилетия, я теперь знаю точно, что я видел в том кольце не своего деда Якова, а самого себя... Именно так я выглядел в 2000 году! Но почему у меня было такое видение во время гадания? Или это просто совпадение с игрой теней? Что это - случайность? Или в самом деле есть какая-то мистическая связь с такими гаданиями?
Сессия
К сессии я подошёл в неблагоприятном состоянии. Хвосты по всем предметам, несданные зачёты... На первом же экзамене я потерпел фиаско. Мы сдавали общую геологию, то есть тот предмет, который являлся основой основ по нашей специальности. Тут было грех провалиться, но всё шло к тому, что экзамен я завалю. Принимал экзамен Ким Семёнович Шашкин - настоящий геолог и чуткий, добрейший человек.
Он был такой добрый, что можно было подсмотреть какие вопросы скрыты в лежащих на столе билетах. То есть пока Ким Семёныч повернулся ко мне спиной, я успел просмотреть содержимое трёх билетов. К сожалению ни в одном из них я не обнаружил ни одной темы, в которой я более-менее разбирался бы.
Так что я вынужден был взять первый попавшийся билет, надеясь, что как-нибудь выкручусь.
Сел за стол и принялся готовиться. Рядом Костя Ломаев сидит, думает, дальше Шура Рубан, Генка Шуляк...
Глянул в билет... В общих чертах вопросы мне, конечно, были понятны, но если начать копаться в деталях, то и сказать-то мне было нечего.
Вот взять такой вопрос: "Геология, ее роль и значение в системе наук о Земле. Основные геологические дисциплины. Предмет, основные задачи и методы геологии".
Ну, что тут скажешь? Ни фига себе вопросище слепили! Да тут можно рассказывать целые сутки! Конечно, если ты хоть что-нибудь знаешь... Хотя что тут особенного?
Всякому понятно, что роль геологии в системе наук о Земле просто огромная! Её трудно переоценить! Известно, что "гео" в переводе с греческого означает Земля... Так что геология изучает Землю всеми доступными методами. Задачей геологии является составление геологических карт, поиск и разведка месторождений полезных ископаемых... Методы геологии бывают разные (или всякие?) Канавы копают, шурфы... Скважины бурят... В геологических маршрутах отбирают образцы... ( у кого отбирают? Наверно у аборигенов! Ха-ха-ха!)
Ладно, по первому вопросу считай ответил... Переходим ко второму:
"Образование Вселенной и Солнечной системы"
Как там в студенческой газете, что висит в коридоре? Надо напрячь память: "Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою"... Э, чёрт, так не пойдёт! Это всё шутки... А на самом деле был какой-то Архей... Кто он такой, этот Архей? Он что ли носился над водою?
Туманность вроде какая-то была, а потом частички стали слипаться и из них образовались Солнце и планеты... Типа, под действием гравитационных сил... Хрень какая-то! Из каких-то мелких частичек за миллиарды лет слиплись в комок все элементы солнечной системы, а потом пришёл дед Архей и подпалил с одного боку Солнце... Ладно, по второму вопросу тоже что-нибудь слеплю... Как Генка говорил: "Не лепи горбатого!"
"Осадочные горные породы. Песчаники".
Осадочные осаждались в осадок... Получается похоже на то, как кто-то в Рассказово рассказывал про отца Онуфрия: "Отец Онуфрий обходил Онежское озеро. Он обнаружил обнажённую Ольгу. "Ольга, отдайся, озолочу!" Ольга огрела отца Онуфрия оглоблей. Отец Онуфрий окочурился..."
Писчаники называются потому, что при надавливании издют характерный писк.... Не, ну что за дурацкие вопросы?
Вот это вопрос! - "Землетрясения и их параметры"
Землетрясения случаются обычно... Где? В каких-то специальных местах... Вон в Японии трясёт, на Камчатке, на Курилах... А у нас практически никаких землетрясений не бывает. В Ташкенте тряхануло в 60-х... Ильгиз тогда оттуда приехал учиться в нашем классе. Параметры... Эпицентры, баллы... Ладно, что-нибудь придумаю...
Последний вопрос: "Полезные ископаемые"
Ну, тут ничего сложного нет. Это школьный вопрос. К полезным ископаемым относятся уголь, руды, нефть и газ. Тут и сказать больше нечего...
Так вот поразмышляв, я решил идти отвечать. Но когда я стал отвечать, то в голове у меня всё перемешалось и я понёс такую околесицу, что все находившиеся в крохотной аудитории просто катались со смеху.
- Ну, братец, даёшь, - вытирая с глаз слёзы, выступившие от смеха, сказал мне Ким Семёнович, - я такого ещё никогда не слышал... Вот что, ты пока сдавай другие экзамены, а как сдашь, то приходи, я тебе тройку поставлю...
***
Мне бы радоваться, что мне сразу неуд в зачётку не поставили, а я обиделся. Но обиделся не на однокурсников, и не на Кима Семёновича... Я обиделся наверно на самого себя, на все эти обстоятельства, которые превратили меня в неуча, в хвостатого студента...
Я решил, что экзамены сдавать не буду, что я сыт по горло учёбой. Так что сразу же после экзамена я пошёл в деканат и сказал, что ухожу из института.
- А что случилось? Какова причина прекращения учёбы? - спросила секретарша.
Ну, что я мог ей ответить? Стал бы я рассказывать, что большую часть времени не имел нормального пристанища, а потому мотался с сомнительной компанией по всяким злачным местам и пьянствовал?
- Небось экзамен завалил? - с сочувствием предположила секретарша, - так это ж бывает... Некоторые студенты до третьего курса ходят с хвостами за первый курс, и ничего... Попробуй оформить академический отпуск. А потом, когда всё у тебя уладится, продолжишь учёбу.
Но я только махнул рукой на все эти добрые пожелания. Раз решил бросить учёбу, то всё... Никаких академок. Вернусь к исходному пункту, и всё начну сначала. Я находился в самом пике юношеского максимализма, в том возрасте, когда девиз "любить - так королеву, воровать - так миллион", считается за вершину, с которой нельзя сойти ни на секунду.
Так что я стоял на своём, и секретарша вздохнув принялась оформлять мои документы. Я сдал ей студенческий билет, зачётную книжку...
Вышел из деканата, прошёл по тёмному коридору... В вестибюле ребята- однокурсники, теперь уже бывшие однокурсники... Наташка Скорик, Андрей Касьяненко, Витька Клименко, Вовка Белов, Валя Пипко, Дима Шонов, Костя Ломаев...
- Ну, всё, счастливо вам! - произнёс я.
- Ты куда? - спросил Костя.
- Домой, - ответил я и покинул факультет.
Грела мысль, что меня не выгнали из института, а я сам ушёл. Хотя на душе конечно скреблись кошки...
Купил билет на поезд, побродил немного вдоль бухты "Золотой Рог" и отправился на электричку.
***
Приехал на Седанку и стал собирать вещи. А что там собирать? Через десять минут я уже сидел и не знал чем заняться. Но тут появился Серёга:
- Вовка, как хорошо, что застал тебя! Валера с Галкой переезжают на новую квартиру, нужно вещи таскать, а я один. Валерка ещё на работе... Поможешь?
Конечно же я помог. Ребятам дали квартиру на 12 километре, на Заре. А они до этого снимали комнату... Интересно, мать сдаёт комнаты посторонним, а дочь с зятем снимают угол чёрт знает где... Ну, это от взаимной неприязни зятя и тёщи, такое бывает... И теперь им наконец-то выделили свою квартиру, двухкомнатную! Мы с Серёгой таскали кровати, шкафы, тумбочки, столы, стулья, узлы и ящики... С этим мы справились довольно быстро, потому что вещей у молодой семьибыло не слишком много. Ну, а потом мы помыли руки, а Галина нас за стол пригласила. В тот же вечер к ним пришли на новоселье знакомые и друзья. Валера показывал свою аппаратуру, радиостанцию. Он оказывается радиолюбитель и связывается на досуге с радиолюбителями со всех стран мира.
Звучала музыка, начались танцы. Среди гостей было много хорошеньких женщин, и мне приходилось с ними по очереди танцевать. Серёга во время погрузки зашиб ногу и танцевать не мог, Валера танцевать не умел, а мужья этих молоденьких женщин предпочитали сидеть за столом и пить водку. Я тоже пил, но тут было столько закуски, что я не пьянел совсем.
- Так ты студент? - спрашивали меня пышные красотки, - симпатичный!
Эх, танцевать бы мне с ними до утра, но в кармане у меня лежал билет на поезд и я всё время поглядывал на часы.
Возвращение домой
Наконец я решил, что мне пора идти, и попрощался с хозяевами и гостями. Если бы я взял свои вещи с собой, то было бы проще. Но за вещами мне надо было добираться до Седанки.
Я сел на троллейбус и доехал до Чайки, а там решил поймать попутную машину. Но ни одна из проезжавших мимо машин не останавливалась, так что пришлось топать пешком до Седанки. Я взял вещи, гитару и опять вышел на дорогу. Наверно лучше было бы спуститься к станции и поехать на электричке, но я опять пошёл пешком по дороге, надеясь на попутную машину. Однако желающих меня подвезти не было. Я шёл по дороге, разгорячённый ходьбой и выпитым на новоселье алкоголем. Со зла на проскакивающих мимо водителей я сбил камнём какой-то дорожный знак и выбросил его в сторону. Но больше всего я злился на себя. Злился на то, что не смог контролировать ситуацию и довёл её до абсурда, злился на то, что возвращаюсь домой "несолоно хлебавши"...
На Океанской я сел на автобус и доехал до Угольной. Там я дождался своего поезда и занял место согласно купленному билету в вагоне. Лёжа на полке я размышлял о своём поступке. Теперь мне казалось, что зачёты и экзамены я вполне мог бы сдать. В высшей математике я разбирался ещё со школы, начерталка была не сложнее черчения, английский - это вообще любимый предмет... Но я понимал, что дело вовсе не в зачётах и не в экзаменах. И даже не жилищные проблемы привели меня к этой пропасти... Может быть "дурная компания"? Да почти такая же компания была у меня в Арсеньеве... Нет, тут наверно дело во мне самом, в неготовности к бешенному ритму жизни, в неготовности к быстро изменяющимся условиям жизни и быта. Наверно поэтому я инстинктивно стремился домой, где надеялся вернуть утраченное равновесие...
Продолжение тут:
"Вторая попытка". 1973 год - http://www.proza.ru/2013/07/26/1708