Эта длинная, короткая жизнь Рассказ мотоцикла

               
               
                1.

   Мой хозяин – Полуян Михайлович Широких – (которого все с усмешкой звали «Полупьян», на что он никогда не обижался) – неконечного возраста мужик с густыми взъерошенными усами под крупным ноздреватым носом, с выцветшими, чуть прищуренными навыкате глазами, с изборождённым, глубокими морщинами, лицом: словно вывел неопохмелившийся пахарь голодную лошадёнку  и распахал нетвёрдой рукой, да тупым плугом клочок своего надела, шатаясь из стороны в сторону… то – налезая на соседнюю левую борозду, то – шарахаясь на два шага вправо, глубоко икая и позёвывая, прикрывая при этом и крестя потрескавшимися грязными пальцами пожелтевшие крупные зубы, горько морщась от исходившего изо рта тяжёлого, смешанного с переваренным чесноком, угарного духа…
   Когда он не пил – он работал. Работал исступлённо, переделывая за день, что и пятерым невмочь. В руках его всё спорилось, прикладывалось одно к другому. Всё получалось красиво и ладно.
   Хлебнёт из стоящей в сенях молочной фляги ковшарь духовитого кваса, утрёт покрывшийся крупными росинистыми каплями загорелый до окалины лоб с чуть слипшимися, свисающими на глаза, медной прочности волосами, ругнётся – «Ах, лишак тебя задери…», перемнётся обутыми в кирзовые сапоги стоптанными ногами, словно пританцовывая от зудящей нутро работной истомы, вытрет первой, попавшейся на глаза тряпкой, жилистую шею, присмолит  чудом висящий на губе «бычок»… и - снова за работу.
   Никогда прежде я не видел его рассерженным, уставшим, да просто – хмурым.
   Его большие, детские, в своей изумлённости, глаза; широкая раскачивающаяся походка; жилистые, с мозолистыми ладонями и короткими стальными пальцами, руки – вся его фигура: крупная, надёжная – вызывали во мне чувство гордости и преданности.
   Я любил его. Да, да - любил! Любил так, как можем любить только мы – машины! Даже чуточку больше…
   Я старался выжать из себя всё.  Дребезжа ослабшими кое - где болтами, чадя от усердия сизоватым дымком из забрызганных маслом своих выхлопных, я мчал его – тяжёлого и «уседлого» – подпрыгивая на неровностях дороги пустой «люлькой», через весь город; приветливо пуская треснувшим зеркальцем солнечные зайчики проносившимся мимо машинам, которые уважительно гудели нам в ответ, пофыркивая моторами и поскрипывая бортами…
   … У нас был старый, но ещё крепкий домик с приусадебным участком и с широкими, раскрывающимися при моём появлении, вечно брюзжащими воротами; маленькая, с резьбой по окнам, банька, да сараюшка с моими запчастями и инструментами хозяина.
   Всё было аккуратно и просто.
   Иногда меня впускали в дом, но только по частям и совсем ненадолго – когда я начинал хандрить. В комнатах было очень тепло и чисто. Я любил лечиться. Моё «что-то» разбирали, промывали, смазывали, меняли прокладки,  и я всегда быстро выздоравливал.
   … Но в последнее время я «рассопливился» не на шутку.
   Кашляя и чихая всё чаще, обессиленный - мог остановиться посреди дороги и стыдливо молчать, остывая, капая маслом на запылённую пожухлую придорожную траву. Когда не помогал – «Ах, лишак тебя задери!» - хозяин пускал меня с горы «в накат», до боли сжав сцепление и выкрутив газ «до отказа».
   Разминая шестерни колёс я, молча, неохотно катился вниз, всё больше и больше разгоняясь, скрипя от обиды и злости на самого себя… Понимая моё состояние, уже в самом низу, хозяин отпускал сцепление и я, ошалелый от боли, задыхаясь от бессилия, лязгая зубцами шестерён, со стоном и храпами взрывался большими оборотами, пугая дремавших под жёлтым теплом осеннего солнца, собак.
   «Ах, лишак меня задери…» - мы оба были не новыми.
   … В последнее время и хозяин сдал совсем.
   Полгода назад его жену, полную и ласковую женщину, куда-то увезли, предварительно обколотив деревянной опалубкой. Наверное, на ремонт.
   С тех пор, почти каждый вечер хозяин спускался ко мне и мы разговаривали…
   - Понесло меня что-то… Душно в доме… и холодно… Тормоза, брат, горят. Ох, горят…
   Виновато вздыхая, он раскладывал на верстаке газету с завёрнутыми в неё огурцами, доставал бутылку и, налив полный стакан, выпивал…  Обтирая влажной тряпочкой мои помятые и облупившиеся выпуклости, он жаловался на погоду, от которой крутят суставы, на одиночество, на старость… И я, чтобы не  видеть его слёз, как бы случайно, отворачивал фару в сторону.
   - Осиротели мы с тобой, Мотя… - это он так называл меня.
  Его  тихий дребезжащий голос и ещё «что-то», что холодило мои застоявшиеся  внутренности, окончательно доканывало меня, и я начинал поскрипывать, повизгивать и подтекать густыми чёрными каплями автола.
  - Как же мы теперь?.. Ну, что молчишь?..  Понимаешь?.. Знаю, что понимаешь…
   Я понимал.  Всё понимал, но…
   Не мог  сказать большому и сильному хозяину: «Брось, не дури… Отремонтируют твою хозяйку – подмажут, подчистят – лучше новой будет, вот увидишь… Заводи меня, да поехали! Промчимся по улице с ветерком, и всё как рукой снимет…»
   Не сказал!. Не мог!  Потому что, сам подтекал… потому что, минусовая клемма расшаталась… Потому что, бак был пуст…
   Не мог!.. – потому и стоял «холодной грудой бездушного металла».
   - Пора и нам на покой, Мотя… - допив бутылку и обняв меня, шептал хозяин. – Алёнушка зовёт. Сегодня ночью опять приходила, и так – машет рукой – «Скучно мне здесь без тебя, Полуянчик…».  А сама – словно в тумане растворяется…
   … Видно не возить мне больше хозяина. А так хочется промчаться по узким улочкам нашего маленького городка, где мне знаком каждый перекрёсток, каждый проулочек, каждая выбоинка на дороге. На дороге – петляющей через поле от нашего деревянного домика, стоящего на пригорке, на самом краю города – к рощице, скрывающей за собой каменные ряды пятиэтажек и горячий асфальт цивилизации…


                2.

   Меня купили в субботу, в последний день марта.
   Качнув фарой, я попрощался с братьями и, прошелестев шинами по холодному гранитному полу магазина, шаркнув задним крылом по косяку двери, выехал на улицу.
   Пронырливый  любопытный  Ветерок мгновенно пролетел по моим внутренностям и, недовольный запахом предохранительной смазки, крутанув оставшиеся ещё кое-где на мне промасленные бумажные листы, умчался прочь. «Ну, погоди, - подумал я, - мы ещё встретимся с тобой, ещё поспорим – кто быстрее…»
   Хозяин, как мне показалось, был человеком сведущим в технике. Ловко орудуя ключами и отвёрткой, он подсоединил аккумулятор, приподнял и установил фару, закрепил в удобном положении руль, поставил разъехавшиеся в разные стороны подфарники и указатели поворотов…
   Невысокая полная женщина с круглым лицом и белыми, чуть золотистыми, словно тронутые предохранительной смазкой, волосами, ласково обтирала мои, блестящие от хрома поверхности, мягкой протиркой;  и я, не знавший до сих пор такой обходительности, послушно поворачивал переднее колесо, желая, в знак благодарности, прикоснуться к её светлому платью.
   «Удачно. Как всё удачно у меня складывается!.. Хозяин, правда, погрузнее будет, но разве это вес?!. Сейчас он заправит меня бензинчиком, подольёт масла и рвану я по этим ослепительным лужам, споря с задавакой ветром, неся на себе очаровательную невысокую женщину с пшеничными волосами и её, теперь уже и моего, хозяина…»
  Восхищённо-звонкоголосое  – «Пи-и-и-и-и-и-и-и-ип» - вырвавшееся у меня, вспугнуло стайку грязно-серых воробьёв, клевавших что-то под, начинающими зеленеть, кустиками.
   Женщина засмеялась и, ещё нежней погладив меня по баку, вынула ключ из зажигания.
   - Иду, иду… - из магазина выбежал хозяин. За ним четверо рабочих вынесли…
   «Этого ещё мне только и не хватало!..»
   Из-под деревянной опалубки, споря голубизной с небом, игриво смотрела на меня – «Люлька»!
   Восхищение от так хорошо начавшейся жизни, угасло.
   « Знаю я этих прилипал. Лежат в магазине такие скромные, симпатичные,  клянутся поддерживать нас, быть устойчивой опорой… Но как только мы чуть-чуть теряем бдительность – норовят сбить с правильного пути, утягивая вправо - на бездорожье, чтобы трещать по кочкам и выбоинам, врезаться в кусты и столбы… Легкомысленные существа!..»
   Я представил себя верблюдом, ослом, ишаком, гужевой лошадью….
   Картины вольности, юркости, вдохновенного спора с ветром, лёгкости – пропадали одна за другой, соразмерно с тем как хозяин подготавливал «соединительные хомуты». Я сопротивлялся изо всех сил: зажимал гайки, напрягал болты, цепляясь за каждую спираль резьбы, создавая видимость заржавленности, но сноровистые руки, плюс ключи с удлиненной рукоятью победили. Мой бак и лоб хозяина блестели каплями пота.
   Взвизгнув от радости, легкомысленная «Люлька» вцепилась в меня хомутами… и я понял: «Это на всю жизнь!»
   Стало тяжело и грустно… Скосив фару я, с душившим меня отвращением и ненавистью разглядывал, навязанное мне, «корыто».
   «Сколько сил и энергии придётся отдать этой никчёмной, гасящей скорость и  уменьшающей проходимость, безделушке!.. Сколько тропинок - останется неизведанными; сколько резких поворотов и стремительных «аллюров» с места – потеряно навсегда. Как же глуп мой хозяин, добровольно сделавший из резвого красавца – извозчичью клячу!..»
   Но… смирившись, я несколько раз тяжело фыркнул и тихо заурчал на холостых оборотах.
   Перекурив, хозяин вытер измазанные смазкой руки ветошью, посадил счастливую, уже не казавшуюся мне такой прекрасной, белокурую женщину в «Люльку» - которая, ехидно подсев, покачнула меня. Хозяин, выжав сцепление, врубил первую скорость...
   С тяжёлыми мыслями, подгоняемый рукоятью газа, выехал я на проезжую полосу асфальта и понёс своих седоков в неведомое, представляющееся уже мне мрачным и унылым, «нецивилизованное» будущее…


                3.

    … Что – поизносился? Непригляден: поцарапан, проржавел?.. – работаю… Половина частей другие, аккумуляторов семь штук сменил, крылья помятые да оббитые… - работаю!.. Прокладки подтекают, карбюратор пошаливает… Сиденья поистёрты, резина «проелась»… У «Люльки» дно «сифонит», пружины сквозь поролон выскочить готовы… Скреплю, бренчу, вою на подъёмах… но - работаю!
   Изредка… Последний месяц – раз и выехал…
   Хозяин всё жалуется – «Руки болят…». Натрудил он их – двадцать лет на заводе листы железные кидать.  Да я, с этим корытом, оттянул, конечно.
   Понятно, вроде: нужна «Люлька» в хозяйстве, подспорье большое – мало ли что нужно… Груз какой… Да - и вообще…
   Чего мы с ней за эти годы только не поперевозили! – И сено, и колья, и бидоны с молоком, и – глину для печки (это когда хозяин  дом новый ставить задумал).  И цемент, и кирпич, и песок, и шифер; картошки – мешков не сосчитать! Ну и хозяйку, конечно – то на рынок, то ещё куда…
   А то и за грибами, в лес. Полную «Люльку» набирали.
   Белые, подосиновики, волнушки, рыжики, сухие грузди, «сырые», чёрные (свинушки). Ну и, конечно, маслята, – это уж недавно: поднялся соснячок тонкоствольный под самой горой, на которой дом хозяйский стоит. Уйма их там – косой коси! Да все – маленькие, крепкие – «царские», в горлышко бутылочное проскальзывающие…   
   Да… Отъездился…
   Разве что в сентябре… Зять хозяйский в отпуск приедет с женой, да с сынишкой – тогда уж потарахтим!
   Вот и жизнь вся… Пятнадцать лет оттягал… Устал. Задыхаюсь…
   Ещё это «ярмо» с боку! Ох и вредный характер… Отвались это корыто – не заплачу. Ладно бы сама с собой, ну, на мне ещё… - не привыкать к её правым уклонам!.. Так ведь на малыше,  на хозяйском внучонке гнилость свою показывает: скрипит, да пружинами царапнуть или порвать что - на нём норовит!
   Малец не очень-то её и жалует, всё больше на меня. Егоза!.. Словно магнитом его тянет. Всё чего-то сопит, всё норовит во мне что-то повернуть, отвернуть; руль – туда-сюда… на сиденье прыг-скок… и – фырчит! Ну, точно я в молодости… Оголец!
  Зять хозяйский ездить - только-только на мне научился. В технике ни «бум-бум». Так – гоняет… А, чтоб подмазать, подвернуть  что – не разбирается, понятия не имеет.
   Однажды чуть совсем меня не разгрохал!.. Я думал – всё,  на переплавку. Нет,  обошлось…
  Он часто просто так гонял – ради удовольствия. Выедет за город  и без дороги, напрямую – по траве. Привстанет, как в стременах, чтоб сиденьем задницу себе на кочках не набить и – газует. Мне вроде и  тяжело, но креплюсь, дребезжу…  Только чувствую: там ослабло, здесь – вот-вот отвалится, а «где-то» у «чего-то» - вообще уже болтика нет; и это «чего-то» на одной прижимистости, да на моём честном слове держится. Но – мучаюсь, мчусь… А тут, ну прямо как из-под земли – На тебе! – канавка. Неширокая такая, а не перескочишь! - похолодело всё внутри! Руль – туда-сюда…
    Всё!!!
    Фара ослабла, на грудь упала – не вижу ничего…
    Тут мне под нос дощечка, узенькая такая – через канавку переброшенная... Я на неё – прыг! Передним колесом…
   Как зять умудрился «Люльку» приподнять?.. Задралась она чуть-чуть, и мы на двух колёсах! – выдержала дощечка, не сломалась - проскочили.
   И сразу по тормозам – встали…
   Я – дрожу весь, дымок из раскалённой выхлопной вьётся…
   Зять рядом стоит, пот со лба вытирает,  ноги – пружинные, ходуном ходят, в коленках подгибаются. Закурил.
    «Ну, - думаю, - теперь мы не больше тридцати и только по дорогам ездить будем… Чудом в переплавку не влетели…»
   Смотрю, он у канавки с дощечкой что-то выделывает.               
   «Благодарит, наверное, что от увечья спасла. А, может и от…  Как бы всё вышло, попади «Люлечное» колесо в канаву?.. Верный путь в металлолом…»
   Подходит. Фару укрепил. Заводит. Сигаретку выплюнул и – вперёд.
   Метров пятьдесят проехали, он разворачивается – «по газам» и… обратно, назад! – к канавке…
   «Ты что делаешь, каскадёр несчастный, масло тебе в карбюратор, - взорвался я, - чтоб тебе поршень пробило, самоубийца! Чтоб фары твои разлетелись вдребезги и никогда больше не горели! Хозяина на тебя нету, душегуб! Чтоб…»
   Метнуло меня вправо, потом – резко влево – «фырк!» - опять проскочили...
   За три минуты он раз пять «туда-обратно» пролетел!
    У меня аж температура поднялась, маслом плююсь, из-под крышки бензобака парами исхожу…
   А он – довольный, глаза горят, щёки разрумянились!..
   Ещё раз… Ещё… Ещё… «Фырк!» «Фырк!» «Фырк!»…
   Фара б моя на него не смотрела!
   «Всё, - думаю, - пора останавливаться! Пора прекращать это безумие!.. Пора!»
   И – не могу…
   Словно засветилось что-то у меня в моторе! Словно прорвалась затаённая, невостребованная жажда молодости!
   «Ещё!.. Ещё!.. Ещё-о-о-о!.." – Ошалев от восторга, гудит мотор.
   «Ещё! Ещё! Ещё!» - Скользя по траве в резком развороте, изумлённо-мягко шуршат шины.
   «Ещё! Ещё! Ещё!» - Блестя под солнцем, обгоняя задаваку-Ветер, посвистывают спицы.
   «Ах, лишак его задери! Объездил зять меня!.. Приручил!..»
    Разбудив сладкие грёзы юности, зять вдохнул в меня надежду, что не всё потеряно… Что ещё не все «лошадки» во мне уснули… Что – колёса ещё крутятся и светит фара…
   ... Домой вернулись под вечер - уставшие, но довольные друг другом. Мы – владели одной тайной. Мы - перешли на – «ТЫ!». И от этого обоим было легко и радостно!..
   Но не об этом я хотел вам рассказать, это, вроде, как предисловие к тому, что случилось позже… три дня спустя.
   ... С полудня заморосил дождь и серые тучи, обезобразив гамму земной цветожизни, заполнили всё видимое пространство неба. Только что твёрдая, утопающая в пыли дорога – всхлипывала и текла бесконечным множеством грязных бесшумных морщинок. Не летали птицы, не лаяли собаки, не мычали коровы, не фырчали машины, не шевелились люди… Все голоса жизни слились в один – уныло шипящий, пузырящийся, бесцветный простуженный голос дождливой осени…
   Я стоял под навесом и, высунув переднее колесо под сеющую сверху водянистую пыль, наблюдал за его омовением. Безветрие порождало унылость и навязывало тоску…
   «Странные, безумно странные эти люди… Буквально три часа назад, вместе со мной в переплавку чуть не угодили, а сейчас – спит! - словно и не было сегодняшнего утра и этой, леденящей мотор, истории..»
               
          
                4.

   … Меня завели часов в шесть.
   Пахнущий заморозком предрассветный туман белесым киселём стекал по распадкам в низину, где и лежал, окутывая поля и дорогу.
   Хозяин с зятем «рванули» по грибы и я мчал их, рассекая густой как папиросный дым, воздух. Мотор работал легко. Без натуги преодолевая подъёмы я бросался вниз, утопая по грудь в прохладной водяной пыльце, чтобы затем вновь, восхищённо ахая, взлететь, на уже пригреваемый солнцем, пригорочек.
    Хозяин сидел в «Люльке» и, посасывая папиросу, бурчал на зятя, «рвущего» рукоять газа.
  - Потише… Куда спешить? Я на пенсии, ты – в отпуске. Дыши…
   И через минуту, клацнув зубами на очередной ямке, снова… и так же невозмутимо:
   -Куда тебя черти гонят?.. – И, глубоко вздохнув, продолжил. - Живи…
   Забавно и интересно наблюдать за этими совершенно разными людьми: один - старый, смотрящий на мир задумчиво-настороженно, с кажущейся отрешённостью и… мудрый; другой – молодой, порывистый, восторженно-суетливый и… бестолковый. Мне думается, они дополняли друг друга, создавая единый мир, мир их жизни –  полный антагонизмов и единения: холода и тепла, войны и мира, рождения и смерти…
   Внезапно я свернул с дороги и колёса, оставляя блестящую колею примятой травы, помчались через луг. Лёгкий озноб потряс всю мою конструкцию…
   Зять, на удивлённо-вопрошающий взгляд хозяина, беззаботно ответил:
   - Здесь короче… - и прибавил газу.
    Я – взревел!.. Сладостно-щемящее чувство током прошло по всему корпусу и захлестнуло меня. Вибрируя каждым граммом своей массы, захлёбываясь летящим навстречу пространством, я спешил напрямую… к узенькой дощечке, переброшенной через канавку.
   Хозяин увидел препятствие слишком поздно.
   Я привычно метнулся  вправо, затем – резко влево и точно запрыгнул на знакомую деревяшку…  Хозяйское – «Ты что де…» - железным скрежетом застыло в воздухе…
   «Люлька» - не приподнялась!.. Её колесо провалилось в канавку – меня мотнуло вправо, сдёрнуло с доски и перевернуло набок!..
   Краешком уткнувшейся в землю фары, задыхаясь от обиды и боли в скособоченном руле, я проследил медленный полёт моих седоков, их плавное приземление и горизонтальное, кажущееся вечным, скольжение по сырой, заброшенной начинающими краснеть листьями, увядающей траве…
   Истерически-визжащий «хохот» люлечного колеса высоко надо мной и чьё-то, донесшееся из плавающего невдалеке золотисто-багряного леса – «Ку-ку» - оборвало моё дыхание: я вздрогнул… и заглох!
   … Невозмутимый всегда хозяин с зелёными коленями и чёрными руками бегал по поляне, размахивая похожей на коленвал палкой, норовя зацепить прыгающего впереди него, как заяц, зятя…
   - Я тебе, мать твою… Попрыгай, попрыгай у меня… Стой, говорю… Всё равно достану… Разъязви твою в перечницу, в бога, в душу… - сотрясало кроны деревьев, наполняя пространство здоровьем и жизнерадостностью.
   - Да не хотел я, батя… Брось палку… Думал перескочим… Я же… Ой!.. Ездил я уже здесь…
   - Ездил… - хозяин сплюнул, в сердцах  переломил о стоящее невдалеке дерево сучковатый «коленвал» и рывком поставил меня на колёса. – Ездил!.. Ты ж налегке ездил… Ездил он… Во мне без малого – девяносто… Это ж учитывать надо… Ездил!.. Физики-математики… Чуть машину не изуродовал… Я! Я!..  Головка ты от… телевизора… Ну, артист!..
   Зять виновато переминался около, стараясь держаться на противоположной от хозяина, через меня, стороне.
   Убедившись, что я в полной сохранности, поддёрнув руль и выправив фару, хозяин закурил и, внезапно закатившись диким, с присвистом и повизгиванием, хохотом, грузно плюхнулся на сиденье.
   От неожиданности я вздрогнул и присел.
   Зять отпрыгнул в сторону и замер в растерянности:
   - Ты чего, батя?
    - Ой, не могу!.. Ой, мать моя женщина, разъязви твою в перечницу, в бога, в душу… Ездил он здесь… «Я уже здесь е-е-е-е-е-е-здил!..» Это ж надо – как бабочки -…Фр-р-р-р… Вон, смотри, - хозяин крутнул головой, показывая на следы их «приземления», - словно два мешка с дерьмом протащили… Один – со старым, другой – со свежим… Твоя борозда, однако, поглубже, да пошире моей будет, а?.. Ну, учудил ты!.. В жизни так не порхал… Лишак тебя задери!
   Вытерев рукавом слезящиеся глаза, хозяин затоптал окурок и затих, внутренне всё ещё смеясь, время от времени потряхивая головой…
   - Ну, дурдом!..
   - Да ладно тебе, батя… Ну, не рассчитал… - медленно и настороженно подошёл ближе зять. – Хорошо хоть так… без последствий. В следующий раз умнее буду…
   - Да уж надеюсь! – вздохнув и усмехнувшись, грустно посмотрел на него хозяин и неожиданно рявкнул:
   - А-а-а-а-а помирать нам э-э-эх, рановааааато – есть у нас ещё дома дела!.. Ну, сам поведёшь или животом ослаб? Только давай без фокусов… Больно уж жить хочется… А земельки этой я и так перепахал – куда уж больше…И грыз её, родимую… и кайлом долбил… и ногтями скрёб… мальцом в войну… Грибы-то собирать будем? А то ведь скоро магазин откроется…
   - А ну их к чёрту… - как-то грубо выдохнул зять.
   И мы вернулись домой.
   По дороге заехали в магазин, полную корзину продуктов набрали, да бутылок – три штуки…
   Сейчас вон, сидят – пьют. Хозяйке ничего не сказали. «Так, настроение, - переглянулись между собой, - пропало грибное.  Да и дождь, вроде, собирается…»
   Вот такая была история.
   После этого начал я с зятем шутки всякие откалывать…
   Помню, поехал он с хозяйкой опять же, по грибы. Сынишку с собой взяли… Пацан неохотно в «Люльку» полез, нравится ему на баке, перед отцом… Но – хозяйка сзади…
   Добрались до места. Зять ключ зажигания вынул, краник бензобака перекрыл… да и оставил меня на поляне, вроде, чтоб виднее было – на случай, если кто со мной созоровать захочет – по лесу много «разных» шатается. А нет, чтобы сверху тряпкой или ещё чем прикрыть, чтоб не пекся я…
   Жара стояла несусветная!.. Торчу под солнцем – парами исхожу. Злость во мне нагревается… Смотрю: выходит из леса – корзина грибами полная, во рту сигаретка в мундштуке.
   «Ну, - думаю, - погоди, возчик-извозчик! Попляшешь ты сейчас вокруг меня!..»
   Он, как раз, прокатиться решил, пока хозяйки с малышом нет. Завёлся я сразу – «с-вполоборота» и вниз – по полянке. У леска, внизу, развернулся и – с ходу снова вверх…
   «Ну, - решаю, - пора.» - Зачихал, закашлял, четыре раза фыркнул и… замолчал!
   Посерьёзнел он – так-то всё радостный был, весёлый, даже насвистывал что-то, а тут лёгкость эта сразу с него и сошла. Присел передо мной, а я, вроде и не понимаю ничего: отвернул фару и пригорками дальними любуюсь…
   Повертел он краник бензобака, проверил клемму аккумулятора, свечу отвернул – продул- подчистил… - всё в норме!.. всё как положено… «И сигнал есть?..» - Гужу…
   Пот со лба вытирает, испарина прошибла… Закуривает и рядышком, на траву… Откинулся, смотрит на меня, головой потряхивает, губами шевелит – соображает что-то!.. А я, вроде, как ничего и не замечаю – пригорками любуюсь… «Соображай, соображай, горе-водитель, голова для того и дана, чтобы думать. Технику-то – её знать надо, с уважением к ней, с заботой.  А так – «на шармачка» - нет,  брат!»
   Солнышко за тучку спряталось, ветерком меня обдувает, от ручейка низинного – холодком обдаёт… Хорошо!
   Вон и хозяйка с сынишкой его из леска, на пригорке, откуда мы съехали, выходят…
   Малец сразу туда-сюда глазами – нет нигде папки с мотоциклом. А хозяйка – сразу углядела, из-под ладошки на нас смотрит, пацану показывает и рукой машет – зовёт как… Парнишка галопом к нам бежит!
   Я уже к этому времени совсем остыл. «Ладно, - думаю, - чего так стоять, затылки чесать. Поехали, видишь, хозяйка зовёт.»
   Он, зять-то, как понял – встал, окурок затоптал, по баку ладонью похлопывает и, вроде как меня же ещё и упрашивает: «Старик, чего это с тобой? Хватит фордыбачиться, домой пора. Батя волноваться будет. Три часа как уехали… Не позорь ты меня перед тёщей… Что ж нам - пешком домой идти? Далеко… Да и тебя здесь не оставишь… Поехали, - бурчит, - а?!..»
   Пацан уже попкой по баку елозит, за руль меня теребит… Тут уж последняя злость из меня совсем – вон!
   Продул «горе-наездник» меня, бензинчику подкачал, сцепление выжал и, ласково так, по стартеру ногой – брынь…
  «Дынь…дынь…дынь…Дрррум-дрррум-дррррррррум…»
   Покатили.
   Домой без приключений доехали.
   Или ещё случай – это уже в другое лето было. Очень я тогда на зятя рассердился. И ведь неисправность пустяковая – минута делов, если с понятием конечно, а он меня четыре часа дёргал, дёргал, дёргал-дёргал!..
   … Собрался как-то хозяин сено с покоса вывезти. Договорился с трактористом – забросили в  прицеп инструменты: грабли, вилы, верёвки, топоры. Зачем дело стало – забирайся в кузов, да езжай… Ан – нет! Зять упёрся: «Я, - говорит, - на мотоцикле быстрее вас там буду. Да и обратно – как? На возу не поедешь…»
   Хозяин доказывать, мол – можно… Зять - ни в какую! А я тогда уже староват был… на подъём-то потяжелее – поскрипывал… Да и чего зря километры мотать – когда в тенёчке, под навесом… Дремлешь себе…
   «Ну, - усмехаюсь, - упрямый, поехали.  Проверю тебя ещё разок…»
   Минут через пятнадцать почти у места были. Трактор-то давно обогнали – куда ему… Дорогу эту я хорошо знаю, не раз на покосе бывал...
   За дачами – круто вниз и влево, вдоль ручья (или речушки мелкой), мимо ключа; потом направо, через ручей и метров шестьсот по лесу Дорожка там – доложу я вам… шины обдерёшь! – корни под самую раму. И – так, и – этак крутишь – фару свернёшь!.. Ну, а тут и поляна – покос хозяйский…
   Через ручей-то я перескочил… да и чихни! Да и – заглохни! – «Лишак меня задери!»  Не хотел, видит бог – не хотел. Я же думал на обратном пути «проверить» зятя, поближе к дому, а тут – на тебе: разболтались болтики, ослабли крепления – стою, молчу.
   Зять сразу в аккумулятор полез… У меня минусовая клемма болталась – но в этот-то раз… «Не в ней, - хочу крикнуть, - дело!» А голоса-то нет – через ручеёк-то – по брюхо!.. вот и подсел!..
   Не понимает зять. В карбюратор полез… «Не тронь, - дрожу весь, - не соберёшь потом…» прочистил он карбюратор, на место поставил… Отлегло у меня – «Верно, вроде…» Зять злой – сидит, курит…
   Тут и трактор с хозяином подъехал…
   « Что случилось?.. Брось ты его, – это меня, значит. - На обратном пути разберёмся…»
   А зять – молодец. Рукой махнул – «езжайте, мол, вы!..» - и со мной остался… Не бросил!
   Надумал «с толкача» меня завести. В гору руками меня потолкал – махину этакую. От злости у него силы прибавилось, что ли… но метров двести - выпер, развернул и вниз… А я от бессилия маслом теку-плачу – «Не понимает он меня и всё тут!..» - рыдаю прямо: то – взорвусь, то – замолчу, то – взреву, то – снова поперхнусь…
   Раз шесть он меня – туда-сюда… До трусов разделся, пот – градом…
   «Ну, - думаю, - голову бы тебе оторвать и пониже спины приделать… - Меня измучил и самого от злости, да от бессилия трясёт всего. Пол пачки сигарет выкурил… -  Сядь спокойно, да подумай: выхлоп  в норме, глохну я – после встряски; сигнал то – есть, то – нет… Ну!.. – не понимает!»
   Всхлипнул я от досады и совсем затих.
   Он меня заново всего разобрал… Да что толку – ищет там, где и «не ночевало»…
   Дело к вечеру…. Хозяин с сеном уже обратно едет. Воз огромный нагрузили, весь зарод уложили (восемь промёжков!). Сверху – бастрыгом придавлен, да верёвками обкручен.
   Остановились, покурили, - тоже ничего понять не могут (устали же, мозги не соображают)!
   - С сеном разделаюсь, приду, - хозяин зятю говорит, - сиди пока тут. Чего уж…
   Уехали.
   У зятя на глазах слёзы, желваками скрипит, на меня волком смотрит. А мне и – жалко его и сказать ничего не могу – аккумуляторы сели…  Да и злоба на него тоже, непутёвого, душит.
   Стоим. Молчим.
   Взял он себя в руки, давай собирать меня. Всё аккуратно сделал – всё по местам поставил, закрепил…
   «Смотри-ка, в прошлое лето только аккумулятор, да свечу знал, до остального и дотрагиваться боялся. А сейчас – ишь, ты! - До тошноты обидно мне стало, масло из-под прокладки выступило, на траву капает… -  Неужто не догадается!.  Да как же так, ведь куда проще  почти на поверхности «незадача-то»…
   Нет!
   Поволок он меня руками к дому… Через ручей, да по дороге… Кое-как, с перекурами, до родничка дошли. Тут  дорога круто вверх закружилась – невмоготу ему со мной ссилить.
   … Откуда там КамАЗ взялся – не помню. Знакомый. Хозяин его – по соседству с нами живёт, через усадьбу. Ну,подцепил он меня тросом, спасибо ему, да так до дома и дотащил.
   Ох и стыдно перед встречными машинами было! Все фырчат, на меня фарами косятся… Да ведь каждой не объяснишь, что «наездник» такой бестолковый на мою шею попался – «Фара б моя на него не смотрела!»
  … Дома зять с хозяином посидели около меня, покурили, подумали… да в пять минут всё и сделали!
   Хозяин смеётся: «Курьёзная история! Вот ведь – маленькая неполадка, а без опыта, да смекалки – и не уразумеешь. Если бы ты все «внутренности» не перебрал – я бы сам в них полез. Надо же: замок зажигания «отошёл»! Курьёз, да и только…»
   А сам - смеётся ещё больше. Зять лицом покраснел, плюнул… и два дня ко мне не подходил. Потом уж… Тянет его к технике – разбираться начал…
   ... Вот – стою...  Месяц уж…  Зятя жду...
   В сентябре с женой, да с сынишкой в отпуск должен приехать.



                5.

   Вот и зима прошла.
   Морозной была. Бесснежной. Ветреной… Потому и весна поздняя. Земля сухая, потрескавшаяся…
   Хозяин почти не встаёт с постели.
   Зять в прошлую осень так и не приехал… Слышал я – на курорте отдыхал. А дочка приезжала, с малышом. Хотя, какой он теперь малыш – вытянулся, похудел, костлявый стал; но всё такой же вертун и озорник – даже больше. Всё так же «дрымдрумдел» на мне, заводилкой «брынчал»…
   Вместе приезжали в ноябре уже… или в октябре?.. Не помню.. Снег ещё не лежал, но с неба – падал…
   На проводины хозяйки поспели…
   Народу много тогда было – почти вся родня собралась. С оркестром, да со знаменем… Чего это любит народ по каждому поводу собрания устраивать?.. Капитального ремонта никому не избежать. Разве только в «крутую» хряснешься – тогда прямая дорога в переплавку, а так – кто раньше, кто – позже… «Капиталка» - неизбежна…
   Погостили мало – неделю всего. Покричали, поругались, да и разъехались.
   С тех пор и живём – вдвоём…
   Корову – двоюродная сестра увела, да за это – присматривает по хозяйству. Племяши, племянницы каждый день понаведались шастать и всякий раз не с пустыми руками уходят…
   Муторно…
   Один, толстый такой, длинноволосый – всё вокруг меня вертался, но хозяин ему как отрезал: «Вот кончусь – тогда гребите, - громко так кричал, больно, - а пока я на ногах, думать не смейте! Друг это мой, друг – понимаете?!.»
   И ведь не знал я никого, раньше-то, из родни этой хозяйской – близко в фаре не отражал, а - набежали… Шепчутся по углам, да глазами так и зыркают, так и зыркают…
   Как прожили мы эти полгода – рассказывать не буду.  Сами видите. Огород запустел, крыша – течёт… Хорошо у «Люльки» дно проржавело, а то бы полная воды стояла…
   Хозяина последний раз - два дня назад видел.
   Спустился он ко мне, руками дрожащими обтёр меня, обгладил, уронил голову на сиденье, заплакал… да так и остался на всю ночь. И утром – до полудня сидел рядом, обняв меня холодными руками…
   О многом мы с ним в ту ночь попередумали – всё вспомнили… всю жизнь нашу с ним. Да…
   Так бы и ещё  думали, да родственники набежали – заохали, запричитали, подхватили его и в дом унесли.
   Как в муравейнике стою – все бегают, суетятся… Старушки в тёмных платках шепчутся, плачут чего-то.
   Вчера, под вечер, опалубку новую привезли – красивую. Видимо и хозяин решил съездить подремонтироваться, а, может, просто – хозяйку попроведовать… Ремонт ему, конечно, нужен. Капитальный. Последнее время кашлял сильно, да стонал по ночам громко…
   Сегодня утром ко мне длинноволосый тот опять «подкатывался» - - всё осматривал, да ощупывал меня.
   Потом с зятем подошёл…
   Они-то с женой, ну это с дочкой хозяйской – вчера приехали, без пацанёнка. Вот кого я всегда ждал с нетерпением – так это мальца.
   … Зять ногой по шинам постучал, попрыгал на сиденье, закурил, молчит…
   Длинноволосый сзади рядышком уселся…
   - Ну, так что?
   Зять пожал плечами, хмыкнул, а потом, растяжно так, говорит:
   - Я, вообще-то, не думал его продавать… Да и жена… Посоветоваться надо – она здесь хозяйка…
   - Да чего советоваться? Она ж в технике, как кошка в капусте…
   Смотрю: длинноволосого затрясло всего, руками замахал…
   - Ты-то как думаешь? Или с собой, на горбу потащишь?
   - Ну, с собой – не с собой… Четыреста!
   - По рукам!
   Зять деньги пересчитал, аккуратно в кошелёк сложил и – ехидно так… (В этот момент я б его точно под откос сбросил.)- смеётся:               
   - Зачем тебе эта рухлядь, ей «в обед» - сто лет!
   - А… Не пропадать же добру. Может ещё и побегает… - длинноволосый  похлопал ладонью по фаре и, наклонившись к рулю, прошептал, - Как думаешь, старина?
   Вот тут-то я и понял, что хозяину мне уже не служить. Душно мне стало, задрожал весь – «Конечно, конечно побегаю… Только что-то подтянуть, кое-что заменить, где-то подмазать… и я ещё послужу…»
   - Ещё послужит! – убеждённо сказал длинноволосый и ушёл в дом.
   «Продешевил! Продешевил, зять! – почему-то радостно заскрипелось во мне… - Не понимаешь ты в технике, куда тебе – барану… Так и останешься «возчиком-извозчиком». А мы ещё побегаем… Я ещё послужу... послужу… послужу…"   
   Но зять не услышал, не понял моего скрипа.
   Дом они тоже продали… Говорят, в большом городе у них роскошная кооперативная квартира.


                6.

   Кажется, перехвалил я себя. Постанывает мотор…
   Как ни стараюсь, а - нет-нет - да забарахлит, завоет, захлюпает по старому хозяину… и глохнет.
   … Из всех – «Тех» - ещё сынишку зятевого вспоминаю. Жалко мне его… Кем он вырастет там, в большом городе, в кооперативной квартире с таким «горе-извозчиком»!..
   Как он любил воздух полей, запах леса… Как радовался каждой букашке… Как заливисто смеялся, захлёбываясь потоками  встречного ветерка…
   Его бы я научил разбираться во мне! Ему бы я доверил свой руль!..
     … Очень уж он напоминал меня самого, только что купленного в магазине, со следами промасленной бумаги на ободах – когда я впервые познал ощущение скорости и так наивно восхищался этим прекрасным, этим громоздко-хаотичным, этим, огромным, сжирающим себя, миром…