Глава 18. Исход.
Как только перепачканный кровью, взмыленный, усталый и дрожащий от возбуждения Муса прибыл в ном и упрятал подальше трофеи, он тут же собрал старейшин и объявил им свое решение: до рассвета собрать пожитки и быть готовым к переселению.
Вместе с тем номарх приказал своим солдатам выставить оцепление вдоль границы нома со стороны города. Солдатам было приказано убивать каждого, кто попытается проникнуть за оцепление. К рассвету в придорожной канаве лежали оба посыльных фараона, укрытые слоем травы.
Перед рассветом народ собрался на северной стороне нома на огромном лугу у дороги. Муса поднялся на повозку и очень вдохновенно произнес речь. Он говорил, а люди с замиранием слушали о том, что хеттам дарована земля на севере, где полно травы и скот будет тучнеть; где высятся горы, с которых стекают ручьи с кристально чистой водой, и они никогда не будут испытывать жажды. Где нивы колосятся раз в четыре года независимо от разливов Нила. И самое главное там не будет этого кровопийцы-фараона, доведшего страну до ручки.
- Там нас ждет счастье. – Заключил Муса и приказал выступать.
Народ безмолвно внимал, наблюдая разгорающееся в городе зарево где-то в районе храма Атона, слушая зловещий лязг оружия и вопли умирающих. Было понятно без всяких слов – в Египте сегодня ночью убивали, и убивали во множестве, как и предсказывал номарх. Людям казалось, что сам неведомый спустился нынче ночью с небес, и принялся крушить всех подряд, каждого встречного, начиная от ворот своего храма. Люди в немом ужасе наспех собирали пожитки и грузили вьючных животных и повозки; едва забрезжил рассвет, хетты тронулись в путь.
Пока до поздней ночи фараон посчитывал потери и обыскивал храм, пытаясь найти доказательства присутствия нечистой силы, пока он с горсткой израненных солдат пытался сообразить, почему опустел ном хеттов и что ему с этим делать, над второстепенной дорогой, тянущейся вдоль восточного хребта, клубилась пыль, стоял скрип повозок; отовсюду доносился разноголосый говор. По бокам шли табунами кони, стада волов и блеяли в непроглядной пыльной мгле отары овец. Хетты покидали Египет.
Муса торопил людей. Он не знал, сколько солдат осталось у фараона после штурма храма. Полторы тысячи? Тысяча? Да, они изнурены многочасовым боем, но это внушительные силы, с ними нельзя не считаться. До Тростникового моря еще надо добраться. От Фив до Асуана расстояние меньше в четыре раза, чем до Горьких озер. Сейчас у номарха только две тысячи конницы против 40 тысячной армии фараона. Хетты гонят скот, с ними женщины, старики, дети, тяжелогруженые повозки, и они не могут идти быстро. Муса подсчитывал расстояние – в любом случае, основные силы фараона не нагонят его раньше, чем он дойдет до Горьких озер. А там стоит конница хеттов. Все должно получиться. Муса торопил людей. На всякий случай позади хеттов есть арьергард – две тысячи конников. Им дан приказ перехватывать всех подозрительных и немедленно вступить в бой, если будет погоня. Кроме того, он выслал несколько человек вперед, они должны предупредить Елизара. Тот немедленно выступит навстречу, как только ему доставят приказ номарха.
Прошло несколько дней. Пока все шло гладко – погони не было. Муса сидел в отдельной повозке под непроницаемым для любопытных глаз полотняным навесом и под скрип колес и равномерную тряску изучал содержание трофейных папирусов. Это была первейшая задача. Вокруг повозки мерным шагом шли верховые – личная охрана номарха. Им было приказано не допускать никого к повозке ближе, чем на десять шагов; под страхом смерти запрещалось заглядывать за занавес. Исключение не было сделано даже для его собственной жены.
Муса вертел в руках камень и пытался вникнуть в его предназначение. Вот он: синий шестигранник! Вот чем понтифик досаждал Египту! Вот с помощью чего он следил за фараоном и номархом! Теперь это грозное оружие перешло хеттам. Теперь ничего в мире не ускользнет от номарха, и никто в мире не отважится напасть на него. Но разве он откроет людям суть происходящего? Зачем им это знать? От подданных требуется одно – повиновение. Теперь они будут повиноваться беспрекословно. Любые кривотолки, заговоры, просто разговоры – ничто не ускользнет от нового царя. Никто даже плюнуть не сможет незаметно. Ему нет необходимости иметь шпионов и доносчиков. Зачем они ему? Он будет обладать невиданными доселе возможностями, какими не обладал ни один царь во всей вселенной!
Осталась сущая мелочь: нужно как можно скорее понять, как это работает. Есть папирусы, он должен разобраться. Золотой стол? Не проблема, у него полно золота, можно будет заказать, сделают. Времени достаточно. Главное – камень. А он вот, прямо перед глазами. Муса отложил кристалл и углубился в чтение папирусов.
И чем ближе они подходили к Тростниковому морю, тем сильнее нарастало беспокойство, и дело было даже не в погоне. Папирусы! – вот что вызывало тревогу. Чем глубже он вникал в их содержание, тем отчетливей проявлялась новая опасность.
Папирусы содержали разрозненные инструкции и описания свойств синего камня. Но кроме этого, в одном из свитков была ссылка на какой-то восьмиугольный камень, с помощью которого можно было «видеть сквозь стены; проникать в толщу гор; в глубину вод, невзирая на расстояния». Так же вскользь говорилось о еще одном камне. Сомнений не оставалось – кроме синего камня существовали еще два других. Подумать только! Камень не один!
И тут наступило горькое разочарование. Синий камень годен только для управления животными. Чтобы видеть и слышать, нужны еще два камня.
Номарх несколько раз перечитал инструкции, и последние сомнения исчезли. Ему рано праздновать победу. Мало того, ему теперь надо быть в постоянном напряжении. Управлять ползучими и членистоногими тварями теперь он мог, но видеть и слышать на расстоянии не представлялось возможным. А толку теперь от управления, когда не знаешь куда направить? Два камня он прохлопал. И видимо они скрывались в том самом деревянном ящике, который он так и не смог открыть. Кроме этого, в бумагах вскользь упоминалось о колесе «исполненному дыр», который тоже был необходимым инструментом для дальновидения. Вот для чего нужен был диск, который он видел в первый раз, но не обнаружил в последний. Снова прокол. Он думал, что это церемониальное колесо, иначе говоря, вещь абсолютно бесполезная, а оказалось, именно этот диск делал понтифика всевидящим. Хотя колесо номарх и без того не взял бы только из-за солидного размера и поспешного бегства. А чтоб слушать, нужен был рог из папируса. Широкой стороной этот рог нужно было приложить к уху, а куда прикладывать узкую сторону было неясно. Речь шла о втором камне, и нужно было еще что-то, на папирусе было схематичное изображение какой-то конструкции, в которую вдевалась нить, но ее номарх вообще не видел, а понять, как она устроена и из чего сделана было невозможно. Вроде какая-то игла, а к ней нить, и еще что-то непонятное, а к нему трубка, а к трубе рог. Папирусы содержали отрывочные сведения, наброски, но не чертежи. Да если и были, толку – двух камней все равно нет. Увы, в его руках не все.
И вот тут-то номарх похолодел. Если только оставшиеся папирусы и камни попадут в руки фараона – он пропал. Фараон, наконец, узнает, чем на самом деле были вызваны беды, павшие на Египет. И естественно, до него дойдет, как номарх обвел его вокруг пальца. И он узнает, что есть камень, способный уничтожить не только его армию, но все живое в Египте.
Номарх отныне будет главным его врагом, и не просто из желания отомстить за ложь и предательство. Хотя почему предательство? С чего он должен был повиноваться фараону? Хетт во власти египтянина? Не будет больше такого никогда! И не предавал он никого. Предать можно друга, можно предать свой народ, но для избавления народа от гнета чуждого ему правителя все средства хороши и цель их оправдывает.
Но это все пустые слова. Так или иначе, а он теперь злейший враг фараона. Разгром номарха станет просто жизненно необходим. Это уже вопрос жизни и смерти, речь тут идет уже о самом существовании Египта. Он мобилизует все свои силы и нанесет сокрушительный удар. Это неизбежно. У фараона нет выбора.
Отныне хеттам нигде не будет спокойной жизни. Фараону станет известным каждый шаг номарха, и у него будет достаточно времени, чтобы собрать войско и внезапно напасть. И нападение неизбежно принесет ему победу. Еще бы! Все подступы, посты охранения, боевые порядки и самое главное, место пребывания самого номарха будут лежать перед ним как на ладони. И самый главный козырь – внезапность. В этом случае его оружие становится бесполезным. Он не успеет пустить его в ход. Надо немедля мчаться к Террикону и укрыться за его стенами.
Муса приказал ускорить шаг, а сам погрузился в раздумья.
Но спасут ли стены? Допустим, фараон знает, что номарх обладает оружием, против которого его войско ничего не стоит. Тогда вряд ли он станет рисковать. Тут вполне можно обойтись двумя- тремя лазутчиками. У него они есть, - это махоры . Это очень опасные ребята. Их начальника никто никогда не видел, кроме самого фараона, ну и конечно понтифика, который знал все. Фараон прибегает к их помощи только в случае крайней необходимости. Убийства из-за угла, отравления, рейды в глубоком вражеском тылу – вот задачи, которые они всегда с успехом выполняли. Сейчас он вполне может пустить их в ход. Да и почему два-три? Их может быть десяток или даже сотня. Они проникнут в город и тщательно подготовят месть и похищение камня. Что для них замки и охрана? Они будут наблюдать до тех пор, пока не выявят все уязвимые места. А потом в один прекрасный день он обнаружит, что камня уже нет, конечно, если проснется. Удар кинжалом где-нибудь в темном закоулке или в собственной спальне ему обеспечен. Да и еще неизвестно, как скоро он обзаведется надежным местом в городе. Чтобы проложить себе дорогу во дворец или построить свой собственный нужно время.
Хотя кто сказал, что камни у фараона? Еще ведь неизвестно, все ли жрецы мертвы. И вполне может быть, что среди них есть живые. В храме наверняка ведь имелось что-то вроде подземных убежищ, мог быть подземный ход. Понтифик был предусмотрительным. А эта публика опаснее махоров. Фараону еще требуется время на изучение папирусов, пока он разберется, он не сможет пользоваться камнями. Но жрецы умеют с ними обращаться уже сейчас. И гораздо лучше самого номарха. У них есть опыт. И неизвестно что еще они умеют. Можно ожидать любого сюрприза. Они во что бы то ни стало, попытаются вернуть камень и отомстить номарху. Они тайком проникнут в Террикон, смешаются с жителями, и так же будут готовить нападение. И можно не сомневаться, - оно будет удачным. Достаточно вспомнить осведомленность Батона, - он, находясь в Фивах, играючи, словно заглядывая из-за спины, узнавал содержание писем фараона, которые тот строчил в Мемфисе. О каких замках и засовах тут может идти речь? У них будет время изготовить ключи и выбрать наилучший путь. Охрана? Не хотелось бы, что бы о камне знал кто-либо еще. Охрану придется держать на некотором отдалении. Да и что для них охрана? У них будет время выявить все их слабые и сильные стороны. Они непременно найдут уязвимое место.
Обрушить на предполагаемых врагов свое тайное оружие так же было нельзя. Он не знает кто они, и где находятся. Даже если уничтожить все живое от Нубии до Финикии, жрецы наверняка выживут: они-то как раз прекрасно осведомлены о возможностях номарха и будут начеку. Нет, город – это не самое лучшее убежище. В городе многолюдно; город это идеальное место для действия шпионов. О Терриконе на время следовало позабыть.
Усилием воли номарх отогнал невеселые мысли. Есть время для раздумий, так или иначе впереди свобода, пока ему нечего опасаться.
Между тем номарх решил сохранить для истории приключения хеттов. Он призвал писца.
Писец этот, - шельмоватый, кривой, сгорбленный, со скошенными к переносице от постоянной сосредоточенности глазами, - отличался поистине божьим даром. Он умел выражаться образно, художественно, масштабно и выпукло, в смысле уменья раздувать мельчайшую деталь, никчемное происшествие до огромных размеров. Например, фраза: «Путь наш лежал между двух холмов…» выходила из-под его пера в таком примерно виде: «Повинуясь нашему упорству, скалистые горы безмолвно расступились, открывая нам путь…». Если они переходили вброд небольшой ручей, этот писатель отмечал в своих путевых пометках: «Могучая река замедлила движенье, вода схлынула и обнажила перед нами свое дно, смывая ил и устилая наш путь твердой галькой». Если в небе сгущались облака, он писал «Непроглядная тьма накрыла Египет, и настал мрак».
- Ох, и пройдоха, - мысленно усмехнулся Муса, но одобрил текст, а впредь пожелал, чтобы писец в своих заметках не забывал о роли Отца в их предприятии.
Писец понял все с полуслова, и в дальнейшем написанное им пестрело пояснениями вроде: «…ибо Отец повелел так, явив нам свою волю, надоумив Мусу…».
Одновременно Муса распорядился: писец должен подробно и обстоятельно живописать их пребывание в Египте, начиная примерно со столетней давности. Трудяга корпел над бумагами несколько дней, страшно скрипя пером, слюнявя его кончик, морща лоб, скребя заскорузлой пятерней затылок, но выдал неподражаемый, холодящий душу и не раз заставляющий содрогнуться шедевр, страшный, но поучительный. Номарх пришел в восторг и даже одобрительно похлопал труженика по сгорбленной спине. Повествование вышло стройным и последовательным, однако отражающее лишь внешне и в несколько приукрашенном виде реальные события, их видимую для непосвященных обывателей сторону; раскрывать их истинную подоплеку в планы бывшего номарха не входило.
- Сгодится, - одобрительно хмыкнул он и еще раз пожал натруженную руку.
Обрадованный одобрительным отзывом писец вошел в раж и отныне строчил нескончаемые истории, поучительные, таинственные, полные пафоса и назиданий. Там было все - от генеалогии хеттского племени до захватывающих приключений первочеловека, от которого писец, особо не мудрствуя, и вывел род хеттов.
Кстати, забегая вперед: номарх сначала отнесся к этим сказаниям как к чему-то несерьезному, даже вздорному, но когда однажды писец вздумал читать вслух свои труды, он вдруг с удивлением отметил, что народ с трепетом и интересом внимает, - и он, чувствуя несомненную пользу от подобного рода публичных нравоучений, изменил свое мнение. С тех пор он многократно и всячески поощрял писателя.
Пока номарх размышлял и наставлял писца, подоспел Елизар с тремя тысячами всадников. Еще три тысячи вооруженных до зубов хеттов ожидали в районе Горьких озер, они должны были встретить их там. До Тростникового моря оставался день пути.
Наконец они вступили в прибрежную полосу: сквозь густые заросли донакса - тростника ослепительной полосой блеснула вода; сквозь шелест листвы послышался шум прибоя. Тростниковое море встало перед ними непреодолимой преградой. Вода была изумрудно-зеленой, прохладной, но соленой.
Номарх в немом восторге стоял на прибрежном холме, разглядывая могучую силу, вдыхая морскую свежесть. Его охватило ликованье: вот она долгожданная свобода! Вот он простор; вот соленый морской ветер; вон долгожданный берег! Здесь нет места смрадным нильским болотам! Ради этого мгновения можно было отдать полжизни.
В этом месте Тростниковое море было не особенно широко: до противоположного берега было семьсот шагов, не больше. Номарх уже бывал в этих местах. Однако хетты недоумевали: как же им перебраться туда? У них нет ни лодок, ни плотов, ни кораблей. Все с немым вопросом уставились на номарха.
Можно было обойти море, и попытаться прорваться у Горьких озер. Но там земля была заболоченной, и от моря до озер тянулся недостроенный канал. Повозки там не пройдут. Строить переправу долго, потребуется перелопатить горы земли. Канал нужно будет или засыпать в каком-то месте или строить мост. Нужны бревна и доски. И нужны люди, понимающие в постройке мостов. У него нет на примете таких людей. Оставлять хеттов без пожитков не лучший выход в сложившейся ситуации. Да в этом и не было необходимости. Номарх знал, как перейти через море не замочив ног.
Номарх молчал, словно окаменев от восхищения. Но он не раздумывал, нет: он просто смотрел на море и молчал. План переправы он обдумал заранее. Собственно ничего нового он не придумал. Именно таким способом переправлялось войско Хетазара во время своего неудачного вторжения в Египет около сотни лет назад. Способ этот составлял военную тайну. Фараон, когда на Египет внезапно, таинственным образом миновав многочисленные отряды пограничников, обрушилось около десяти тысяч отчаянных хеттских и финикийских головорезов, недоумевал и так и не смог разгадать загадку. Казалось, что сквозь пограничные посты не проскочит и мышь. А тут с тыла налетела неизвестно откуда, словно вихрь, конница, с воем и гиканьем, сея смерть, сметая всяческое сопротивление – и все посты в один голос твердили, что никого не было. Тогда нападающие были остановлены неизвестным мором, напавшим вдруг на лошадей, и теперь Муса точно знал, что тут не обошлось без участия вездесущего понтифика.
Оставшихся разбойников добили солдаты фараона, вылавливая их поодиночке и мелкими группами среди окрестных тростниковых зарослей и среди песков. Хетазара, как уже говорилось, приютил, а тем самым спас от неминуемой смерти Муса. Но это было позже, а тогда всех волновал вопрос: не могли же они перейти через море? Это казалось невозможным. Разведчики докладывали – у них там никогда не было ни одного корабля. Между тем они пришли именно со стороны моря и не просто пришли, а перешли по его поверхности медленным шагом, - «аки посуху», - и способ этот был прост. Хетазар тогда поделился им со своим спасителем, рассказывая обо всех обстоятельствах своего неудачного набега.
Муса подозвал к себе старейшин и о чем-то с ними говорил, размахивая рукам, указывая на тростник. Море не зря называлось тростниковым – мелководье сплошь заросло им, образуя непроходимые заросли, полные всяческой дичи, пернатой и ползучей .
Старейшины с просветленными лицами сошли с холма и направились к своим людям. Спустя двадцать минут закипела работа: люди рассыпались вдоль берега и дружно стали срезать и связывать в огромные снопы тростник. Работа спорилась – хетты земледельцы, вязать солому обучен каждый. Да и тростник не впервой нарезать и увязывать. В Египте тростник это все - от того, на чем и чем пишут, до крыш домов. Снопы стягивали к узкой песчаной косе, глубоко врезавшейся в море. Снопы, скрепляя подручными средствами, укладывали на воду поперек; сверху укладывался слой снопов вдоль, переплетая с нижними снопами. А сверху опять – поперек. Вся эта нехитрая конструкция отдаленно напоминала плетеную циновку, ничуть не уступала ей по прочности, легко противостоя небольшому прибою, и имела солидный запас плавучести. К слову, египетские тростниковые корабли строились аналогичным способом и, обладая превосходными мореходными качествами, не одно тысячелетие исправно перевозили горы грузов. Огромные каменные блоки доставлялись этими вязанками папируса. Не одну пирамиду построили. А тут никуда ходить и не надо: скрепленные рядами соломенные «корабли» будут стоять на месте.
К вечеру мост был готов, а с рассветом хетты, вместе с повозками и скотом, благополучно переправились на противоположный берег. Последними переправлялись сам Муса и отряд его телохранителей. По его приказу тростник вдоль берега подожгли и когда они вступили с шаткого моста на берег, позади их дымным маревом горел берег. Вслед за этим он сожгли мост, окончательно отрезав обратный путь.
Теперь уже никто не мог их настигнуть: тростник, с обеих сторон от переправы, куда хватало глаз, сгорел. Мост также сгорел, а тот тростник, что был в воде, разнесло прибоем в разные стороны. А ближайшее узкое место находилось на расстоянии нескольких дневных переходов от этого.
Тут же писец в точности обрисовал переправу, правда, отнеся счастливую мысль о постройке моста на счет их небесного покровителя. Однако номарх порвал на мелкие кусочки исписанный папирус и приказал переиначить описание переправы так, чтобы сохранилась военная тайна. Мало ли кому могут попасть в руки эти бумаги, – пояснил он. Вскоре писец переделал все в своей обычной манере, несколько приукрасив и от себя добавив описание утопления в морских водах мифической погони во главе с фараоном, хотя и мучаясь вопросом: кто ж может узнать, если доступа к его писаниям не имеют не только враги, но и друзья? Естественно, ни о каких камнях он и не помышлял. Он с трепетом выводил имя таинственного покровителя хеттов, полагая, что тут действительно не обошлось без его участия.
Между тем переправились не все хетты. Перед рассветом номарх отозвал двоих в густые заросли камыша, где они долго совещались под шелест тростника и разноголосые выкрики работающих на постройке моста людей. Эти двое неизвестных ушли под утро вдоль берега к Египетской границе, снабженные золотом и секретными заданиями, каждый своим. Им предстояло вернуться обратно в Фивы, присоединившись в пути к какому-нибудь каравану; известно так же, что один из них уносил с собой в посохе две узкие полоски папируса, испещренные таинственными письменами.
Хетты остановились лагерем на берегу, позади, за морем, был Египет, впереди была открытая дорога на Террикон. Людям нужен был отдых, спешить больше некуда. Пару дней можно передохнуть.
Номарх подозвал к себе Елизара, оба вскочили на коней и ускакали прочь. Когда лагерь скрылся из виду, Муса остановил коня. Елизар встал рядом.
- Номарх, прикажешь идти на Террикон? – спросил он.
Муса медлил и не отвечал.
- Я должен с тобой обсудить кое-что, - нарушил молчание он. – Разговор доложен остаться между нами. Скажу так: в моей повозке есть вещи, которые фараон захочет вернуть, во что бы то ни стало. Это бесценные реликвии, я говорю о неких папирусах. Фараон знает им цену, и сделает все, чтоб их захватить. Но если они попадут ему в руки, тогда обречены мы. Поверь мне, хеттов ожидает страшная участь. Папирусы бесценны. И вот что мне делать? Идти в Террикон, захватить его и спрятаться за городскими стенами? Чтобы ты сделал в этом случае на месте фараона?
Елизар раздумывал недолго:
- Я бы отправил в город с десяток ловких ребят, - говорил он. - Они бы выяснили местонахождение папирусов, может быть, подкупили бы кого нужно, возможно вырезали бы охрану, взяли папирусы и ушли бы. Нападать на город нет смысла – я так понял, в любой момент папирусы могут быть уничтожены. Пока город будут штурмовать, их легко можно сжечь. Или надежно спрятать.
- Именно, - подхватил Муса. – В городе легко затеряться, можно долгое время готовить захват. Но тут еще вот что. Чтоб ты делал, если б тебе до мельчайших деталей было бы известно местонахождение папирусов, ты бы знал устройство замков, знал бы кто и как охраняет, и сколько человек охраны. И даже знал бы, что охрана ела на ужин.
- Как я могу это знать? – осведомился Елизар.
- Я не спросил тебя, как ты это можешь знать, - проворчал номарх. – Я сказал: ты знаешь.
- Я знаю? Ну, тогда вообще просто, - усмехнулся Елизар. – Достаточно будет пары ловких ребят. Даже один вполне справится.
- Ну и что предлагаешь?
Елизар задумался и вскоре обрадовано сообщил:
- Мы должны стоять лагерем где-нибудь вдалеке от поселений. Желательно в двух-трех переходах от ближайшего города. В лагере каждый человек на виду. Даже если будут лазутчики, и даже в случае, если они окажутся ловкими и выкрадут папирусы, им не уйти никак. В степи следов не спрячешь. Мы их возьмем. А атаковать лагерь силами армии так же нет смысла – опять в любой момент папирусы могут быть уничтожены. То есть, номарх, ты хочешь сказать, что папирусы наша защита от фараона? Он вообще не посмеет на нас напасть? – обрадовано воскликнул Елизар.
Муса улыбнулся.
- Именно. Значит решено? Завтра идем искать подходящее место?
- Но как долго мы будем там стоять? – осведомился Елизар.
- Пока не знаю. Это будет зависеть от донесений из Египта и оттого, насколько быстро я смогу разобраться с этими папирусами. Мне потребуется время. Но повторяю: никому ни слова.
* * *
Спустя несколько лет хетты, сменив предварительно несколько мест стоянки, обосновались у подножия высокой горы, вернее, живописного нагромождения скал, неприступных со всех сторон, но с плоской вершиной. Кое-где козьи тропы, ведущие к вершине, все же имелись.
Лучшего места для лагеря было и не найти: широкое, заросшее чахлым кустарником плато северной стороной упиралась в отвесные скалы; напротив, во все стороны шел плавный уклон, и видимость составляла половину дневного перехода. Если же подняться на гору, видно было еще дальше. На севере, куда хватало глаз, также простиралась пустыня. Кругом было полно топлива: узловатые корни и стволы кустарника вполне годились для этого; как и всегда бывает весной, травы так же было достаточно для пропитания многочисленных стад; до ближайшего города, Медукена, было три дня пути. Он находился где-то на северо-западе.
Тут снова пригодилось уменье Мусы, полученное им во время скитаний со стадом: по едва известным приметам он без труда отыскал родник, бьющий из-под горы. Видимо, судя по окружающей растительности, его засыпало камнепадом не так давно и, расчистив нагромождение камней, хетты получили достаточно воды. Конечно, о земледелии нечего было и думать, – под ногами был сплошной песок, орошать его не представлялось возможным. Воды едва хватало на хозяйственные нужды и для утоления жажды.
Спустя два дня в степи вырос лагерь; шатры и палатки стояли ровными концентрическими рядами, расходящимися от центра и упирающимся концами в скалы. В центре находился источник воды, в некотором отдалении высилась палатка номарха, а рядом с ней, отделенная вокруг широкой полосой вспаханной земли, стоял особый, хитро устроенный шатер. Снаружи он казался полотняным, как и все остальные, но за тканью скрывалась прочная решетка, крепкого дерева, скрепленная бронзовыми скобами. Шатер был разделен на две половины; первая половина была доступна особо доверенным лицам. Во вторую половину не имел доступ никто, кроме самого номарха. Эта комната, «святая святых», как ее окрестили, так же была отделена решеткой еще более крепкой, задрапированной полотном; решетчатая дверь, устроенная в этой своеобразной перегородке, закрывалась на замок. Этот шатер, дабы внушить подданным благоговейный трепет, Муса назвал домом Отца. Приближаться к шатру, даже ступать на вспаханную землю воспрещалось всем без исключения под страхом самой ужасной кары. Благодаря таким исключительным мерам предосторожности подсмотреть, что же происходит внутри шатра, было невозможно.
Так же по его приказу самым искусным плотником был изготовлен особый ящик с секретными запорами. Сверху ящика были укреплены две изящные раззолоченные статуэтки крылатых существ на манер египетских, дабы придать еще большей таинственности и внушить суеверный ужас желающим приблизится. Одновременно статуэтки служили замками: вращая их на определенное число оборотов, можно было открыть ящик. Сам ящик был установлен в центре шатра; надо ли говорить, что именно туда он поместил камень и папирусы. Ящик одновременно служил столом; он был установлен на круглом, снабженном метками, основании и мог вращаться, ориентируя закрепленный сверху камень сообразно сторонам света. К маковке шатра была закреплена золотая нить. Словом, не прошло и четырех лет, как все было готово к применению камня.
Сам шатер охранялся день и ночь сменной стражей. Каждый охранник должен был уделять особое внимание любым следам на вспаханной земле и немедленно поднимать тревогу при их обнаружении. Ночью шатер освещался с четырех сторон факелами. Следует добавить, что Муса несколько раз устраивал внезапную проверку бдительности охраны, и каждый раз оставался доволен: войти в шатер, оставаясь незамеченным, не представлялось возможным.
Теперь оставалось ждать возвращения двух лазутчиков или начала внезапной атаки: на первое он уповал, ожидая благоприятных новостей; ко второму он был готов. В глубине души он надеялся, что остальные папирусы и камни сгорели во время пожара, а все жрецы погибли и унесли тайное знание вместе с собой в могилу.
Время, как всегда бывает в ожидании, потекло медленно.
Только на восьмой год их пребывания в пустыне, - а они все еще пользовались по привычке египетским календарем, - когда запасы зерна подходили к концу, а скот большей частью был съеден, наконец, вернулся один из лазутчиков. Он не плутал: в условленном месте его все время ждали люди номарха. Как только он появился, его тут же доставили шатер к номарху.
Муса кивнул на походный стул и сделал знак старейшинам и охране. Все удалились из шатра. Лазутчик сел. Несмотря на усталый вид и запыленную одежду, лицо его светилось. Было видно, что он принес хорошие новости.
- Говори, - сказал Муса, протягивая чашу с разбавленным вином.
Гонец отхлебнул вина, поставил чашу и радостно объявил:
- Прикажи сворачивать лагерь, номарх! Нам теперь нечего опасаться! Фараон мертв.
Муса ожидал чего угодно, но эта новость заставила его поперхнуться вином. Он закашлялся.
- Мертв? – удивленно воскликнул он, когда отдышался. – Как это случилось?
- Это произошло на третий день, после того, как храм Атона был разгромлен.
- Разгромлен? – снова удивился Муса.
Удивление получилось настоящим. Лазутчик вкратце поведал, что ему известно о нападении на храм:
- Собственно никто толком ничего не знает. Известно точно что: Храм сгорел. Все жрецы погибли. Выполняя приказ фараона, солдаты два дня кряду что-то искали среди руин, но вроде бы ничего не нашли. Собралась толпа горожан, солдаты покидали храм с кислыми физиономиями. Из храма выносили только трупы. А на третий день…
- Постой, - спохватился Муса, - почему ты пришел один?
- В Фивы мы пришли вместе. – Говорил гонец. - Алим сразу же отправился к Обламону с письмом, которое ты ему дал. Я его ждал два дня в условленном месте. Он не появился. Боюсь, что его нет среди живых.
Муса нахмурился. Письмо содержало просьбу помогать его человеку со сбором сведений и напоминание о пресловутой шлифованной бирюзе, которая якобы пропала во время налета мух. Аналогичное письмо без подписи адресовалось фараону, если Обламон вздумает оказать плохой прием человеку Мусы. Расчет был верный, если бы не одно обстоятельство – сам фараон, который неожиданно для всех умер. Эту возможность Муса не предусмотрел, и Алим стал жертвой неудавшегося шантажа. Теперь приходилось довольствоваться лишь слухами. Одно дело египетский джати Обламон, а другое разговоры в городе.
- Говори! – мрачно буркнул Муса.
- Вот что мне удалось узнать из рассказов горожан. Утром четвертого дня вокруг дворца началось какое-то непонятное движение. Охрана, рабы, солдаты – все метались, суетились, бегали как угорелые. Люди даже видел этого… как его… недоношенного джати. Правда, человек, который мне рассказал, стоял далеко, на террасе, что на рыночной площади, но парадный вход ему был виден. Джати выбежал из дворца, сорвал парик и рвал на себе волосы. Потом бухнулся лицом в пыль. К полудню по городу разнесся слух, что фараон мертв.
- А в городе не говорили, как это произошло?
- Во дворце хранили молчание, но кое-что мне удалось выяснить. Я беседовал с поваром фараона. - Лазутчик отхлебнул вина и спокойно произнес. - Тот сначала молча пил и слезы катились из его глаз, а когда он стал совсем пьян, он, наконец, начал говорить. Во время штурма храма фараон был ранен. Ему пробили голову. Он скончался на третий день в ужасных мученьях.
-
* * *
Напрасно номарх ждал погони – в то самое время, когда он до боли в глазах вглядывался в степь, переправляясь через море, бездыханный фараон лежал на холодном каменном столе, и вокруг него деловито суетились тарихевты. Одни со знанием дела вынимали и раскладывали по специальным алебастровым сосудам - канопам внутренности; другие таинственным способом выскабливали через нос остатки мозга, размягчив предварительно его крепчайшим пальмовым вином, третьи готовили особую соль – смесь поваренной соли с природной содой, в которых предстояло продержать более двух лет бренные остатки фараона. В Долине царей наспех сооружалась усыпальница – и уже не было времени соорудить что-либо внушительное и достойное. До погребения согласно египетским порядкам оставалось всего семьдесят дней. Фараон был мертв.
Дело не получило широкой огласки. В тот же день, к полудню прибыла из Мемфиса жена Тутанхамона и, погоревав немного, распорядилась хранить молчание: ей и Рамсесу предстояло править и ей не хотелось омрачать начало царствования своего сына темным, страшным и необъяснимым явлением, каким ей представлялся разгром храма Атона. С одной стороны гибель мужа ее ужасно расстроила, но с другой стороны она, наконец, облегченно вздохнула: каким-то внутренним чутьем она угадала, что беды миновали и незачем поднимать шумиху. Это бы только навредило ей. По крайней мере, подданные вполне могли бы обойтись официальными сведениями.
Египтянам было объявлено: фараон скончался в результате несчастного случая. Якобы он поскользнулся, упал и неудачно ударился затылком о каменный пол. Словом, она предпочла не выносить сор из избы. По тем же соображениям она не стала преследовать беглецов: мол, хетты вольны сами распоряжаться своей судьбой и если их не устраивает Египет – туда им и дорога. Попросту дело замяли, а бывшие хеттские земли сдали в аренду за умеренную плату желающим….
* * *
Муса мрачнел еще больше.
- Ступай, - выдавил Муса, обращаясь к лазутчику. - Я тебя еще позову. И еще: держи язык за зубами. О нашем разговоре не должен знать никто. Надеюсь, ты ничего не выболтал людям по дороге?
Лазутчик отрицательно замотал головой, поднялся и вышел. Лицо его изображало недоумение. По его мнению, новость должна была порадовать номарха. Смерть фараона означает конец их нахождению в пустыне. Теперь некому преследовать хеттов. А между тем, было видно, что номарх сильно удручен, хотя и пытается скрыть это. Такой реакции лазутчик никак не ожидал.
Муса был один в шатре. Вроде бы все складывается лучшим образом. Но смутная тревога не оставляла его. Храм Атона штурмовали только с одной стороны. Часть жрецов могла уйти вполне. И они же могли забрать с собой все ценное. А именно: камни, папирусы, золотой диск. Да что там говорить! - могли утащить даже стол.
Когда Муса планировал разгром храма, он рассчитывал на сообразительность фараона. Он должен был оцепить храм своими силами. В любом случае. Муса его предупредил – что бы ни случилось, ни один жрец не должен уйти живым. Иначе фараону конец. Никто не знает, кто еще кроме понтифика владеет колдовством. Но фараон растерялся. Вместо того, чтобы действовать самостоятельно, фараон два раза посылал посыльных в ном хеттов. И с одной стороны храма вообще не было никого. И именно с той стороны из храма ушел он. И именно с той стороны находилась тайная комната. У жрецов было достаточно времени, чтоб собрать все и спокойно уйти.
Но часть вины лежит и на самом номархе: он явно не рассчитал силы. Триста жрецов против двух тысяч солдат фараона? Они должны были захватить храм в считанные минуты, атакуя со всех сторон, находя уязвимые места. Но фараон атаковал в лоб, только со стороны городских ворот храма. И даже не выставил оцепление вокруг храма. Наблюдатели докладывали, со стороны хеттов солдат не было. Номарх несколько раз порывался выставить там своих людей, но в любой момент фараон мог изменить свое решение и план исхода оказался бы под угрозой.
Если бы фараон решил, что номарх ему солгал и заставил его штурмовать храм, лишь с целью отвлечь от своих каких-то грязных делишек, он бы немедленно прекратил штурм и обрушил бы свою армию на ном хеттов. А как еще он мог расценить оцепление хеттов, которые по договоренности должны были сами участвовать в штурме? Фараон должен был думать, что номарх погиб, он не отдал приказ и поэтому его люди остаются на месте. Но фараон сначала должен был оцепить храм, а потом уже разбираться, почему нет хеттов. На это был весь расчет, и номарх повторял несколько раз – что бы ни случилось, фараон должен был прежде оцепить храм, а потом уже штурмовать. И если бы фараон точно следовал плану номарха, он бы управился быстрее. Возможно, фараон просто забыл об этой части их договоренности. Жаль, у них не было возможности еще раз сверить план. Номарх рассчитывал на час, максимум. Крайний срок – до рассвета. Но когда хетты покидали свой ном, штурм еще продолжался.
И сейчас абсолютно ясно одно – среди жрецов есть живые. И им удалось спрятать часть имущества храма. Почему? О трофеях среди горожан ничего не было слышно, следовательно, жрецы сумели их укрыть. Собрался народ, если бы из храма что-то вывозилось, об этом бы шептались в городе. Золотой стол незаметно не вынесешь, хотя бы об этом говорили. Но лазутчик молчал, хотя ему было поручено докладывать даже о самых незначительных происшествиях.
И жрецы обязательно придут за камнем. Они уже наверняка сейчас знают где он, и им известен каждый шаг номарха. Каждое его слово доходит до их ушей.
Эх, знать бы заранее, что камень не один! – с досадой думал Муса. – Все было бы кончено, и я бы уже спокойно правил бы в Терриконе. А так только того и жди: как пить дать прихлопнут: эта публика не остановится ни перед чем. И кто его знает, что еще есть в их арсенале. Синих камней так же может быть несколько. Ну почему он решил, что камень один?
«Впрочем, - с сомнением рассуждал он, - скорее всего, убивать меня не входит в их планы: им нужен камень и бумаги»
По крайней мере, они не станут убивать, пока не завладеют камнем. Предположим, они его убьют. В этом случае хетты непременно ознакомились бы с содержимым унаследованного ими ящика, и тайна, - и еще какая тайна! - раскрылась бы. А мало ли среди его людей дураков? Попади в их руки камень – тут уж несдобровать всем. Наверняка ведь такой оборот дела их совсем не устраивает. Нет, убивать они его не станут. Главное для них – камень и бумаги, а уж потом месть.
Что ж, посмотрим, кто кого, - зло думал Муса, - я знаю намного больше фараона, я знаю какого рода их оружие, и поэтому убить меня не так просто; я знаю, что противник непременно нападет, и я знаю, с какой целью. Этого достаточно, чтобы схватить их и забрать остальное. Получается, - усмехнулся Муса, в который раз разглядывая бумаги, - смерть моя находиться в этом ящике.
Да… - дела. – Муса мысленно подвел итог: - Он слеп и глух, зато во всеоружии, а противник всеведущ, вездесущ, но обезоружен. Было бы смешно, если бы не было грустно. Ерунда какая-то получается. Противостояние богов из египетских сказок. Битва слепого, тугоухого буйвола с беззубым львом. – Муса усмехнулся. - Самое прискорбное то, что он даже не знает кто они. – Тут он мысленно пожурил себя за то, что не запоминал такие мелочи, как лица жрецов. Из всех в лицо он знал только понтифика и его телохранителя, но от этого теперь никакого толка.
Раздумывая так, он пришел к неутешительному выводу: - Единственное, оружие, которое применимо в сложившейся ситуации – это терпение. Победит тот, кто пересидит противника в засаде. Спасение в этой пустыне и в его лагере. Лагерь – это ловушка, из которой им не выбраться. Возможно, противник также понимает это и именно поэтому медлит, выжидая, чтобы первый шаг сделал он.
- Не дождутся, – процедил сквозь зубы Муса.
Он приказал усилить посты и выставил дополнительные разъезды для охраны подступов к лагерю.
* * *
А тем временем в Фивах все утихло: Тутанхамон покоился в долине царей. Малолетний Рамсес правил совместно со своей матерью. Пересуды и кривотолки постепенно сходили на нет. Жители обрели спокойствие и надежду на благополучие; бедствия забывались. Неисчислимая армия жрецов всех мастей торжествовала.
Бывший храм Атона стоял пустой, почерневший, и день ото дня разрушался все больше. Часть его строений обрушилось при пожаре; остальные попросту разворовывались. Народ тащил из храма все, что представляло хоть какую-то ценность; в ход шли даже тесаные камни с его стен. Новый фараон не препятствовал.
К развалинам храма иногда приходила странного вида женщина. Хотя лицо ее скрывал густой парик, можно было заметить, что она молода, черты лица ее совершенны, а формы безукоризненны. Одета она была не по-египетски: в длинную, до щиколоток голубую тогу. Когда ветер трепал полы ее одеяния, можно было разглядеть мельком, что упругую грудь ее украшал золотой солнечный диск – знак Атона.
Она часто появлялась у развалин. Стоя в некотором отдалении; она была грустна и задумчива; иногда глаза ее увлажнялись; иногда она чему-то улыбалась и шевелила губами, словно беседуя с кем-то незримым. Постояв недолго, она уходила всегда одной и той же дорогой - мимо городского рынка к кварталу чужестранцев. На некотором отдалении от нее всегда крадучись шел еще один незнакомец, ее брат. Под полой его хитона угадывался короткий меч.
В квартале чужеземцев был ее дом. Соседи знали: она приезжая, сабинянка, знатного рода. Толи царская дочка, толи внучка. Обосновалась она тут недавно. Приехала по торговым делам, а заодно, и ознакомиться с достопримечательностями, и вынуждена была задержаться в Фивах по причине болезни брата. Сейчас живет вместе со своим братом и двумя его толи родственниками толи слугами. Все трое с нетерпением ждут его выздоровления, желая поскорей отбыть на свою родину, в Пелопоннес. О болезни брата соседи знали мало. Ходили слухи, что, подходя на корабле к Фивам, мужчины вздумали охотиться. Якобы ее брат, пытаясь настигнуть антилопу, полез на скалу и сорвался. Впрочем, сейчас дело шло к поправке.
Этой царской дочкой была Веста. Хотя носить знак Атона было опасно, она по-прежнему не расставалась с ним.
Отец и все родственники оплакивали ее, считая ее погибшей. Она вынуждена была жить под вымышленным именем, скрывая даже от родителей свое спасение. Дело, которому она посвятила себя, требовало этого. Хотя опасаться фараона не стоило – преследования со стороны властей прекратились, - все равно необходимо было скрываться. Кроме фараона была еще целая армия жрецов, было еще множество ужасно любопытных людей, желающих найти ответ на вопрос: что же в действительности происходило за стенами храма Атона? Да и преследования прекратились лишь по причине того, что некого было преследовать.
На самом деле в живых осталось четверо жрецов Атона: Веста, Нуматон, Ликатон и Пифатон. Повинуясь своей богине, трое мужчин оставили ряды сражающихся, и пока шел штурм, перенесли все ценное в тайное убежище. Двое из них к этому времени уже были ранены, а Ликатон особенно тяжело: в живот и ключицу. Кроме этого лицо его теперь было обезображено шрамом. Во время штурма о едва не лишился левого глаза.
Сейчас Ликатон уже практически выздоровел и вместе со своими товарищами рвался в бой, но новоявленная богиня Веста по неясной пока причине сдерживала их нетерпение.