Глава 41
Вздрогнув и выронив из рук пилочку, которою обтачивала ногти, Люська подняла голову и с ужасом уставилась на застывшую возле гардероба мать: в уличную дверь кто-то громко и требовательно постучал!..
После провала Кручёного пугало всё. Каждый стук в дверь, каждый шорох, каждый случайно брошенный на улице взгляд — во всём мерещилась опасность. Всё казалось неспроста. Люська почти перестала выходить из дому. Ей постоянно чудилось, что за нею следят агенты и вот-вот подойдут и покажут красные книжечки. Она пропадала с тоски и уже целую неделю страшилась нос высунуть на улицу. Вот и сегодня — сначала до одурения в постели валялась, потом, изо всех сил растягивая время, одевалась, умывалась… завтракала. А стрелки часов, точно заклятые, так и не придвинулись ещё к двенадцати. К счастью она вспомнила, что нужно бы сделать маникюр.
За работой время пошло быстрее, и несколько отлегла от сердца тревога. Но вот снова ужас стеснил дыхание: «Да кто там? Кто так может стучать?!»
— Ступай, открой, — первой придя в себя, еле слушающимися белыми губами прошептала Полинка.
— Ну, нет уж, иди сама! — огрызнулась Люська, глядя на неё широкораскрытыми, полными ужаса глазами и откладывая в сторону маникюрный несессер. Лихорадочно огляделась: «Хорошо, что ещё ночью шёлк в сарай перетаскали! Кое-что сбыли. Даже за полцены никто не берёт да ещё подозрительно смотрят! Уж одну штуку хотели в метро подбросить. Догнали. Забыли, мол, гражданка! Чуть не сдохли со страху!.. В дрова успели часть запихать. Никто, слава богу, не видел. Очкарик, правда, из своей комнаты вылез, когда выносили. Да он ничего не понял. Мать, зараза, ловко выкрутилась, сказав, что старые дорожки несём!..»
— А, стерва, всё за мою спину спрятаться норовишь, да? — надвинулась на дочь Полинка. — Не выйдет!
Ей в последнее время всё более поперёк горла становился дочерний хлеб: «Когда растила, разве о такой старости-то мечтала? Хотела тут обманным путём пенсию себе оформить, чтоб независимо жить. Куда там! Сука-Анфисья весь двор на ноги подняла… Сгоряча-то все поддельные справки и уничтожила! А доченьке и горя мало!
— Хватит с меня, — сказала она с остервенением, — я там уже побывала!.. Это ещё счастье, что дома никого нет! Пошли вместе!
У Люськи забегали глаза: «Неужели нет никакого выхода? Неужели через минуту закроется дверь в мир света и радости?! Ведь не сегодня-завтра явится Воронков, и можно будет уехать! Навсегда уехать! И это ничего, что не развязалась ещё с Сутулым и стопудовым камнем висит на шее Цыган — с ними можно будет потом что-то придумать!.. Нет в жизни положения, из которого нельзя найти выхода! Неужели же теперь этот подонок Кручёный продал? Да что ему от этого?! Ведь Таракан не запачкал даже, хоть и имел более серьёзные основания!.. Нет, не надо! Не хочу!..»
В дверь постучали громче и требовательнее.
— Да идём же! — подскакивая к дивану и рывком стаскивая с него дочь, прохрипела Полинка. — Будет хуже, если из соседней квартиры выйдут!
— Подожди… постой… — облизывая мигом пересохшие губы и задыхаясь, вырвалась Люська и снова оглядела комнату, мебель, словно прощаясь со всем. «До чего, ну до чего же у нас всё-таки хорошо стало! Какие роскошные вещи приобретены… скоро переедем в новый дом! Так неужели всё это сейчас полетит ко всем чертям?! Ну, пускай полковник — лучше Сутулого, пускай он может сделать жизнь ещё более роскошной! Но нам… мне бы и этого хватило! Я и за Сутулого согласна!..»
— Из кухни донёсся уже грохот. Вышедшая из маленькой комнаты с книжкой в руке Оленька несмело сказала:
— Люкочка… кто-то стучится…
— Слышу! Не твоё дело! — выпрямилась Люська и посмотрела на мать, — «Что ж, идти, так идти!..» Властно приказала:
— Иди первая! — и обернулась к девочке, — А ты — марш на место, — и вслед за Полинкой на ватных ногах двинулась в переднюю.
Бесшумно подойдя к двери и взявшись рукой за крюк, Полинка собралась было приложиться ухом к замочной скважине и послушать. Но в этот момент в дверь грянули так оглушительно, что она испуганно, не отдавая даже себе отчёта в том, что делает, откинула тяжелое устройство и… вскрикнула, отскочив: через порог шагнул тяжёлый сапог.
«Всё! Допрыгались!.. — увидев в следующую секунду петлицы и блестящий козырёк фуражки, вся холодея и закрывая глаза, обмякла Люська. Она почувствовала, что силы вот-вот оставят её.
— Людмила Михайловна кто из вас будет?.. — осматривая застывших в оцепенении женщин, строго спросил вошедший.
Дико посмотрев на него, потом — на мать, Люська едва не взвыла. Подумала: «Оттолкнуть и пробежать мимо?!.. Выпрыгнуть в окно?.. Треснуть совком по голове?.. А, может, наброситься вместе с матерью и задушить?!..»
— Чего ж молчишь! — заорала Полинка, оборачиваясь к дочери всем телом. — Отвечай!
— Я… Людмила Михайловна… — поняв, что осталась одна и что мать и пальцем не пошевельнёт ради её спасения, еле слышно пролепетала Люська, медленно открывая глаза. Она уже приготовилась умолять, чтоб её хотя бы не брали за руку и не тащили — она сама пойдёт, куда прикажут!.. Но в следующую секунду с удивлением увидела, как военнослужащий, гулко стукнув каблуками и приложив руку к козырьку, стал что-то чётко докладывать.
— Так это ж от Воронкова! — радостно шепнула Полинка, незаметно подталкивая дочь локтем в бок. — Что-то прислал!..
Только после этого Люська окончательно пришла в себя и увидела, что перед ней стоит синеглазый, загорелый и со светлым пушком над верхней губой солдат и держит в руке увесистый чемодан.
— Вы… вы от Воронкова?!
— Так точно! От полковника Воронкова! Приказано вот это доставить и передать вам в собственные руки, — и он протянул ей чемодан.
— А когда же… а где же он сам?.. — беря чемодан и ставя его возле себя, спросила Люська.
— Товарища полковника срочно вызвал командующий. Он просил передать, что освободится через полтора-два часа! — последовал ответ. — Разрешите идти?..
— Да-да, валяй, крой! Спасибо! — хищно поглядев на чемодан и по-свойски подмигнув солдату, сказала Полинка. Когда же, повернувшись «кругом» через левое плечо, тот вышел за дверь и стал, звенькая подковками, спускаться по лестнице, она добавила: — Чёрт его раздери, до смерти напугал! — и Полинка, заглянув в лицо дочери, нагнулась к чемодану.
— Не трожь — вспомнив, с какими глазами и интонацией мать только что говорила, — брезгливо крикнула Люська. Подумала: «А-а, стерва, всё за мою спину спрятаться норовишь, да?! Запросто готова была продать…»
— Ты чего…
— Да ничего, — и грубо оттолкнув Полинку, она сама взяла чемодан и, гордо подняв голову, зашагала в комнату. «Мы ещё поглядим, кто за чью спину прятаться будет!» — пронеслась в её мозгу злорадная мысль.
Войдя в комнату и положив чемодан на стул, Люська — важная, гордая — открыла его и ахнула. В нём лежала шуба из серебристого пушистого меха: «Ну, та самая, которой недели две назад в Гуме никак налюбоваться не могла! Да нет — даже гораздо лучше!» — Она выхватила шубу и стала взволнованно рассматривать её, держа против света на вытянутых руках. — «Вот это да!» — Люська торжествующе посмотрела на мать, мигом забывая о вспыхнувшей к ней неприязни.
— Да-а-а! — также забывая обо всём, прищёлкнула языком та.
— Это — вещь! Тыщи две, а то и две с половиной, небось, стоит!.. А ну-ка, ну-ка надень!..
Люська дрожащими от волнения руками накинула шубу на плечи и кокетливо повернулась перед трельяжем.
— Ой, мамочки! Ой, не могу!
Из прихожей снова донёсся стук. Но он уже не вызвал ни у кого тревоги.
— А, чёрт, — с досадой только проговорила Полинка, отходя от дочери. — Да ты, пока я схожу открою, в рукава-то надень!
— Успеешь! — вертясь и так и сяк, огрызнулась Люська. — «Ох, чёрт! О такой и мечтать не смела! Да разве Сутулый купил бы когда что-нибудь подобное?!..» Она повернулась боком, кокетливо выглянула из-за приподнятого воротника… и похолодела:
в дверь, в помятом габардиновом макинтоше и с туго набитой закрытой сумкой в руках, входил Цыган.
— Что, не ждала? — ставя сумку на пол и безразлично взглянув на Оленьку, насмешливо проговорил он.
Онемев, Люська смотрела на него так, словно всё это происходило не наяву, а в каком-то диком, неправдоподобном кошмаре…
«Вот и конец всем мечтам и планам! Вот и полетела ко всем чертям красивая жизнь!.. Зачем он приехал, что ему нужно?!.. Не хочу, не желаю — с ним!» Она затравленно взглянула на вошедшую в комнату мать, забывая о шубе, которая медленно сползала с плеч.
— Да упадёт же, аль не чуешь?! – подходя, сердито прикрикнула Полинка и, делая страшное лицо, свирепо приказала глазами: «Не смей! Ободрись!»
— Ну и как обновочка, Васенька? — надвигая на плечи Люськи шубу обратилась она к Цыгану.
— Неплохой товар, неплохой, — ревниво оглядев «подругу», в тон ответил тот. — Вижу: старается Сутулый, ничего не скажешь!
Посмотрев на мать, Люська вдруг поняла, что та уже успела что-то придумать, и потому уставилась на неё с надеждой.
— А ты-то что нонче такой помятый — словно кто пожевал тебя? — продолжала Полинка.
— Да как бы тебе получше разобъяснить, дорогая Полина Фёдоровна? — посверкивая золотым клыком, с ухмылкой ответил Цыган. — На вокзальчике заночевать пришлось, вот и помялись малость. — Он вдруг сделался иным и с ненавистью сказал, снова бросая взгляд на Оленьку, которая от страха попятилась и прижалась к двери:
— Ни одна с-сука на порог не пустила! Все за собственную шкуру дрожат!..
И тут же спросил после некоторой паузы:
— А Дашка-то с Кручёным что… иль переехали уж? Ткнулся — забито всё у них.
— Переехали… как же! — оглянувшись на дверь, с издёвкой ответила Полинка и добавила, понизив голос:
— Погорели они, вот что!
— Иди ты! — испуганно подаваясь назад, прошептал Цыган, и Люська увидела, как в его глазах промелькнул ужас.
— Вот тебе и «иди ты»! — передразнила Полинка, будто он был во всём виноват. — Столько золота, часов, браслетов у них нашли — с ума сойти можно! Одних облигаций золотого займа — на два миллиона!
Люська насупилась и опустила голову: до сих пор не могла себе простить, что не поверила Кручёному, когда он о миллионах-то говорил! На всю жизнь была бы теперь обеспечена.
— Не может быть! — ошеломлённо прошептал Цыган и скрипнул зубами. — Ах, крохоборы! А мне моё так до сих пор и не отдали: «Не мозем сисяс, Вась, подозди»!.. Где их взяли-то?
— Кручёного возле голубятни… Дашка с сумкой — вот вроде твоей, набитой драгоценностями, кинулась бежать. Да, видать, поспешила — под самосвал угодила!.. Кишки так и полезли!..
— С-собаке собачья смерть! — брезгливо поморщился Цыган. Помолчали, каждый думая о своём. Цыган снова скользнул, задержался глазами на стоящей возле двери Оленьке и с усмешкой сказал:
— Ну, чего смотришь? Поди-ка сюда! — и неожиданно схватив её за руку, потянул к себе. — Я тебе, знаешь, кто?..
— Да брось ты её, — увидев, как перекосилось от боли и страха лицо девочки, раздражённо перебила его Полинка. И накинулась на Оленьку:
— Чего вылезла? Марш к себе! — дождалась, когда девочка бесшумно скрылась за дверью и в упор спросила Цыгана:
— Кручёный… не продаст?.. Как думаешь?
— Да не, — переводя на неё взгляд, презрительно поморщился тот. — Такой трус разве осмелится!.. Да и потом, дорогая Полина Фёдоровна, вас разве можно замарать? Вы ж всегда в сторонке останетесь!
Полинка повеселела. Спросила, кивая на сумку, с которой пришёл гость:
— А это у тебя что такое?
— Да я ж доложил, что кемарил на вокзальчике… ну и прихватил. Одна дамочка: «Вы никуда, товарищ, не отойдёте? посмотрите, пожалуйста!» Ну, я отойти-то отошёл, а вот посмотреть — ещё не посмотрел. — Он поднял сумку грязными, давно не мытыми, руками. Открыл… и, скривившись, швырнул под стол:
— Какая-то идейная попалась — одни книжки!
— Зачем?! – бросив взгляд на сумку, встрепенулась Люська. — Здесь не оставляй! С ней пришёл, с ней и уходи!
— Что, тоже кишка дрожит, да?
— Не дрожит, но сейчас же забери!
— Правильно, Вася, правильно она говорит, — поддержала Полинка и взглянула на часы: «Ого! До прихода Воронкова осталось не так уж много времени. Нужно что-то предпринимать!.. Но, где же эта сволочь — Сутулый, когда он явится?!»
— Слышал?! – наступала Люська.
— Один я, дорогуша, отсюда не пойду, — нагловато возразил Цыган, по хозяйски отставляя от стола стул и бесцеремонно усаживаясь на него. — Не так, не так я мечтал встретиться с вами, милые мои. Вот, вы даже не спросили… а зачем я приехал.
— Зачем ты приехал? — почувствовав, как её снова охватывает страх, послушно повторила Люська.
— А за тобой, драгоценная, — по-птичьи приподняв в её сторону одним боком голову и насмешливо глядя снизу вверх, небрежно ответил он.
— Как — за мной?.. — забегав глазами, попятилась Люська. Но натолкнулась на трельяж и смахнула с него подолом шубы хрустальную вазочку, которая с печальным звоном разбилась.
— Осторожнее, зачем же так?.. — наслаждаясь её растерянностью и собственной властью, продолжал Цыган.
— То есть… как за мной?! — еле слышно повторила Люська.
— А вот так, — делаясь серьёзным, проговорил Цыган, после чего резко сунул руку в боковой карман и вытащил железнодорожные билеты. Показал обеим:
— Ясно-нет?.. Могу пояснить. Сегодня в двадцать три пятьдесят пять мы с тобой, золотце, покидаем нашу прекрас-ную, но негостеприимную, столицу и берём курс на благословенный Юг. Тебя это устраивает?.. Кстати, сейчас там уже купаются! Полинка лихорадочно запрыгала глазами: на дочь, на Цыгана… опять — на дочь.
— А развод?! — вдруг обрадованно вскрикнула та. — Мы ж как уговаривались, забыл?! Ты же хотел заставить Сутулого!
— Вот за тем-то и явился пораньше, — нахмуриваясь, проговорил Цыган и убрал билеты обратно. — Он когда приходит-то?
Люська посмотрела на мать: «Но… но ведь скоро придёт Воронков!»
— Да, как тебе сказать? — отведя взгляд от дочери, спокойно начала Полинка, хотя отлично знала, что в эти дни Борис Степанович приезжал к обеду. — Ты не помнишь его расписания?.. — она снова повернулась к Люське, — кажется, оно у него
маленькой комнате на письменном столе лежит… Бросив взгляд на Цыгана, Полинка шагнула в другую комнату и там для вида зашелестела какими-то бумагами.
— Да где ж оно? Не вижу! — через некоторое время крикнула она.
Схватив суть дела и вырвав у Цыгана руку, которую тот успел захватить, Люська бросилась к матери.
— Да вот здесь я его видела, — громко сказала она и беззвучно зашептала: — Что делать?! Сейчас всё лопнет! Им нельзя сталкиваться!
— Тсс! — прошипела Полинка. — Уведи его поскорее куда-нибудь, понятно?! Ну-у… в ресторан, что ли! Хочу, мол, в последний раз в московском ресторане посидеть! А я Сутулого к вам подошлю! Скажу — насильно утащил! Воронкову прикажу, чтоб попозже приезжал! Годится?
Люська восхищённо посмотрела на мать: «Ух, молодец! Здорово придумала!» Громко же сказала, хлопая дверцей письменного стола:
— Да вот же оно!.. В общем, сегодня у нас суббота, да? Значит, часов в восемь — в девять будет, не раньше! — и вышла в большую комнату.
— А что это так поздно-то? — пробурчал Цыган.
— Нужно было приезжать, когда говорили! — выходя вслед за Люськой, огрызнулась Полинка.
— Не мог! — Цыган поднял глаза на часы, — А, чёрт, неужели ещё только второй час?!.. Что делать-то?
— Да ступайте-ка, ну хоть по улицам погуляйте, что ль! — с невинным видом предложила Полинка. — На Москву полюбуйтесь! Теперь когда её увидите-то!..
— В ресторан! А пойдём в ресторан, Вась?! — тряхнув головой, отчего засверкали-заискрились брильянтовые подвески, задорно воскликнула Люська. В последний раз хоть в московском ресторане посидим, а?!
— Вообще-то, можно, — после некоторой паузы благодушно отозвался Цыган и оглядел себя, — вот только бы макинтош немного подгладить…
— Да не стоит! — бросая короткий взгляд на часы, махнула рукой Полинка. — И так хорош! Одевайся, одевайся, доченька! Пройдитесь, проветритесь!..
Цыган на секунду задержал на ней свои подозрительные глаза, подумав: «Что это она так оживела?! То еле губами двигала, а теперь — ишь распелась!..» Но думал он об этом недолго, так как в этот момент Люська бесстыдно сбросила с себя халат и, оставшись в одной прозрачной комбинации, стала суетливо надевать пояс с резинками и чулки, при этом красиво выгибая свои бархатистые, смуглые и холодно поблескиваю-щие длинные ноги.