К главе 11
1-е поколение: Беркей (Аникей),
2-е поколение: Юрий Аникеевич,
3-е поколение: Иван Юрьевич Аничков,
4-е поколение: Григорий Иванович Красная Коса (Аничков),
5-е поколение: Иван Григорьевич Аничков,
6-е поколение: Иван Иванович (Блоха) Аничков,
7-е поколение: Федор Иванович Блохин (Потопай)
8-е поколение: Андрей Федорович Блохин
9-е поколение: Василий Андреевич сын Блохин
10-е поколение: Матвей Васильев сын Блохин
1587. Засека
Уже год прошел, как Матюша сел в седло и выехал на государеву службу, на засеку. Служба оказалось непростой, особенно тяжело приходилось таким новикам, как он. Он, пятнадцатилетний молодой человек из дворянского рода Блохиных, нес службу наравне со взрослыми товарищами. И хоть родился он здесь, на арзамасской земле, он знал по рассказам отца, что их род из новгородцев, и что остались их вотчины там, в Новгородской земле, на речке Явони. А здесь им опять царь раздал земли только в поместья, за службу царскую, которую обязаны были нести Блохины, служилые люди по Отечеству, на Арзамасской засечной черте.
Переселение не было таким тяжелым бедствием, как поначалу полагал отец. Они не видели тех бедствий, которые постигли их родину при нашествии литовских людей на новгородские земли.
В Деманском погосте многие деревни были сожжены литовцами, жители были перебиты или уведены в полон. А те деревни и села, которые остались, уже многие годы стояли пустыми после морового поветрия. Земли были не паханы, не кошены. Только ветер гулял на погостах.
Здесь же, в Арзамасе, земля была плодородной, крестьяне распахивали поля, отвоевывая у леса земли, которые знали раньше лишь копыта татарских коней. В Арзамас же переселенцы принесли с собой дух благочестия, который во все времена был достоянием Великого Новгорода, исконные русские обычаи, и даже новгородское наречие, всегда отличавшее новгородцев от других русичей.
А на Арзамасской засечной черте с первых дней ее существования было напряженно. Кочевники, татары и ногайцы не давали расслабиться. Их нападения были стремительны и быстротечны.
Его размышления были прерваны гортанным криком. От этого резкого крика взметнулась вся стража Собакинских ворот. Пушкари и затинщики бросились к своим пушкам. Стрельцы кинулись готовить заряды. На самом горизонте над дорогой поднималась пыль. От реки Пьяны мчались всадники.
Ногайцы!
В этом месте засека пересекала сакму – старую военную дорогу, по которой ходили в Орду князья русские, по которой проходило войско Ивана Васильевича в 1552 году на завоевание Казани. Эти ворота в засеке и были срублены, чтобы прикрывать Утишье – местность южнее Арзамаса. Матюша Блохин был командиром засечной стражи на этих воротах.
По обеим сторонам ворот были устроены сплошные завалы из густого леса, деревьями, срубленными на высоте человеческого роста и поваленными в неприятельскую сторону таким образом, что срубленный ствол оставался на пне, а вершины деревьев, лежа на земле, переплетались так, что ни пеший, ни конный не пройдет.
Недели не проходило, чтоб не напали на засечную стражу степняки. То скот уведут, то торговцев пограбят. Среди защитников засеки была разношерстная публика. Иван Грозный, видя, какую пользу приносит засечная стража, повелел места, прилегающие к заповедным лесам, заселять беглыми и вольными людьми. Даже учинившие смертоубийство, но успевшие достигнуть этих мест и поступившие в засечную стражу, избавлялись от преследования законов.
- Что ж они, дурни, на ворота прут, иль не знают что у нас тут пушки?
- Куды ж им еще лезть? Ежели они спешатся да начнут засечные завалы разбирать, мы их всех из пищалей положим с башни-то!
- Чай и вдоль засеки стража не спит, да и трудно им надолбы на конях преодолеть.
«Поднять мост!» скомандовал Матвей, и тотчас шестеро воротников бросились крутить ворот. Тяжелый дубовый мост через ров стал медленно, со скрипом, подниматься на толстых цепях, образуя дополнительный заслон перед воротами.
«Заряжай!» Пушкари поспешно закатили ядра во все четыре медные пушки, стали насыпать порох для зарядов, стрельцы запыживали шарики свинцовых пуль в бердыши.
Первый залп пушек грянул, когда толпа степняков неслась могучей кучкой в пятистах шагах от башни. Ядра легли в самую гущу противника. Лошади нескольких всадников споткнулись. Их наездники, перелетев через лошадиные головы, оказались на земле. Оставшиеся всадники продолжали мчаться широкой лавой. Надолбы, устроенные слева и справа дороги, подобно воронке засасывали эту массу всадников, вовлекая широкий фронт наступления конников в узкую горловину, сходящуюся у самых ворот. Эта плотная масса всадников и лошадей представляла хорошую мишень для стреляющих. Когда всадники были уже в двухстах шагах, раздались выстрелы ручных пищалей. Пушкари стали бить картечью.
Передние всадники увидев плотный огонь русских, уже были готовы повернуть назад, но задние ряды поджимали их все ближе и ближе ко рву. И вот уже паника охватила нападавших. Отчаянно стреляя из луков и пищалей по защитникам ворот, они пытались выбраться из западни, но узкий проход между надолбами сзади уже был плотно завален трупами лошадей и конников.
Матюша в пылу боя не заметил, как сбросил с себя шапку и кафтан и, несмотря на холодную осеннюю погоду по его лбу струился пот. Он перебегал от пушки к пушке, командуя пушкарями и стрельцами. И его молодость не вызывала недоверия с их стороны. Все защитники ворот самоотверженно бились с ногайцами, в точности выполняя приказы своего командира. Боеприпасы были на исходе. Но и силы нападавших таяли. Они со всей поспешностью удалялись в глубину своей територрии. Сзади, с русской стороны, от Выездной Слободы уже спешила подмога.
После часового боя, расстреляв почти весь свой свинец и потеряв убитыми двух своих товарищей, защитники ворот поняли, насколько серьезной была эта атака степняков. Больше двух сотен всадников осталось лежать у ворот. Ров был заполнен убитыми, так что со стороны поля к воротам можно спокойно пройти. Прибывший к воротам засечной воевода крепко обняв Матюшу, молвил: «Бывали всякие нападения на засеку, но чтоб с полутора десятками пушкарей и стрельцов, уложили такую ораву, не бывало никогда! Молодец, сынок!!!»- крепкая рука воеводы сильно сжала еще по юношески хрупкую ладонь Матвея.
В просторном полевом шатре возле городской стены расположилось походная приказная изба. Дьяк Микифор Чепчюгов, посланный царем Федором Иоанновичем, от его имени раздавал поместья за службу.
Возле белоснежного шатра толпилось около полутора десятка молодых людей, таких же новиков, как и Матвей. Кое-кто возился с привязанными неподалеку конями, кто-то вел неспешную беседу с товарищами. Большинство юношей были знакомы между собой. Были среди них и совсем юные, пятнадцатилетние подростки, были и девятнадцатилетние мужчины. Верстания новиков не было уже четыре года. Многие дети боярские ходили в новиках года по три и более.
Откинув полог, Матюша вошел в шатер. Невысокий, богато одетый, человечек восседал на широкой короткой лавке, покрытой красным бархатом. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы увидеть всю важность работы, которую он здесь исполняет. Здесь, в Арзамасе, он был верховной властью сейчас.
- Ну, сказывай, чей будешь, сколько лет тебе от роду?- московский чиновник вальяжно раскинулся на лавке, опершись локтем на рядом стоящий дубовый стол.
- Матвей Васильев сын Блохин. От роду шестнадцать лет.
- Василия Андреевича сынок никак будешь? – удовлетворенно окинув взглядом с головы до ног молодца, спросил Микифор. - Как отец живет-поживает?
- В позапрошлом годе не стало отца моего, господин.
- А я его знал!- печально покачал головой дьяк, - бывали мы с ним в разных походах. Сколько уже на государевой службе состоишь?
- Год на засеке в осадной службе.
- Братья есть, иль ты один у отца сын?
- Есть брат, старший, Исай. В поместном владении земли имеет. А я вот в новиках год уж как хожу.
- Вижу по сказкам, молодец ты ладный, дело свое на засеке знаешь. И поручительство за тебя от самого засечного воеводы имеется. Видно не зря тебе Собакинские ворота доверяют.
Чиновник встал, разминая затекшие ноги, прошелся по просторному шатру. Неспешно, повторяя слова по нескольку раз, стал диктовать писарю, сидящему за соседним столом.
- Пиши, «…дано в поместье по жребию Матюше Васильеву сыну Блохину в его оклад во сто четей, да в пятьдесят четей – писарь исправно выводил на пергаменте ветьеватые буквы, скрипя гусиным пером,- в Орзамасском уезде, в Тиши, в Веригине пустоши на сто пятьдесят четвертей в поле, пашенные земли и непашенные, сена на 60 копен…».
«Не всем молодым людям служивым назначают такие оклады,- подумал Матюша,- видно хорошо знал моего батюшку московский дьяк, коль так, спроста в сто пятьдесят четвертей оклад определил».
- Ну что, Матюша, служи царю государю нашему Федору Иоанновичу, так же верно, как служил Ивану Васильевичу родитель твой, прощаясь, напутствовал высокий гость.
Получив землю в поместный оклад, Матвей стал настоящим землевладельцем, помещиком.