То, что было истиной тысячу лет тому назад, остается неопровержимой, еще более проверенной истиной в наши дни.
В тот день домой я возвращался поздно: долгожданная встреча старых верных друзей опять сорвалась. А ведь приехали на этот раз все, и мы уже расположились в небольшом уютном ресторанчике, в самом уголочке его, под большой старой пальмой, изрядно пострадавшей от подвыпивших посетителей, о чем явно свидетельствовали шрамы на ее твердой, как камень, темной коре, чуть мохнатой и жесткой. Уже официант спешил к нам, и мы в предвкушении милой дружеской беседы под запотевший графинчик с водкой и фирменными отбивными, яркими салатами из свежих овощей, от которых пахнет летом и немножко детством, замолчали. Как завороженные, наблюдали, как ловко и быстро расставляются на столе блюда, вдыхали жадно ароматы, не решаясь нарушить сладостную церемонию ожидания праздника.
Неожиданно в дверях появился он, и мы поняли как-то сразу: никакой дружеской вечеринки не получится. Валерка жестом фокусника отправил под стол графин с водкой, а я накрыл рюмки салфеткой.
- Ну и какой идиот проболтался? - проворчал тихо Олег, - все – вечер пропал.
А к нашему столику спешил, широко и радостно улыбаясь, Серега, одноклассник, мой сосед по парте. Когда-то он был нормальным пацаном: курил в школьном туалете, дрался на пустыре, горланил под гитару хрипловатым баритоном. Закончил школу – тройки в аттестате, и потом как у всех - армия, дембель. После армии кем только не работал, даже закончил заочно какой-то институт, а потом неожиданно пропал на целых восемь лет.
Вернулся с деньгами: сразу купил квартиру в новом районе, немецкую иномарку. Автосервис свой открыл - живи и радуйся. Только жить стал как-то не по- людски. Христианином стал, видите ли. Короче, он такой правильный праведник, а мы - сырье для адских котлов. Всех жизни учит, Библию даже с собой всегда носит. Выучил ее похоже наизусть, потому что на каждый случай у него в ней своя история имеется. Достал так, что сил нет.
-Вы, -говорит, -мои лучшие друзья, и я должен вам помочь найти дорогу к вере.
А мы что нехристи какие –то? Нас всех в детстве родители крестили, в церковь на пасху ходим, на рождество водку пьем, в праздники не работаем.
Олег – католик, мы типа православные. Почему типа? Потому что, честно говоря, не знаю, чем православные от католиков отличаются. Олег наш пьет, кодировался уже раз пять – а толку?
- Я, - говорит, - католик-алкоголик. В нашей стране не пить нельзя: трезвыми глазами на жизнь смотреть страшно.
Где-то под Магаданом шоферил Серега, и однажды попал в пургу. Несколько суток простоял в снежном плену, а когда соляра закончилась, понял, что, похоже, и жизнь его заканчивается. И так ему обидно стало: почему именно он должен умирать молодым? Да и вообще ведь страшно умирать, вот тогда первый раз в жизни и помолился как смог: «Господь, спаси меня, и я всегда буду служить тебе». Через пару часов, уже совсем отчаявшегося, его нашли спасатели.
- После этого я, - говорит, - на всю свою жизнь другими глазами поглядел и пронял, что жить надо по-другому, так, как будто каждый день - последний. А как по-другому – не знал. И тогда мне один поп, бывший ЗК, подарил свою Библию. Я прочитал ее залпом, и с тех пор никогда не расстаюсь с ней.
Короче, от той аварии, похоже, крышу у него снесло. Достал он уже всех, а нам, как его лучшим друзьям, досталось больше всех. Тошнит уже от его нескончаемых библейских историй и нравоучений.
И ведь опять он взялся за свое, грешников и страждущих в ресторане объявилось много, за каждого он молился, о чем-то расспрашивал. Когда Серега наконец ушел, мы достали заветный графинчик, но почему-то пить не хотелось – «нашаманил» , одним словом. Благодаря «лучшему другу» вечер уже был все равно испорчен, и я поехал домой.
В тот день и погода была под стать испорченному вечеру: если не везет - так во всем. Снег срывался крупными хлопьями, они неслись куда-то вдаль, подталкиваемые сердитым ветром. Ехать было трудно: в нескольких шагах снег и темнота переплетались в такой узор, что фары с трудом пробивали его густую паутину.
Вдруг я почувствовал где-то внутри себя смутную необъяснимую тревогу. Но раздражение и обида притупили обычную осторожность - я все больше и больше разгонял машину. Улица была уже почти пуста, потому не сразу заметил одинокого пешехода. А он вдруг резко качнулся в сторону, и я, хотя успел в последний момент вывернуть руль, заметил в боковое зеркало, как, отброшенный неукротимой силой, он неподвижно застыл, свернувшись в клубок.
Хмель сразу прошла, и холодный пот выступил на лбу. Я заглушил машину, но долго не мог открыть двери: руки дрожали, сердце сдавила острая боль. Боялся даже представить, что произойдет, если…
Подошел тихо, стараясь почему-то ступать почти неслышно. Человек не шевелился, и страх все больше сковывал меня: так что когда он вдруг застонал, а потом поднялся на ноги, я долго не мог поверить, что все обошлось.
Он стоял, чуть покачиваясь, крепко сжимая в руке разбитую бутылку. Резкий запах паленой водки и давно не мытого тела пахнули мне прямо в лицо, и я узнал знакомого бомжа Степаныча. Что он делает на улице в такое время? Впрочем, это было неважно: главное, что он жив и здоров.
Ошалев от радости, я схватил в охапку растерявшегося Степаныча и почти силой усадил на заднее сидение. Машина сорвалась с места, подняв за собой облачко колючей снежной пыли.
Домой домчались быстро, я припарковал машину, посмотрел в зеркало и засмеялся: разомлев в тепле, мой пассажир тихо посапывал, чему-то улыбаясь.
Я разбудил его, он как-то странно посмотрел на меня, и, не сказав ни слова, побрел по улице, кутаясь в ветхое старое пальтишко. Мне представилось, как зайдет он сейчас в холодный подъезд, в котором из разбитого мальчишками стекла ветер швыряет целые пригоршни холодного злого снега, сядет на нижней ступеньке, прижмется к холодной скользкой стене… Что интересно снится ему? О чем он думает? Что вспоминает?
- Послушай, Степаныч, а может сегодня у меня заночуешь? У меня в холодильнике водочка холодненькая, выпьем за счастливый случай: повезло нам обоим.
Сказал и замер. Минутная слабость, но слова уже вылетели, и даже сам не понял, как такое могло прийти мне в голову.
Старик остановился, внимательно посмотрел на меня и тихо сказал:
- Ну, если ты захочешь…
Назвался груздем – полезай в кузов. Наутро Степаныч завтракал вместе со мной. Со стороны это выглядело вполне прилично, по-семейному. В старом моем костюме, светлой рубашке он выглядел очень даже ничего. Даже свою давно небритую щетину смог отскоблить почти до синевы. Теща, увидев его, побежала уже было красить губы ярко- красной помадой, но, разглядев внимательнее моего гостя, разочарованно и так нежно посмотрела на меня, что я решил пригласить Степаныча назло ей в гости еще раз.
В прихожей я обратил внимание, что мой гость скользнул по своему изображению в зеркале равнодушным взглядом и, не сказав ни слова, исчез в темноте подъезда.
Мне стало обидно: мог бы хоть попрощаться, поблагодарить, в конце концов, не каждый же день он ночует в таких райских для него условиях, да и костюмчик свой, еще и не совсем старый, который сгоряча подарил ему, все же пожалел, честно говоря.
На улице встретил Олега, мы посмеялись над моими приключениями, и заодно разработали план мести за испорченный вечер. Решили Сереге отвезти Степаныча - пусть его воспитывает, раз ему так нравится жизни учить, а мы посмотрим, как его Бог справится с такой задачей. Возлюби ближнего своего как самого себя? Вот и полюби Степаныча, дорогой наш праведник, а таких как мы полюбить совсем не трудно.
Сказано – сделано. Уже вечером я стоял на пороге дома Серегиной квартиры. Степаныч, почти трезвый, стоял в тщательно отглаженном моем костюме, даже где-то сумел раздобыть бордовый галстук на резинке, так что даже и не подумаешь, что это бомж. Правда, стойкий запах перегара и мусорки, смешанный с утонченным ароматом французского парфюма, все же выдавал подлинный род его занятий. А Серега обрадовался нам так, как будто не видел лет десять.
В квартире я увидел незнакомых мне людей, человек шесть. Они сидели на диване и держали в руках какие-то книги, о чем-то негромко споря.
Серега пригласил нас присоединиться к ним:
-Сегодня у нас собрание. Мы изучаем Библию, и молимся за тех, кто нуждается в этом.
Я обрадовался: «Значит, дорогой наш праведник, да у тебя здесь просто секта. Ну, что ж, Степанычу терять нечего, а я посмотрю, как ты все это проворачивать будешь. Все же интересно, чем нас средства массовой информации пугают».
Я сел в соседней комнате, достал документы и стал их просматривать, заодно изучая и происходящее в соседней комнате. К моему огорчению, ничего особенного там не происходило. Сергей негромко читал Библию, поясняя ее содержание. Потом все помолились, повторяя за ним слова молитвы, и разошлись.
Отступать я не привык, и, прощаясь со Степанычем, предложил ему еще раз съездить к Сереге.
-Ну, если ты хочешь… – неуверенно сказал он.
Прошло уже два месяца, и каждую пятницу я неизменно заезжал за Степанычем. Как ни странно, но мой бывший костюмчик был всегда отглажен, кстати, и рубашка с галстуком тоже. Как умудрялся Степаныч все это проделывать в военно-полевых условиях подвалов и чужих подъездов, спросить было как- то неудобно, а сам об этом ничего не рассказывал. Он вообще ничего не говорил лишнего, садился в машину молча, стараясь как можно меньше привлекать внимания к своей персоне.
Я все также сидел на кресле в соседней комнате, оттуда было удобно наблюдать за всем происходящим, и иногда посматривал на угол соседнего дома, на котором местные проститутки зарабатывали на жизнь древним способом. Одна из них, рыжеволосая и худая, однажды появилась в Серегиной квартире, и я обрадовался : «Ну вот, праведник наш, вам и Мария Магдалина: теперь понятно, чем вы занимаетесь».
В этот же день я заметил соседского паренька Гошу, нашего дворового наркомана, который был известен прежде всего тем, что спал, как йог, на голом полу, потому что все, что было можно, он вынес из дому в обмен на очередную дозу. Понятно, секта настоящая. У Гоши квартирка однокомнатная, но зато в центре города, а та, рыженькая, похоже, будет им услуги интимные оказывать. Только вот зачем им мой Степаныч? Может зря я привез сюда старика? Мне - то он ничего плохого не сделал, да и какое я имею право использовать человека, пусть даже и бомжа, в качестве приманки. Хотя почему же зря – мы со Степанычем сможем ликвидировать еще одну секту, которая ломает жизни людей, заодно и Серегу поставим на место.
Несмотря на ворчанье тещи и недовольные взгляды жены, я продолжал возить Степаныча на эти собрания. Даже сам не могу объяснить даже самому себе, зачем делал это. Серега меня больше не приглашал присоединиться к ним, и я продолжал сидеть в соседней комнате, работая с документами. Наблюдать за присутствующими получалось все меньше: три часа покоя и упорной работы, ради которых и приезжал сюда. Меня никто ни о чем не спрашивал, да и я никого тоже ни о чем. Правда, однажды все же не выдержал:
- К чему эта ваша самодеятельность? Не проще ли посещать церковь? Там священник, он учился во всяком случае, а ты уверен, что все делаешь правильно? Играешь ты судьбами людскими, зачем тебе это?
Серега задумался:
- А ты посмотри на тех, кто приходит? Разве они пойдут в церковь? Наверное, если бы было достаточно образованных и мудрых священников, они не пришли бы за помощью ко мне. Помнишь притчу о блудном сыне? Может здесь их единственное спасение спасти свои души. Да и церковь –это не построенное людьми здание из дерева и кирпича. Это место, в котором любящие Господа люди собираются вместе, чтобы лучше узнать его и помочь друг другу и себе жить так, как этого желает Он. Неважно, где и в каком месте собираются, сколько их – главное, чтобы святая любовь объединяла разных по характеру, образованию и образу жизни людей так, чтобы каждый чувствовал присутствие Господа рядом. Тогда случаются настоящие чудеса, но тебе почему-то все это безразлично, и я, честно говоря, не совсем понимаю, почему ты приезжаешь к нам.
Однажды я перепутал папки с документами и мне пришлось сидеть просто так. Это было довольно скучновато, и я решил все же зайти в соседнюю комнату. Я наивно подумал, что моему присутствию все обрадуются, но на меня никто не обратил внимания: все обсуждали какую-то очередную евангельскую притчу. Мне пришлось сесть в самом дальнем углу комнаты, из которой зато было очень хорошо наблюдать за всеми присутствующими.
Рыжеволосая проститутка в скромном сером платьице сидела на самом краешке дивана и внимательно слушала Сергея. Легкий шарфик, накинутый на голову, струился по плечам, тонким изящным рукам. Иногда она делала какие-то пометки в записной книжке, лежащей на коленях. Рядом с ней сидел Гоша. Если бы я не знал его раньше, никогда не поверил бы, что это наркоман. Похоже, с наркотиками он завязал; во всяком случае, припомнил я, последнее время он встречался мне часто и всегда с ясными глазами. Даже Степаныча последнее время пьяным я почти не видел: в последнее время он устроился дворником в детский садик. Говорят, иногда музицирует на детских праздниках, ведь раньше был учителем музыки, потом играл в ресторане, там –то, говорят, и спился. Про остальных мне мало что было известно, но я заметил, что в каждом из них появилась уверенность, даже не уверенность, а что-то такое, что сразу выделяло их от остальных: иногда казалось, что они даже светятся как-то изнутри.
Обычно после каждого такого собрания я звонил Олегу, и мы долго смеялись, обсуждая Сергея, разрабатывали дальнейшие планы мести и искренне радовались, что наконец-то он от нас отстал. Но однажды Олег неожиданно серьезно сказал:
-Может и мне сходить к Сереге? Знаешь, достало уже все . Надо завязывать с водкой, жена уже неделю у тещи живет и дочку забрала, на работе предупредили… Если и у меня получится…
Я растерялся:
- Олег, ты и в самом деле поверил, что это Серега наш такой всемогущий? Это просто случайности. Пройдет какое-то время, поиграют в праведников и пойдут на свои прежние места: кто на панель, кто за очередной дозой, кто в подвал.
Но Олег все же пришел. При встрече со мной он сухо поздоровался и уселся в самый дальний угол комнаты, стараясь быть незамеченным, а после собрания о чем-то долго разговаривал с Сергеем.
Я же твердо решил на сборища эти больше не приезжать. Степаныча теперь привозил Олег, так что я теперь был как-то не при делах и очень удивился, когда Сергей сам позвонил мне:
- У Степаныча день рождения завтра, и он очень хотел бы, чтобы ты пришел.
День рожденья так день рожденья. Но что подарить бомжу, пусть даже бывшему?
И кстати я вспомнил, что когда- то Степаныч был музыкантом в ресторане, так что с подарком все решилось быстро.
Стол подготовили шикарный: салаты, закуски, горячее - все как обычно и причем на высшем уровне (Олег постарался ), но спиртного не было совсем. Стояли бутылки с минеральной водой и небольшие коробочки с соком.
Растроганный старик не мог сдержать слез:
- Я уже и забыл, что такое день рожденья. Впрочем, родился я еще раз тогда, когда попал к вам. Благодарю Господа за все, что он сделал для меня. Прошу благословения и счастья для каждого из вас и особенно для самых моих близких людей, которые и помогли мне прийти к Господу.
И тут он называет меня и Серегу. Ну ладно Серегу, а я-то при чем? И все равно было очень приятно, тем более, когда я подарил гитару, от неожиданности у Степаныча даже слезы потекли. Он привычными движениями подтянул струны и запел приятным низким баритоном:
Господь, ты - моя драгоценная жемчужина,
Я возьму тебя бережно в руки свои
И положу в сердце свое, отдав за тебя весь мир,
Наполни сердце моё!
Я ушел с этого вечера рано, никто меня не удерживал, а на душе было так, как будто праздник у меня самого. Я долго не мог уснуть, не мог понять: почему я остался за порогом комнаты, почему среди этих людей мне нет места?
Жизнь как зебра и, может, если бы не было в жизни черных полос, мы не ценили бы и светлые. Но когда приходит эта черная полоса , то кажется, что она бесконечная. Я всегда считал себя удачливым, любил рисковать. В бизнесе это все же срабатывает не всегда и неудачи , как огромный снежный ком, неожиданно обрушились на меня.
Последней каплей стала разбитая машина. Доведенный до отчаяния, я хотел врезаться на полном ходу в столб у собственного дома. В конце концов все равно когда-то умирать и наверное это лучший вариант избавиться от всех проблем . Но вариант не сработал: машину я разбил, но вот сам отделался небольшим шрамом на щеке. Я сидел в кузове покореженного лексуса и не понимал, что теперь делать. О чем-то спорили подъехавшие гаишники, судачили зеваки, истошно в один голос кричали жена и теща, а и мне уже было все равно, как будто все происходило с кем-то другим.
И вдруг я почувствовал, как мою руку кто-то крепко сжал: это Степаныч пытался вытащить меня из груды металла.
- Помолись за меня, старик, - тихо попросил я его я его.
- Ну если ты захочешь…
Я теперь каждую пятницу приезжаю на собрания к Сергею, нас уже много, и мы решили арендовать заброшенный клуб на краю города. Гоша женился на той рыжеволосой девушке, и они приходят на собрания со своими двойняшками – и теперь вряд ли кто теперь узнает в счастливой семейной паре бывшего наркомана и проститутку. Это моя настоящая семья. Они радуемся вместе успехам и счастливым новостям, которых становится все больше, и поддерживаем друг друга, помогаем делом и молитвой, когда приходит беда. Мы братья и сестры, потому что у нас есть один любящий отец Господь, любовь которого подняла каждого из нас над собственными грехами и ошибками.
Через год Степаныча не стало. Я часто вспоминаю его слова: «Если ты захочешь…»
Если ты захочешь, то можешь сделать вид, что тысячелетняя вера в Господа - это просто кем- то красиво придуманный миф, можешь не замечать церкви и храмы , их величие и святую чистоту. Но у тебя нет другого выхода, потому что жить на земле, сохранив душу и тело от грязи окружающего мира можно только тогда, когда в твоем сердце живет Господь. Неважно, какую веру ты исповедуешь: гораздо важнее, чтобы ты жил так, как этого желает Он. И если изменится душа каждого из нас, тогда и наступит на земле тот самый долгожданный рай, потому что рай прежде должен быть в душе.