Забавы в поезде

В купе поезда Москва-Новороссийск тихо ненавидели друг друга четверо мужчин.
В желтом пиджаке, белой рубашке, вельветовых коричневых штанишках (а-ля старый пердун), щегольских туфлях наборной кожи, с изящным шелковым платочком на шее – Писатель.
В черной водолазке, черных обтягивающих джинсах, кроссовках «Найк» (тоже черных) – Вуерист.
В голубых джинсах, мягких коричневых кожаных туфлях и красном в белую полоску джемпере – Гусар-бабник.
В серой тонкой кофточке, белой рубашке (воротник наверху), серых штанах, черных туфлях – Романтик.
Мужчины с прикрытой враждой смотрели друг на друга, но хранили молчание, хотя в купе поезда это трудно, как женщинам на рынке.

«Сидят, словно сычи надутые, – Писатель улыбнулся. Он недавно получил Премию «Литературное наследие» за роман «Женская доля» и находился в том приподнятом настроении, которое присуще каждому Лауреату. – Люди со своим внутренним миром, а похожи друг на друга, как селедки в бочке.
Хм! Сычи надутые – а бывают ли сычи надутые или не надутые?
Округляются ли у них легкие, или надутость только кажущаяся?
Любопытный вопрос, и я, как Писатель, должен его исследовать.
Приеду, посмотрю в интернете».

«Все мы люди», – Романтик вздохнул и посмотрел в окно на пробегающие домики.
Возле зеленой избушки стояла женщина и размахивала руками.
Кто она, почему машет руками: радуется или, наоборот, зовет на помощь – осталось уже позади.
По телу Романтика разливалось приятное тепло щемящей грусти.

«Мужики, они всегда мужики. Что на них смотреть? – Вот, если бы – женщины! – Вуерист исподлобья разглядывал на соседей по купе, взгляд его остановился на Писателе, как коса на камень нашла: — Расфуфырился, как индюк, разоделся.
Наверно, ещё один деятель искусств.
Не пашут, не сеют, стишки сочиняют или музыку.
Как можно платить деньги за то, что человек стишок накрапал?
Природа любит труд, то, что можно потрогать, а музыка и поэзия должны быть бесплатны.
Когда человек кушает, то пусть его поэты и музыканты развлекают во время обеда!»

«Скукотища! – Гусар нарочно широко зевнул, почесал голову. – Даже выпить с этими скотами нет никакого желания.
Один – педик, зачем-то шарфик надел бабский.
Пытается разозлить нас?
Не выйдет, господин хороший, не на того напал.
Другой – мышь серая, – Гусар без стеснения рассматривал Романтика (Романтик не замечал вызывающего взгляда Гусара). – Наверно – ботаник, импотент несчастный.
А тот, весь в черном – маньяк.
Глазки бегают, как у мышки-норушки.
Маньяк, больше похож на нормального, чем остальные.
Реальные скоты-с. Но почему я так не люблю мужчин?
Может быть, я сам – ненормальный, и вся моя любовь, которая должна равномерно растрачиваться на окружающих, уходит на женщин?»

Гусар барабанил пальцами по толу, а когда Писатель не выдержал равномерной дроби и посмотрел на Гусара, впрочем, не вызывающе, вдруг предложил:
— Господа! У меня к вам интересное предложение! – Гусар сделал теат-ральную паузу и по тому, как скисли его попутчики, понял: фраза достигли цели – все насторожились. – Что, если мы устроим конкурс житейских историй?
— Житейских историй? – Писатель свысока, с иронией спросил, словно не расслышал.
Кто же лучше, чем профессиональный Писатель, поведает житейскую ис-торию?
Писатель пододвинул свою книгу, которую только что рассматривал, к центру столика.
Книга недавно вышла в издательстве «Эксмо», и Писатель надеялся, что кто-нибудь из соседей по купе заинтересуется книгой, спросит: «А что вы читаете?», и тогда Писатель, вздохнув, скажет: «Моя книга!»
— Пусть каждый что-нибудь расскажет из своей жизни, нечто интересное, – Гусар не оправдал надежд Писателя, про книгу не спросил, даже не смотрел на неё (книга также не заинтересовала Вуериста и Романтика). — Можно не выдумывать, потому что никто друг друга не знает, и поэтому, не опозоримся.
После того, как выслушаем каждого, тайно проголосуем: можно голосо-вать и за себя.
Кто наберет больше голосов – того угощаем коньяком.
— Занимательно, – Писатель поправил платочек на шее. Ворсинка или соломинка в платке колола шею, но Писатель не снимал платка. – Ни разу в дороге не слышал подобных предложений, хотя путешествую, признаюсь, по своим творческим делам, часто.
И какие же занимательные случаи из нашей жизни можно рассказывать?
Трагические, комические, романтические, любовные?
— Про баб, – брякнул Гусар излишне бодро, словно ожидал вопроса. – Разве могут настоящие мужчины беседовать на другие темы?
Гусар пытливо посмотрел в глаза Писателя, Писатель выдержал взгляд.
Другие попутчики не возражали: только очень смелый мужчина, уверен-ный в себе, может отказаться беседовать о женщинах.
— Тогда, если все согласны, начну я! – Романтик неожиданно подал голос.
Писатель вздрогнул, он не представлял, что попутчики могут проявить прыть в нелепом конкурсе.
«Пока я обдумывал рассказ, уже нашлись выскочки, – Писатель вежливо улыбнулся Романтику. – Может быть, он тоже Писатель?
Нет! Писатели так, как этот серый тип, не одеваются.
У творческих людей чувствуется стиль в одежде, а этот «рассказчик» вы-глядит, как канцелярист».
Гусар тоже удивился, что молодой человек с робкой улыбкой вызовется рассказывать первым.
Гусар как раз высчитывал, как опытный игрок на тотализаторе: когда выгоднее выступать (первым? потому что первый самый запоминающийся, или – последним – оттого, что последний идет после разогрева публики), а тут первый уже нашелся.
— Отлично! – Гусар хлопнул в ладоши, словно в гонг на ринге ударил.  – Но не забывай: только про баб.
— Слово «баба» режет слух, – Писатель не хотел, чтобы какой-то наглец с усиками (Гусар) стал лидером в купе. – Баба – явление народное, деревенское, а применительно к городским  — женщина.
Может быть, заменим слово «баба» – женщиной?
Или – барышня? Или – девушка?
— Да вы, словесник! – Гусар хохотнул, но не зло. – Тогда пусть будет – «балерина».
Балерина – потешное слово и, вроде бы не обидное.
В нём нет слащавости, как в «барышне», и толстых ляжек, как в «жен-щине».
Каждая женщина – балерина.
Всё? Идет? Называем в рассказах женщин — балеринами – так экзотичнее, – Гусар расхохотался.
Романтик и Писатель улыбнулись, а Вуерист опустил взгляд.

— Балерины – так балерины! Как девушку не называй, а в душе она – балерина, – Романтик произнес с Есенинской грустью в голосе. – Я расскажу вам об удивительном случае, периоде жизни моей.
И эта история оставила глубокую борозду на сердце моём.


РАССКАЗ РОМАНТИКА ПРО ЧУДНУЮ БАЛЕРИНУ

Десять лет назад я поступил в НИЯУ «МИФИ»  на факультет экспериментальной ядерной физики.
Институт не простой, поэтому несколько лет я готовился по физике и ма-тематике, посещал курсы при институте, а непосредственно перед поступлением, нанял репетиторов.
За всеми волнениями, хлопотами я упустил столь важный момент в жизни каждого молодого человека, как – общение с девушками… Извините – балеринами.
Время прошло, и я оказался не подготовленным к полноценному общению с этими воздушными существами.
По американским меркам девушка… балерина должна потерять девственность в школе, в самом крайнем случае – на выпускном балу.
Но почему-то не упоминается о мальчиках: когда и что мы должны делать с балеринами.
Мои друзья целовались с одноклассницами, некоторые даже успели переспать, но мне всё это казалось продолжением детских игр, несерьёзным, и даже через много лет я понимаю – пустое всё это.
Не может быть любви, отношения с балериной без романтики.
Но как бы то ни было, я по инерции оставался девственником, а уже оканчивал первый курс, и впереди предстояло удивительное студенческое ле-то.
Атмосфера мужского коллектива, постоянные рассказы однокурсников о «победах» на любовном фронте, подтрунивания товарищей надо мной по поводу того, что я ещё мальчик («Лёлик! А ты знаешь, что если не будешь с балеринами, то у тебя пиписька отсохнет?») — всё же сделали своё дело.
Я поверил в то, что мне необходимо в ближайшее время переспать с балериной, иначе дальнейшая моя жизнь пойдёт под откос, как паровоз, который переехал Анну Каренину.
 В столовой МИФИ я стал приглядываться к девушкам, стараясь найти первокурсницу.
Мне не хотелось, чтобы моя избранница оказалась старше меня и опытнее.
В душе я надеялся, что встречу балерину нетронутую, чистую, на которой, возможно, женюсь.
Мысль о том, что девушка должна сохранять до свадьбы невинность, и сейчас меня не покидает.
По нынешним меркам, я знаю, что это навязчивая мысль и мне следует пройти курс у психолога или психоаналитика, что, впрочем, одно и то же.
Может быть, моё состояние вызвано тем, что я долго оставался девствен-ником?
Не знаю, и не желаю копаться в своей психике.
За обедом я мечтал, как подойду к той или иной балерине, как уйду с ней, потом в кинотеатре, когда погаснет свет и пройдет реклама, начнем целоваться, но робко…
Я изучил несколько книг по пикапу и был морально подготовлен к общению с балериной, по крайней мере, я так полагал, что всё узнал из книг.
Сейчас понимаю, что ни одного путного дельного совета в книжках по пикапу, для меня нет.
Там общие советы: как самому среднему мужчине подойти к самой сред-ней балерине, и как её прикадрить.
Удивительным и лживым для меня казалось то, что авторы дают советы, как прикадрить балерину, но если вымыть всю муть, словесный понос, то окажется одно правило: у кого есть деньги, тот познакомится с любой девушкой.
А без денег нет смысла знакомиться.
Ну и что, если симпатяшка парень познакомится с девушкой в Москве и она, судя по книге, сразу согласится переспать с ним.
Но сначала надо зайти в кафе или ресторан: покушать, выпить.
Поход в ресторан на двоих с выпивкой обойдется минимум в три тысячи рублей.
Затем на такси поехать в гостиницу – ещё тысяча за проезд.
В гостинице – две тысячи за два часа, и наберется на простой кадрёж, на одну «любовь» шесть тысяч рублей или двести долларов.
Так зачем же все ухищрения, знания методов пикапа?
А, если нет этих двухсот долларов, то толку – никакого.
Познакомится симпатяшка с балериной, а дальше что? Прогулка по парку?
Я это сказал про среднестатистических парней и балерин, а мне нужна была именно та, которая откажется от ресторана и от гостиницы, и предложит  пойти в парк.
И дело не в деньгах, а — в романтике.
По внешнему виду девушек в столовой я пытался угадать: невинна она или нет, романтична или нет.
Понимаю, что мои догадки – смешны, когда на них смотришь с высоты пройденных лет, пусть этих лет не так много прошло.
Но молодость, неопытность тем и прекрасны, что делаешь глупости.
Наконец я увидел в столовой красавицу, от которой сердце моё завелось, как мотор с пульта управления.
Черные короткие волосы, пронзительно голубые глаза и белая кожа.
Балерина сложена прекрасно, именно та девушка, о которой я мечтал.
Она, словно сошла со страниц повестей Тургенева.
Чем дольше я смотрел в её сторону, тем больше боялся подойти.
Все советы по пикапу, даже самые невинные, казались мне сейчас нелепыми или чудовищными.
Балерина сидела одна и мне показалась, заметила мой пристальный интерес к ней.
(Потом я анализировал нашу первую встречу и думаю, что Алёна нарочно затягивала обед, чтобы я набрался решимости и подошёл.)
Но как бы балерина как бы не желала знакомства, сама не проявит инициативу, да и сидеть долго в столовой ей быстро наскучит, и она обозлится на меня.
Всё это я знал из книжек, и уговаривал себя подойти:
«Если не я, то кто же?
Если не сейчас и не к ней, то никогда и ни к кому».
Балерина выпила сок, а за соком её обед заканчивался, поэтому я решился.
Помню только, что казалось мне, будто мысли мои остались за столиком, а тело двигается отдельно от сознания.
В голове стало пусто, словно в паровом котле.
Я присел к девушке за столик, успокаивал себя:
«Самое главное сказать три первых предложения, а дальше пойдёт всё гладко».
Нельзя было скатиться на уровень бульварного пикапа.
Не надо провоцировать, хамить, ударяться в романтические крайности и быть слишком активным.
— Приятного аппетита, – произнёс я необычным хриплым голосом, словно мне горло прочистили наждаком.
Балерина пристально на меня посмотрела, выражение её лица не менялось, она не прятала взгляд, а затем меня удивила вопросом:
— Вы – эльф?
Я опешил. На многие вопросы знал ответы, приготовился пошутить, как рекомендуется в книжке, но данный случай в теории съема девушек не опи-сан.
О том, что балерина слаба умом, не могло быть и речи: в МИФИ нет глупых парней и балерин.
Сразу мелькнула мысль, что балерина прекрасно знает условия съёма, и прочитала, наверно, не только о том, как парни кадрят балерин, но и изучила книги по съёму парней балеринами.
К сожалению, я не читал книги для балерин: «Как подцепить мужчину», поэтому не знал, как следует вести себя в подобной ситуации.
Ещё появилась лёгкая досада, мне казалось, что, если балерина так умна и «правильно», по-книжному общается с парнями, значит, у неё – огромный опыт, несмотря на молодость, и поэтому невинной романтической натурой, Тургеневской балериной она не является.
Но в молодости легко себя убедить в том, что предмет любви идеален, и за несколько микросекунд я доказал себе, что балерина потому так разговаривает со мной, что не знает, как общаться с парнями.
Она назвала меня на «вы», наверно, оттого, что – робкая.
Даже немного возгордился: меня оценили, как настоящего парня.
— Я – эльф? – я выдавил улыбку, потому что положено улыбаться, когда кадришь балерин. Балерины любят весёлых. – Тогда вы – нимфа!
Шутка пришлась кстати, и показалась мне остроумной.
Я мысленно похвалил себя за находчивость и храбрость.
Дальнейшее общее представлялось мне невесомым и простым.
— Я не нимфа, я – русалка, – балерина поставила пустой стакан на поднос, но не вставала из-за стола, словно ожидая от меня вопросов.
Я осмелел, оценил ситуацию, как положительную для меня, балерина не убегает, хотя по теории пикапа должна была сказать «Мне пора!» и пойти к выходу из столовой.
Моя задача тогда состояла бы в том: догнать её, и с шутками-прибаутками договориться о свидании, взять номер телефона.
— Но у русалок длинные волосы, а у вас — короткие, – заметил я немного развязным тоном. Чтобы говорить вежливо с балеринами, нужен опыт, а у меня его не было. – Не подумайте, что мне не нравится, просто так к слову.
Вам очень идет короткая стрижка. – Я боялся, что перегнул палку – вдруг, балерина страдает, оттого что подстриглась, и я наступил на её больную мозоль.
Но с моим опытом общения ошибки неизбежны, как на войне.
— Меня заколдовали, – отвечала балерина с досадой (и эта досада удивила меня), – а, когда чары спали, я обнаружила, что волосы мои стали короткими.
Гоблины подстригли меня на лысо!
Но волосы отрастут! В волосах моя сила, вы узнаете.
То, что балерина собирается общаться со мной так долго, что мне будет позволено увидеть, как её волосы отрастут, затуманило мой мозг розовыми надеждами.
Значит, я иду по правильному пути! Женюсь! Женюсь на ней!
Но зачем балерина играет в русалок и эльфов?
— Да, конечно, – ответил я, тупо соглашаясь, как в американских фильмах.
(Почему-то американские герои, когда балерина говорит глупости, с ум-ным видом поддакивают.)
 — У вас длинные уши, зеленые глаза, – говорила балерина (а мне каза-лось, что все на нас смотрят и слышат нелепый диалог – вдруг, это – подстава, и сейчас все начнут надо мной хохотать?). – Но волосы ваши тоже короткие!
Вас усыпили гоблины, а затем забрали силу волос?
— Да, гоблины, несомненно, гоблины… с военной кафедры!
Я невольно рассмеялся, сравнив наших преподавателей с военной кафедры с гоблинами.
У студентов считалось хорошо пошутить — пройтись шуткой по поводу военной кафедры.
Мы, будущие ученые, как бы отделяли себя от вояк.
Также в МГУ, якобы воюют, химики и физики, физики и лирики.
— Но вы отомстите гоблинам, отважный воин? – балерина неожиданно положила свою ладошку поверх моей, никогда раньше балерины так не прикасались ко мне. – Я буду вашей дамой сердца, русалкой.
Вы же не воюете с русалками?
— Не воюю с русалками, – повторил я утвердительно.
Мне стало вдруг жарко, почему-то представил, что у русалок – хвост, а у балерины хвоста нет, и в воображении появилась её белая попка.
Всё же я больше мужчина, чем ученый.
— Как ваше имя, воин? – девушка не снимала своей ладони с моей руки, а я, вдруг, застыдился, не хотел, чтобы однокурсники меня сфотографировали.
С одной стороны я – герой, потому что прикадрил девушку, но с другой стороны – всё же смущался.
— Алексей, но друзья зовут меня Лёлик! – снова штамп из книг и филь-мов.
Мои мысли никак не могли встать на рельсы.
Балерина первая спросила, узнала про имя, а по теории я должен был взять инициативу на себя.
Автоматом задал напрашивающийся вопрос:
— А вас как зовут? Русалка…
— Алёна! Правда, необычное имя для русалки?
Меня так назвали в честь Алёнушки, которая утонула в нашем пруду.
Пояснения стали каплей, которая переполнила чашу моего понимания.
Необходимо было расстаться на время, чтобы я пришел в себя: и от кадрения и от игры балерины.
В уголке сознания оставалась мыслишка, что балерины роль, ролевая игра, непонятная мне пока.
— Восхитительное имя, Алёна! – нейтрально ответил я. – Извините, у меня сейчас консультация, опаздывать не положено.
Может быть, вы дадите свой номер телефона, я позвоню, и мы встретим-ся… как-нибудь.
Я никак не мог перейти на «ты», не умел ещё, боялся нарушить какое-то правило съёма.
— Ах, да, номер телефона, чуть не забыла! – балерина стукнула ладошкой себя по лбу, достала из сумочки бумажку, на которой от руки написано: «Алёна, русалка», и ниже – номер телефона.
Снова я подумал о том, что балерина опытная, так оригинально знакомится, у неё заранее припасены бумажки с номером телефона.
Но тогда почему не заготовила визитные карточки, или не распечатала на принтере?
Отступать мне было некуда, впереди лето, да и Алёна мне нравилась по внешности.
Об её манере общаться я старался не думать: время всё само подскажет.
Я схватил бумажку, торопливо вышел из столовой, даже забыл, что выйти следовало бы вдвоём, но полуправда о том, что спешу на консультацию – меня оправдывала (в моих глазах).
Когда я пришел домой, то первым делом зашёл в интернет, посмотреть, как балеринам следует кадрить мужчин.
Ничего похожего на нашу ситуацию не нашел, разве только упоминание о романтике, но совет по пикапу на основе романтики был очень неуклюжим, и сразу после игры нужно было тащить мужчину в постель.
Не много мудрости, по замыслу автора книги (американка): «Представь-тесь феей, и пообещайте, что в постели устроите ему сказочное представле-ние».
Затем я вошёл на страничку пикапа:
«Как подцепить балерину».
Мне нужно было узнать: когда следует звонить балерине после знаком-ства.
Если балерины играют по правилам, то и я не должен сплоховать.
Руководство по пикапу утвердило расписание звонков балерине.
Сразу, как было написано, нельзя звонить.
Балерины не любят, когда мужчины навязываются, и быстрый звонок может создать у балерины впечатление, что у вас давно не было балерин, вы куда-то торопитесь.
По теории, балерина ждет звонка в первый же день знакомства и готовит едкие шутки-высылалки.
К концу недели ожидания балерина уже проклинает парня, который взял  номер телефона, но не позвонил.
Через две недели балерина начинает страдать, что парень, который так хорошо кадрил, бросил её, и у балерины развивается комплекс неполноценности.
Вот и нужно звонить через две недели – так советует тренер по пикапу.
Но он тут же добавляет:
«Вы каждый день кадрите балерин.
У вас их слишком много, поэтому не ошибитесь, ставьте в календаре дату, когда и кого прикадрили.
Через две недели позвоните очередной жертве, а пока обзванивайте дру-гих, прождавших две недели».
У меня не было четырнадцати балерин, чтобы я мог каждый день звонить одной из них (очереднице).
И срок в две недели мне казался ужасно долгим, как гроб для великана.
Автор, как гадалка, сделал ещё одно замечание:
«Впрочем, если вы опытный охотник за балеринами, то звоните, когда хотите.
Перед вашим опытом не устоит ни одна балерина».
Опыта у меня не было, но и ждать долго я не хотел, поэтому выбрал среднее: позвоню через три дня.
Моя начитанность, знание правил пикапа (которые, впрочем, не помогли мне при первом знакомстве с Алёной) должны подредактировать правило «Звони через четырнадцать дней».
Позвонил я на следующий день, и не прогадал…
— Алёна? – спросил я в трубку, мучаясь вопросом – продолжать ли её игру в русалок и эльфов, тем более что эльфом мне быть как-то не хотелось. Название дурацкое, и, судя по древним легендам, эльфы – злобные, вонючие существа, а не те красавцы, которых показывают в фильмах фентэзи.
Я, чтобы восстановить дыхание, стал считать машины, пытаясь определить на расстоянии марки (я звонил Алёне от метро «Каширская»).
Метод отвлечения позволял мне успокоиться.
— Да, — ответила Алёна, – русалка Алёна слушает своего героя.
Подсчитывая машины, я немного успокоился, но тут снова начал волно-ваться.
Узнала ли мой голос Алёна, или пытается угадать, кто ей звонит.
Я же не оставлял ей номер своего мобильного.
Американцы придумали хитрый ход, который за ними подхватили жители отсталых миров (все страны отсталые по сравнению с США — официальное мнение Вашингтона): если не знаешь, кто тебе звонит, или не можешь вспомнить имя собеседника (противоположного пола), то надо отделаться общим именем «свиити», то есть – «сладкий» или «сладкая».
У нас «свиити» трансформировалось в удобное безликое – «зайка».
Может быть, Алёна раздает свой номер телефона налево и направо, а потом называет любого позвонившего – героем.
Можно, конечно, помочь балерине, сказать, что Алексей звонит, но почему-то я медлил.
Игра Алёны пока не напрягала меня, но я опасался, что, если начнем встречаться, то мои друзья засмеют наши книжные отношению.
Или Алёна в компании не будет вспоминать про эльфов и русалок, нимф и гоблинов?
— Да, твой герой, – я натужно засмеялся. – Как насчет того, чтобы сходить в кино?
— В кино? Это на слет духов леса и гор?
— Да, на слёт духов леса и гор, – ответил я почти грубо.
Я злился на себя за то, что не сумел пока разгадать: почему Алёна так разговаривает.
В интернете ответа на этот вопрос не нашел.
Может быть, плохо искал?
Или ролевые игры при первом знакомстве – удел очень-очень опытных балерин и парней?
Простые отношения и секс им надоели, им игры подавай?
— Но только ненадолго, – согласилась Алёна – не понятно на что: на поход в кино или на слет духов леса и гор. – Ты же знаешь, эльф Лёлик, что русалка без воды долго не может жить.
Мне нужно в течение шести часов вернуться домой.
— Отлично! — Я чуть не подпрыгнул от радости.
Алёна либо узнала меня по голосу, либо не ждала звонков от других парней.
И ещё удобно, что свидание не затянется: долгое первое свидание не входило в мои планы: во-первых, денег на длительную гулянку не хватило бы, а во-вторых – не знаю, как себя вести.
Может быть, Алёна заставит целоваться, а я не умею целоваться и от страха наделаю глупостей.
Мы договорились, что встретимся через час на «Семеновской»; в кинотеатре «Родина» много залов, и попасть на сеанс не трудно, всегда будут места.
Надо бы купить цветы на первое свидание, так полагается.
Или не надо? Молодые парни и балерины редко дарят друг другу цветы?
В волнении я начал искать в инете на телефоне ответ на вопрос: «Нужно ли на первом свидании дарить балерине цветы?», но затем разозлился на себя за глупость и нерешительность.
Как решу – так и правильно будет.
Успокаивал себя мыслью, что, если Алёна продолжит игру в русалку и эльфа, то может удивиться цветам, потому что русалкам эльфы цветы точно не дарят.
Эльфы берегут лес и борются за каждую травинку!
Алёна прибыла вовремя, я, как в кино, взял её под руку, но снова почув-ствовал неловко: правильно ли вял за локоток? или надо взять за ладошку?
Но затем решил, что всё, что буду делать «как полагается», но не от души – выйдет криво, нелепо и искусственно.
События или Алёна мне подскажут, как поступить, то есть я поплыл по волнам Судьбы, даже не поцеловал Алёну в щечку.
Целование в щечку – основной ритуал: парни и балерины в компании целуют друг друга – веянье интернационального времени, не русская традиция.
Мы зашли в кинотеатр, Алёна никак не помогала мне в общении (что с одной стороны плохо), но и не замечала моих промахов (я так думал).
Единственно, что мне удалось сделать джентльменского – открыть перед Алёной дверь.
Впрочем, вышло коряво, Алёна с трудом протиснулась, а я запутался в дверях.
Предстоял выбор, какой фильм предпочесть.
Алёна не упоминала пока про эльфов и русалок, и я подумал, что она больше не играет в свою странную игру.
Но я ошибся, как конь на переправе.
— Лёлик! – Алёна смотрела мне в глаза (так смотрят – я читал – только люди, которые давно друг друга знают). – Пойдем на «Одинокого  волка», фентэзи.
Этот фильм про нас!
— На волка, так на волка! Хоть на стаю волков! – я понял, что лучше всего соглашаться с балериной.
И это было моё первое правильное правило общения с балеринами.
Пусть балерина решает, а я – исполняю, так проще общаться. 
— На стаю волков нельзя, Лёлик! Разве ты не знаешь? – Алёна взяла меня за руку (игра по правилам пикапа – говорить всякую ерунду, но при этом взять объект за руку?). – Против стаи волков ты не справишься, эльф.
Я смотрел на Алёну и думал о многом: о том, что первый раз пошёл с балериной на свидание и попал в игру или в странную ситуацию, размышлял и о том, что Алёна ни разу не улыбнулась.
Надо осторожно будет расспросить её подружек: всегда ли Алёна играет в фентэзийные игры?
До фильма оставалось двадцать минут, и мы присели в буфете.
Я понял, что должен чем-нибудь угостить балерину (если цветы не купил):
— Алён, кофе, чай, пирожное? – я специально не добавил «русалка».
— Воду, простую воду, – Алёна, словно задумалась, и исправляя мою «ошибку», пояснила. – Русалки пьют чистую воду, – немного подумав, добавила, – или нектар.
Воду мне заказывать, тем более – простую, казалось нелепым, тем более что я подумал, что Алёна жалеет мои деньги.
— Какой нектар? Персик, Апельсин или другой?
— Просто нектар, эльф!
— Хорошо, просто нектар! – ответил во мне уступчивый американец. – А пирожное?
— Русалки кушают рыбу, Лёлик! – Алёна строго посмотрела на меня, и я испугался, что она заподозрит, что я не настоящий эльф.
Вдруг да откажется от меня?
Я взял для Алёны бутерброд с сёмгой (до чего же они дорогие в буфете) и персиковый нектар.
Себе для храбрости – пиво.
Алёна скушала рыбу с бутерброда, а к хлебу не притронулась.
Конечно! Откуда в подводном царстве хлеб?
Я начинал сходить с ума, быстро переключил внимание, стал в уме зани-маться умножением двузначных чисел на трехзначные.
Внимание рассеялось, и происходящее не слишком уже меня пугало.
Способствовало успокоению и пиво.
Алёна никак не прокомментировала моё пиво, и в моей голове всплыла фраза:
«Эльфы пьют пиво, то есть – эль.
Пиво-эль – нормально для эльфа!
Какой же ты, к тамбовским диким волкам, эльф, если не пьешь пиво?»
Мы прошли в зал, народа немного, поэтому я снова заволновался.
Если бы зал был переполнен, то это сняло бы с меня ответственность предпринимать какие-либо активные действия: то есть – целоваться, обжиматься с балериной.
Вроде бы неприлично прилюдно на первом свидании.
Но теперь возникла проблема, встал вопрос – что делать?
Тренеры по пикапу советуют сразу взять балерину за руку, затем за коленку, погладить внутреннюю сторону бедра, а затем потрогать ТАМ.
Но я знал: ни на что подобное, по крайней мере, без предварительного толчка Алёны, не решусь пока.
Фильм мы благополучно посмотрели, причем я не особо понял, о чём он: бегали фентэзийные красавцы мужчины в лохмотьях и длинных шкурах, в них влюблялись полуголые красавицы с блестящими ягодицами.
Алёна неотрывно смотрела на экран, а я потел, размышлял и клял себя за то, что не могу, несмотря на все методы отвлечения, успокоиться.
Я думал о том, что Алёна после кино не станет со мной встречаться, потому что ждала, что в тёмном зале начну приставать к ней.
И другой вариант меня не устраивал: Алёна сейчас не воспринимает меня, как парня, использует в своих целях.
После кино я провожал Алёну до дома, она жила на Павелецкой.
По дороге я шутил, рассказал несколько анекдотов, стараясь казаться рубахой-парнем.
Алёна слушала меня благосклонно, но не улыбалась даже над самым смешным анекдотом.
Она поддерживала беседу, мы посудачили над инженером Штоцким, которого знали.
Обыкновенная беседа скованного парня и красивой девушки на первом свидании, если бы Алёна время от времени не вставляла в нить разговора свои русалочьи замечания.
— Лёлик! Видишь орка? – Алёна сделала жест в сторону заросшего тол-стого кавказца.
— Вижу! В последние годы орки стали часто попадаться на улицах столицы, – я шутил в надежде, что Алёна засмеется. – Но с этим орком эльф легко справится.
— Ещё бы, – без тени сомнения согласилась Алёна. – Орки – пушечное мясо, тем более что ЭТОТ не боевой орк, не урук.
Балерина отвернулась, потому что «орк» неожиданно посмотрел на нас.
Я же решил, что дома посмотрю материал про орков, гоблинов, хоббитов, русалок, единорогов и других жителей царства фентэзи.
Если Алёна играет по своим правилам, то почему бы мне не подыграть ей?
На первых свиданиях парень должен соглашаться с балериной (это и без книг по пикапу понятно), если, конечно, парень не супер герой бабник.
Супер героям всё можно.
— А, если бы к тебе подошёл не эльф, не я, — решил немного поиронизировать, – а – гоблин или орк? Ты бы с ним пошла в кино?
Извини: на слет духов лесов и гор пошла бы?
Алёна посмотрела на меня с испугом.
Не знаю: если испуг театральный, то балерина слишком вжилась в свою роль.
Я мог бы, конечно, сказать:
«Хватить прикалываться, балерина. Веди себя, как нормальная девушка.
Забудь про эльфов и русалок, иначе нам придется расстаться!»
Но это, опять же, слова и действия супер героя.
Я слишком долго шёл к первому свиданию с балериной, мне повезло, меня балерина не отвергла, причем – очень красивая балерина, так зачем же я буду обрывать отношения, тем более, когда всё лето впереди.
Пока я решил не рисковать, и не задавать опасных вопросов о гоблинах.
Интересно было бы знать: как Алёна сдавала вступительные экзамены, и экзамены и зачеты в семестрах?
Туманила преподавателям головы, как и мне?
Или балерина только для меня включила свою игру?
Значит, я у неё первый? Пусть в ролевой игре, эльф, но первый, с кем она позволила себе поиграть?
Мысль о том, что я – первый, обнадежила меня.
Приятно быть первым, даже в сумасшествии.
Представьте, если бы вы захотели быть первым дураком, самым дураком из дураков, то вряд ли бы добились успеха.
Даже среди дураков существует жесткая конкуренция за первое место, место лидера.
Быть самым дураком из всех дураков также трудно, как самым умным среди умных.
Возле своего подъезда Алёна поцеловала меня в губы.
Поцелуй сухой, шершавый, как наждак.
Мелькнула у меня мысль – губы русалки пересохли без воды…
Если бы у меня был опыт целовальщика, то поцелуй можно было бы назвать бездушным.
Но через много лет, когда я уже нацеловался столько, сколько положено, я уже не могу дать подобную оценку.
Это странный поцелуй, пустой, упругий и непонятный, как наши отношения с Алёной.
Счастливый, что так успешно прошло первое свидание (мне не пришлось показывать свою «некомпетентность» – не целовался взасос, не обжимался, не занимался словоблудием), дома я снова решил посмотреть в интернете насчет ролевый игр в русалок и эльфов.
Первая попытка оказалась неудачной — поисковик Гугл на запрос «Ролевые игры в русалок и эльфов» выдал компьютерные игры в русалок и эльфов.
Тогда я сменил запрос на «Эротические ролевые игры в русалок и эльфов».
Я очень волновался, потому что боялся: вдруг ответ меня разочарует в жизни, в Алёне или в самом себе.
Для молодого человека разочароваться в жизни – модно и традиционно.
Только молодые разочаровываются в жизни, но мне бы не хотелось…
Видели ли вы когда-нибудь старика двухсотлетнего, который цепляется за жизнь и за клюшку, и в то же время он разочарован в жизни?
Нет, старики не разочаровываются в жизни.
Разочароваться в Алёне я боялся больше всего.
Обидно было бы, не зная правил игры, потерять девушку, которая мне понравилась.
В себе я мог бы также легко разочароваться, если бы понял, что отстал от жизни, от сверстников в понимании моментов.
На вопрос об эротических играх в эльфов и русалок компьютер ответил примерно также, как и на первый вопрос: компьютерные ролевые игры в русалок и эльфов, и добавил – эротические компьютерные игры.
В третий раз, как старик свой невод, я забросил вопрос, немного его изменив:
«Русалки и эльфы, игры мечты».
Опять же – предложения компьютерных игр, но в Контакте я нашел любопытную группу, они приглашали в волшебный город, и вот что написали:
«Это страна, где можно быть: эльфом, темным эльфом, орком, ангелом, гномом, феей, полукровкой, человеком, троллем, гоблином, друидом, дриадой, русалкой и т.д.
Здесь вы можете погрузится в мир, в который не позволяют окунутся дела и заботы в реале. Тут вы расслабитесь и поговорите с такими как вы. Это не обида, скорее похвала, ведь здесь люди, которые умеют мечтать, а не трудоголики, которые не замечают прекрасного вокруг себя.
Тут можно создавать свои истории, просто жить. Здесь везде присутствует магия, а это значит, что можно спокойно погрузиться в мечту».
Написано красиво, заманчиво, особенно для слабых натур, но приписка, предостережение: «При вступлении в группу просьба открывать лс.
Если она не будет открыта, велика вероятность, что вас не примут».
Предостережение, что жаждущего могут не принять в город Фантазий, отвергнут, закроют перед ним ворота, сразу для меня снизило волшебство.
Разумеется, я не собирался вступать в фентэзийное сообщество – разве что попробовал бы ради общения с Алёной, но теперь чувствовал лёгкую не-приязнь к этим фентэзийшикам.
В то же время пришло и облегчение, что Алёна не принадлежит ни к ак-трисам ролевых эротических игр, ни к тем, кто живет в городе мечты.
Эротической игрой в эльфов и русалок занимаются непосредственно во время любовных утех.
А быть жительницей города фентэзи Алёна не могла, потому что, судя по телефонному разговору, кроме меня, ей никто не звонил (из парней).
По крайней мере, я себя так успокоил и обратился к земной теме: как дальше себя вести с Алёной.
Найти её группу в Институте, подойти и поговорить?
Но – страшно, непривычно: на нас будут смотреть, и, вероятно, я покраснею, застыжусь, начну говорить глупости.
Американским подросткам подобных отношений не понять.
В Америке на вечеринке сразу знакомятся, пьют алкоголь, затем курят наркотики и уединяются в спальне, где занимаются сексом.
Когда я смотрю на американок в кино, они мне кажутся затасканными, как половые тряпки.
Наверно, моя неприязнь к подобным женщинам, оттого, что я веду закрытую жизнь, и где-то в глубине души завидую ярким тусовщикам.

На следующий день в МИФИ я посмотрел расписание консультаций группы Алёны, и, вопреки здравому смыслу, старался не проходить там, где может появиться Алёна.
Лучше поговорю с ней по телефону.
Но Алёна сама нашла меня. Она шла по коридору навстречу, и мне было невозможно улизнуть.
Удивительно, что Алёна шла одна: в МИФИ девушки, особенно красавицы, в одиночку гуляют редко.
Я же шёл с Серегой, и, когда увидел Алёну, сердце моё забилось сильнее, меня бросило в жар, я вспотел, как бычок на бойне (если быки и коровы потеют).
 Нужно было сохранять невозмутимость, по теории общения с балеринами – смеяться, вести непринужденный разговор, а при встрече поцеловать балерину в щечку, как старую знакомую.
Но я волновался, что буду выглядеть нелепо, сделаю ошибку, а действия мои покажутся Алёне и Сереге наигранными, искусственными, поэтому оста-вил недоуменного Серёгу:
«Подожди, я с балериной переговорю»,  — и подбежал к Алёне:
— Привет, – я улыбнулся. Дальше должна последовать шутка, но я от неё отказался, и по-моему, поступил мудро (потому что принял своё решение, а не следовал пикапу). – У тебя сегодня консультация?
— Здравствуй, эльф! – Алёна не улыбалась. – Я тебя искала, волновалась.
Как ты вчера добрался до дома, в полнолуние?
— Прекрасно добрался, спасибо! – мне стало досадно, потому что Серёга, известный дамский обольститель уже подходил, несмотря на то, что должен был понять – не хочу я, чтобы он участвовал в нашей беседе.
Сейчас он удивится, услышав про эльфов и вурдалаков. – В полнолуние, насколько мне известно, выходит всякая нечисть.
— Вау, Алёна, круто! – Серёга влез между нами. Он выглядел, как опытный бабник, пикапер, говорил, действовал по теории съёма балерин, но это умение у него – природное, а не из книг. – Красивая погремушка, – Серёга потрогал кулончик на цепочке, который висел на груди Алёны. – Класс! Где купила?
Сколько отдала?
Вопросы и действия абсолютно «правильные», как нужно.
Этот стиль кадрения называется активным.
Балеринам нравится (а кому не понравится?), когда парни хвалят их по-купки, да ещё к тому же, цену спрашивают и узнают, где приобрела.
Кадрящий так входит в доверие к объекту, то есть к балерине.
Но почему Серёга кадрит мою девушку, точнее, если бы я высказал ему претензию, что «кадрит», то Серёга, наверняка, удивился бы.
Он просто так общается, а получается кадрёж.
И откуда он знает Алёну, он с ней общался?
Она его тоже эльфом называла? А сама представилась русалкой?
Я глупо улыбался, с каждой секундой мой рейтинг понижался.
Алёна не повела себя так, как написано в книжках про съём балерин.
Она мягко убрала руку Серёги со своего кулона:
— У меня ещё и крест нательный крестильный есть (не знаю, зачем она сказала про крест – русалки, как водяная нечисть, креста боятся — может быть, что-то хотела этой фразой передать мне?).
Сергей, дай нам с Лёликом (как я благодарен Алёне, что назвала тогда меня Лёликом, а не эльфом) поговорить наедине.
Серёга фыркнул, мотнул головой, отошел к окну.
Он не обиделся, потому что симпатяшки парни, прирожденные бабники, не обижаются на отказ женщин.
Отказа для симпатяшек не существует, просто балерина, по мнению Серёги – не в духе.
Наверно, у неё живот болит или менструация.
А, может быть, Серёга подумал, что Алёна меня кадрит по-серьёзному, для женитьбы, показывает мне свою влюбленность и преданность?
Алёна смотрела на меня, молчала, и я понял, что должен обязательно что-то предложить, сказать не глупость, а – важное.
Предлагать безликое: «Давай, сегодня куда-нибудь сходим», – не стоило.
Нужно говорить конкретно, так написано в книгах по кадрению
— Алёна, пойдем вечером в театр… какой-нибудь.
— В театр? В лес густой? Я боюсь театров, эльф, – Алёна закусила губу, и мне показалось, что она побледнела. – В театрах всё по-настоящему.
Мне кажется, что актеры сорвутся со сцены и начнут затаскивать зрителей в свою жизнь.
— Но в кино с экрана тоже могут сойти актеры, – я уже не удивлялся, говорил тихо, стараясь, чтобы Серёга не слышал.
— Лёлик (то эльф, то – Лёлик)! В кино не по-настоящему, там призраки на экране, тени, разве ты не знаешь?
— Давай закинемся в ночной клуб? – я нарочно, чтобы казаться более раскованным, употребил слово «закинемся».
В ночном клубе я ни разу не был, но с балериной не так неловко там по-явиться.
Надо же когда-то и в клуб сходить, тем более что у меня появились пять тысяч рублей.
— На шабаш? На встречу ночных жителей? – спросила Алёна, она мельком посмотрела на Серёгу (мне тогда показалось, что Алёна тоже боится, что Серёга услышит наш странный разговор, но позже я понял, что Алёна ничего не боялась).
— Ага! Именно так, – ответил я нейтрально, не употребляя слов «шабаш», «ночные жители». – На Бауманской есть приличное заведение (снова штамп из книг), можно заглянуть вечерком.
Мимо этого «приличного заведения» я проходил недавно, и обратил внимание на рекламную вывеску ночного клуба: «Три коктейля по цене одного!».
Реклама запомнилась, и я, всегда считающий деньги, подумал тогда, что неплохо бы зайти и воспользоваться предложением «приличного заведения».
Теперь же представился удобный случай:
И Алёну свожу… нет… лучше сказать – с Алёной схожу, и сэкономлю на коктейлях.
— Позвони мне где-нибудь около трех, эльф.
Но не забывай про сумерки после девяти.
— Хорошо, – быстро согласился я, поглядывая с опаской на Серёгу: ак-тивные кадрильщики не могут долго стоять без дела.
Моё «хорошо» Алёна могла отнести и как согласие позвонить около трех часов, и – как то, что я не забуду про сумерки, которые наступают после девяти.
Алёна пошла дальше по коридору, я не стал провожать её до аудитории.
Когда балерина ушла, я почувствовал подъем сил: перед Серегой я под-нялся, потому что у меня – балерина, и не просто балерина, а – красавица, и не опозорился с эльфами и русалками.
— Серёга, ты давно её знаешь?
— Кого? Алёну? – мобила Серёги зазвонила, и он схватил трубку, но говорил и по телефону и мне отвечал.
— Алёну! – я едва не засмеялся, чуть не добавив – русалку.
А, может быть, нужно было сказать про русалку, словно я пошутил.
— Алёнку? – не спал я с ней, — ответил Серёга, отключив микрофон те-лефона. – Так, пересекались…
Аллё, да, зайка, нет, не забыл.
Серега беседовал минут пять, а потом я снова его спросил, не зная зачем:
— Ну и как она?
— Кто? Алёнка? Балерина, как балерина.
Сиськи у неё, как батоны.
Надо бы подержаться за них. ХА-ХА-ХА!
Я тоже засмеялся, скорее от облегчения, хотя по книжным законам, дол-жен был осадить Серёгу, предупредить:
«Ты, Серёга, это, потише!
Не приставай к моей балерине.
Моих балерин не тронь!»

До трёх часов я извелся, особо волновало то, что Алёна легко согласилась пойти со мной в ночной клуб, хотя называла поход – на шабаш.
Что подразумевается, если балерина соглашается пойти в столь злачное заведение с парнем?
Про французов я знаю: если он пригласил её в ресторан, то по счету расплачиваются поровну.
Если же она пойдет с кавалером спать после ресторана, то платит он.
Не должен ли я после посиделок в ночном клубе пригласить Алёну в гостиницу (на которую у меня нет денег)?
А, может быть, ВСЁ свершится в ночном клубе?
Я уже пожалел, что предложил сходить в клуб, слишком много для меня неясного.
И сколько времени НАДО находиться в ночном клубе? До утра?
А, если до утра, или до трех часов ночи, то, как потом до дома добираться?
На такси для Алёны я деньги оставлю, а сам как-нибудь дождусь открытия метро.
Не зима на улице, не замерзну.
Вот, только, как бы на меня в сумерках кто-нибудь из Алёниных фантазий не набросился: клыкастый и с красными глазами.
В три часа я позвонил Алёне, немного волновался:
— Это я, Лёлик! – на этот раз я решил не играть в «угадайки». – Как консультация? Автоматом не получила?
— Не хватило двух лекций до «автомата», – вздохнула Алёна.
Борода слишком уж принципиальный.
Написала бы я, сдала ему эти две несчастные лекции.
Нет, теперь придется всё авралом учить.
А ты, эльф, как у тебя дела?
— Мне до зачета «автоматом» далеко, – я рассмеялся, потому что в дан-ный момент, судя по теорию общения с балеринами, надо смеяться. – Слиш-ком много пропусков.
— Прогуливал? Отправлялся в белые горы?
— Не прогуливал, а пропускал занятия, – я не знал, стоит ли реагировать на «белые горы»?
Наш разговор состоит из двух Миров: фентэзийного и реального.
И обязан ли я всё знать про «белые горы», про «сумерки»? Или Алёна может мне объяснить?
Но пока сходить с рельсов принятого общения – рано, я так считаю, а потом уже всё спрошу.
Только не знаю, когда это «потом» наступит, и дождусь ли «потом»?
— Эльф, я вот сегодня думала о хоббитах, – Алёна снова вошла в мир фентэзи.
— А что он них думать? – спросил я довольно развязно. «Властелин ко-лец» и читал и смотрел – не понравилась сказка, хотя и раскрученная, как народный артист. – Хоббит, он и в Африке – хоббит.
— Я с тобой согласна, эльф, что и в Африке хоббиты живут.
Но я о другом думала: а так уж ли они безобидны и милы, как их показывают?
Мне кажется, что хоббиты так же мрачны, как и гоблины, только маски-руются, потому что слабые.
Слабые должны всего бояться, и всём улыбаться.
— Наверно, – я молча засмеялся, причислив себя к слабым, которые всего боятся. – У хоббитов нет души, поэтому они сродни гоблинам.
Дашь хоббиту палец, так он всю руку откусит… если, конечно, ему представится возможность.
— Ты так считаешь, эльф? – спросила Алёна после недолгого молчания.
— Да, это моё мнение, мнение эльфа, — сыронизировал я.
Наверно, Алёна, всё же посещает в Контакте группу эльфов и русалок. – Но для вас, для русалок, хоббиты не опасны.
— Почему? – Алёна искренне удивилась. Неужели, я перехватил инициативу в игре? – Потому что хоббиты боятся русалок.
— Боятся русалок? – снова удивилась балерина. – Я не замечала раньше.
— Но ты же сама сказала, что хоббиты маскируются, причем скрывают свои чувства очень умело, не то что, орки, – я чувствовал, что разговор о русалках, эльфах и хоббитах даётся мне свободно, совсем не так, как если бы я просто беседовал с Алёной о реальных вещах.
Неужели, я так легко попал в сети фентэзи, или мне нравится играть с балериной?
— Спасибо, эльф! – сказала Алёна почти торжественно. – Я сразу поняла, что ты – не простой эльф.
Как только увидела тебя в трапезном зале (в столовой?!!), так сердце моё забилось – ОН!
— ХМ! – я прокашлялся в трубку.
Выяснять кто ОН, и почему я – ОН, нельзя.
Можно сбить игру и потерять всё: два Мира и Алёну.
Миры меня, если честно, совершенно не волновали, а русалка Алёна – привязался я к ней, хотя знакомы всего пару суток.
На данный момент главное, что я – авторитет, пусть в игре, но авторитет для Алёны.
Поболтав о предстоящих экзаменах и о фентэзийной нечисти, мы договорились встретиться в шесть на Бауманской и «закинуться» в этот злополучный клуб, в который идти не очень мне хотелось.
После разговора с Алёной я задумался над тем, что она не улыбается, а все разговоры про мир фентэзи, который должен быть светлым, легким, воздушным, почему-то сводятся к страхам, опасностям, словно нет в ТОМ Мире радости.
Может быть, у Алёны – тревожно-депрессивный синдром?
Но молодость отвергает всё плохое и тревожное, то есть я забросил эти мысли на дальнюю полку и стал думать о предстоящем свидании.
В интернете, помощнике любого человека, я прочитал, что в клуб надо идти в «приличной, опрятной одежде, желательно Мировых брендов».
Футболка, джинсы и кроссовки – вполне подходящая одежда для посещения клуба в теплое время года.
Конечно, в интернете добрый консультант написал, что хороший охран-ник, работник фейс-контроля, определит сразу: подделка ли у вас кроссовки, или – фирменные, но я очень сомневался, как в компетентности охранников, так и в том, что нас слишком уж тщательно будут досматривать на входе в ночной клуб.
Клубу нужный деньги, а парень с балериной – как нельзя лучше подходят на роль кутил.
И неясно, как охранник определит подлинность кроссовок, если настоящие от подделки внешне ничем не отличаются?
 На Яндекс маркете я посмотрел модели дорогих часов, сфотографировал на телефон.
Может быть, куплю копию швейцарских часов.
Кто догадается, что они – копия, а не оригинал?
Может быть, у меня дядя богатый или дедушка подарил?
Из дома я вышел с запасом времени, про русалок и эльфов забыл посмотреть в инете.
Когда Алёна была далеко от меня, то казалось, что она шутит насчет эльфов и русалок, реальная.
В переходе между Казанским вокзалом и Ярославским и Ленинградским я в киоске купил копию швейцарских часов «Франк Мюллер».
Часы – как на фотографии, ничем не отличались от оригинала, только дополнительная надпись мелкими буквами на корпусе «FRANCK MULLER» была лишней.
На оригинале этой надписи нет, перестарались китайцы.
Но если носить часы этой надписью к себе, а не наружу, то её никто не увидит, особенно в темноте ночного клуба.
Весьма довольный собой, я прибыл на свидание за двадцать минут, очень волновался.
Мелькнула трусливая мысль: «Если Алёна не придет, у неё окажется много дел, как у всех балерин, то я не особо расстроюсь.
Не очень хочется идти в ночной клуб, где ждёт неизвестность».
Но Алёна пришла вовремя, и я неожиданно почувствовал прилив сил, радость, как у щенка при виде мячика.
Одета в длинное зеленое платье (русалка!) из невесомого материала и изящные зеленые туфельки.
На груди висел кулончик – золотая рыбка.
Одежда для девушки, которая собралась в ночной клуб – неподходящая, судя по советам в инете.
Но, может быть, Алёна знает больше, чем я и, чем Интернет?
Алёна взяла меня под руку (мне необычно, потому что под руку я только ходил зимой с бабушкой, она боялась упасть на льду).
— Как добралась, без проблем? – задал я дежурный обязательный вопрос.
— Спасибо, эльф, хорошо, – Алёна посмотрела мне в глаза, причем взгляд задержала дольше, чем предписывали правила кадрения.
Уверенность моя в своих силах тут же улетучилась, как туман над боло-том.
Я снова попал под власть удивительной балерины.

В ночном клубе никакого охранника на входе нет, так что я мог не волноваться, что «проколюсь» с нефирменными кроссовками и копией швейцарских часов.
Мы прошли вниз по ступеням, повернули в зал направо, вход в зал налево закрыт, наверно, зал зарезервирован для банкета или свадьбы.
В зале сидели три девушки за столиком, перед каждой стоял стакан с коктейлем, девушки что-то горячо обсуждали.
Я подумал, что девушки эти – проститутки, коротают в клубе время до вызова к клиенту.
Около стойки бара белела официантка, что-то записывала в блокнотик.
Я, опережая события, и не желая, чтобы Алёна оказалась в курсе того, что на коктейли акция, предложил балерине присесть за столик, а сам решительно направился к стойке бара.
 — Могу я, помимо всего, заказать три коктейля по цене одного, – спросил я тихо и пояснил: — На рекламе у вас написано, что проходит акция.
— Акция действительна до семнадцати часов, – ответил бармен, а официантка оторвалась от блокнотика и с интересом посмотрела на меня.
Нищим и скаредным клиентом, надеюсь, я не показался (успел повернуть надпись на корпусе часов к себе).
Наверно, бережливые клиенты приветствуются!
Или официантка знает, что если парень пришел в клуб, то оставит в «приличном заведении» всё свои деньги.
— Садитесь, я сейчас подойду! – официантка мне улыбнулась, и улыбка не показалась дежурной.
Может быть, профессионализм официантов заключается в том, что дежурная улыбка выглядит естественной?
Я вернулся к Алёне, присел, расправил плечи, пододвинул балерине меню:
— Сейчас подойдет официантка.
Алёна меню даже не раскрыла.
Я подумал, что она знает ассортимент закусок и напитков, которые подают в ночном клубе.
Но как оказалось, Алёна не заглядывает в меня потому, что всегда заказывает то, что ей хочется.
Если же блюда нет, то замена не допускается.
Я открыл меню – ОГОГО! Дороговато!
Водка от ста тридцати рублей за пятьдесят миллилитров, коктейли – от двухсот пятидесяти рублей.
Наверно продажным балеринам дали три коктейля по цене одного, мы же не успели.
Надо было мне лучше читать рекламу.
Когда подошла официантка, я уже был готов заказывать:
— Пожалуйста по ноль-пять Гиннесса два раза, один нектар… апельсиновый, креветки в кляре и… и… и… всё пока.
— Ещё воду простую, пожалуйста, — подсказала Алёна, а я и забыл, что она играет русалку, которая засыхает без воды.
Воду Алёне официантка принесла слишком уж простую – швейцарскую, сто пятьдесят рублей за поллитровку.
Денег мне было не жалко, я же кутил с прекрасной девушкой, но опасался, как бы не вышло больше, чем у меня имелось.
Нектар, пиво и креветки я заказал для Алёны, себе – только одно пиво.
— Эль, – я пододвинул Алёне тёмное пиво, которое вроде бы должно по замыслу больше соответствовать элю.
Заказ пока выходил чуть больше, чем на тысячу, и я расслабился.
Не так уж и страшно ходить в ночной клуб.
Вот только бы стриптизёрши навязчивые не появились.
Мы сидели, разговаривали, я не боялся, что нас услышат.
В какой-то момент показалось, что знаю Алёну очень давно, неловкость прошла.
Алёна, вобще, не напрягалась, общаясь со мной: либо это свойство всех девушек, либо она видела во мне ЕГО.
Разговор переходил с реального на фентэзи, причем, чем больше мы пили эля, тем дольше обсуждали ТОТ Мир.
— Ты, эльф, водишь дружбу с сатиром, – полуутвердительно, полувопросительно произнесла Алёна. В темноте её глаза горели зелено-золотыми огоньками. – На тебе Долг, ты идешь по линии Судьбы, или прокладываешь свой путь?
— Сатир – Серёга? – я проявил смекалку.
— И Серёга тоже сатир, – туманно ответила Алёна.
Её манера разговаривать по-прежнему удивляла меня, и, возможно, если бы не эль, то я бы разозлился.
— Сатир сатиру рознь, – глубокомысленно ответил я тоном, каким недавно рассуждал про хоббитов, что хоббит, он и в Африке хобит. – У каждого сатира своё предназначение!
На этот раз моя умная мысль попала в ловушку.
— У сатиров не может быть предназначения, – Алёна удивилась. – Сатир – пустой звук леса.
Он никак не влияет на линии Судьбы.
— Не всякий сатир – пустой звук, – я не сдавался. Если так пойдет наше общение в дальнейшем, то мне с каждым часом и днём будет все труднее дойти до НАСТОЯЩИХ поцелуев. – Серёга мне помогает.
— Теперь я поняла, – Алёна вроде бы успокоилась и кивнула головой в сторону трех девушек: — Ведьмы без хозяина.
Они рискуют, придет новый хозяин и тогда им не поздоровится.
— Да уж, ведьмы, – согласился я.
Хозяин – альфонс? Если проститутки без альфонса, без «крыши», без покровителя, то, возможно, их хорошо проучат местные бандиты.
Разговор, по крайней мере, с моей стороны, стал заходить в тупик.
Темы реальности иссякали, а про Мир фентэзи я ещё не был готов гово-рить в той мере, которая нужна для общения с Алёной.
Выручила компания, один мужчина лет пятидесяти пяти, с ним – две женщины, круглые, как значок браузера.
Официантка быстро подскочила к новой компании, и, судя по тому, как часто она кивала головой и много записывала в блокнотик, заказывал мужчина немало, словно приплыл из голодного Поволжья.
Я приготовился к тому, что Алёна назовет мужчину ведьмаком, а его спутниц – нимфами, наядами или – не знаю, как они в фентэзи называются, круглые барышни.
Но Алёна неожиданно легко перешла на нашу общую институтскую тему.
Разговор пошёл плавнее, хотя дальнейшее – что дальше делать в ночном клубе – меня держало в лёгком напряжении.
 Мужчина со своими спутницами пили водку, судя по графину, и выпили сразу немало.
Он раскраснелся, как свёкла на новоселье.
Из соседнего зала послышалась громкая музыка, хлопки, смех.
Мужчина держался минут пятнадцать, но затем его буйный темперамент (мужчина – сатир, как и Серёга? ХА-ХА-ХА) дал знать.
—У них весело, а нас не зовут, – почти закричал мужчина, вскочил из-за стола и, задев столик, с тремя «ведьмами», вышел из зала.
Вернулся он через пять минут в сильнейшем возбуждении:
— ОГОГО! Да там праздник какой-то!
Пойдём туда, что тут сидеть зря?
Мне показалось, что он кричал специально, чтобы его услышали мы с Алёной и балерины за соседним столиком.
Не дожидаясь согласия своих круглых спутниц, мужчина подбежал к официантке, достал кошелек.
Мне тоже захотелось праздника, словно я для Алёны организовал спек-такль в другом зале.
— Алён, пойдем, посмотрим?!!
Алёна молча поднялась, дала мне руку, я взял холодную ладошку.
Подошла официантка, и я быстро расплатился.
В другом зале ещё закажем выпить и покушать.
Цены, хотя и высокие, но вроде бы я укладываюсь в бюджет.
Мы вошли во второй зал, тотчас к нам подбежал распорядитель, провел к свободному столику.
Как я узнал позже, нам несказанно повезло, если это можно назвать везением.
За вход на представлении надо было заплатить шестьсот рублей с человека.
Кассир-охранник стоял наверху, у входа в клуб, и принимал деньги.
Мы же проскользнули низом, перешли из соседнего зала, и распорядитель по этому залу, подумал, что мы уже заплатили деньги.
Но всего этого мы не знали.
К нам подошла официантка принимать заказ, я поднял глаза и обомлел.
 Столики со стульями и диванчиками располагались по периметру зала, а в центре светила лампа и стоял стул.
На стуле сидела балерина в балетной пачке прозрачной, просвечивающей,  не скрывающей ничего.
Другая артистка – обнаженная, в одних туфельках на высоких каблуках, разговаривала о чем-то с одетым мужчиной, который стеснительно улыбался.
Около балерины стоял мужчина в белых дамских панталонах, черных башмаках, древнем сюртуке или – смокинге, а на голове у него привязан, как бескозырка ленточками, огромный фаллос.
Обнаженная артистка вывела за руку одетого зрителя, к стулу и начала его раздевать догола, ей помогала балерина без трусов.
Оказывается, волею судеб, мы попали на представление театра голых, театра Ганина, шла пьеса Гоголя «Нос».
Диктор читал Гоголевский текст, причем текст шел без комментариев, но голые актрисы вели себя, как в бане.
Я моментально возбудился до неприличия, но столик скрывал мою неловкость.
Кое-как сделав заказ, похожий на тот, который был в том зале, я, словно оправдываясь, повернулся к Алёне:
— Я не знал, Алёна!
Балерина сидела, словно кол проглотила, её лицо белое, она напряжена.
— Театр! Они захватывают людей, вовлекают в представление, как я предостерегала.
Затем они высосут из людей душу.
— Уйдем? – спросил я с неохотой.
Необыкновенная удача, что попал на театр голых – будет что завтра рассказать Серёге и другим однокурсникам. Уходить не хотелось, но я продолжал играть роль джентльмена. – Если хочешь – уйдем! – Алёна мне была дороже, чем спектакль.
Я вспомнил сюжет из «Бравого солдата Швейка» Гашека, когда господа офицеры с биноклями пришли на выступление балерин, у которых под юбкой нет нижнего белья.
У поручика Лукаша бинокль оказался никудышный, и бравый вояка ничего не мог разглядеть, кроме фиолетовых пятен.
Пришлось покинуть спектакль, а в фойе Лукаш увидел приличную даму, которая негодовала по поводу выступления танцовщиц без трусов.
Дамы возмущалась, называла представление мерзостью.
Поручик Лукаш согласился, сделал вид, что тоже возмущен отвратительным зрелищем.
Слукавил, во всём виноват бинокль поручика, иначе офицер с удоволь-ствием досмотрел бы спектакль.
Я представил, что я – поручик Лукаш – хочется посмотреть, но, если балерине не нравится зрелище, то деланно вознегодую.
К счастью, Алёна решила не уходить, она, как всегда, туманно пояснила:
— Нельзя нам уходить! Заметят!
Я молча согласился с балериной, тем более что это было в моих интересах.
Пока мы беседовали, вторая артистка вывела зрительницу, а мужчину уже раздели догола, и он стоял, прикрывая низ живота руками, смущенно улыбался.
Зрительница разделась догола сама, причем трусиков у балерины не было.
Платье одето на голое тело, как ночная рубашка.
Я сразу подумал, что балерина готовилась к походу в театр голых и знала, что там придется раздеваться.
Действительно, за представление неугомонные артистки поочередно вы-тащили на сцену почти всех зрителей (за исключением меня, Алёны и ещё двух пар).
Зрители охотно раздевались догола и принимали участие в представлении.
Алёна молча смотрела на происходящее, но не так как я.
Я – в душе удивлялся, восторгался, веселился, а Алёна, казалось, видела то, что я не видел, то есть представляла, что видит иное.
На наготу артистов она, вроде бы, не обращала должного внимания.
Конечно, она же – русалка!
В один из моментов спектакля обнаженная артистка направилась к нашему столику, и я напрягся, взглянул на Алёну.
Моя балерина побледнела, сидела молча, словно мраморная статуя.
Мне показалось, что она безропотно пойдет за артисткой, разденется на сцене, но не, потому что так положено по спектаклю и оттого, что – весело, но по другим причинам, фентэзийным, будь они неладны.
И то, что публике покажется забавным, Алёне – страшно, ужасно.
Она боится театра, боится, что актеры (в её представлении – не актеры) затащат её в свой, чужой для неё, страшный Мир.
В том, что Алёна не откажется, и, как зомбированная последует за артисткой, через миг я уже не сомневался.
— Нет, — я улыбнулся и выставил руку, словно шлагбаум для артистки. – Мы не можем, спасибо.
Артистка не сдавалась, она три раза спросила, как в сказке.
— А – балерина? Молодой человек, не мешайте своей подружке веселиться.
Ей, мне кажется, есть что показать!
— Она не может!
— А я вижу, молодой человек, что вы не можете, а балерина ваша хочет.
 — Если и хочет, то всё равно не может, у неё – менструация.
Сказал, и вжал голову в плечи.
Не разозлится ли на меня Алёна за принятое решение и не совсем приличный ответ за неё?
Артистка мило мне улыбнулась, развернулась на каблучках, как кремлевский курсант, сверкнула голыми ягодицами и пошла к другому «артисту» из зала.
Я боялся смотреть Алёне в глаза, но балерина успокоила меня, положила ледяную ладошку мне на руку.
— Спасибо эльф! Ты спас меня от смерти!
— ГМ! – я не знал что ответить, и признаюсь, что происходящее в зале меня больше волновало, чем фантазии Алёны.
Зрители выходили на сцену, охотно раздевались, получали одобрение голых актрис и другой публики, затем одевались, занимали места за своими столиками.
Некоторые из жаждущих выходили и раздевались по два раза.
Я в восторге от происходящего.
Вскоре представление, к моему большому огорчению, закончилось.
Многие уходили, а некоторые, в том числе и мы с Алёной, остались, словно ждали гречневой крупы с неба.
Актрисы и Нос ушли в комнатку для персонала, и в это время Алёна до-тронулась до моей руки.
— Лёлик эльф! Они ушли в Страну вечных сумерек.
— Кто ушёл и почему? – я не сразу, потому что впечатление от спектакля будоражило ум и занимало гигабайты памяти, вернулся в наш с Алёной Мир.
— Тролли и пожиратели душ! – Алёна, как всегда не шутила. – Они набрали душ – ведь каждый, кто выходил на сцену потерял душу – и несут души в своё царство.
— Так вот почему говорят, что отдал делу всю свою душу, – пошутил я.
— Да, конечно, – Алёна даже не подозревала, что я пошутил. – Отдали свои души.
Тролли, как их называют – артисты, нырнули в свой Мир.
— Значит, они не выйдут из комнаты для персонала? – почему-то я так косвенно хотел не согласиться с Алёной, поддеть её, доказать, что она не-права.
— Они уже далеко, поэтому их нет с нами рядом, – шепотом ответила Алёна.
— А не слишком ли ты много знаешь для простой русалки? – довольно жестко спросил я.
Алёна ничего не ответила, только опустила голову.
В это время из гримерки вышел актер, игравший Носа и две его очаровательные спутницы-актрисы.
Я с лёгкой улыбкой посмотрел на Алёну, приглашая разделить мой три-умф.
В свой Мир Сумерек актёры, или, как балерина их назвала — тролли, не уходили, а движутся к нормальному выходу.
Алёна, словно прочитала мои мысли, или просто рассуждала вслух.
Это не они, не тролли, а их оболочки.
Тролли выступали голые, а эти – одетые.
Они – обман, призраки в одежде.
Алёна отхлебнула эля.
Я тоже сделал большой глоток.
Не люблю спорить, редко вступаю в спор.
Иногда играю в интересную игру: даже кажущиеся нелепости, исходящие от другого человека, пытаюсь доказать.
Например, когда в автобусе в Люберцах пожилая женщина сказала «По радиву передавали», я стал искать в интернет-справочнике различные варианты несклоняемого слова «радио», и, к своему удивлению, нашел и «радива» и «тувалет».
В клубе, когда веселые, потому что работа закончилась, артисты подня-лись к выходу, я подумал:
«А почему бы мне не принять все слова Алёны за правду?
Может быть, она права, а не я?
Если человек говорит то, что не совпадает с мнением многих, то разве он – неправ?
И как я докажу, что из комнаты для артистов вышли те же артисты, которые выступали на сцене?
Да, эти люди, или призраки, как их обозначила балерина Алёна, похожи на артистов.
Но двойники, клоны всегда выглядят, как оригиналы.
Вот, например, мои часы и кроссовки – похожи на фирменные, но не фирменные же…
А, если вдруг, тролли, которые выступали голыми (красивые обнаженные троллихи), действительно, унесли души зрителей (тех, кто ритуально раздевался) в другой мир?
Почему бы это событие не принять, как истину?
Но с другой стороны, даже фантастика не имеет для меня значения, если я блаженствую рядом с красивой балериной.
Пусть придут в ночной клуб зеленые человечки, что я от них имею?
Ну, посмотрю, ну сфотографирую, а дальше что?
Мне Алёна, моя балерина интереснее, чем инопланетяне и тролли.

После представления стала подтягиваться публика, которая больше соответствует ночному клубу, чем зрители спектакля голых.
Молодые люди, в основном девушки, я бы даже сказал – почти одни де-вушки.
Попадались среди них кавказцы, примерно один на пятерых дам, и лица у кавалеров печальные: мало того, что надо оплатить весь банкет за пятерых дам, так ещё потом пытаться доказать им свою мужскую силу, а это – нелегко.
Девушки напивались очень быстро: пили намного больше, чем парни.
Одна худенькая балерина, сделала вид, что подружки её упросили, и за-бралась на столик.
Она начала извиваться, танцуя стриптиз.
Судя по тому, что никто в зале (кроме меня) особо не удивлялся её поведению – это нормально для ночного клуба.
Девушка осталась в одних трусиках, а затем, махнув рукой, сняла и их.
Потанцевав обнажённая ещё минуты три, она неуклюже спустилась со стола и присела на колени подружке, с которой они начали хохотать, словно только что подвели бухгалтерский баланс в конторе.
Алёна уже отошла от спектакля, и мы мило беседовали, меняя темы нашего и другого Миров.
Параллельно меня терзали извечные мужские вопросы: что делать и как это делать?
Должен ли я положить ладонь на коленку Алёне, обязан ли её поцеловать (а очень хотелось, особенно после выступления театра голых), или терпеливо ждать, когда Алёна даст знак, проявит инициативу.
После часа терзаний и обильного потения, я всё же неуклюже положил ладонь на колено моей балерины.
Алёна никак не отреагировала, а я стал вспоминать, что про подобное пишут в книгах по кадрению.
Совсем забыл: ладонь кладется как бы невзначай, словно незаметно, или – со значением.
Наконец, я убрал руку, весьма недовольный собой и тем, что Алёна не подала мне никакого знака.
В десять часов мы вышли из ночного клуба, как раз в то время, когда всё веселье только начинается.
Меня это устраивало, потому что на затяжную вечеринку денег бы уже не хватило.
Снова я проводил Алёну до дома, и она поцеловала меня на прощание, и поцелуй её был также сух и упруг, как в прошлый раз.
Я попытался обнять Алёну, но получилось, словно пьяница хочет удер-жаться и хватается за березку.
Дома я в интернет не полез, а решил, что пусть идёт наше общение, как идёт.
Я принимаю и другие Миры и наш.

С Алёной мы перезванивались, три раза выходили на прогулку по Москве, но ни в театры, ни в ночные клубы больше не заходили.
У нас осталось сдать по одному экзамену: матан у меня и химия у Алёны.

Утром я спешил на экзамен и, когда шел по подземному переходу к институту, впереди увидел Алёну.
Русалка плыла медленно, одна, словно думала о чём-то важном.
У меня сразу мелькнула мысль: пассивно дожидается меня.
Девушки часто используют трюк пассивного кадрежа, называемый – случайно.
«Ой, иду, а ты тут случайно повстречался!»
Гордый оттого, что разгадал трюк Алёны и потому, что балерина меня ждёт, я прибавил шага, догоняя её.
К Алёне подошли две балерины, наверно её подружки, и я уже подумал, что моя балерина пойдет в МИФИ с ними, но Алёна что-то сказала, балерины засмеялись и пошли без неё.
Значит мои догадки правильные: Алёна ждёт меня.
Я уже находился от балерины в трёх метрах, но резко сбавил ход: а почему я так уверен в себе?
Вдруг, балерина ждёт совсем не меня, а другого человека, или – эльфа, будь он трижды неладен?
Балерина, словно прочитав мои мысли, остановилась, оглянулась:
— Эльф, я ждала тебя, чувствовала!
— И я очень рад встрече, – я взял из рук Алёны пакетик.
Мужчина должен нести сумки балерины. – Ты – мой ангел, моя звезда перед экзаменом.
— Я не ангел, я – русалка, – ожидаемо поправила меня Алёна. – Эльф! Давай, сразу после экзаменов поедем в Океанию.
— В Океанию? – балерина меня постоянно удивляла, но так, чтобы.
Конечно, поехать с красивой балериной, к которой с каждым днём становился более неравнодушен — восхитительно.
Но Океания – далеко и не по моим деньгам.
Стоп! Я же общаюсь с русалкой, а она Океанией может назвать и озеро Селигер, потому что оно – большое.
— В Океанию, Алёна? На Черное Море? В Крым на Украину?
— Да, Лёлик! Очень хочу ТУДА! – балерина взяла меня за руку и сильно сжала, но не улыбнулась.
Она никогда не улыбалась.
Всё же посмотрю в интернете, если не забуду: что за психическая болезнь, когда человек (или русалка) не улыбается.
— Сразу же после экзамена сгоняю за билетами.
Но мне нужны твои паспортные данные.
Сама знаешь, без них билеты не продадут.
— Вот, возьми, эльф! – Алёна разжала ладошку и протянула мне смятую бумажку со своими паспортными данными.
Я уже не удивлялся, вспомнил, как она при первой нашей встрече, подала свой номер телефона.

Через три дня мы отправились в Феодосию
Алёну провожали её родители, приятные интеллигентные люди, а не ведьма с водяным, от которых положено родиться русалке.
Судя по тому, как они улыбались, они мне полностью доверяли.
Или уже сделали ставку на меня, как на своего зятя?
Они знают о причудах своей дочери и рады выдать её за первого попавшегося парня?
Но я уже любил Алёну и готов был с радостью жениться на ней.
В то, что Алёна может не согласиться стать моей женой, я не верил, со свойственным молодым людям максимализмом.
В поезде жарко, потому что на украинском направлении кондиционеры не в каждом вагоне, даже биотуалет отсутствует.
Алёна постоянно пила воду, протирала влажным полотенцем руки, шею, лицо.
— Лёлик (балерина, к моему величайшему облегчению) в вагоне не называла меня эльфом, а, если и заводила разговоры о троллях и о русалках, то попутчикам казалось, что мы обсуждаем книгу или компьютерную игру, – русалка может превратиться в обыкновенную девушку.
— Как в сказке о русалочке?
Русалка должна продать своё бессмертие ведьме за возможность иметь ноги и жениться на человеке?
— Это в прошлом, Лёлик, – Алёна приподнялась и поправила под собой матрас.
Одета моя балерина в тонкие белые шортики и в белую маечку с надписью «Осеан».
Под маечкой лифчика нет, да и не нужен он в жару, а сквозь шортики – надеты ли трусики – я не видел, хотя предполагал, что, если Алёна и надела трусики, то – микроскопические и зеленого цвета.
Я уже воспринимал наши отношения со спокойствием: мы едем в одном поезде, будем жить в одной комнатке и спать на большой кровати.
Вопрос наших сексуальных взаимоотношений – вопрос времени, и времени уже осталось меньше суток.
— А что в настоящем, Алёна? – я чувствовал себя супер героем, который везет свою балерину на Юг. – Как русалка может превратиться в НОРМАЛЬНОГО (я интонацией подчеркнул «нормального») человека?
— Если русалку обидят, очень сильно обидят, она испытает сильнейшее потрясение, шок, тогда, возможно, станет обыкновенной балериной.
Русалок нельзя обижать, Лёлик!
— Понял, замётано! – отвечал я под одобрительные улыбки соседей по купе! — Никогда не обижу русалку.

На следующий день мы в Феодосии сняли уютную чистенькую простую комнатку.
Алёна распаковывала вещи, а я потел и размышлял: сейчас наброситься на балерину или подождать ночи.
В конце концов, струсил, и решил, что лучше – ночью, а сейчас, возможно, и не получится.
Алёну, наверно, эти мысли не терзали, она рылась в чемодане, наконец, нашла легкое ситцевое платьице с синими цветочками.
Словно одна в комнате, балерина разделась догола (мне вспомнился театр голых), надела платье на белое тело.
У меня пересохло во рту: запомнился только большой треугольник черных волос на лобке: судя по всему, балерина их никогда не сбривала.
— Пошли эльф, к морю! Я засыхаю! – Алёна направилась к двери.
— Постой, а купальник ты не берешь?
— Купальник? Лёлик, ты что, забыл?
Зачем русалке купальник?
Где ты видел русалку в купальнике? На картинках?
— Наверно ты права, Алёна, – ответил я хриплым, от волнения, голосом.
Но в мои планы не входило, чтобы балерина на городском общественном пляже купалась голая.
То, что Алёна может пойти обнаженная по пляжу, я уже не сомневался: мнение окружающих, тем более, когда рядом – море, её не будет волновать.
Я иногда видел на Юге обнаженных балерин на общественных пляжах, когда вокруг все в купальниках.
Этого состояния души балерин я не мог понять.
Но существуют же нудистские пляжи, в Коктебеле, например, где все об-наженные.
Мысли мои работали лихорадочно, как паровой каток, который несется с горы.
Я вспомнил, что на окраине Феодосии, у старой крепости, есть дикий пляж, где можно купаться голыми.
Даже пляжем это место не назовешь, просто – камни, куда простому человеку, не нудисту, добираться трудно.
— Поедем к крепости, на пляж, – решил я, когда закрывал хлипкую фа-нерную дверь на ключ. — Заодно и экскурсию совершим.
— Крепость Властители Дум, – сказала балерина без раздумий. – Теплое место, там не страшно.
Я знаю, русалки рассказывали.
— И многих русалок ты знаешь, Алёна?
Может быть, встретим пару твоих подруг в море под крепостью?
— Навряд ли, – Алёна задумалась. – Разве, если только они заплывут туда в поисках своего Принца.

Остатки крепости не произвели на Алёну большого впечатления.
Моя балерина будто бы давно видела эту крепость, всё про неё знает.
Мы прошли чуть подальше, по тропинке спустились вниз, к морю.
Никого рядом, да и вдалеке не видно — идеальное место для купания нагишом.
Я стесняюсь и не одобряю плавания без трусов, но Алёне можно, она же балерина.
Алёна быстро скинула платье, и пошла к воде.
— Эльф, а ты почему не идешь со мной?
— Потому что эльф должен охранять наши вещи от гоблинов и троллей, – прохрипел я, не в силах отвести взгляд от красоты Алёны.
Балерина не стеснялась своей наготы.
Она хотела заняться со мной любовью в воде? Или уже поняла, что нам не уйти друг от друга, и то, что должно произойти между парнем и балериной, сегодня свершится?!!
Моя балерина купалась долго, ныряла, сверкая обнаженными ягодицами, а под водой находилась немыслимое количество времени.
Тогда я думал, что балерина натренирована, надолго задерживает дыхание, а моменты, когда выныривает, вдыхает воздух, затем снова погружается, я, вероятно, пропускал, не  видел.
И ещё подумал, что Алёна, потому что отлично плавает, ныряет, оттого и называет себя русалкой.
А то, что много воды пьёт, так это – сахарный диабет, который меня со-вершенно не пугал.
Она плескалась минут сорок, затем вышла потрясающе красивая и остро желанная.
Мозг мой перегрелся на солнце, сперма ударила в голову.
Я поднялся и решил немедленно овладеть своей балериной.
Она же явно меня провоцирует (я так думал).
Находясь почти в невменяемом состоянии, я подошел к Алёне, обнял её и поцеловал взасос.
Я целовал, втягивал губы своей балерины, как написано в руководстве по обольщению балерин, а Алёна никак не реагировала.
Мои руки скользили по её телу, я прижался низом живота к её животику, ладони ласкали упругую попку балерины.
Но никакого ответа я не получил, подумал, что Алёна волнуется перед первой брачной ночью (если так можно назвать секс на берегу), пытался просунуть руку ей между ног, но ничего не получалось.
Балерина стояла, как столб, как береза, и, наверно со стороны казалось, что ждет-не-дождется, когда я отстану со своими глупостями.
— Приляжем? – я мотнул головой в сторону подстилки, которую преду-смотрительно захватил с собой.
Алёна отрицательно помотала головой.
Тогда я совершил глупость, и теперь могу сказать, что в тот день делал одни только глупости.
Я, якобы нежно, но настойчиво попытался Алёну усадить – так написано в книгах по пикапу — якобы балеринам нравится, когда мужчина сильный, применяет грубость.
К моему удивлению, балерина даже не шелохнулась, словно весила сто тонн.
Повозившись, я понял, что мои попытки ни к чему не приведут хорошему, всё равно, что я голыми руками пытаюсь выкорчевать тысячелетний дуб.
— Ну почему, Алёна? — я сдавался.
От страха моя мужская сила спряталась, и, если бы балерина поддалась моему натиску, то, возможно, у меня ничего бы  не получилось.
Вместе с бессилием пришла злость.
— Нам ещё рано, эльф.
— Эльф, эльф! Опять этот дурацкий эльф!
А, когда не рано, русалка?
Ночью? Какая разница – сейчас или через час?
— Нам, русалке и эльфу, можно будет через три года.
— Ах, через три года! Тогда всё понятно! – я успокоился, потому что уже пришел к твердому решению. – Как же я забыл Лесные правила?
Три года – не расстояние для влюбленных сердец русалки и эльфа!
Я резко взмахнул руками и пошёл к тропе.
Никогда не злился больше, чем в тот момент.
В голове пылал красный туман, сердце стучало на избытке чувств.
Меня бы тогда отправить в атаку одного на сто врагов!
— Русалка, я пойду, а ты жди!
Может быть, другого эльфа найдешь себе, – я остановился на миг, обер-нулся в последней надежде, что Алёна остановит меня, скажет, что пошутила или сморозила глупость.
Но Алёна стояла с белым лицом, никак не выдавала своих чувств и желаний.
Я уходил, гордый своим поступком, принятым решением.
На остановке я отключил телефон, затем включил и со злорадством занёс номер телефона Алёны в черный список.
Доехал до нашего пристанища, с кривой улыбкой посмотрел на двуспальную кровать, забрал свои вещи, деньги (большую часть сумы оставил Алёне на кровати – получилось двусмысленно, словно откупался, или дал денег проститутке).
Я чувствовал себя самодостаточным, как украинец, который легко может уйти от своей балерины.
На вокзале в Феодосии злость моя немного прошла, я даже надеялся в тайне, что не будет билетов, и мне придется, не по своей вине вернуться к Алёне.
Но около входа в вокзал меня поймала проводница и предложила доехать до Москвы в её вагоне, причем заплатить я должен был за билет в два раза меньше его официальной стоимости.
Решив, что Судьба не хочет, чтобы я оставался с Алёной, я уехал в Москву.
О своих чувствах рассказывать не стану.
Лето прошло быстро, я съездил на Алтай, ловил рыбу и убеждал себя, что отдыхаю.

В институт я пришел ровно первого сентября, хотя надо было заявиться раньше, взять книги из библиотеки, написать заявление в деканат с просьбой перевести на лабораторные в Инженерный корпус.
Возможно, я нарочно оттягивал время, боялся встретиться с Алёной.
Встреча неизбежна, но лучше бы – попозже, это мечта всех трусов.
Первое сентября прошло весело, мои одногруппники хвастались: кто куда  ездил, как провёл время с балеринами.
После второй пары Серёга, немного помявшись, заговорил со мной об Алёне, чему я сначала удивился.
— Лёлик, ты знаешь, что Алёнка замуж выходит?
— Замуж? – я улыбнулся, а внутри всё заледенело.
Моя первая любовь, моя русалка, с которой я надеялся наладить отношения… думал, что буду налаживать…
— За Стельмаха с Ф—10!
Она после лета всем даёт, – разошелся Серёга. Если что и думал скрыть от меня, то передумал. Не тот он парень чтобы долго хранить молчание.
— Всем даёт? – ноги мои стали ватные.
Мысли отсутствовали, я мог только тупо переспрашивать, как Страшила Мудрый.
— А ты не знаешь?
— Что я не знаю? О том, что Алёна всем даёт?
— Мне кажется, что она свихнулась после лета, – Серёга потащил меня в курилку. – Не знаю, почему ты с ней не поехал в Крым.
Она одна ездила в Феодосию, в первый же день её два кавказца изнасиловали на пляже, около крепости.
Они долго за ней следили, как купается, возбуждались, а потом накину-лись, как на овечку.
Представляешь, Лёлик, она ещё девушкой была…
Изнасиловали, порвали ей всё ТАМ, – зачем-то Серёга всё подробно описывал, – избили камнями, думали, что убили, затащили в море, чтобы утонула.
А Алёна чудом выжила, никто не понимает как – слишком долго под водой пролежала.
Ничего, оклемалась, приехала, стала к Ленке с Маринкой Зыкиной в общагу ходить, тусить.
Как напьются, так куролесят, веселятся, хохочут?
— И Алёна хохочет? – я смотрел на огонёк сигареты, как на красный фонарик.
Мне казалось, что я один остался на белом свете.
— Да! Веселится! – удивился Серёга. – А что, ей посмеяться нельзя?
Изнасилование — не повод для печали.
Никому не отказывает, но правда, в постели, лежит, как бревно, словно мертвая, даже неприятно как-то.
Один разок я с ней попробовал, да больше не хочется, словно над трупом трудился, хотя Алёнка должна была быть темпераментной: она с пяти лет профессионально занималась балетом, даже школу Балета при Большом Театре закончила.
Не похожа на балерину в постели.
И кожа у неё сухая, как рыбья чешуя.
— Наверно, уже не сухая, она же уже не русалка, – сказал я. – Прошлое камнем ушло на дно. После стресса Алёна уплыла из своего Мира, преврати-лась в обыкновенную девушку, чего так боялась. – Она не упоминает про эльфов, про русалок, про гоблинов?
— Ты думаешь, что она свихнулась, после того, как её отпихали? – Серёга задумался, даже обжегся о чинарик. – Нет, совершенно нормальная девчонка.
Стельмах её ухватил, сам понимаешь: ему надо зацепиться в Москве, а то сам приехал из радиоактивной Белоруссии, вот и нашёл москвичку.
Лёлик, а почему ты с ней не был?
Вы же вроде бы ладили?
— Круто! – ответил я невпопад. Алёна не рассказала никому, что мы ездили вместе, и я оставил её одну на берегу. Но о том, что её изнасиловали, лишили девственности и убивали – известно всем. – Серый, ты подожди, я сбегаю поздравить Алёну с наступающей свадьбой.
Я вышел из курилки, посмотрел по расписанию, где занимается группа Алёны.
Разговаривать я с ней не собирался, да и не о чем, но посмотреть хотя бы со стороны, на свою бывшую, хотел до боли в области солнечного спле-тения.
Алёна стояла в компании двух подруг, все трое хохотали.
— Привет, – сказал я, проходя мимо них.
— Привет, Лёлик! – жизнерадостно ответила бывшая русалка и засмея-лась.
Впервые я увидел, как она смеётся, и её смех мне не понравился.
Больше я с Алёной за всё время учёбы в МИФИ не разговаривал, хотя сталкивались очень часто.

Потом я долго думал о наших бывших отношениях: вдруг, она уже не Алёна, а – тролль?
Душу Алёны забрали на пляже в Феодосии, унесли в Мир Сумерек?
Смешно? А почему бы и мне не посмеяться?

Романтик закончил рассказ, барабанил пальцами по столу.
— Вы, случайно, не писатель? – спросил Писатель с неприкрытой иронией.
— Стоп машина, – Гусар поднял руки вверх, как регулировщик движения на перекрестке. – Обсуждать будем потом, после голосования.
Мы выслушали интересный рассказ о балерине, я бы сказал – романтический рассказ.
Кто следующий решится? вы? – Гусар посмотрел на Вуериста, или вы – кивок в сторону Писателя.
Вуерист опустил глаза, и Гусар принял это за отказ рассказывать сейчас.
— Почему бы не вам? – Писатель натянуто улыбнулся, словно он – рыба, и крючок раздирает рот.
— Потому, что я буду рассказывать последним, – Гусар захохотал. – Последним – выгоднее всего.
— Мда, честное признание, – вымолвил Писатель. Он скрестил руки на животе, заёрзал, принимая «позу Писателя» (которую попутчики не поняли и не оценили). Не имело теперь смысла уличать Гусара в хитрости, если он сам признался. – Не стану ломаться, как красна девица, и расскажу про своих балерин.


РАССКАЗ ПИСАТЕЛЯ О ЛЮБВИ

Родился я в селе Сростки Алтайского Края.
Почему-то принято называть Сростки родиной кинодраматурга Шукшина.
Но в Сростках прошло детство многих других Писателей, о которых не говорят, когда упоминают Сростки.
А для меня родное село – кузница литературных талантов.
Я много читал, и, будучи ещё маленьким писателем, пристрастился к литературному труду.
Односельчане с интересом и пониманием относились к моим стихам и рассказам.
В родном Краю родились мои поэмы «Семь звезд», «Белые кедры», «Черные росы».
Волею судеб, когда мне исполнилось двенадцать лет,  мы переехали в Барнаул, где отец получил должность школьного инспектора.
Мама занималась домашними делами, хлопотала по хозяйству, и до сих пор я помню её белые руки, тонкие пальцы, пахнущие клавишами рояля.
В столь творческой среде, да ещё в большом городе мой талант раскрылся с необычайным взрывом.
Меня стали замечать, приглашать, и, когда мне исполнилось четырнадцать лет, наградили почетным дипломом «Лауреата конкурсов молодых Писателей».
Полагаю, что столь высокую награду я получил заслуженно.
Отец мой, когда узнал о моём триумфе, заплакал – а я редко видел папу плачущим – и предрёк мне большое литературное ИМЯ.
Через неделю после получения Диплома я был приглашен на литератур-ную встречу поэтов и Писателей города Барнаула.
Перед торжественным вечером я побрился на лысо, подражая Великим Поэтам Серебряного Века.
Оделся изящно и по-писательски: черный костюм, белая рубашка с воротом навыпуск, черные туфли.
Маститый Писатель Вениамин Снегов отметил, что похож я на умершего поэта Сергея Есенина, только у меня голова чистая, как у Демьяна Бедного.
После торжественной части тесная группа поэтов отправилась в кафе продолжать литературные диспуты.
Пригласили и меня, хотя молодого, но даровитого.
Я не пил и не курил, но в обществе знаменитостей попробовал и того и другого, а как оказалось впоследствии – и третьего.
Мы веселись, табачный дым клубился, как туман над вулканом Кракатау, разговор шел по душам.
Больше всего меня интересовала поэтесса Лия Шнейдер, творческий псевдоним – Адлер.
Черные волосы, короткая стрижка каре, белое лицо, черные проникновенные глаза, тонкая талия, словно голос ветра.
Я сразу влюбился в это воздушное создание, сошедшее из моих стихов.
Адлер шутила, постоянно курила длинные тонкие папироски, надрывно читала свои стихи, при этом она вставляла куплеты в разговор, и получалось очень гармонично.
Она похожа на птицу цаплю в лучшем понимании этой птицы.
В душе моей пылало пламя страсти: слишком много эмоций, всё прекрасно и это восхитительное должно было найти выход, выплеснуться праздничным фонтаном.
На меня, слишком молодого, Лия Адлер внимания не обращала, словно меня нет, и это невнимание огорчало меня, пугало, но в то же время разогревало кровь.
Я хотел крикнуть: «Здесь я! Вот я весь перед вами.
Я поэт, как и вы!».
Но рамки приличия сдерживали меня: неудобно опозориться перед маститыми Писателями.
В одиннадцать ночи кафе закрывали, и я уже думал, что праздник закончился, но Поэт Андрей Ворох предложил поехать к нему в литературную гостиную, продолжить беседы.
Мы с радостью согласились.
Я не волновался, что родители будут меня искать: они знали, что я на литературном вечере.
Но, всё же, исполняя сыновий долг, я позвонил домой и сказал, что приеду только к утру.
К этой новости мама отнеслась со спокойным пониманием, а отец пришел в восторг.
Папа понимал, что нескольких часов на литературные беседы не хватит, буйству духа нужен простор мысли и поле времени.
Литературная гостиная Андрея Вороха оказалась трехкомнатной квартирой в центре города.
В квартире царил творческий беспорядок: повсюду лежали книги, тетради, ручки, листы бумаги с криво написанными строчками.
В углу каждой комнаты скопилось много вещей: бутылки, одежда, безделушки, что придавало обстановке милое очарование.
Пили каждый то, что хотел: Лия Адлер налегала на сладкий ликер, Андрей Ворох с другими поэтами предпочитали водку.
Я стеснялся и обоснованно опасался опьянеть  до неприличия с непривычки, поэтому подливал себе мало, да и то старался вино выплеснуть на старый истертый ковер.
Но всё равно, того малого количества алкоголя, которое я употребил, хватило, чтобы в голове у меня поплыло.
Я много смеялся, иногда невпопад, позволял себе вольности и открыто в упор без стеснения разглядывал Лию Адлер.
Любовь моя к ней уже не знала предела.
Поэтесса почувствовала мои жизненные токи на расстоянии – на то она и поэтесса, живая открытая рана души – встала с диванчика, подошла ко мне, взяла за руку и произнесла.

«Путь, который мы избираем
Звезд подобен быстротечной гонке.
За бело-синим-красным лаем
Скрываются мерзких эпох обломки.

Я поведу тебя в страну пустынную,
Где горы кажутся малиной.
А пасти львов убитых миною –
Лежат раскрытыми вагинами».

Балерина поэтесса привела меня в спальню, если доски на полу, а на них матрас с пятнами можно назвать кроватью.
Я заробел, онемел.
Несмотря на фантазии, которые я часто описывал в стихах, я оставался мальчиком и не вкусил от  плода женской любви.
Волна жара ударила в голову, я стоял, опустив руки и ждал, что сейчас совершится великое.
И то великое, которое произойдет, к счастью, будет с любимой женщиной поэтессой.
Лия Адлер снова перестала меня замечать (по крайней мере, мне так казалось), сняла с себя платье, чулки, трусики, бюстгальтер и осталась абсолютно нагая, как дорогая статуэтка.
Она присела на матрас, задумалась, нервно курила амфибрахием.
Я же, не мог отвезти глаз от её  чуть отвисший грудей с черными, как че-решни, сосками.
Прошло пять минут, Лия продолжала молча курить, а я мучился, не знал, что делать.
Необычайная легкость в теле и страх в голове.
Наконец я понял, что дальше ждать нелепо и неприлично – дама оскорбится, и начал неуклюже раздеваться.
Тут только Лия меня как бы заметила:

«Не снимай рубашку и пиджак.
Пусть верх останется открытым.
А оголенный белый низ
Войдет во влажное корыто».

Эта чудесная балерина поэтесса разговаривала со мной Великими своими стихами.
Я снял штаны, трусы, носки, а пиджак и рубашку оставил, как просила Адлер, затем прилёг на матрас рядом с сидящей поэтессой.
Балерина, как Ангел из тумана, скользнула взглядом по низу моего живота и присела на меня.
Помню ли я свои ощущения в момент высшего поэтического блаженства с прекрасной поэтессой?
Какие-то картинки всплывают, но я уже не уверен, что это не плод моего обширного воображения.
Лия любила меня телом, а душой была так же далека, как и час назад.
Она плавно двигалась, словно белая ладья плывет по Норвежскому морю, читала стихи.
Только в один момент она вышла из состояния поэтического экстаза – когда у неё потухла сигарета.
Лия, не слезая с меня, наклонилась влево, протянула руку, как крыло, и достала зажигалку, прикурила, откинула зажигалку и снова принялась двигаться на мне.

Я запомнил её надрывное стихотворное признание:

«Месяц! Шикарный месяц в моей голове.
Тесто, крестьяне месят ликами любви.
И, если бы не сани, которые лежат на тебе,
То тряпкой обвисли бы чресла мои».

После ВСЕГО Лия Адлер невозмутимо слезла с меня, неторопливо оделась (не выпуская сигарету изо рта) и молча вышла из комнаты.
Когда же я торопливо облачился в трусы, носки и штаны и вышел в гостиную, то Лия уже сидела с бокалом ликера в одной руке, сигареткой в другой руке и хрипло смеялась над шуткой Андрея Вороха.
Я был поражен той силой красоты и любви, которая исходила от балерины.
После поэтического вечера Андрей Ворох слег в больницу с отравлением, и мы, Писатели и поэты считали своим долгом навещать его.
Я надеялся, что встречу Адлер в больнице и смогу с ней переговорить.
Но наши пути не пересекались, отчего я страдал, как Ромео.
Три месяца я тосковал, а потом признался родителям, что люблю балерину поэтессу и хочу на ней жениться.
Отец одобрил моё предложение, сказал:
«Сынок! Поступай так, как велит тебе сердце!
Если любишь, то ни разница в возрасте, ни взгляды на политику не должны вас разлучить.
Получи моё отцовское благословение!»
Мама заплакала, говорила, что я ещё слишком молод, чтобы принимать на себя груз ответственности за семью.
Лия Адлер старше меня на тринадцать лет, и неизвестно, смогу ли я удержать столь желанную всеми красавицу балерину.
Но, в конце концов, сдалась и мама, благословила на брак.
Осталось дело за Лией Адлер.
В воскресенье я купил букет роз, обручальные кольца (волновался, что неправильно подобрал размер кольца для Адлер), надел традиционный наряд Писателя и пошёл в литературное кафе, где Лия Адлер часто читает свои стихи.
Мне повезло: Лия Адлер была уже в кафе, рядом с ней постоянно находился какой-то затасканный седой мужчина, явно не Писатель, потому что у него лицо не одухотворенное.
Он мерзко хихикал, хлопал в ладоши, как только Лия останавливала чтение.
Но я, следуя индийской традиции для влюбленных – любовь не знает конкурентов, подошёл к Лие, стараясь не смотреть в сторону её ухажера и других поэтов.
— Лия Адлер-Шнейдер! – я встал на одно колено, букет вручил поэтессе, достал обручальные кольца. – Прошу вас сделать мне величайшее одолжение и принять предложение руки и сердца.
Лия! Станьте моей женой!
В зале, как мне показалось, зависла гробовая тишина.
И сквозь тишину, как молнии через черную ночь пробился ответ Лии Адлер.

«Слова! Что слова?
Белые чайки, с трепетом слетающие с полукружья губ.
Жить вместе нам?
Пожалуйста!
Но нужен ли нам ЗАГСа загнивающий труп».

Лия Адлер не стала связывать нас узами брака (мне в четырнадцать лет не просто было бы получить разрешение Управы на бракосочетание), но приглашала меня бывать у неё.
Мне пришлось принять поэтическое приглашение, хотя я хотел обладать этой восхитительной поэтессой балериной двадцать пять часов в сутки.
Отношения наши нельзя назвать понятными: они сложны и многогранны, как Мировая литература.
В большинстве случаев Адлер не разговаривала со мной прозой, а ответы давала в иносказательной, аллегорической или другой поэтической форме.
Случалось, что я приходил в назначенное время, но Лию дома не заставал.
Вольная натура, как облачко, она забывала о свиданиях и жила в своём мире грёз, где нет ни времени, ни пространства, а правит Миром Любовь.
Однажды Адлер назначила мне свидание у неё на даче и намекнула, что будет праздновать свой день рождения.
Я купил цветы, дорогое кольцо с бриллиантом, приоделся, сочинил торжественный поздравительный стих и направился на свидание.
Каково же было моё удивление, когда на звонок от калитки мне никто не открыл.
Я долго жал кнопку звонка, надеялся, что Адлер заснула, ожидая меня, и сейчас проснется, выбежит ко мне навстречу босая с белыми руками и смуглым лицом.
Через десять минут я понял, что ждать нечего: вдруг балерина очень крепко спит?
Мысль о том, что Лии нет на даче, я не допускал на этот раз.
Как можно не встретить меня, приехавшего на День Рождения Поэтессы?
Я открыл калитку, она была не заперта, что ещё сильнее убедило меня в том, что Адлер дома.
На террасе на досках пола я увидел платье Лии, оно лежало белым снежным комом, как сдувшаяся невеста.
Рядом с платьем – безобразные мужские брюки, стоптанные башмаки пятидесятого размера и пиджак в клеточку.
С замиранием сердца я прошёл в дом и увидел на полу, около двери в спальню Лии остатки её одежды: трусики, лифчик, а также – трусы её любов-ника – как флаг победы надо мной.
Из-за двери доносились  звуки, характерные для акта любви между мужчиной и балериной.
Я стоял, как столбом ударенный, не зная, что предпринять: уйти потихоньку, сделать вид, что ничего не произошло, или остаться выяснять отношения.
Вдруг Адлер замогильным хриплым голосом начала читать отрывок из своей поэмы «Ночь в Курдистане».

«По широким твоим рукам.
Баобаб напоминающим.
По зеленой траве жизни я плыву сердцем
Ничего не понимающим.
Раком справляющая тризну».

Не знаю, что меня больше растревожило: измена Лии, как раз в тот мо-мент, когда балерина назначила мне встречу, или тот факт, что она читает стихи другому мужчине на ложе любви.
Я начал кулаками барабанить в дверь:
— Это подло, это непорядочно!
Так с людьми не поступают!
Лия! Открой! Ты же меня любишь, — я сел на пол и зарыдал, хотя мне уже исполнилось пятнадцать лет.
— Дым сигарет с гашишем,
Праздник любви в разгаре.
Ты меня в доме ищешь.
Я же лежу в угаре! – ответила мне Лия и засмеялась хрипло.
Ах, как я обожаю этот хриплый её смех.
Наглец любовник тоже засмеялся, но тонко, визгливо, по-поросячьи. Так настоящие Писатели не смеются.
Вакханалия или праздник поэзии продолжалась долго.
Мужчина нарочно громко сопел, вскрикивал и стонал.
Лия Адлер, отрекшись от этого Мира, читала стихи о любви, и половина строчек была адресована мне.
Я то плакал, то хохотал, царапая лицо ногтями.
Затем вскакивал, стучал кулаками в дверь, потом снова падал на пол обессиленный, как сдувшаяся кляча.
Через час я уехал, так и не дождавшись пока мне откроют дверь.
Кольцо с бриллиантом и цветы я оставил на столике на террасе.
Одежду любовника Лии я со злорадством прихватил с собой и выкинул на станции в помойку.
Когда мы через неделю снова встретились с Адлер, я не упоминал о неудавшемся праздновании (для меня) Дня Рождения.
Адлер подобные мелочи жизни не волновали.
Она порхала с буквы на буквы, со строчки на строчку, не заботясь о завтрашнем дне и о печали, которую вносит в сердца мужчин.
Великая балерина поэтесса не спускается с Олимпа, чтобы принять уча-стия в мелких житейских дрязгах.
Через год она, не попрощавшись с литературным обществом, уехала на постоянное место жительства в Израиль.
Я, как и многие её другие поклонники, тосковал, места себе не находил от горя.
Но затем молодое сердце моё, покрывшись рубцами ранней любви, охладело.
Я начал знакомиться со своими сверстницами, менял их, как листы календаря и находил удовольствие разрывать отношения на положительном пике.
Не знаю, не считал, сколько девичьих сердец я разбил.
Но мои подружки понимали, на что шли: на дружбу с поэтом, утонченной натурой, неординарной личностью.
Дни летели черными капельками росы на лугу бытия.
Пришло мне время поступать в институт, и я поехал в Москву: где же ещё учиться Писателю из Барнаула.
Чтобы не жить в общежитии с подозрительными личностями и не снимать задорого квартиру, я женился на москвичке, будущем химике-технологе Светлане Шороховой.
Я подбирал невесту тщательно, мне нужна была с черными волосами и короткой стрижкой, наконец, выбрал – Светлану.
Светочка – изумительная девушка – мягкая, добрая, белая, нежная – полная противоположность Лие Адлер.
Только стрижка и цвет волос везде напоминал мне знаменитую балерину поэтессу.
Мы жили не то, чтобы счастливо, но спокойно.
Светлана с утра уходила в Институт на занятия, а после Института работала на химическом производстве.
Я же посещал модные Московские тусовки литераторов, с одноклубниками Писателями подолгу просиживал в кафешках.
Мы обсуждали жизненно важные вопросы литературы, и на нас держалась культура столицы.
Через некоторое время мы со Светочкой закончили свои институты, Света продолжала работать на производстве, но уже полный день, а я занимался поиском себя.
Денег на жизнь нам хватало, и мы были относительно счастливы, только иногда просыпался я в холодном поту, сердце готово выскочить из груди – приснилась любимая Лия Адлер обнаженная.
Пару раз я ходил к дорогой проститутке, которая, якобы выполняет любой каприз клиента.
Но капризы эти, оказывается, касаются только плотской стороны отношений.
Сыграть поэтическую душу ни одна продажная балерина не сможет, если, конечно, сама не поэтесса.
Я заставлял проституток читать стихи, изъясняться стихами, но выходило гротескно, натянуто и отвратительно, словно я посетил дешевый публичный дом в ЮАР.

(— Как ты хочешь?
— Послушай, я стану тебя называть Лия!
— Хорошо, я – Лия! Что предпочитаешь?
— Сможешь сделать так, словно меня нет?
— ?!!
— Да! Не замечай меня, читай стихи, а сама прыгай на мне, как на сучке в лесу.
— Попробую! Прыгаю я классно, но стихи не знаю!
— Ты же в школе училась?
— Все учились, но давно!
— Не так уж и давно ты школу окончила, лет пять назад.
— Ну…
— Что ну, читай стихи из школьной программы, если свои не можешь сочинять на ходу, как великая поэтесса сочиняла бы.
— Стихи! «Послушай, дядя, ведь недаром…»
— А другие знаешь?
— Знаю! Только не пойму, чем тебе «Бородино» не по вкусу.
Но желание клиента – закон.
— «Нивы сжаты, рощи голы.
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы…»
— Бред! Ладно, делай своё дело… без стихов…)

У нас со Светочкой родился сын, затем – дочка, так прошло десять лет совместной жизни.
Ничто не предвещало крушения семейного корабля, как вдруг, однажды днём, когда я правил своё стихотворение «Миролюбцы» мне позвонила Лия Адлер.
Откуда она узнала мой личный номер телефона – загадка, хотя если подумать, то я фигура в литературном Мире – заметная, поэтому через друзей, моих знакомых можно, если очень захотеть, отыскать мои координаты.
Но Лия Адлер никогда бы не стала – в прошлой жизни, в Барнауле – беспокоиться по поводу поиска телефона бывшего любовника.
Много лет прошло, но я узнал родной голос.
— Аллё, Лия! Как ты меня нашла?
— ХА-ХА-ХА! «Без пламени свеча сгорает, подобно чаю», – ответила Лия Адлер в своей прежней манере, то есть ничто конкретного не сказала.
Но дальше продолжала разговор, потому что телефонное время дорого, понятной прозой.
— Онегин мой (Лия в Барнауле прозвала меня Онегиным и больше никак по-другому не называла)!
Прилетай немедленно в Израиль, в Тель-Авив.
Мы с тобой сыграем свадьбу.
— Свадьбу? – у меня чуть трубка не выпала из рук.
— Ты разве забыл, Онегин, что ты мне сделал предложение в Барнауле, несколько лет назад?
А я тебе тогда не ответила ни «да», ни «нет».
Сейчас говорю – да!
Поспеши, а то скоро наши национальные праздники начинаются!
— Да, конечно, Лиечка, диктуй адрес! – я дрожащей рукой записывал, а в голове начинали стучать молоточки.
Я привык к Москве, к своей жене балерине, к детям, московскому куль-турному обществу, где меня знают и хорошо привечают.
У меня связи с издателями, спонсорами.
И бросить всё ради прихоти балерины поэтессы?
Но я бы не был настоящим поэтом, если бы не помчался, через годы, через расстояния, к любимой балерине!
Что сказать жене, как попрощаться с детьми?
С друзьями литераторами прощаться не обязательно: я часто буду прилетать из Тель-Авива в Москву на литературные тусовки, так даже эпатажнее: Москва-Тель-Авив – стиль жизни, голос эпохи, веяние времени.
А к жене и к детям, полагаю, путь будет закрыт: не простят они мне предательства.
Но разве это предательство?
Должны понять и простить порывы души Писателя!
К приходу Светланы я подготовил пышную речь – Писатель знает, что, когда и кому сказать.
Светочка пришла, как назло поздно – у неё аврал на работе, сдача Госзаказа.
Детишки играли в компьютер в детской комнате, поэтому разговор наш не слышали.
— Света, Светлана, Светусик, – я краснел, но затем собрался с силой, не могу потерять свою мечту – Лию Адлер ради жены. – Обстоятельства сложи-лись так, что я вынужден уйти от тебя (не расстаться, а я – должен уйти, так красивее и делает меня более смелым и благородным).
До нашей с тобой встречи я любил одну восхитительную балерину поэтессу, даже сделал ей предложение руки и сердца.
Она – изумительный человек, и воспоминания о ней не остыли в душе моей.
Сегодня Лия мне позвонила и через много лет сказала, что согласна стать моей женой.
Вообщем, – я заломил пальцы, – я ухожу, уезжаю, улетаю в Израиль.
— Бросаешь меня и детей? – спросила Светочка спокойным тоном, словно подписала себе приговор.
— Ну, зачем же сразу так резко – «бросаю». – Я ожидал начала скандала и морально подготовился к нему. – Возвращаюсь к своей любви.
— Позвонил бы мне днём на работу, – Светочка уже составляла план в голове, не кричала, а разговаривала со мной, как с посетителем своего офиса. – Я бы заранее пригласила нянек на завтра.
Ладно, возьму отгул, схожу в бюро по найму, подыщу детям няню.
— Разумное решение, – похвалил я Светочку. – Я рад, что ты восприняла всё спокойно, без осложнений.
— А зачем волноваться, если ты всё сам решил? – Светочка скривила губки, всё же она волновалась. – Как мужчину не корми, он всё равно на свою мечту смотрит.
Тебе деньги на проживание и на дорогу нужны?
— Да, дорогая, я поиздержался: контракты, рекламные акции моих книг.
Но, как только заработаю в Израиле, так непременно вышлю долг.
Мы со Светочкой больше не возвращались к теме моего ухода из семьи, поужинали, вместе легли спать, но только не занимались любовью.
Через два дня я вылетел в Израиль, в самое пекло, как в аду.
Но ни мокрые подмышки, ни липкая рубашка, ни воротничок, почернев-ший от пыли, меня не останавливали.
Здесь, на земле обетованной, где отвечают вопросом на вопрос, меня ждет любовь.
Не важно, какой она национальности, и какой веры придерживается, главное: Лия Адлер меня любит!
Ей уже исполнился сорок один год – возраст расцвета поэтессы балерины.
Лия мне ещё нарожает кучу поэтов и поэтесс.
От союза поэтессы и поэта обязательно родятся гении.
В аэропорту меня Лия не встретила, и я отнёс этот факт к творческой беспечности моей любимой балерины.
Когда за большие деньги (шофер, как я потом узнал – обманул меня на кругленькую сумму) я добрался до дома Лии на окраине города, то поразился белизне её дома.
Вокруг стояли однотипные домики, тоже белые, но дом Лии Адлер поразительно сверкал белизной (если можно так выразиться).
Арки, просторный вход – всё впечатляло.
Звонка, к своему удивлению, я не нашёл, и стоял, как истукан.
Но на меня могли обратить внимание соседи Лии, а объясняться с ними нет никакого желания, тем более, сейчас, когда я не знаю ни языка страны, ни обычаев, ни правил.
Вспомнилась дача Лии Адлер под Москвой, мои страдания.
Неужели, Лия Адлер – оставила ли она себе фамилию Адлер, или взяла одну из фамилий бывших мужей (то, что у Лии были мужья, я не сомневался – в Израиле нет одиноких женщин) – подшутила надо мной, снова занимается любовью с дядькой, а я – в роли наблюдателя?
Как оказалось – я угадал на пятьдесят процентов.
Не выдержав ожидания, чувствуя себя папуасом за компьютером или эс-кимосом в Большом Театре, я позвонил Лии Адлер по мобильному телефону.
Звонок из Израиля через Москву в Израиль обошелся мне в пятнадцать долларов минута.
Но кто считает деньги на пороге любви?
— Онегин? Ты уже приехал?
О, сокол юности моей? – с ироничной, как мне казалось, интонацией ми-лым хриплым голосом спросила Лия, словно не знала заранее про день моего приезда, про номер рейса.
Но всё можно простить и объяснить поэтической памятью балерины.
— Лия, я стою у твоего дома и не знаю что делать!
Я похож на араба, который пришел завоевывать твоё жилище.
Открой же скорей, одну из дверей! – пытался пошутить я, иначе выглядел бы, как грустный клоун.
Шутка не прошла – не любят в Израиле шутки про арабов!
Лия дала отбой, и я уже подумал, что она обиделась, или забыла про меня, потому что снова ждал около пяти минут, но тут из дома вышла в белом одеянии серебристого облака, воздушная, смуглая моя любовь.
Воспоминания юности нахлынули на меня с новой силой, словно меня искупали в целительной серной кислоте.
Я не сдержал порыва чувств, распахнул объятия и бросился навстречу своему счастью.
Лия Адлер обняла меня, и мы поцеловались, как много лет назад.
Страсть обожгла меня и шаровой молнией упала вниз.
Неизвестно сколько времени мы бы обнимались на улице – счастливые часов не замечают – но я вдруг увидел в проеме двери мужчину, который с понимающей улыбкой наблюдал за нами.
На сына Лии Адлер он не похож, слишком монументален, чтобы быть мальчиком лет десяти – двенадцати.
Седые длинные пейсы, борода клочками, длинные волосы.
Может быть он – дедушка Лии Адлер, или её брат по матери, бабушке, дедушке, тете, дяди и так далее?
Не знаю порядок и законы кровных связей в Израиле.
 Неожиданно для меня, седой израильтянин подал голос, произнес на правильном русском языке:
— Ах, очень красивая любовь, не правда ли?
Даже не знаю, как обозначить вашу пару.
Очень хороший мужчина и красивая женщина?
Я должен эту историю рассказать людям.
— Здравствуйте! – я поздоровался с мужчиной и с вопросом в глазах посмотрел на Лию
Адлер.
Не стану приводить ответы Лии Адлер в стихотворной форме, а буду краток, лишь иногда добавляя её стихи.
Удивительная женщина, которую послало мне Провидение, изъяснялась так поэтично в прозе будней, что, казалось, будто она – олицетворение всего изящного и нежного в литературе.
Лия Адлер ответила мне стихами, а кратко её ответ прозвучал бы так:
— Это мой второй муж, Аарон.
Он очень хороший человек и достойный мужчина.
Аарон – уважаемый гражданин.
— Лия, но ты же мне сказала по телефону, что принимаешь предложение стать моей женой? – я удивился, но прошел в тень – Солнце палило нещадно, словно вытапливало из меня непонимание.
— А разве я отказывалась? – Лия Адлер  засмеялась, показывая изуми-тельные белые зубки, жемчугу подобные. – Кто скажет, что ты не мой муж?
Мы будем жить втроём, но Аарон часто уходит, уезжает, у него свой бизнес в Америке.
Очень крепкий бизнес – торговля тканями.
А мы с тобой продолжим любить друг друга, как в Барнауле, в то прекрасное время, которое сейчас называется Ностальгией.

«Жертвы, приносимые на алтарь любви,
Огонь, разжигающие плотью.
Только одним движением губ меня помани,
Буду твоею рабой дни и ночи».

Онегин! Иди, отмойся после дороги, ты мокрый, как сатир во время лесного дождя.
Но не лей напрасно воду в ванной – вода у нас дорогая, как буквы в хорошем стихотворении.
Я принял ванну, тщательно следил за объемом подаваемой в душ воды.
Меня умиляла Лия, как домохозяйка.
Всё, что они ни говорит, что ни делает — возбуждало меня, расслабляло, размягчало, как руки гончара лепят глину.
Лия Адлер зашла ко мне в ванну, а затем нагого повела в спальню.
Аарон уже ушёл, наверно по делам, или рассказывать людям историю любви моей и Лии.
Мы упали с поэтессой на белые простыни, и отдались нашим первоздан-ным чувствам.
Лия изумительно выглядела: смуглая на белом!
Она по-прежнему, во время акта любви, витала в облаках, не видела меня, словно я растворился в её поэзии.
Опьянённый близостью любимой балерины, я, тем не менее, понимал и восхищался её рационализмом, который иногда проглядывал сквозь беспеч-ность поэтессы балерины.
Лия после долгого марафона любви рассказала мне (в изящной своей манере – стихами) о том, что Аарон – второй ей муж.
Первый, Мойше, умер, а после него осталось много денег, и Лия Адлер на деньги первого мужа делает бизнес – у неё два небольших магазинчика, где торгуют продуктами и мелким хозяйственным скарбом.
Мою роль, как мужа (без регистрации, без свадьбы – мужа по духу) Лия Адлер видела в том, чтобы я следил за бизнесом, потому что «Свой человек не обманет!»
На следующий день, сразу после поэтически-любовных утех, я начал присматривать за магазинчиками (Лия Адлер называла их – лавками).
Работа – не трудная, но ответственная.
Я понимал, что всё это – игра!
Ни денег мне за работу не нужно, ни славы, а только – улыбку Лии Адлер.
Лия видела мою любовь и очень её ценила.
Мы стали единым целом, двумя половинками апельсина, слипшимися на жаре.
Аарон, официальный муж Лии, приходил редко, я с ним беседовал, и он оказался очень культурным человеком.
Он всегда носил с собой большую толстую книгу в кожаном переплете, и эта любовь к книгам умиляла меня.
В свободное от работы время, я творил!
Идеи били ключом, строчки ложились аккуратно, ровно и профессионально, в них пылал огонь моей души.
Я благодарен Лии Адлер, Аарону за то творческое вдохновение, которое они мне подарили.
Никогда я не писал до этого так вдохновенно и легко.
Прошёл месяц моей прекрасной жизни с Лией Адлер.
Всё отлично, только немного напрягало меня, что я – чужой в Израиле.
Я понимал, что как бы ни любил Израиль, как бы не поклонялся его великому трудолюбивому могучему народу, но стать одним из них я не смогу.
Слишком далёк паренёк из Алтайского села Сростки от понимания духа Израиля.
Люди видели мою отчужденность, то, что я стараюсь влиться в дружный коллектив, но у меня не получается, и симпатизировали мне.
Всё же жизнь моя протекала, как в Раю, и я верил, что станет ещё краше.
В один из праздников к нам в гости из Хайфы  приехала одна из сестер Лии Адлер, Софочка.
Не знаю, какого колена сестра Софочка: может быть – родная сестра, или десятиюродная, но моя драгоценная балерина беседовала с ней, как с родной матерью.
Софочка на пять лет старше моей воздушной  Лии Адлер, и выглядела, на мой взгляд, ещё старше.
Она носила парик с кучерявыми волосами, отдающими в фиолетовый цвет.
Большая, расплывающаяся после обильного обеда, с ногами, похожими на две огромные бутылки, Софочка мне сначала не приглянулась.
Она густо смеялась, губы её ярко накрашены, как краской для художников, а лицо покрыто слоем тонального крема.
Но главное в человеке не внешний вид, а – душа.
Душа у Софочки – добрая, изумительная.
В чём-чём, а в душах людей я разбираюсь отлично, потому что – Писатель!
Мы мило беседовали, Софочка и Аарон рассказывали еврейские бородатые анекдоты, я под столом нежно пожимал коленку моей прекрасной Лии Адлер, и Лия отвечала мне улыбкой и стихами.
В конце вечера Лия Адлер, с несвойственной ей серьёзностью, подвела Софочку ко мне.
— Онегин! У меня к тебе предложение… Нет, даже не предложение, а просьба…
Нет… не просьба.

По лучу с небес,
Из Космической пыли,
Раскрывая душу, как горящий лес.
Я дарю тебе Солнце с былью,
Приоткрываю нежности завес.

У Софочки сейчас душевная травма, она ушла от Альберта, он скряга и нехороший человек.
Альберт не ценил сокровище, свою Софочку, так пусть теперь рыдает у Мертвого моря, как старик над Золотой рыбкой.
На время Софочке нужен друг, романтик, который подставит своё надежное плечо.
Но положение Софочки в обществе не позволяет ей просто так завести мужчину.
Что люди скажут?
Все друг друга знают и очень щепетильны в вопросах любви.
Я порекомендовала Софочке тебя, известного русского Писателя с чистой душой.
Вы вместе смотрелись бы, как Муза и Аполлон.
Онегин, тебе выпала честь утолить печали Софочки, восстановить её ду-шевное равновесие.
Ты единственный чужак, который не опорочит Софочкино доброе имя и достаточно интеллигентный, чтобы вылечить её душу.

Лия Адлер сдала меня в аренду своей сестре – так может показаться на первый взгляд.
Но на самом деле, если отречься от земного, то Лия Адлер совершила Подвиг с Большой Буквы.
Она пожертвовала своим счастьем, потому что любит меня, ради ближней своей.
Да, мы с Лией Адлер встречались часто, пока я три месяца успокаивал Софочку.
Чтобы люди из Хайфы не узнали о наших отношениях (что могло бы в дальнейшем повредить Софочке), Софочка жила в Тель-Авиве в доме своих родственников, которые на два года уехали в Америку.
Моих сил на двух балерина не хватало, потому что Софочка, почти что с яростью, высасывала весь мой творческий и физический потенциал.
Я продолжал следить за лавками Лии, прилежно вёл её бизнес, но понимал, что на двух фронтах мне долго воевать не удастся.
Разумеется, проигравшая в этой драме была бы Софочка, потому что я люблю Лию Адлер и поклоняюсь этой удивительной балерине поэтессе.
Помаленьку я стал привыкать к Софочке, к её уюту.
Она действовала на меня, как расслабляющий душ на Донецкого шахтера.
Софочка в молодости закончила музыкальное училище имени Гнесиных в Москве.
Она отлично музицировала, тонко чувствовала поэзию, хотя сама стихи профессионально не писала.
Теплыми вечерами Софочка присаживалась за рояль и исполняла романсы на стихи Роберта Бернса.
Я любил Софочку особой любовью, которая, конечно, не могла сравниться с тем бешенным чувством, вулканом страстей, который бушевал во мне от любви к Лие Адлер.
Возможно, моя поэтесса обожаемая Адлер почувствовала те незримые нити мягких отношений, которые появились между мной и Софочкой.
Лия Адлер разрубила одним махом узел проблем.
Она забрала меня обратно к себе, заявив Софочке, что Софочка больше во мне не нуждается.
Может быть, Софочка удивилась, что Лия решила за неё, но возражать особо не стала (вроде бы… я же не присутствовал при разборках).
Софочка уехала в Хайфу, исчезла из моей жизни, как пятно тумана на ярком Солнце.
Я не переживал, потому что у меня есть Лия Адлер.
Наши чувства спаивали нас, как олово и железо, иногда я  даже рыдал от восторга, от нахлынувшего Счастья.
Лия – удивительнейшая натура, и я готов сделать для неё всё, что она пожелает.
Резкие скачки, зигзаги настроения, перемены мыслей Лии меня не пугали, а приводили в восторг.
Однажды Лия Адлер в стихотворной форме предложила вскрыть сейф её мужа и забрать все алмазы и бриллианты.
Аарон, хотя и торговал тканями в Америке, но как истинный любитель всего прекрасного (потому что жил с Лией Адлер) не мог пройти мимо блеска драгоценных камней.
Он вел подпольную торговлю алмазами и бриллиантами, если только можно назвать подпольной торговлей деятельность, о которой знал весь Тель-Авив и другие города.
Лия сказала мне, что у Аарона алмазов много, а, если эти исчезнут, то он себе найдет другие, не обеднеет.
А нам алмазы пригодятся для расширения бизнеса.
Я ни минуты не сомневался, сразу дал согласие: я же говорю – пошёл бы за Лией хоть на край Земли, достаточно только её желания поэтического.
Сейчас на Край Света Лия не звала, а просто просила вскрыть сейф.
Сейф для меня – загадка, потому что я человек творческий, далёк от всяких технических штучек.
Но потрясающая Лия всё предусмотрела, она дала мне адрес и телефон «специалиста по сейфам», который может тайно провести операцию по открыванию (не скажу – вскрытие, потому что всё почти легально – жена открывает сейф мужа с общими алмазами) сейфа.
Ящик не подключен к общей сигнализации, потому что Аарон экономил на сигнализации и на специалистах по сигнализации – что украдешь у бедного Аарона?
Нужно было просто разобраться с компьютерно-механическим механиз-мом.
Специалист по сейфам запросил за работу круглую сумму, гораздо больше, чем Лия Адлер сказала мне.
Я обратился к Лие, тогда она сама начала торговаться, и наконец, обе стороны пришли к соглашению.
Полагаю, что решающую роль играли красота и обаяние Лии Адлер: «специалист по сейфам» упал к её ногам, сраженный очарованием удивительной балерины поэтессы.
В назначенный день, когда Аарон находился в деловой поездке, Лия Адлер ушла из дома, обеспечивая себе алиби.
На прощание, а это вышло, как наша последняя встреча в Израиле, Лия Адлер сказала мне, я запомнил строки и храню их в сердце, как частичку пламени любви.

«Онегин, вешняя любовь,
Как крик, оцененный за шекель.
Волшебных лет сплошная боль,
Мной принимаема, как крендель.

Огней двух скрипок не видать
За чистым взглядом непорочным,
И наших песен реки гладь
Покрыта пестротой ночи».

Специалист вскрыл сейф, но не нашёл в нем ни крупинки, словно ящик вылизала африканская корова.
Подумав две секунды, опытный «специалист по сейфам» выругался, как одесский портовый грузчик и сказал:
— Подстава, добрый человек.
Хозяева заявят, что в сейфе лежали драгоценности и деньги, а злоумыш-ленники, то есть мы, украли богатство.
Хозяева получат страховку, и немалую, полагаю. Ради страховки и старались, затеяли бедлам?
И как я только купился на эту историю?
Нас подставили, обманули, как простых поцов?
Не правда ли?
— Обманули? – вопросом на вопрос, по-израильски ответил я.
Я груди стало холодно, как в холодильнике «Бирюса».
О том, что меня могла обмануть Лия Адлер – нет и речи.
Чистая воздушная душа не способна на предательство.
Лия – создание облачное, небесное, нет в сердце балерины поэтессы обмана и лжи.
Аарон, муж её – вот кто – змей черный.
Он «подставил» свою доверчивую красавицу жену Лию Адлер и меня, её любовника.
За внешней добротой Аарон прятал непорядочность.
Возможно, он ревновал Лию ко мне, но скрывал чувства, потому что в современном обществе ревность не в моде.
Принято делиться своими балеринами и мужчинами.
Бедная, наивная и доверчивая моя Лия Адлер, поэтесса балерина из страны Ностальгия.
— Ой, какое унижение! – специалист по сейфам схватился за голову, раскачивался из стороны в сторону, стонал. – Что люди скажут?
Люди скажут: Мойше, как же тебя обманула клиентка? – и, обратившись ко мне, добавил неожиданно трезвым тоном: — Ты – гой.
Про тебя объявят: пришёл в наш дом, жил в нём, принимал пищу из рук хозяев, вошёл в доверие, а затем – обокрал.
Что ещё можно ожидать от русского?!!
— Моя мама украинка с руснацкими и еврейскими корнями, – зачем-то оправдывался я, поэтому я не полностью русский.
В моих жилах течет и татаро-монгольская кровь.
— Ты думаешь, что твой рассказ разжалобит судью? – спросил «специа-лист по сейфам».
И тогда я принял решение: уезжаю, улетаю в Москву, если получится, а потом выпишу Лию к себе.
Мы будем жить в мирном литературном гнёздышке, питаться от плодов трудов своих.
«Лия Адлер!
Твой муж Аарон – затеял недоброе!
Я срочно уезжаю, но мы встретимся в ближайшем будущем!
Лия! Я люблю тебя! Ты – моя Муза!» – наскоро написал я, пока «специалист по сейфам» собирал инструменты и терзал свои пейсы.
Он не пустил меня к себе в машину, уехал один.
Я пробежал пару кварталов и вызвал такси.
В силу того, что я присматривал за бизнесом Ли, то уже научился неплохо ориентироваться в городе.
Своих денег у меня хватило только на такси, и я задумал взять немного денег, только на билет до Москвы, из кассы магазина.
Где один грабёж, там и другой.
Если Аарон хотел сделать из меня вора, то он его получит.
В магазине русскоговорящая продавщица выдала мне шестьсот долларов (я часто брал деньги под расписку, на закупку товара или просто отдавал Лие).
В аэропорту, несмотря на то, что я волновался, и беспокоился, всё прошло гладко.
Через несколько часов я уже шёл по Москве.
Идти – шёл, но куда идти-то?
Немного поколебавшись, я поехал к бывшей жене, Светочке.
Светочка уже пришла после работы и не очень удивилась моему приходу.
Когда долго живешь с эмоциональным Писателем, то привыкаешь к его горячим поступкам, из которых творческая личность черпает вдохновение.
— Светлана, привет, – я поздоровался и прошёл в квартиру.
Моя бывшая жена выглядела очень блёкло на фоне ярчайшей Лии Адлер, и не скрою, вызывала у меня лёгкую неприязнь, особенно после того, как я возвратился из Израиля.
Дети на каникулах отдыхали у бабушки, и нашему разговору никто бы не помешал, если бы не новый муж Светланы.
Он вышел из МОЕЙ комнаты, недоброжелательно стал смотреть на меня, как на портрет мальчика, купающего красного коня.
Я сразу увидел, что уровень интеллекта нового друга Светочки ниже уровня Аарона.
Сказывается российская бездуховность о которой так много говорил Салман Радуев.
— Быстро же ты залечила раны, дорогая! – обратился я к бывшей жене. – Муж за порог, а жена – прыг-скок.
Завела любовника!
— Станислав не любовник мне, а – муж!
— Муж? – я засмеялся, несмотря на трагизм ситуации. – Мужа подбирают долгие годы, присматриваются к человеку, а ты, несерьёзная личность, сразу видно.
Не терпелось, наверно, новой любви отведать? —  Я обличал долго, потому что имел право.
Так как половина квартиры принадлежит мне по закону, я потребовал свою жилплощадь: надо же нам с Лией где-то жить?
Но немного подумав, я предложил своей бывшей супруге и её новому мужу, чтобы они купили мне однокомнатную квартиру, тогда я откажусь от доли в этой квартире.
Мне и однокомнатного уютного гнездышка, где-нибудь в Центре Москвы, достаточно для счастья с Лией Адлер!
Светлана ответила, что денег на новую квартиру для меня у неё пока нет, но, если поставить задачу, то она может купить квартиру в кредит.
На том и порешили.
Утром я позвонил Лие Адлер, долго рассказывал, как Аарон «подставил» её и меня.
Лия находилась в отличном приподнятом настроении, разговаривала со мной стихами, на прозу не переходила.
Когда я предложил Адлер переехать ко мне в Москву, не согласилась, сказала (опять же замысловато – как я люблю её гениальность), что ей пока в Израиле творить хорошо, а дальше Судьба за нас всё решит, подскажет дальнейший Путь!

«Алмазный снег,
Словно я не видела
Босыми ногами по осколками бытия…»

Я упрашивал, умолял любимую балерину, обещал золотые горы, но Лия оставалась равнодушной к реальности.
Она живет в поэтическом Мире.
Я подробно изложил Лие, как «специалист по сейфам» «раскусил» Аарона, и что от Аарона надо бежать, как можно быстрее и дальше.
Он погубит Лию!
Лия Адлер отвечала мне стихами, смеялась, и была далека от Аарона и от меня.
В течение нескольких месяцев я добивался того, чтобы Лия переехала в Москву, ко мне, но слышал в ответ только крик души балерины, поэтессы ве-личайшей и прекрасной.
Потом номер Лии стал недоступен, и я терзался: Аарон, наверно, убил прекрасную Музу.
Река времени поглотила многое, стерла острые углы, но мою память о прекрасной девушке не унесла.
Моя любовь к Лие так же светла, как и прежде, и люблю я её в воспоминаниях с неистовой силой, словно молодость окутала нас своим крылом.
И вот недавно вспыхнуло сверхновой звездой Чудо!
Лия Адлер позвонила мне, она живая и мечтает встретиться со мной, чтобы Судьба нас уже не разлучала.
Она недавно отпраздновала шестидесятилетие, но для любви годы – не помеха, тем более что Лия Адлер в пятьдесят лет начала заниматься балетом и достигла больших успехов.
Я уверен, что моя потрясающая удивительная поэтичная Лия Адлер непосредственна, свежа, как в Барнауле, на наших посиделках.
История любви не имеет ни конца, ни начала, она – вечна, как Вселенная!

Писатель замолчал, смотрел на попутчиков.
Гусар закашлялся, и кашель его можно истолковать, как ироничный смех, который Гусар маскирует под кашель.
Романтик подался корпусом вперед, как спринтер на финише:
— Удивительная ваша история, романтичная!
Но, если ваша обожаемая девушка позвала вас в Израиль, то почему вы едете в Новороссийск?
Вы выдумали историю, чтобы порадовать нас красивым слогом?
— Лия Адлер – моё созвездие Девы, Галактика удачи, – Писатель смотрел на Романтика с чувством превосходства, как Учитель Мао взирает на нерадивого ученика Ли. – Она попросила меня, чтобы я, перед поездкой в Израиль, заехал в Новороссийск, к её знакомому и взял посылочку.
Эта посылка чрезвычайно важна для Лии, и мне очень приятно, что моя любимая балерина доверила мне самое дорогое!
— Нельзя что ли послать посылку почтой? — вступил в разговор Гусар, подкрутил ус.
Писатель улыбнулся, махнул рукой, словно говорил:
«Зачем я буду тратить слова на объяснения черствым людишкам, которые не понимают настоящей любви, и их не поглощает огонь самопожертвования ради любимой балерины!»
Неожиданно заговорил молчавший до сих пор попутчик, который и сейчас прятал взгляд от собеседников:
— Любовь! Я никогда не любил, и меня не любили, поэтому отношусь к любящим с непониманием, но и с трепетом.
Я уважаю любовь.
Сейчас, я свою историю, потому пришла моя очередь и оттого, что на душе накипело.
Всё молча посмотрели на Вуериста, а он опустил голову, вжал её в плечи, и, глядя в пол, начал шептать свою историю.


ИСТОРИЯ ВУЕРИСТА ПРО БАЛЕРИНУ В ОКНЕ И ДРУГИХ БАЛЕРИН

Мне неловко открывать душу, но рано или поздно это должно было произойти, и лучше сейчас, потому что мы завтра расстанемся, и никогда больше не встретимся, не взглянем друг другу в глаза.
Я очень люблю балерин, всегда любил, но мне с балеринами не везет, будто я не мужчина, а – инопланетянин.
Сапожник без сапог, бодливая корова без рога – вот кто я по жизни.
Желание половое у меня сильное, а потенция слабая.
Никак не получается с женщиной, будто у меня не детородный орган, а – шнурок от ботинок.
В школе, пока не понял свою ущербность, я вместе с другими мальчишками бегал за балеринами, подсматривал на физкультуре в раздевалке.
У нас ходили шутки про местных красавиц, для смеха мы привязывали зеркальце на ботинок, чтобы заглядывать балеринам под юбки.
Но что там увидишь, кроме толстых колготок?
В восьмом классе мы в теплой компании парней и балерин устроили в подвале оргию на матрасах, которые притащили с помойки.
Все перепились и начали любиться, как показано в фильмах.
Были среди нас мальчики, которые не в первый раз занимались сексом с балеринами, а другие, их примерно половина (к которой принадлежал и я) — девственники.
Но среди балерин ни одной девственницы не оказалось: балерины взрос-леют рано, их обучают любви взрослые дяди.
Мне досталась Ленка, стройная худенькая блондинка.
Она уже сменила двух партнеров, разогрелась, смотрела на меня масляными глазками, подгоняла.
Ноги Ленки широко раскрыты для работы.
Меня охватил страх, дрожжь прошла по телу, но подбадриваемый советами отдыхающих товарищей и балерин, я разделся и попытался овладеть балериной.
Ничего не получилось: как только я приблизился к балерине, мой половой орган обвис, словно только что закончил школу по подъему тяжестей.
Никакие мои усилия не привели к успеху.
Ленка не особо и старалась меня разогреть, ей хватало других кандидатов.
Свалив всё на «много выпил, вот поэтому и не стоит», я оделся и напился до рвоты.
На следующем празднике секса я уже был осторожнее: мало пил перед актом любви.
Но всё равно ничего не получилось, снова неудача, как у Гитлера под Москвой.
Душа молодая ранима, и я больше не участвовал в оргиях.
Мне нужна была одна девушка, с которой я бы мог общаться в постели долгое время, а, если не получится сразу заняться любовью, то мы бы подождали часик.
К сожалению, мои одноклассницы и знакомые другие девушки делились (по крайней мере, для меня) на две категории: первая – те, которые по подва-лам и в компаниях, всегда и везде и со всеми, и другие – которые хотели длительных отношений, и конец этих отношений неясен.
Пиком моего психоза стал позор с подружкой из соседнего дома.
Юля – красивая девушка, рыжая, как золото.
Мы с ней гуляли всего лишь месяц, но за шуточками, прибауточками скрывалось обоюдное желание – вместе лечь в постель.
Мы заканчивали десятый класс, и Юля, видимо под впечатлением от американской идеологии, когда девушка на выпускном вечере должна потерять девственность, ещё до выпускных экзаменов пригласила меня к себе домой.
Её родители уехали на дачу, и у нас была уйма времени на любовь.
Сначала мы целовались долго, но так как поцелуи мы уже отработали на отлично за месяц, то сразу перешли к делу.
Меня поразила деловитость Юльки, её подход к делу любви.
Балерина сняла простыни, которые оросила бы своей кровью потери девственности, постелила старое покрывало.
— Покрывало потом выкинем, оно всё равно уже приготовлено на выброс, – пояснила Юля и подошла ко мне, обняла.
Эрекция у меня тогда была – ОГОГО, но потому, что ещё не дошло до дела.
Юля через брюки ласкала меня там, чувствовала мою готовность, и я, чтобы не было «перестоя» начал быстро раздевать балерину.
В молодости раздетая балерина шокирует парня, и, хотя я уже видел голых балерин, даже – в деле, на оргиях, Юля, когда предстала передо мной обнаженная, словно превратилась в другую балерину.
Стараясь не забивать голову мыслями, я быстро разделся.
Юлька легла на спину, подтянула колени к груди, развела их в сторону, держала свои ноги руками.
Мне был открыт вход в ЖИЗНЬ, и я мог полностью насладиться зрелищем запретного.
Лобок у Юлии покрыт золотыми волосками.
Красавица тяжело дышала, закрыла глаза.
Никаких слов отказа мне «Не надо», «Не сейчас», «Давай подождем!», «Потом» не последовало.
Наоборот: недвусмысленное предложение лишить её девственности (и себя тоже), словно Юлька спешила, боялась, что опоздает повзрослеть.
Я надвинулся, и тут мой дружок ожидаемо скис.
Что делать? Выпрыгнуть из окна, умереть от стыда?
Но Юлька жила на втором этаже, и, если бы я без штанов эксцентрично выпрыгнул, то только бы людей насмешил.
Моя балерина открыла глаза, она не могла понять, что происходит, почему она ещё не женщина?
— Подожди, Юль, я переволновался, — оправдывался я с кривой улыбкой. – Сейчас пройдет, и начнем.
Юля, очевидно насмотревшись порно фильмов, начала мне помогать руками.
Но чем больше она старалась, тем меньше и более вялым становился мой орган.
Наконец, истерзанный, замотанный, красный он дальше и не пытался.
Юля, разумеется, обиделась.
Она подумала, что я её не хочу, что она меня не возбуждает – бред, тоже навеянный умными книгами и фильмами.
— Холодно, – она пояснила коротко и стала одеваться.
Я не возражал, потому что не прав, как мужчина.
Если не можешь, то и не пытайся, иначе оскорбишь балерину – вот моё мнение.
Юля убрала покрывало в шкаф, хотя говорила, что надо его выбросить, застелила простыню.
Мы поболтали, о посторонних вещах, старательно обходя тему наших неудавшихся, по моей вине, сексуальных отношений.
Потом пошли в кино, и после фильма, я видел, что Юля ждала, должны были вернуться в её квартиру и попытаться снова: выпив для храбрости.
Но я уже знал, что назад пути нет, что опять ничего у меня не получится, поэтому сослался на головную боль и попрощался с Юлькой.
Мы догадывались, что с этого момента перестанем общаться.
Молодой, да ранний, я две недели после расставания с Юлей боялся показаться в компании, сторонился друзей, так как справедливо опасался, что Юля расскажет всем о моём позоре.
Но Юля молчала, наверно и потому, что мой позор – её позор.

Я решил обратиться к специалисту по тонким вопросам, то есть к доктору, который занимается вопросом полового бессилия мужчин.
Должен же кто-то помочь мне в трудной жизненной ситуации.
По телефону я записался на приём к специалисту, и в назначенный день пришёл, как на допрос.
Молодая медсестра на ресепшен важно спросила мою фамилию, сверила со списком, а затем задала вопрос, который меня бросил в холодный пот.
— Пожалуйста, скажите причину, по который вы пришли на приём.
— Причину? Я кому-то что-то должен? – я начинал злиться.
Что скажу балерине? Что я – импотент?
Зачем нужен врач, если администратор секретутка ставит диагноз.
Но тут вышел из кабинета кругленький доктор Рувим Изаксон с улыбкой, как у Шрека.
— О! Молодой человек! Пройдемте, я очень рад, что вы пришли.
Сейчас поговорим, решим все ваши проблемы. – Рувим Изаксон приобнял меня за плечи, как парень балерину.
Когда я поведал специалисту о своей беде, он перво-наперво порекомендовал мне принимать виагру перед актом любви.
Вот так совет, все равно, что советовать человеку дышать, для того, чтобы не умереть.
Виагру я принимал – не помогает.
Неудача не сломила доктора, который прочитал все работы психолога Карнеги.
— Молодой человек, у вас диагноз молодости.
Попробуйте не бояться перед началом полового акта, не думайте о том, что у вас может не получиться.
Если не думать – то всё выйдет на УРА! и девушка со слезами благодарности упадет к вашим ногам.
— Легко сказать: не думай, доктор, – я пока не видел просвета в темном Мире. – Попробуйте не думать о белом верблюде.
Если я буду думать о том, чтобы не думать, то выйдет вдвойне хуже.
— Но всё же последуйте моему совету, – не унимался доктор Изаксон.
Он честно отрабатывал гонорар. – Человек спокойно идет по веревочке, если веревочка лежит на земле.
Но, если этот канат натянуть над пропастью, человек всё время будет ду-мать о том, что может упасть в бездну, что расшибется, что под ним огромное расстояние.
Вот, если канатоходец забудет про то, что веревка натянута над пропа-стью, то пройдет без проблем.
Так и вы – попытайтесь забыть.
Смотрите, молодой человек, я – канатоходец. – Доктор Рувим расставил руки в стороны, пошел мелкими шажками, имитируя поход по канату над пропастью. – Я же не боюсь упасть, и вы не опасайтесь во время полового акта, у вас всё получится.
Круглый канатоходец выглядел потешно и нелепо, тем более, если я заплатил за получасовую консультацию свой дневной заработок.
За мои деньги мне пытаются подсунуть лажу.
— А, если не получится, доктор?
Если я не смогу не думать, отвлечься от своих мыслей о предстоящем позоре?
Что вы можете ещё посоветовать?
Есть что-нибудь радикальное? То, что можно потрогать руками, и знаешь, что ОНО поможет?
Доктор Рувим внимательно на меня смотрел, даже на минуту забыл улыбаться.
Он понимал, что за свои деньги я имею право получить не только совет, но и результат.
Закончилось время добрых пустых советов.
— Нууууу. Конечно, это не метод, но я бы посоветовал расслабиться с помощью небольшой дозы алкоголя.
Можете выпить перед общением с балериной рюмочку, другую коньяка.
В коньяке находятся дубильные вещества, и, если сами по себе не помогут, то, возможно, название вас ободрит – «дубильные»!
— Алкоголь тоже не проходит, – я вздохнул. Теперь разговор пошел по существу. – Он отвлекает, но, мне кажется, что дело не только в моей боязни.
— Сходите к профессионалке, они очень хорошо помогают в подобных случаях, – доктор Рувим Изаксон  как бы косвенно признавался, что проститутка лучше мне поможет, чем его советы. – Женщина легкого поведения даёт любому мужчине почувствовать, что он – мужчина, даже, если он не способен на многое.
— Спасибо, доктор. Я думал о проститутках. Вопрос стоит на повестке дня.
Но, если и с проститутками у меня – позор?
Что тогда делать? – я поставил доктора перед непростым выбором ответа.
По идее он должен был бы сказать, что если и с балеринами легкого поведения у меня случится облом, то я обязан записаться к нему на приём ещё раз, и мы всё обсудим.
Но тогда выходило, что у доктора припасены ещё средства, о которых он не говорит на этом приёме, то есть скрывает от меня часть информации, а это – неэтично, и неправильно.
Кто второй раз пойдет к специалисту, или посоветует его своим друзьям, если доктор выдает информацию дозированно?
— Молодой человек, нет в жизни безвыходных ситуаций.
На все вопросы найдутся ответы, даже, если эти ответы нам не понравятся, – Рувим Изаксон снял очки и заговорил со мной нормальным человеческим языком. Я понял: вот теперь он не играет свою роль специалиста, а хочет мне помочь по-настоящему. Наверно, и у пройдох иногда проклёвываются совесть или чувство ответственности. – Возможно, тайна кроется в вашем прошлом.
Тяжелые болезни, радиация, химия, пищевые отравления, нервные стрессы?
— Ничего подобного в моём прошлом нет, по крайней мере, критического, – ответил я без запинки. – Вырос я в благополучной семье, кризисов не испытывал, жизнь протекала ровно, как река Волга.
— Расскажите мне о самом ярком своём сексуальном переживании, впе-чатлении, – доктор Изаксон откинулся на мягкие подушки дивана. – Очень  часто малейшая сексуальная история, пережитая в детстве, откладывает отпечаток на всю половую жизнь человека.
Достаточно небольшого штриха, про который взрослый человек и не вспомнит, а этот штрих оставляет рану в душе.
У людей много сексуальных пристрастий, и почти все сексуальные инте-ресы родом из детства. – Специалист замолчал, давая мне время успокоиться и вспомнить.
И я вспоминал, высказывал мысли вслух:
— Подглядывание за девочками в раздевалке? Нет! Не оставило сильного впечатления.
Скорее всего, это игра, баловство, не вызвавшее сексуальный интерес.
Порнографические карточки, журналы, кино?
Снова не то. Сильно, но словно стоит от меня в стороне.
— Вы, молодой человек, очень точно подметили, – оживился доктор. – Сильно, но в стороне.
Теперь вам станет легче вспоминать: найдите то, что сильно, но не в сто-роне, а глубоко вас встревожило, пусть это даже  неявно связано, на первый взгляд, с сексом.
— Может быть, оргия в подвале?
Опять не то. Оргия проходила, словно в тумане, и оставила очень неприятное впечатление, наверно потому, что я опозорился и напился.
А! Вспоминаю! Возможно, это самое сильное, связанное с эротикой, что произошло в моём детстве, доктор. – Я обрадовался своему открытию. Но что оно мне даст? Пусть доктор сделает умные научные выводы. – В детстве  я часто приезжал на каникулы в деревню на Волге.
Мы с друзьями каждый день ходили купаться, на небольшой пляж на речке, впадающей в Волгу.
Пляж спрятан в зарослях прибрежных деревьев и камыша.
Народу на пляже почти не бывает; рядом только деревни, где живут старики, к которым иногда приезжают дети, чтобы оставить на лето внуков.
Пляж для нас: и клуб, и кино, и вино.
На берегу можно спокойно курить, не опасаясь, что заметят взрослые, а позже – и пить алкоголь.
Около песчаного пляжа за кустиками речка, она впадает в Волгу.
Рядом с водой, на речке, спрятанные в зелени, белеют небольшие пляжики, и на этих пляжах мы часто загорали устраивали пьянки, затем купались без трусов.
Купание без трусов слегка будоражило, напоминаю, что о гомосексуализме мы ничего не слышали в то время, иначе вели бы себя по-другому.
Однажды, выпив по бутылке портвейна, мы бегали  по мелководью, как Том Сойер со своими друзьями на острове.
Нам реально всё по колено.
Борис вдруг остановился, ткнул пальцем в пространство:
— Смотрите, бабы за нами подсекают!
Мы дружно повернули головы: кусты зашевелились, и мы увидели трёх девушек, примерно нашего возраста.
Девушки, когда обнаружили, что мы их обнаружили за подглядыванием, сделали вид, что просто гуляют по берегу реки, они начали громко разговаривать о природе, о том, как сейчас жарко, при этом старательно не смотрели в нашу сторону.
Мы засмеялись, нет, даже не засмеялись, а заржали, как лошади.
Нам весело, радостно, словно только что с Луны упали.
Девушек, как сексуальные объекты, мы не воспринимали ещё.
Шла игра, настоящая игра, за которую искушенные старики заплатили бы много денег.
Мы с гоготом побежали в речку, преувеличенно громко хохотали, брызгались.
Вдалеке послышался крик женщины, как из другого измерения:
— Леееенааа! Вы куда ушли?
Тут же одна из девушек, а ушли они недалеко от тех кустов, из-за которых подглядывали за голыми нами, отозвалась:
— Мам! Мы здесь, рядом!
Мать, успокоенная исполненным долгом, замолчала.
Мы с ребятами выпили ещё по стакану портвейна, затем добавили.
Разговаривали громко, перебивали друг друга, каждый говорил о своём и товарища не слышал.
Опьянение дошло до высшей точки.
Мы бравадились, гордились, что много пьём, как настоящие мужчины.
Про девушек, которые за нами недавно подглядывали из кустов, если и вспоминали, то вскользь, как о забавных лягушках.
От выпитого и от жары, мне стало плохо, подступила тошнота.
Чтобы не позориться – разве настоящий мужчина блюет от выпитого? – я для маскировки взял бумагу, и шатаясь пошел вдоль берега, словно мне захотелось справить нужду.
Может быть, моего исчезновения товарищи не заметили – не важно, но как только я отошёл, что меня уже не видели, ломанулся в кусты, словно лось на полигоне.
«Надо отойти подальше, чтобы никто не понял, что я проблевался! По-дальше, дальше, дальше!»
Я пробежал ещё метров пятьдесят вдоль берега по едва заметной тропинке, и там меня начало выворачивать, как ковёр-самолет в ураган.
Очистившись, я забросал следы преступления песком, вытер лицо бума-гой, выкинул её, как розовый снег из Запорожья.
Меня шатало, голова кружилась, во всём теле, даже в ногах стояла тошнота, если можно так представить.
Я постанывал, в сотый раз давал себе обет больше не пить (почти каждый мальчишка после сильной пьянки обещает себе, что бросит пить).
Захотелось отойти от места, где меня выворачивало, но к товарищам ещё – рано.
Я догадывался, что снова может начать тошнить.
Немного проковылял дальше по тропе, то, что я был голый после купания, меня в состоянии сильного алкогольного опьянения, не пугало.
Стыдливый от природы, я сейчас не боялся своей наготы, тем более что встретить кого-нибудь в этих кустах – большая редкость.
Про девочек я уже забыл.
Но они напомнили про себя каким-то тихим робким хихиканьем, сквозь которое пробивался иногда громкий смех.
Не знаю, что двигало мной в тот момент, но я как мог осторожно, пошел на приглушенные голоса.
Кустарник скрывал меня, я, стараясь не сопеть, как медведь, не стонать от тошноты, раздвинул тонкие веточки ивняка.
На небольшом пляжике, таком же, как и наш, стояли три девушки-девочки подростка, моего возраста, несомненно, это те «бабы», которые «подсекали» за нами.
Они совещались, как на предвыборном собрании.
Лица девочек раскраснелись, они время от времени хватали друг дружку за руки, быстро отпускали, хихикали.
 У меня мелькнула мысль выскочить из кустов, закричать, напугать девочек, а потом похвастаться перед друзьями, рассказать, какой я герой.
Я представил, как девочки завизжат, побегут от меня, а я буду хохотать им вслед.
Но из-за природной робости, я всё же не решился на «подвиг», а продолжал наблюдать за девочками.
Они о чём-то спорили, и видно, что спор для них приятен.
— Лен! Давай, ты, первая! – рыженькая девчонка почему-то захихикала, засмеялась и подружка — шатенка.
Цвет волос у девушек не особо отличался, но так мне удобнее впослед-ствии вспоминать тот случай.
Лена, назову её блондинкой, округлила глаза, театрально вздохнула.
— Нет! Почему я – первая? Лучше ты, – Марин, или пусть – Светик!
— Нет, нетушки, нет! – тихо засмеялись подружки (брюнеточка – Марина, и шатенка – Света) и схватили беленькую за руки. Они вдвоём, поэтому чувствовали себя увереннее, напирали. – Ты, Леночка, предложила, тебе и водить.
Я сначала подумал, что девушки затеяли игру в салки-догонялки, но потом даже замутненным мозгом додумался, что девочки слишком уж жеманятся, ради простой игры в салки.
— Нет! Только после вас! Я согласна быть второй, но не первой! – упря-милась Леночка.
Я заинтригован, не мог догадаться, по какому поводу они спорят.
Наверно, девичьи дурацкие секреты.
— Ага! Они могут, – брюнеточка Марина кивнула головой в мою сторону, – а ты отказываешься?
Я вспотел от страха быть обнаруженным.
Ещё несколько минут назад я мечтал выбежать голым из кустов, чтобы напугать девочек, а теперь стыдился, что меня заметят голого и подслушивающего.
Но девочки в мою сторону не смотрели, они заняты своим важным делом, и как глухари на току, не видят ничего вокруг.
— Я только предложила, КАК ОНИ, искупаться голыми, но это только предложение, – ответила Леночка и захихикала.
Меня жаркой волной мозгового взрыва окатило: «бабы» собираются ку-паться голыми.
Вот так удача для меня.
Коллективизм, желание быть с людьми пропадает с возрастом, но в дет-стве оно очень сильное, и я хотел разделить радость подглядывания за голыми «бабами» с друзьями.
Но боязнь того, что когда начну продираться сквозь кусты обратно, и девочки услышат, испугаются, остановила меня.
Также я опасался, что пока буду бегать туда-сюда, призывать ребят, не увижу самого интересного.
Что – «интересное», я ещё не знал.
— Ага! Леночка, не отнекивайся! – Светик шутливо попыталась скинуть с плеча блондиночки лямку сарафана. – Всё равно тебя заставим.
— Не заставите, – Леночка поправила лямочку, но далеко не отбежала.
Она, словно дразнила подружек.
Или они дразнили её.
Мне показалось, что игра может никогда не закончиться, а словесная баталия продолжится до ночи.
Но я готов был стоять в кустах до тех пор, пока не упаду, дня через три, от усталости и голода.
С испугом подумал, что друзья могут отправиться на поиски меня, или начнут кричать, звать, как мать кричала Леночке.
Крики, несомненно, напугают робких девушек, которые, вроде бы ждут только причины, чтобы отказаться от  своей затеи купаться нагишом.
Но с другой стороны, если бы девочки не желали бы купания обнаженными, то сразу бы отказались от своей игры, а не хихикали в споре.
— Мы тебя сейчас в воду затащим, а потом тебе всё равно придется…
Что «придется» брюнеточка Марина не договорила и бросилась к Леночке, стараясь её поймать.
Светик тотчас включилась в игру, и тоже побежала к блондиночке.
Леночка скакнула от подружек, как дикая козочка.
Начиналась всем знакомая школьная игра в догонялки, только цели у этой игры разные.
Блондиночка ловко увертывалась, но не убегала с пятачка пляжа, словно правила запрещали покидать это удивительное скрытое место.
Про себя, про то, что меня могут девочки увидеть особенно, если подбегут близко, я забыл.
Лена увёртывалась, выскальзывала, подныривала под подружек, выворачивалась.
Девочки тратили все силы, а не как в ролевых играх.
Я потом много раз вспоминал игру девочек и удивлялся, что они, не сговариваясь, старались не шуметь особо, хотя азартная игра в догонялки не могла обойтись без криков.
Девочки НЕ ХОТЕЛИ, чтобы их идиллию разрушили взрослые или мы.
Они решили доиграть до конца.
После пыхтения, резких бросков, брюнеточка и шатенка всё-таки схватили упирающуюся уставшую Леночку и потащили её к речке.
Леночка пыталась вырваться, но подружки держали её крепко.
— Марин, ну больно же! – Леночка жалобно-недовольно обратилась к брюнетке. – Отпусти, у меня синяки на руке останутся.
— Не отпущу, – Марина не ослабила хватку.
— Дура, я же сказала – больно! – Леночка злилась. – Ладно, я согласна! Я сама!
— Не врешь? – Светик держала Леночку за запястье.
— Не вру! Честное слово. Сказала – сделаю! – Леночка смягчила голос, чтобы не поссориться с подружками.
Мариночка и Светик её отпустили, словно бы с неохотой.
Брюнетка Мариночка подняла камушек, осмотрела его, затем выкинула, нашла плоский и запустила по воде «блины печь».
Я насчитал семь блинов.
Всем своим видом Мариночка показывала, что игра ей наскучит, если не произойдёт перелом.
Леночка, вздохнув, больше для театральности, приспустила сарафан до пояса:
— Я начала, а вы продолжайте, ваша очередь! – снова началась игра.
— Хорошо, – легко согласилась Светик и скинула маечку.
Марина молча сняла свою футболку.
Все девушки одеты в купальники.
Я почувствовал  легкое разочарование, словно пришел на разрекламированный спектакль, а мне показали второсортную пьеску.
— Продолжай, продолжай! Мы ждём, — захихикала Марина.
Её голос уже не столь строгий, игра начиналась снова, вступала во вторую фазу.
Но Леночка опять начала тормозить процесс раздевания:
— Я расстегнула босоножку!
Игра стала напоминать игру мальчиков и девочек в карты на раздевание.
Девочки при проигрыше снимают сережку, затем другую, потом – колечко, потом – заколку из волос, а когда дело доходит до критической отметки, то выходят из игры.
Возможно, что подобные мысли мелькнули и у Марины со Светиком.
Марина решительно расстегнула синие джинсовые шортики, скинула пляжные тапки, и сняла шорты.
Она осталась в купальном костюме, и, подбадривая себя, сказала, словно с безразличием:
— Ой, будто мы друг дружку в бане голыми не видели.
Она дергала застежку лифчика, но, вероятно, от волнения, не могла рас-стегнуть.
Подружки не помогали брюнетке, боялись нарваться на грубое слово.
Марина очень волновалась, как банкир перед пустым сейфом.
Наконец застежка, к всеобщей радости, поддалась, и брюнетка сняла лиф.
Я ожидал увидеть нечто особенное, потому что раньше видел женскую грудь только на картинках.
И в первый момент меня, как перебродивший кокосовый орех, чуть не разорвало на части.
Сильнейшие чувства (разочарование, что грудь оказалась, не так прекрасна, как я её представлял, плюс потрясение, что я вижу полуобнаженную девушку) распирали меня.
Оказалось, что визуально, если балерина снимает лифчик, плечи у неё становятся шире.
Форма, объем, упругость грудей брюнетки – всё не дотягивало до моих идеалов.
 На самом деле грудь Марины нормальная, обыкновенная, но это я понял намного позже.
В тот момент меня, словно цементом залили.
Я не мог пошевелиться, но в то же время чувствовал себя в дурацком по-ложении.
Если бы не кружение в голове от хмеля, я, возможно, убежал бы.
Марина с показной небрежностью положила лифчик на тапочки, чтобы он не испачкался, и посмотрела на подружек.
Света шатенка и Леночка блондинка не решались последовать примеру подруги, хотя вся игра затевалась именно ради раздевания и купания наги-шом.
Лена неестественно засмеялась, словно через силу, а Светик кусала губки.
Марина ухмыльнулась, и начала снимать трусики.
Она избавилась от них бодро, и также резво пошла в воду:
— Что стоите?
Я отметил, что без одежды девушка кажется меньше ростом, шире в пле-чах, и ножки её выглядят корочек, если без шортиков и трусиков.
То есть в реальности обнаженная балерина выглядит хуже, чем одетая.
Но эти мысли терялись среди моего молчаливого восторга, недоумения и страха.
Неужели, я – летчик-космонавт, если мне выпала честь подсматривать за голыми «бабами».
Марина окунулась и поплыла, как в легенду.
Никаких предварительных процедур по заходу в воду не соблюла.
Обычно девушки долго трогают воду: холодная или не холодная, обсуждают предстоящее купание, затем начинают брызгать друг в дружку, а потом уже окунаются.
Марина волновалась, поэтому сразу перешла к купанию.
Света и Леночка стояли несколько секунд молча, затем – нельзя же отрываться от коллектива (хотя коллектив – они), и подводить подружку, которая осмелилась одна за всех купаться голая – начали быстро раздеваться.
— Теплая водичка? – спросила Лена, потому что должна была что-то спросить у Марины.
— Классная! Как парное молоко, – ответила Марина стандартной фразой.
Она перевернулась на спину и подняла руку, показывая большой палец.
Сквозь зеленовато-желтый тонкий слой воды я видел резко очерченный треугольник черных волос на лобке брюнетки, и казалось, что девушка нахо-дится далеко, в другом Мире, а здесь, в нашем Мире подобная откровенность невозможна.
Но алкоголь помогал мне не сойти с ума от нахлынувших чувств.
Лена и Света голые побежали к воде.
Света обнаженная казалась мальчиком, а у Лены в теле, словно что-то отсутствовало.
Понимаю, что мозг мой работал с перегрузкой, и я не мог оценить голых «баб», как должен рассматривать их нормальный парень.
Слишком для меня всё ново и неожиданно, словно в цирке на меня упала гимнастка.
Света с визгом, забежала в речку и упала, хотя можно было ещё пройти немножко.
Она, как и Марина, пыталась быстрее побороть робость, скрыть наготу водой.
Леночка тоже побежала, но резко остановилась:
— Ой, холодная!
Девушка находилась в нерешительности, будто перед входом в гарем шейха Абдуллы.
Надо присоединиться к подружкам, дурачиться в воде, но, вода слишком холодна, даже для игрового купания обнаженной.
Блондинка стояла, чуть сгорбившись, правой рукой слегка прикрывала груди, словно бы невзначай подняла руку.
Любопытно, что балерины, если их застать обнаженными врасплох, в первую очередь прикрывают рукой грудь, не заботясь о том, что надо бы скрыть низ живота.
Я, разумеется, говорю о робких балеринах, а не о тех, которые в голом виде расхаживают по нудистскому пляжу или, глубоко наклонившись, собирают ракушки.
— Ленка, прыгай к нам, не растаешь! – Светик по-собачьи плавала  вокруг Марины.
Марина стояла по шею в воде:
— Хочешь, чтобы мы тебя обрызгали и затащили?
Я представил, как две мокрые голые подружки будут тянуть упирающуюся обнаженную Лену в реку, и чуть не подавился воздухом.
Марина направилась к Лене, на ходу захватила в горсть воды и кинула в подругу.
Лена взвизгнула, отбежала от реки:
— Марин! Я потом искупаюсь! Отстань! Говорю же, холодно!
— Ладно, ждём! – неожиданно согласилась Марина, развернулась и с шумом упала в воду.
Она уже не казалась мне непропорциональной, как пару минут назад.
Лена повернулась к подружкам спиной, убрала руку с груди, потому что они не рассматривали её и… направилась в мою сторону.
Конечно! Кусты, за которыми я скрывался, густые, и Лена, наверняка, шла пописать.
При подружках она стеснялась.
Если бы она прыгнула в реку, то там сделала бы свои дела, но вода холодная, и блондинка не решилась.
Она подошла совсем близко, выискивая место, где удобнее пройти в ку-сты.
Я видел маленькую грудь балерины, лобок, на котором неряшливо торчал кустик белых волос.
Мне показалось, что Лена неаккуратно подбрила там (шутки про бритые промежности балерин очень популярны среди парней), но как можно брить и оставить волосы?
Через несколько лет я узнал, что у натуральных блондинок (у которых волосы белые, а не соломенные) на лобке красуется пара кустиков волос, или, вообще, несколько длинных волосинок.
Тем временем, Лена приблизилась на критическое расстояние.
В фильме подобные сцены, когда герой прячется, а враг проходит рядом и не видит его – никого не удивят.
Но в реальности трудно оставаться незамеченным, если на тебя смотрят в упор.
И Лена увидела меня, по крайней мере, я до сих пор уверен, что заметила.
Она смотрела на меня сквозь жидкую листву и не двигалась.
Затем медленно повернулась ко мне спиной, словно решалась: закричать, позвать маму и подружек на помощь.
Я приготовился бежать, или брести, шатаясь, так как алкоголь не собирался выветриваться.
Кто-то из подружек, я не видел кто, позвал Лену:
— Ленка, согрелась?
Хватит уже строить из себя неженку.
— Сейчас, пять минут поваляюсь на песочке! — ответила блондинка охрипшим голосом.
Может быть, мне показалось, что голос её охрип от волнения, или я при-думал это уже потом.
До сих пор не знаю, видела ли она меня в кустах, или не видела.
Загадка терзает меня, как орел печень Прометея.
Лена упала на песок, даже не легла, а грохнулась на живот, слишком картинно и резко, словно играла для меня.
Она положила голову на руки и смотрела на подружек, которые дурачились в воде: брызгались, играли в догонялки, пытались достать невидимого рака из-под коряги (никак не занятие для балерин).
Я не знал, как поступить, что подумать.
Если блондинка меня видела и позирует, то это не укладывается в моей голове неискушенного паренька.
По всем законам физики балерины паникуют при виде голого маньяка в кустах.
Девочка очень скромная, прикрывала рукой грудь, чтобы подружки не глазели, сразу не разделась догола, чтобы купаться, но меня не испугалась?
Очень большая вероятность того, что Лена знала, что я за ней подглядываю.
Она нервничала: лежала на животе секунд десять, затем перевернулась на левый бок.
На левом боку она находилась секунд двадцать, нервно приглаживала волосы (или мне казалось, что – нервно?), а затем решилась.
Я рассказываю в том ключе, что Лена играла роль передо мной, знала, что я наблюдаю за ней, и, поэтому наслаждалась своей властью, властью женской красоты над диким маньяком в кустах.
Она, наконец, перевернулась на спину, и мне снова показалось, что она волнуется, потому что движения резкие, угловатые, будто на публику.
Ноги Лена сжала, приподнялась, полулежала, опираясь на локти.
Я словно растворился в воздухе, тело моё пылало, голова кружилась, ноги не двигались, под мышками мокро, как в болоте.
Не знаю, что больше всего меня сковывало: ситуация, игра маленькой балерины, моей сверстницы, или – её нагота.
Лена не смотрела в кусты, не поднимала взгляд, она смахивала с груди прилипшие песчинки.
Песок падал вниз, на живот, и застревал в складках на худом животе.
Девочка помахала подружкам рукой, задала бестолковый вопрос, возможно, спрашивала только для того, чтобы что-то сказать:
— Водичка не потеплела?
— Горячая! Для тебя нагрели, специально, – раздался смех из воды.
Лена отвернулась от подружек, присела и так неудачно, что я не видел большую часть её тела.
Если она меня видела и играла для меня, то, возможно старалась показать себя лучше, но не угадала ракурс.
Я ничего не соображал, сделал пару шагов вперед, к балерине.
Новая позиция имела преимущества и недостатки.
Преимущество (для меня в том), что меня не видно подружкам из воды, я для них скрыт, но перед Леной я, как карась на сковородке: ветки меня уже не закрывали, разве только что одна – поперек груди, что смешно – как зеленая рука леса скрывает от балерины мои соски.
Опять же не знаю, видела ли в упор меня маленькая балерина, или жила в своём мире?
Недаром же говорят: смотрит в книгу, видит – фигу.
Глаза её полузакрыты, потому что солнце светит в лицо, но не настолько закрыты, чтобы не видеть меня… или настолько?
Я запутался, до сих пор не распутаюсь.
Она повернула голову и смотрела (или не смотрела) на меня, но не в лицо – тогда бы я точно определил бы – заметила блондиночка меня или нет.
Взгляд (или направление взгляда) Лены направлен на низ моего живота или…
Я опустил глаза — сильнейшая эрекция, которой отроду у меня не было.
ТАМ у меня, словно танком проехали по живому.
От напряжения звенит, болит, каменное.
Лена долго не меняла позы, не отворачивала голову.
Я не знал, что делать, и не хотел что-либо предпринимать, а дорога у меня только одна в этой ситуации – бегом в кусты и к ребятам.
Если маленькая балерина видела мою эрекцию, долго смотрела ТУДА, то я признаюсь, что ничего не понимал, не понимаю и уверен, что не буду никогда понимать в мышлении балерин.
Минуты через две девочка, как во сне, положила руку себе на живот, затем начала выбирать песчинки из кустиков волос на лобке.
Непонятно куда она смотрит в этот момент: на моё, или на своё.
В голове у меня звенело, и я находился в предобморочном состоянии, словно только что прыгнул без парашюта в озеро Байкал.
Прошла ещё минута, и неизвестно, чем бы закончилась игра (или не игра, если Лена меня не видела), но издалека раздался вопль Сереги.
Меня искали: не утонул ли я по пьяни.
Картина сразу потеряла краски.
Девочки, испуганные ревом Сереги, всполошились.
Леночка подпрыгнула и побежала (не оглянулась на меня) к одежде.
Марина и Света поспешно выбегали из реки.
Я развернулся, и, словно марал на весеннем гоне, побежал, насколько позволял шторм в голове, к друзьям.
Не добежав до нашего пляжа, я с визгом прыгнул в воду, чтобы холодная вода убила мою эрекцию.
Товарищи нашли меня, и словно ничего не произошло, я будто бы не уходил (а, может быть, недавно заметили моё отсутствие), и с гоготом прыг-нули в речку.
— Щука! Воооо, – я развел руки, показывая длину придуманной щуки, – в водорослях запуталась, а я чуть ей не поймал.
Мы перешли на интересную игру: искать рыб под корягами.
К своему удивлению, я ничего друзьям про встречу с голыми балеринами не рассказал, и моя тайна осталась со мной до сегодняшнего дня.
Вот это самое сильное эротическое впечатление детства.

Рувим Изаксон после моего рассказа молчал несколько секунд, но потом вспомнил, что он опытный доктор и расплылся в улыбке.
Он радовался, что сеанс прошёл успешно, и мы вдвоём (по мнению доктора) смогли найти первопричину моих неудач с девушками.
— Вы, батенька – вуерист, – сказал, как кусок полотна отрезал, доктор. – Вуерист поневоле.
Детское эротическое впечатление впечаталось в кору головного мозга, и сделать ничего невозможно.
Разумеется, таблетки принесут некое облегчение, но всё равно, даже на уровне инстинктов ваше желание подглядывать за обнаженными балеринами, останется.
И это хорошо, молодой человек (уже не батенька), очень хорошо!
Зачем бороться с трудностями, если Ваш случай назовём трудностью, когда можно их использовать себе во благо!
Может быть, в древности, да и то – не во всех странах, подглядывание за переодевающимися или обнаженными балеринами считалось занятием, для мужчин постыдным, унизительным, низким.
Но теперь никого ничем не удивишь, в смысле ролевых эротических игр, отклонений от стандартного общения.
Гомосексуалисты венчаются в церквях, по улицам городов разгуливают нудисты, в Голландии педофилы открыто хвастаются своими «успехами».
Доктор Рувим Изаксон долго меня убеждал, хотя и убеждать необязательно.
Суть его речей сводилась к тому, чтобы я умело использовал во время секса принцип вуеризма.
По мнению доктора, я должен играть со своими подругами в «балерину и подглядывающего».
Например, моя избранница в спальне сделает вид, что меня рядом нет, начнет раздеваться, себя ублажать, а потом я, как выскочу, как выпрыгну и полетят клочки от перины.
Я согласился с доктором Изаксоном и ушёл от него в глубокой задумчивости, без особой надежды на исцеление.
Да, в душе я вуерист, что надо опробовать, но моя беда не в том, что у меня слабая эрекция, а в том – что она пропадает сразу перед актом.
И, как бы я с балериной не играл в «вижу-не вижу», но когда дело дойдет до контакта, я снова опозорюсь.
После посещения медицинского кабинета я направился к проституткам, что логично.
Продажная девушка за деньги сыграет со мной в игру «балерина и маньяк в кустах», а, если я «не смогу», то проститутка меня не опозорит: не на одной же работе лямку тащим, не в одном доме живём.
Балерину в салоне интимных услуг моя просьба не удивила, а даже обрадовала: игра в подглядывалки не обременительна и не требует ни умственных усилий от балерины, ни особых поз.
Я выбрал балерину отдаленно похожую на Лену из детства, из своих воспоминаний.
Балерина мила, провела меня в душ, а, когда я прилёг на кровать, вошла, обмотанная полотенцем и спросила без иронии, буднично, словно в бухгалтерии обращалась к подружке узнать, куда подевалась папка с бланками.
— Как ты хочешь, чтобы я играла?
— Представь, что меня нет в комнате, что ты одна и делай то, что обычно делаешь в одиночестве.
Балерина в ответ улыбнулась и присела на стул около низенького столика.
Мысли –  мои враги (ненавижу, когда мысли путают действительность) заскреблись в моей черепной коробке.
«Правильно ли поставлен вопрос?
Человек, когда остается один, в большинстве случаев занимается тем, что неприлично, нехорошо делать на людях: ковыряется в носу, рассматривает под мышкой прыщ, чистит грязь под ногтями, орудует зубочисткой в зубах.
Почему только в фильмах и книгах обязательно балерина, когда закрывается в комнате, начинает раздеваться догола?»
Возможно, что и продажная балерина подумала о том же – легкая улыбка снова пробежала по её губам, но профессионалка вошла в роль, роль, про которую пишут в книгах.
Она встала со стула, прошлась по комнате, сняла полотенце, аккуратно повесила его на крючок, вернулась к столу, снова села на стул, расставила ноги, чтобы я видел ВСЁ, сделала вид, что её очень интересует переключатель настольной лампы.
Фантазия балерины иссякала.
Профессионалка опять прошла по комнате, затем головку её посетила удачная идея, и девушка наклонилась, стала подбирать с ковра невидимые мне соринки.
Так, по мнению балерины, ведут нормальные девушки, когда остаются в комнате одни.
Я начал возбуждаться, но не от игры в вуеризм, а оттого, что рядом находилась красивая обнаженная фигура прелестницы.
Всё в интимной работнице подчеркнуто, идеально, просчитано: фигура, подкорректированная массажами, грудь подтянутая; тонкая полоска волос на лобке; пирсинг на левой малой половой губе.
Если поставить рядом эту балерину и юную балерину из моего детства, то Леночка из ностальгии будет казаться инопланетным существом, но никак не особью того же рода и племени, что балерина из салона интимных услуг.
Балерина выпрямила спину, посмотрела на меня, увидела боевую готов-ность и с облегчением сбросила с плеч груз игры в «подглядывалки».
Она подошла, взяла моё в руку, и попыталась засунуть меня в себя.
Но внезапно, ОН потерял всяческий интерес к происходящему, превратился в носовой платок.
Осечка, как и раньше.
Моё подсознание не купилось на игру в вуеризм, оно чувствовало фальш.
Когда я вышел из салона, поскользнулся, упал, ударился головой о бор-дюр, но не сильно, а – символически.
И этот удар что-то поставил на место в моей голове.
Я понял, что мне нужен настоящий вуеризм, только тогда у меня всё получится.
Но как соединить противоположности?
Тайное подглядывание и явный секс?
На время я решил забыть о своих сексуальных и психических проблемах и найти себя в жизни, то есть в работе!
Должность менеджера-автослесаря в мастерской показалась мне привлекательной, как минеральные воды в Трускавце.
Время шло, с балеринами я тесно не общался, догадывался, что близкий контакт меня снова разочарует, как Минин и Пожарский разочаровали поля-ков.
В отпуск я выезжал в Крым, где много нудистских пляжей.
По сути своей весь Крым – нудистский пляж: стоит только отойти сотню метров в сторону от обычного пляжа, и ты окажешься на нудистком.
В первый раз я решил наблюдать за голыми балеринами на пляже в би-нокль.
Заманчиво, но скоро мой пыл угас, как пионерский костер после пере-стройки.
Нет большого интереса в том, чтобы подглядывать тайно за обнаженными балеринами в бинокль, если можно подойти, прилечь рядом и даже разговаривать.
Мне нужна была обстановка, когда балерина боится, что её увидят обна-женной около моря, стесняется своей нагой красоты, а я бы тайно за ней под-сматривал.
Прошло пять лет после моего похода к доктору Рувиму Изаксону, но я так и не излечился.
Однажды счастливый случай свел меня с фотографом Михаилом Светловым.
Он зарабатывал большие деньги, работая на свадьбах, вечеринках, корпоративах.
Михаил после очередной пьянки, в угаре откровенности рассказал, что делает также фотографии и «для себя».
На вечеринках, когда все напьются, и творится безобразие, Михаил снимал сценки откровенной или полуоткровенной эротики: мужчина, слева от дамы, под столом рукой залезает балерине под юбку, а балерина в это время делает вид, что ничего особенного не происходит и мило беседует со своим мужем справа, или – балерина пьяная в стельку вышла из дамского туалета, а тут её поджидал сослуживец – серия из снимков, как они обнимаются у всех на виду, а потом он тащит её в угол, где, ошалевшие от алкоголя, они занимаются любовью за кадками с фикусами.
Михаил сказал, что можно было бы продавать эти фотографии тем, кто опозорился на вечеринках, шантажировать, но очень опасно, поэтому он боится.
Я рассматривал фотографии и с жаром думал: вот оно, это – моё призвание, то, что мне нужно.
Девять месяцев я ассистировал Михаилу, впитывал в себя искусство быть фотографом, но не простым фотографом, а – тайным.
Михаил, к слову добавить, оказался жмотом, денег мне не платил, и даже намекал, что я должен ему за учебу, хотя с моей помощью он заработал себе на новенький «Фольксваген пассат».
В один не прекрасный вечер мы поругались и расстались из-за денег: мой наставник забрал себе весь гонорар, а мне даже на такси не выделил.
Михаил мне больше не нужен, я уже в нём не нуждался.
Роль простого фотографа на свадьбах и вечеринках меня не устраивала, мне, как вампиру, как наркоману нужно было всё больше и больше.
Через интернет я стал предлагать свои услуги: «Сделаю интимные фото-графии вашей любимой балерины».
Признаюсь, что объявление составлено некорректно: многие мужчины понимали его так, что я буду снимать его подругу открыто, как она захочет.
Я изменил текст на «Сделаю тайно интимные фотографии вашей балери-ны».
Текст и мои действия сразу попадали вне закона, поэтому приходилось меня айпи адреса компьютера, выходить в чаты из интернет-кафе, а сим-карты для телефона покупать безликие, на вокзалах.
Может показаться странным, зачем люди будут платить большие деньги за то, что получают бесплатно.
В основном шли заказы сфотографировать тайно балерину, с которой мужчина уже имел секс.
Но теперь мужчину интересовало: что делает его балерина (может быть – жена), когда остается одна.
Моя работа не подходила под ранг частного сыщика, когда сыщики фотографируют все действия балерины.
При частном сыске в большинстве случаев заказчику нужно найти доказательства того, что жена ему изменяет, и фотографии его голой балерины никак не претендовали на побуждение к эротике.
Мои же заказчики получали истинное наслаждение вуеристов, когда рассматривали фотографии своей голой балерины, которая не знала, что её фотографируют.
Первое своё задание помню в мельчайших подробностях.
Заказчик – директор мебельного магазина — выказал желание получить снимки одной балерины, которая работала массажисткой.
Директор, как все мы, вуеристы, робкий мужчина, и мне приходилось за него договаривать концы предложений, если он затягивал паузу, боялся откровенно признаться, что хочет.
Месяц назад до нашей встречи он познакомился с массажисткой, которая пришлась ему по душе.
Он пригласил балерину в ресторан, затем подвез до дома и рассчитывал зайти к балерине на «чашечку кофе».
Балерина, очевидно избалованная вниманием мужчин с детства, отказала, сказала, что теперь вступает с мужчинами только в серьезные отношения.
Конечно, она наигралась, а теперь, когда годы идут к критической отметке, ищет положительного мужа.
Директор мебельного магазина огорчился, как расстроился бы на его месте любой мужчина.
Он сначала принял отказ балерины за женскую дурость.
В следующий раз он пригласил балерину в сауну, на что получил ответ, что в сауны приличных женщин не зовут.
К себе домой директор мебельного магазина балерину не приглашал, потому что женат и двое детей.
Балерина работала массажисткой, но массажисткой без интима.
Может быть, кому-нибудь из клиентов интим и доставался, но не директору мебельного магазина.
Мужчина не глупый и всё прозрачно понимал.
Он записался на курс массажа к своей массажистке, и выглядели их взаи-моотношения странно: она делала ему массаж за большие деньги, потом он ехал с ней в ресторан, где платил из своего кармана за простое общение без интима.
Мне директор признался в сердцах: «Массажистка, а строит из себя барыню, приму балерину.
Замуж ей потребовалось, видите ли, поэтому играет в непорочность».
Он заказал мне серию интимных снимков своей зазнобушки и, если я запечатлею моменты, когда она барахтается с любовниками – тоже сойдет на отлично.
Я чувствовал себя, как школьник перед первым свиданием: эта работа нужна была больше мне, чем моему заказчику.
Оставались технические детали: как тайно сфотографировать балерину?
Дальнобойная фотооптика у меня есть, но надо же найти и место, откуда снимать объект.
В фильмах и книгах всё просто: главный герой беспрепятственно входит в чужие жилища, у него отмычки от всех сейфов, коды от компьютеров и так далее.
Но в реальной жизни придумать, как подобраться к объекту, да ещё сфотографировать её в интимной обстановке – задача не из простых.
Я сразу важно предупредил директора мебельного магазина, что работа тайного фотографа требует времени.
Он со мной согласился, потому что вуерист, и готов был ждать годами.
Балерина массажистка жила в квартире на Полярной улице, и проникнуть в подъезд мимо сварливой консьержки, да потом ещё войти в квартиру, где негде спрятаться – задача почти невыполнимая, и я нехотя от неё отказался.
Как можно тайно фотографировать балерину в маленькой десятиметровой спальне?
Я начал слежку за балериной, если мои действия можно назвать слежкой.
Из книги по шпионажу, которую купил в «Библии Глобус» я узнал много полезного: шпиону нельзя перед заданием много кушать и пить, а в машину с собой необходимо взять пакет или другую емкость для справления малой нужды.
Обычно я парковал машину около массажного салона, где работала балерина, и терпеливо ждал, когда она появится.
Балерина часто выходила среди дня, в разгар рабочего дня, и уезжала по адресам заказчиков.
По Москве она передвигалась на общественном транспорте, и мне приходилось за ней перемещаться без машины.
Что делала у клиентов балерина – массаж обычный, или занималась интимом за деньги – мне не известно.
Проникнуть за ней следом я не имел никакой возможности.
Домой она возвращалась примерно в семь часов вечера, я видел, как зажигался свет в окне её комнаты на восьмом этаже (балерина жила вместе с престарелой маманей, которая редко выходила из квартиры).
Моя оптика позволяла фотографировать балерину в её комнате, но кровать массажистки находилась далеко от окна, балерина, если и обнажалась перед сном, то к окну не подходила, а из-за малого угла обзора я мог фотографировать балерину только возле окна.
Я не отчаивался, потому что ожидание вуериста рано или поздно будет вознаграждено.
Когда балерина выключала свет в комнате, я заканчивал рабочий день.
Но мысль о том, что можно подглядывать за балеринами через окна, фотографировать их в интимной обстановке зародилась только тогда, когда я следил за массажисткой.
Почему простая идея не пришла мне в голову  раньше – непонятно.
Я стал выискивать в окнах дома (на более низких этажах) подходящие сюжеты.
На пятый вечер мне повезло: в квартире на третьем этаже, на кухне около окна стоял холодильник, и хозяйка, не стесняясь, что её голую увидят с улицы, часто подходила к холодильнику и рылась в нем.
Я фотографировал эту балерину, как сумасшедший, меня возбуждало то, что я её вижу, а она не знает, что я за ней подсматриваю.
В окнах квартиры балерины на третьем этаже иногда появлялся мужчина, он одет по-домашнему, а балерина в большинстве случаев – обнаженная.
Ум у меня мутился от восторга, и я даже думал однажды показать снимки чужой голой балерины заказчику – директору мебельного магазина.
Но потом я посчитал, что провалю дело – я же в глазах заказчика не был вуеристом, а только — фотограф профессионал, бездушная машина без эмоций.
То, что мне нравится тайно подглядывать за балеринами, могло не понравиться заказчику.
Я находился в начале пути, и каждый день мне приходили новые идеи.
Одна из идей настолько понравилась, что стала для меня идеей на всю жизнь, а может быть — роковая идея.
Я придумал найти квартиру в доме, который окнами выходит на другой дом.
Каждый вечер я смогу наблюдать за интимной жизнью балерин в соседнем доме.
Снимать квартиру в аренду я не хотел, потому что мне необходимо было много лет наблюдать за одной женщиной, встречать её на улице, может быть даже разговаривать о погоде, а в душе хохотать над тем, что она даже не подозревает, что я за ней тайно подглядываю.
Если же брать квартиру в аренду, то буду зависеть от прихоти хозяина: вдруг к нему прилетит любовница из Днепропетровска, и хозяин потребует, чтобы я уступил квартиру ей.
Денег на покупку квартиры я давно уже скопил, подбирал жильё тщательно.
В новостройках дома лепят тесно друг к дружке, и однажды я нашёл вроде бы то, что мне нужно: два дома стояли впритык, под углом девяносто градусов.
И, если из крайней квартиры в окно высунуть руку, то можно пожать руку соседу или соседке из ближайшей угловой квартиры соседнего дома.
Угол обзора позволял наблюдать через оптику всё, что делается во многих квартирах.
Осматривать квартиры мешали риэлторы, которые ходили по пятам и расхваливали жильё, место.
При них нельзя было пользоваться даже биноклем (можно, но я боялся), хотя «нужные» квартиры просматривались и невооруженным глазом.
Я выбрал подходящую квартиру, подписал договор и уже нес деньги в банк для оплаты, как услышал разговор двух пожилых балерин.
Старые балерины всегда всем недовольны.
Одна «несчастная» жаловалась другой, что всю жизнь жила в прелестном доме, и отец её жил в этом доме, в сталинской пятиэтажке на Октябрьском поле.
«Возле дома у нас место огорожено – только для своих! – вещала старушка (но мне её не жаль: мой отец никогда не жил в сталинке на Октябрьском поле, а прозябал в квартире в самом дешевом районе Москвы – Выхино). – Мы и гуляли, и машины ставили – привольно.
А потом построили у нас во дворе многоэтажку, прямо рядом с нашим домом.
Когда для неё рыли котлован, то наш дом стал съезжать в яму, понаехало машин и залили всё бетоном.
И что теперь? Тьфу, гадость! Ужас! Ужас!!!
Окна находятся напротив наших окон, даже вижу, как они там пьянствуют.
Будь проклята эта точечная застройка!».
Старушка ругалась, другая – охала, а я для себя сделал открытие – надо искать квартиру в доме, который построен на старом дворе, в окружении других домов.
Разумеется, от квартиры в той новостройке я отказался, и вскоре нашел идеальнейший вариант: пятый этаж двадцатисемиэтажного дома.
Денег я не пожалел, продал свою старую квартиру, добавил накопленное, и стал хозяином великолепного гнезда вуериста.
Предварительно я узнал, что сталинские пятиэтажки сносить не будут, то есть я смогу подсматривать за балеринами хоть до пенсии и дальше.
Риэлтор, когда я сделал недовольный вид, что обзор из окон отвратительный – на соседние дома, которые находятся в неприличной близости – сбавил цену на квартиру, хотя я за то же условие готов был надбавить.
Моя квартира окнами кухни удачно выходила на соседнюю сталинку, обзор великолепнейший, просматривались комнаты почти насквозь, а спальня и гостиная смотрели на другую сталинку, чуть под углом, но всё равно панорама захватывающая.
На многих окнах висели занавески, но они меня не смущали: оптика пре-красно брала и через тюль, а занавески время от времени раздвигались.
Оставалось опасение, что в домах напротив живут исключительно старики и старухи, но тогда успокаивало – к ним должны захаживать бедные родственники, чтобы «племянница за вами присмотрит».
Первые наблюдения порадовали меня: из спальни видна спальня в сталинке под углом, и в той спаленке часто, даже свет не выключая, появляется вечером полуобнаженная или обнаженная балерина лет сорока пяти.
Тело крепкое, грудь слегка подвисает, но талия – удивительно тонкая.
Обнаженная балерина при свете интимом не занималась, но иногда осматривала себя, пробовала грудь на упругость, проводила рукой по животу, проверяя целлюлит.
Но, когда выключала свет, примерно раз в неделю перед сном, ублажала себя.
Картинки, сделанные при помощи объектива ночного видения, ничуть не лучше, чем из интернета, с эротических сайтов, но для меня они – бесценные, потому что – тайные.
Я зритель длительного спектакля, от которого у меня захватывает дух.
Примерно через неделю после заселения, я дождался эту балерину около подъезда и нарочно прошел вблизи неё.
Она направлялась к своему маленькому красному «Фиату» и на меня не обратила внимания: обычная балерина.
Я же ликовал в душе: я знал про неё, а она про меня – нет.
Подглядывание в другие квартиры тоже радовало: в доме напротив не-сколько раз видел в легком коротком халатике, накинутом, очевидно, на голое тело, балерину лет тридцати пяти.
А ещё через два окна, иногда появлялась в комнатах девушка лет двадцати, но в одежде – наверно, родственница, которая присматривает за стариками в надежде после их смерти прописаться в квартире.
За массажисткой директора мебельного магазина я продолжал следить, но пока ничем директора порадовать не мог.
Слишком сложный объект для тайного наблюдения.
С «работы» я возвращался в приподнятом настроении: дома меня ждал спектакль, разыгрываемый за окнами чужих квартир.
Я выключал свет, ставил рядом с собой бутылку пива «Хейнекен» – люблю дорогое пиво – и расслаблялся.
В жизни ничего не бывает гладко, обязательны бугры и ямы.
И спокойное течение моих наблюдений примерно через три недели после заселения, нарушилось вулканом.
В тот день я задержался дома. Расписание массажистки известно, и выходить на подглядывание раньше времени не имело смысла.
День – не ночь, на особо интересные сцены за окнами сталинки я не рас-считывал, лениво пил кофе в спальне.
Вдруг за окном квартиры, которая находилась прямо перед моей, и которую я признал бесперспективной для тайных наблюдений, потому что никто в ней не жил, что-то мелькнуло.
От неожиданности я даже присел на пол – чтобы меня не увидели: слиш-ком близко.
Осторожно отполз от окна, взял бинокль (хотя отчетливо видел балерину лет тридцати), подкрутил окуляры и…
Она смотрела на меня в упор – так кажется каждый раз, когда подсматриваешь тайно за балериной – эффект страха!
Я понимал, что увидеть меня трудно, почти невозможно, но вздрогнул.
Балерина стояла у окна в белых трусиках и черной майке.
Руки она поставила на подоконник, а ногами попеременно отмахивала назад, делала зарядку или тренировалась.
Мне повезло: она – настоящая балерина.
Возможно, только что приехала с гастролей, или сняла эту квартиру.
Очень хотелось, чтобы она была хозяйкой квартиры.
 И ещё появилось одно чувство, непонятное, многие назовут его – вспышкой любви.
Если пофантазировать, экстраполировать (это слово я взял из математики) то девочка Лена, с которой я столкнулся на пляже в детстве, должна по моим понятиям, к тридцати годам выглядеть, как эта балерина.
Светлые волосы, стянутые резинкой в конский хвост, черты лица, глаза – из ностальгии.
Невероятно, но вдруг балерина в окне напротив – МОЯ Лена из детства?
Впрочем, если и другая балерина – то всё равно — удача неслыханная.
После отмахивания ногами балерина прошла в комнату, подняла правую ногу на шведскую стенку и стала раскачиваться, разминая мышцы.
Я следил с открытым ртом, словно меня окунули в котел с застывшим украинским борщом из Донецка.
Без бинокля отлично видно, а через оптику видны даже несколько белых волосков, которые вылезали из трусиков в момент подъема ноги.
Балерина тренировалась минут сорок, затем вышла из комнаты.
В окне кухни и гостиной её не видно, значит – пошла в ванную, логично.
Увидел я её через десять минут, она уже оделась и забежала в комнату за сумочкой.
В черных обтягивающих брючках, серой блузке балерина мне показалась верхом изящества и красоты.
Она ушла из квартиры, я подождал минут десять и поехал на «работу».
В тот день мне ещё раз повезло: объект – балерина директора магазина собралась на дачу.
С работы она направилась на Казанский вокзал, взяла билет до Шевлягино.
Следом за балериной я тоже купил билет до Шевлягино, не представлял, как далеко оно находится от Москвы, но, судя по цене, примерно в полутора часах езды от Казанского вокзала.
Любопытно, что я много дней нагло ходил за массажисткой, а она даже не заметила, что за ней следят.
Женщины видят только себя и думают только о себе.
В Шевлягино балерина сошла с электрички, и пошла по дороге к дачному посёлку.
Я обрадовался: на даче проще сделать тайные фотографии, чем в квартире, потому что – больше возможностей.
Шли мы минут двадцать, пять минут тропинка виляла через лес, и массажистка, если бы оглянулась, то увидела, что я следую за ней метрах в двадцати.
Но она не оглядывалась: в России балерины не боятся маньяков, они боятся нищих ухажеров.
На ходу я сделал три снимка идущей балерины со спины, просто так, из озорства.
Затвор фотоаппарата поставлен на беззвучный режим.
(Эти три фотографии очень понравились заказчику, директор магазина долго их разглядывал и улыбался.)
Массажистка прошла по поселку, свернула на одну из улочек и открыла калитку своей дачи.
На калитке – замок, значит, балерина пока одна на даче, и это хорошо.
Собаки нет – отлично!
Но, когда за массажисткой захлопнулась калитка, я понял, что не так всё гладко для фотографирования в дачном посёлке, как я представлял.
Улочка пустынная, очень редко по ней пройдет дачник или проедет машина.
Наблюдать за домом со стороны – невозможно – моя одинокая фигура привлечет внимание не только балерины, но и пенсионеров, которые скрыва-ются за каждым кустом.
Я медленно прошел по дорожке, осматривал дачу балерины: невысокий деревянный заборчик – чисто символический, дом – пять на шесть, деревян-ный, много деревьев и кустов, но зайти на территорию и спрятаться в кустах – очень страшно, непривычно, и велика вероятность, что балерина меня заметит.
В глубоком отчаянии я вернулся по дороге, зашел в магазинчик и купил литр пива.
Мужчина с бутылкой пива на улице выглядит менее подозрительно, чем скучающий трезвенник.
Девять часов вечера, Солнце давно зашло, но ещё достаточно светло для тайных операций.
Я выпил пива и осмелел, снова прошелся мимо дачи балерины, теперь обратил внимание на огромную ёлку или сосну (которую в угаре не определил), которая росла на даче сразу за забором.
Около сосны стоял столик, наверно для вечерних посиделок, а со столика можно было подняться на нижние ветки ёлки, как в кино.
Я ушел от дачи, чтобы не привлекать внимание, снова зашел в магазинчик, взял ещё литр пива, выпил его недалеко от магазина, на скамеечке.
Стемнело достаточно, и храбрость у меня уже стояла в горле, я решительно направился к даче балерины.
Мне снова повезло в этот день: массажистка с ведром по дорожке уходила в конец огорода.
Лучшего момента для проникновения в дом не представить.
Я, зная, что отвага скоро пройдет, посмотрел по сторонам – на дороге никого и подошёл к калитке, она, как и ожидалось, закрыта с другой стороны на висячий маленький замочек.
Времени оставалось мало, и я с кряхтением перелез через символический забор.
Вроде бы ничего не изменилось, но на чужой территории я чувствовал себя, словно в другом Мире.
Чувства обострились, страх ушел в грудь и до поры до времени не показывался.
Я подбежал к ёлке,  придвинул к ней столик, забрался на него, что далось мне с некоторым трудом (столик чуть не сломался), а со столика попытался залезть на толстую первую ветку.
Тут же почувствовал, что действительность хуже самых плохих предположений.
Мне мешали маленькие ветки, которые издалека казались несущественным препятствием.
Ветки мешали, цеплялись за одежду.
Минуты две я пытался осторожно протиснуться повыше, но затем пришла удаль и злость на события: зачем я берегу одежду, если мне представился ШАНС?
С остервенением я поднимался по ёлке, ломая маленькие сучки, продирался, как Хорь к Калинычу.
Мелькнуло сравнение: тогда в детстве я шел сквозь кусты и прятался в кустах, и сейчас подглядываю, но уже в другом качестве, и с дерева.
Виток времени, история развивается по спирали, всё повторяется, но в ином качестве.
Вскоре я закрепился в более-менее удобном месте: дальше лезть не имело смысла – много мелких веток, и меня увидят со стороны.
Обзор из моего гнезда – отвратительный, как с дешевых мест в Большом Театре.
Дом загораживал большую часть огорода, и, если бы массажистка вздумала обнаженная бегать по саду, то я бы ничего не увидел.
Но Судьба в тот вечер благоволила ко мне, и вообще, я считаю этот день самым счастливым в своей жизни: балерина за окном, и удача с массажисткой на даче.
Балерина зашла в дом, находилась в нем пятнадцать минут, а затем направилась в летнюю кухню.
Кухня находится в стороне от дома, недалеко от ёлки, на которой я сидел в засаде.
На кухне балерина включила яркий свет, что очень мне помогло: меня из света в темноту не видно, и я смог не особо таиться, когда фотографиро-вал.
Массажистка выложила на стол продукты, готовила нехитрый ужин.
Я фотографировал и фотографировал всё подряд – не упускать же шанс.
К продуктам балерина поставила бутылку вина, я отчетливо видел через объектив этикетку — французское, бордо – балерина со вкусом.
Не жеманясь, потому что красоваться не перед кем, балерина налила полный стакан вина и выпила без передышки.
Наверно долго мечтала об отдыхе!
И она ещё нагло отказывала в интиме директору мебельного магазина, скромному мужчине с нехитрыми запросами.
За первым стаканом последовал второй, балерина закусила шоколадкой «Люкс» Бабаевской.
Чайник пыхтел паром, как паровоз братьев Черепановых, и балерина с некоторым опозданием сняла его с конфорки.
Если сейчас начнет пить чай, то – конец пьянке.
Но мое предположение, к счастью, не оправдалось.
Балерина взяла чайник в одну руку, пластмассовое красное ведро с водой – в другую и вышла из кухни.
Она подошла к ёлке, на которой я сидел в засаде – снова у меня возникла ассоциация с ситуацией с Леночкой у реки – потащила столик к густым кустам, затем на него поставила ведро и чайник, добавила из чайника воду в ведро, размешала рукой, и осталась довольна.
С видимым удовольствием балерина начала медленно раздеваться.
С улицы её не видно, густые кусты скрыли бы даже танк ИС,  но для меня, моего фотоаппарата, ракурс, как в студии.
Массажистка разделась донага, сладко потянулась (а я фотографировал, фотографировал, как перед казнью) и, вместо того, чтобы помыться, подмыться, пошла обнаженная обратно на кухню.
Часть пути проходила по открытой местности, так что любой человек, который в это время шел бы по дачной дороге, мог бы видеть балерину нагую во всей красе.
Массажистка не торопилась, не стыдилась наготы, у меня создалось впе-чатление, что она мечтает, чтобы по улице шли парни и увидели её голую.
Наверно, большинство мужчин – вуеристы, а женщины – эксбиционистки.
На кухне балерина прихватила бутылку с остатками вина, вышла с бутылкой в сад, постояла на тропинке, затем подошла к столику, прямо из горлышка отхлебнула вина, тыльной стороной руки вытерла рот, засмеялась, поставила бутылку на стол, подняла ведерко и окатила себя с ног до головы.
Купание не так хорошо, как кажется со стороны.
Массажистка взвизгнула, зафыркала, словно лошадь на Московском ипподроме имени лошади, бросила бутылку с вином в ведро, подхватила чайник и побежала на кухню.
Я же продолжа фотографировать, и снимков у меня было около трех сотен.
На кухне балерина наскоро растерлась полотенцем, но одеваться не стала.
Ей, судя по всему прохладно, но она не желала портить женское счастье обнажения на природе.
Балерина достала вторую бутылку вина, тоже французского Бордо, но с другой этикеткой, открыла, налила в стакан, присела за стол обнаженная и приступила к ужину.
Внезапно я вспомнил мудрость из книги для шпионов: во время слежки не пейте.
Возникло огромное желание сбегать в туалет, освободиться от пива.
Можно было открыто слезть с дерева, не опасаясь, балерины, выйти через калитку.
Пусть думает-гадает, кто я да, как и зачем оказался в её огороде.
Тайные фото сделаны, заказчику понравятся, а реакция балерины на маньяка, упавшего с ёлки, уже не так важна.
Но хмель прошел, осталось только желание выгнать переработанное пиво из организма.
Я мог бы справить нужду прямо с дерева, но опасался, что струя произведет грохот Ниагарского водопада.
Не особо заботясь о тайне, я начал справлять нужду на ствол дерева, не подумал, что мне же спускаться по этой обсиканой дороге.
Процесс длился долго, как река Волга.
Но я чувствовал себя суперменом из фильма, героем, покорителем своих мечт.
Балерина за полчаса допила вторую бутылку, вышла из кухни, присела под кустик пописать (я это снимал!), затем закрыла кухню и пошла в дом.
Я не стал засиживаться на ёлке, ноги затекли, спина болела, спускался вниз.
Пришлось продираться сквозь мелкие ветки, которых, казалось, стало ещё больше, но самое неприятное, что я полз по мокрому от моей мочи стволу – уринотерапия.
Создалось впечатление, что у меня в мочевом пузыре находилось озеро Байкал.
С шумом я опустился на землю, не волновался о том, что перепуганная (да разве она испугается после двух бутылок вина) балерина выбежит в сад узнать про источник шума.
Под ёлкой я отряхнулся, кое-как привел себя в относительный порядок, с досадой отметил, что и джинсы и рубашка порваны, годны только на половые тряпки в доме престарелых имени «Парижской коммуны».
От созерцания себя и своей одежды меня отвлёк стук окна.
Массажистка не пошла на второй этаж домика, а расположилась в спаленке на первом этаже.
Она открыла окно, но в сад не смотрела, иначе увидела бы меня немного в стороне от окна.
Свет массажистка не выключала, она пьяно упала на кровать, расставила ноги и начала себя ублажать.
О подобном подарке я и не мечтал, прошел в кусты (снова вспомнился случай на Волге) и делал фотографии, которые могли вогнать в краску даже опытного порнографа.
После пятнадцати минут усилий, балерина заснула, свет в комнате про-должал гореть.
Потный от волнения, я пошел к калитке.
Если бы сегодня утром я не увидел в доме напротив балерину на трени-ровке, МОЮ балерину, то, возможно, я бы остался у массажистки на даче, пил бы её вино, или прикупил бы в киоске бутылку, другую, и смотрел бы на спящую красавицу.
Но дома меня ждало дело, и я, как отец, спешащий к семейству, побежал на станцию, надеясь поспеть на последнюю электричку.
Когда я выходил с дачи, точнее – перелезал через забор, мне захотелось получить бонус.
Я вернулся, зашел на кухню, где царил беспорядок после пьянки.
Одежда балерины лежала на табуретке, и я осторожно, как знамя, взял красные полупрозрачные кружевные трусики – подарок для директора магазина.
Пусть из вуериста превращается в фетишиста, фетишизм сейчас на подъ-еме, в моде.

На последнюю электричку я опоздал, такси из деревни не ходили, при-шлось маяться на скамейке пять часов.
Но время пролетело быстро: я купил бутылку Мадеры, пил и рассматривал фотографии массажистки.
Утром я ввалился в свою квартиру чуть живой, поход к директору мебельного магазина наметил на вечер.
Время – около восьми утра, но я поставил будильник на одиннадцать, потому что боялся пропустить сеанс тренировки балерины в соседнем доме.
Вдруг, она занимается только в определенное время днём, а вечером у неё – выступления?
Будильник прозвенел, как из ада.
Минуту я продирал глаза, вспоминал, что со мной произошло вчера, верилось в историю с трудом, слишком по-книжному.
Но потом я взглянул в окно и уже больше не ругал себя за то, что поставил будильник на одиннадцать.
Балерина всё в тех же белых трусиках и черной маечке, стояла у окна и откидывала ногу назад.
Словно и не прошли сутки, в которые вместилось множество событий.
Я снова затаился, присел и подглядывал за балериной с упоением в душе.
Может быть это то, что мне нужно в жизни – подглядывать за балеринами?
Балерина занималась примерно полчаса, наверно, я, как прогульщик, упустил начало тренировки, затем, как вчера оделась и ушла из квартиры.
Я позвонил директору мебельного магазина, договорился о встрече, намекнул, что у меня для него имеется сюрприз, и заснул, счастливый, словно на яхте миллиардера Абрамовича.

Заказчику фотографии очень понравились, он даже не скрывал своей радости, отсчитал мне обещанные две тысячи долларов.
Я с красках рассказывал о трудностях, с которыми столкнулся, и рассказ мой имел эффект — рассказ вуериста вуеристу, от сердца к сердцу, от души к душе.
В финале я подарил трусики массажистки директору магазина, и он от восторга добавил мне пятьсот долларов, сказал, что «Это за вашу испорченную одежду», хотя расщедрился именно из-за трусиков.
Мы с ним поддерживаем хорошие отношения, он иногда дает мне новые заказы, рекомендует друзьям, так что заказов на тайное фотографирование у меня хватает.
В балерину за окном я влюбился.
Возможно, как говорил доктор Рувим Изаксон, сильное чувство детства повлияло на всю мою жизнь, и я искал балерину, похожую поведением на Леночку с Волги, или пришло время вуеристу полюбить объект, за которым он тайно подглядывает.
Примерно через неделю, отсчитывая от того дня, когда я впервые увидел балерину за своим окном в доме напротив, я потерял осторожность и рассматривал балерину на тренировке, не таясь.
Она поднимала ногу у окна и вдруг увидела меня.
Трудно не увидеть, когда окна находятся рядом, одно напротив другого.
Никто не запрещал мне сидеть в своей квартире у окна и разглядывать улицу.
Балерина заметила, что я за ней наблюдаю, пристально посмотрела на меня, но не прекратила тренировку, хотя находилась в маечке и трусиках.
Ещё несколько раз она бросала на меня взгляды, а я обнаглел и глядел на неё в упор, понимал, что рушится моя идея тайного подглядывания, теперь балерина будет знать, что я за ней слежу, даже, если не увидит меня в окне, но назревала новая ситуация, новая, будоражащая.
В конце тренировки балерина улыбнулась мне и помахала ручкой.
Я опешил: балерина на меня не рассердилась, а приняла моё подглядывание с пониманием, как игру, как когда-то Леночка на пляже около реки (если Леночка меня видела).
Так продолжалось дней пять: балерина в трусиках и маечке занималась около окна, а я наблюдал за ней, как в театре, открыто и спокойно.
Но то, что тайное стало явным, не снижало остроты моих ощущений.
Мы находились на небольшом расстоянии друг от друга и не спешили к сближению.
В одно прекрасное утро, а я с уверенностью говорю, что – прекрасное, балерина появилась у окна без маечки, только в одних беленьких трусиках.
Она помахала мне ладошкой, улыбнулась, но улыбка у неё вышла натянутая, по крайней мере, мне так показалось.
Балерина тренировалась полураздетая.
Меня возбуждала не её небольшая, потому что – балеринья, грудь, а сам факт, что девушка играет со мной в интересную игру.
Я пил кофе и находился на вершине блаженства.
Выполнив обязательные упражнения, балерина, как всегда, удалилась на время, и пришла уже одетая, собиралась выйти из дома.
Я хотел помахать ей рукой, но поостерегся, боялся сбить игру.
Весь день я гадал: в порыве ли некоем балерина сняла маечку и выступала полуобнаженная, либо спокойно решила не стесняться меня и показывать спектакль.
Всё же я склонился к мнению, что балерина устыдится своего поступка, шалости, и на следующий день продолжит тренировки в прежней форме одежды: трусы и маечка.
Но удивление моё и восторг на следующий день превзошли все мыслимые границы: балерина в маечке и трусиках подошла к окну, но в мою сторону не смотрела, затем порывисто, как девочка на пляже, сняла майку, а затем так же быстро скинула трусики.
Балерина повернулась спиной к окну, положила одежду на банкетку, затем снова повернулась и начала тренировку.
Ни около окна, ни дальше в комнате у шведской стенки балерина ни разу на меня не взглянула.
Она закончила тренировку и по прежней схеме оделась и ушла из квартиры.
Разочарование оттого, что балерина просто меня соблазняет, как женщина мужчину, боролось у меня с ностальгией по сцене с Леночкой на пляже и с неясными предположениями, что началась новая игра, которую я не понимаю.
Если балерина мудрее меня (и девочка на пляже тоже умнее), то все балерины, независимо от возраста, ведут свою игру, заложенную в них на генетическом уровне, как в животных, в самках, что соблазняют самцов.
Не знаю, как я дождался следующей тренировки балерины, но, когда она стала заниматься совершенно обнаженная, я воспылал к балерине любовью, смешанной со страстью маньяка.
В этом чувстве смешались воспоминания о Леночке на пляже, о той игре, а также восторг вуериста и близость женщины, которая для меня устроила спектакль.
Женщины многомерны! Может быть, балерина для других мужчин в иных местах устраивает другие спектакли: похожие или не похожие на этот.
Вдруг, какой-нибудь из зрителей и воспылает любовью, попадется на удочку, а в том, что балерина, как и любая женщина, хочет поймать мужчину, я не сомневался.
Как же я ошибался в своих мыслях, как подвели меня стереотипы.
Теперь я уверен, что балерина раздевается перед мужчиной не для того, чтобы его соблазнить, а только – для себя, потому что ей хочется играть.
Но это знание пришло позже, с печальным опытом…
Каждый день я наблюдал за балериной, она тренировалась обнажённая в своей комнате, и ни разу она не посмотрела на меня, не помахала рукой, не улыбнулась мне, даже не делала вид, что я существую и подглядываю за ней.
По вечерам балерина закрывала окна плотными шторами, через которые не пробивала ни одна из моих оптик.
Что творилось за занавесками – я даже не догадывался.
Молчаливое общение с балериной, которое с каждым днём стало всё больше походить на тайное подглядывание, продолжалось, и ни в коей мере мне не приедалось.
По вечерам и иногда по ночам, я подсматривал в другие окна и наблюдал много забавного.
Время шло, но я знал, что всё плохое, а тем более – хорошее, рано или поздно заканчивается.
И мысль о том, что балерина уедет, или найдет себе мужчину, с которым будет заниматься любовью у меня на глазах, зародилась и стала распухать в моём мозгу, как раковая опухоль.
Я уже наблюдал за тренирующейся балериной с тревогой, почти с испу-гом, что она покажет мне фигу и скроется навсегда.
Тогда же мне стала приходить мысль, что балерина хотела общения со мной, она не играла в спектакле «Балерина и вуерист», а так намекала мне, чтобы я с ней познакомился поближе.
И эта мысль также стала разрастаться, словно полип на борту затонувшего «Титаника».
Подглядывание за обнаженной танцующей балериной (она иногда исполняла какой-нибудь короткий танец) было для меня больше, чем секс.
Заниматься с балериной любовью я не то, чтобы не хотел, но мысль эта плавала далеко, и не столь  привлекательная, как подглядывание.
Но в том, что балерина рассчитывает на секс, и обидится, если я не проявлю инициативу, я был уверен.
И эта уверенность скоро затуманила мне мозги, сбила с пути, всё разрушила.
Тем роковым вечером я напился в ресторане, голова трещала, но вечером я подсматривал за соседкой в доме сбоку, и соседка эта разгуливала по квартире обнаженная.
Чувства мои обострились в нехорошем направлении.
Я открыл бутылку с виски и наклюкался до безобразия.
Утром я не узнал себя в зеркале – распухший монстр!
Настроение – паршивое, краски – яркие, словно в кино, а любой тихий звук Царь-колоколом отдается в голове.
В самом дурном самочувствии я уселся перед окном и наблюдал за оче-редной тренировкой обнаженной балерины.
В то утро мне казалось, что балерина заигрывает со мной, что она нарочно так всё делает сексуально, зазывающе, что заманивает, играет, требует телом, чтобы я наконец-то пошёл на контакт.
Для храбрости я выпил сто грамм, привел себя в порядок, набил рот жвачкой, чтобы не разило перегаром, надел парадный итальянский коричневый костюм и выбежал из дома.
Около подъезда балерины стояла скамейка, и я с бухающим сердцем уселся на неё, стал ждать ту, которая зажгла во мне вечный огонь.
Я трусил, как заяц в гостях у лисы.
Спасали только жвачка и алкоголь в крови.
Каждый раз, когда дверь подъезда раскрывалась, я каменел, словно охотничья собака, почуявшая утку, а затем – отпускало.
Казалось, что прошла вечность, и балерина не выйдет, но именно в тот момент, когда я убедил себя, что балерина взяла отгул и на работу не пойдет, она появилась передо мной внезапно, словно прошла сквозь дверь подъезда.
Одета балерина с шиком: черные брючки, блузочка, и, несмотря на теплый день, соболь вокруг шеи.
— Девушка! Деееевууушка! – пропел я козлиным голосом и тут же увидел себя со стороны: влажный от волнения, заикающийся, с неуверенной улыбкой.
Подкорректировав свой вид до нужного (как мне казалось) джентльмен-ского состояния, я добавил стандартное: — Можно вас на минуточку!
Балерина остановилась передо мной, смотрела мне в глаза и молчала.
Она оказалась меньше ростом, чем я предполагал, и черты лица её мелкие, словно из-под кожи удалили последние жировые прослойки.
Она, несомненно, меня узнала, но ни улыбнулась, ничем не показала, что рада видеть меня, не помогла словами.
— Девушка, – повторил я, чувствуя, что несусь с горы, а остановиться, чтобы исправить положение невозможно (если бы я замолчал и ушёл, то, возможно, спектакль балерины, каждый день разыгрываемый для меня, продолжался). – Я ваш сосед, напротив, из соседнего дома!
— Ну и что дальше? — ошарашила меня балерина вопросом-ответом.
Она не ответила, что не знает меня.
— Вы каждое утро тренируетесь, а я любуюсь вами, – я выворачивался из невыгодной ситуации (почему балерина так себя ведет, не идет на контакт, если танцевала предо мной голая?).
Я замолчал, загнал жвачку в угол рта.
Балерина смотрела сквозь меня, словно я испарился, стал прозрачным.
— Вот, хочу познакомиться… поближе, – сказал я где-то около дна пропасти.
Балерина долго смотрела мне в глаза, затем отвернулась и пошла.

На следующее утро окна её квартиры оказались занавешены плотными шторами, словно за ними проходило собрание масонской ложи во главе с Ротшильдом.
Я так и не разгадал загадку, почему балерина не пошла со мной на контакт.
Может быть, она эксбиционистка до кончиков пальцев и тайную суть женского эксбиционизма мне не постигнуть.
Но знаю главное: я нарушил какое-то из правил – вуеризма, эксбиционизма, или другого общения – и балерина мне не простила выхода из игры, как Иван Царевич сжег шкурку лягушки, поэтому потерял жену.
В чём я неправ, не догадываюсь, но переживаю очень тяжело.
Настроение у меня ниже плинтуса, и иногда я подумываю о самоубийстве.

Вуерист замолчал, голову не поднимал.
Молчание длилось несколько секунд, и Гусар первым заговорил.
— Поучительный рассказ! А теперь моя очередь.
Долго ли коротко ли, но завершающий удар остался за мной, – Гусар подкрутил левый ус и начал рассказ.


РАССКАЗ ГУСАРА О ЕГО БАЛЕРИНАХ

Я родился в Анапе, но вскоре мы всей семьей переехали в город Сумы на Украине.
На Украине парни и девушки взрослеют рано – я даже не помню, когда начал курить, а первую бутылку пива выпил в шесть лет, перед походом в школу.
В школе, которая находится недалеко от нашего дома на окраине города, все курили, пили, а в старших классах курили траву.
Когда мне исполнилось двенадцать лет, я потерял девственность, если так можно выразиться в отношении мужчину.
Лето стояло жаркое, почти все мои товарищи разъехались по деревням, по бабушкам и девушкам, а я околачивался в городе.
Но оказалось, что скучать приходилось не только мне одному.
В конце июня за гаражами я и Никола пили портвейн, курили и рассматривали журнал «Форбс».
— Глянь, Никола, – я ткнул в фотографию пальцем, – у дядьки балерина – высший класс.
За деньги любую балерину можно купить.
— Ещё бы, – Никола лениво потянулся, закурил очередную сигарету. —  Были бы у нас деньги, не сидели бы здесь, за гаражами, а с телками катались на яхте или на самолете.
— Ага! Много баб и все балерины! – согласился я.
Наш интересный разговор про балерин нарушила балерина, Оля, из соседнего дома.
Оля на три года старше нас, поэтому для нас казалась старухой.
Она и выглядела, как баба: высокая, мощная, с небольшой грудью, ширококостная, но с удивительно маленьким узким сморщенным личиком, к тому же, и очкастая.
Оля прекрасно знала свои плюсы и минусы, поэтому не обольщалась насчет красоты.
Красоту она наведет, когда ей стукнет лет двадцать, а сейчас выезжала за счет своей молодости.
— Привет, мальчики, – Оля потянулась к бутылке, почти вырвала из рук Коляна, приложилась, как к живому источнику. – Уф! Классный портвейн!
Ольга вытерла губы, зрачки её расширены, наверно уже накурилась.
Она без предисловий перешла к делу, положила мне руку на низ живота и сжала ТАМ через шорты.
— О! Ху…к рабочий, – похвалила меня Оля через десяток секунд. – По-пробуем!
Она, как мужчина с женщины, стянула с меня шорты и трусы, посадила на бетонную плиту, приподняла подол своего короткого платья и села на меня.
Трусов у Ольги нет.
Она изнасиловала меня, затем взяла у Коляныча, допила после всех дел портвейн и ушла, пошатываясь.
Возможно, она даже не вспомнит о прошедшем.
Оно ей надо?
Так прошла моя первая любовь.
Потом началось, завертелось.
Я перелюбился со всеми девчонками в округе (и другие парни поступали также).
Непонятно только: то ли балерины нас использовали, то ли мы их?
Сейчас будет смешно, расскажу про ржачку.
Мы с Серегой на квартире одной из телок, Ленки, бухали.
Ленкины родаки уехали на море, она пригласила подругу – Натаху и нас.
Дело обычное, не в первый раз балеринам и нам.
Мы с Серегой взяли пива и три литра вина.
У Ленки нашлась баклага на три литра самогонки на хрене и лимончике.
Мы встретились, как водится, трахнулись: я с Ленкой, потом с Натахой, Серега тоже с Ленкой и Натахой, а потом – Натаха и Ленка вдвоём.
Трах трахом, но пора и веселиться.
Сели на кухне бухать. Выпили сначала по стакану самогонки – ух, крепкая, градусов под шестьдесят, потом отполировали пивом, а затем уже принялись за вино, как за самое дорогое.
Сидели, болтали, а потом девки с вином ушли в соседнюю комнату, сказали, что поболтают, а потом снова трахаться начнем.
Мы с Серегой обрадовались, потому что можно приналечь на самогонку, не стесняться, не цедить глоточками.
С наскоку, под сало, черный хлеб и лук мы так нафигачились, что встать сначала не могли.
Время летело быстро, а девки, наверно, друг с дружкой трахались в это время или бухали и трепались о своём, о балеринском.
Кое-как мы с Серегой выбрались на улицу проветриться, а банку с недопитым самогоном с собой взяли.
Встретили наших пацанов, покурили, попили, они рассказали, что Степана менты замели, срок шьют.
Степа с черных оброк на рынке брал, а если они артачились – то в зубы и прилавок набок.
На Степана два зверя ополчились, наехали, борзеть стали, он их ножичком и пописал.
Один помер, а второй, вроде бы, оклемался.
Погуляли, поболтали, а потом мы с Серегой вспомнили, что нас балерины ждут под паром.
Распрощались с друзьями, пришли на хату, смотрим: не так что-то.
В прихожей висят пиджаки, а на полочках – боты понтовые.
Сначала мы подумали, что родаки Ленкины заявились раньше срока, а затем слышим из спальни охи и ахи.
Подошли, заглянули в щелочку, а там наши подруги с двумя карасями трахаются, как заведённые.
На столе бутылки с Мартини и коньяком — серьёзная заява.
Потом мы узнали от наших болонок, что они вышли, а нас на кухне не нашли.
Подруги тоже решили проветриться и нас заодно поискать.
Нас Ленка с Натахой не нашли, но подцепили двух мужиков с майдана.
Ладно, майданщики – дело десятое.
Мы тогда с Серегой не знали, но пиджаки нам понравились.
Стали мы по карманам шарить, денег нагребли порядочно, где-то около штуки баксов.
Вот потеха!
Когда вышли из дома, мы с Серегой загнулись от ржачки – так ловко денег подняли.
Конечно, же, мы пошли к пацанам и закатили пир.
Под утро заявляются к нам два майданщика, мы с Серегой их по пиджакам узнали, спрашивают, где деньги.
Наверно Ленка и Натаха нас точно описали, потому что караси к нам подошли.
— Какие деньги? Вы кто? Ни денег, ни вас не знаем! – отвечаем! Ещё бы, нас кодла, а этих двое, да мы ещё на своей территории.
Мужики сметливые попались, сразу испарились, да ещё рады были, что мы им счет за предъяву не выставили.
А потом мы с Натахой и Ленкой вместе ржали, вспоминали, как обобрали майданщиков.
Помню ещё другой случай.
Бабы ко мне липли, бросались на меня, наверно, харизма у меня предрасположена к балеринам, я потом про харизму узнал.
Или может быть оттого меня балерины любят, что чуют во мне настоящего мужика.
Аура от меня исходит, и от этой ауры ни одна балерина не убежит.
Про ауру я узнал от Гиви, буддиста.
Но факт остаётся фактом, никаких проблем у меня с балеринами не случалось, а даже наоборот, проблемы от избытка женского внимания к моей скромной особе.
В школе запала на меня училка математики.
Она уже старая, ей лет тридцать и всё без мужика.
Начала приставать, двойки ставила, говорила, что я должен заниматься с ней индивидуально математикой.
Я догадывался, что это за «индивидуально», но не хотелось со старухой любиться, я тогда старше двадцати лет всех балерин старухами считал.
Всё же достала она меня, а мне уже интересно стало с училкой, прикольно.
Оставила после уроков заниматься, а я думаю – ну не в классе же она на меня полезет.
Училка, Нелли Ивановна, жмется, страшится.
Чувствую, что она боится и не знает с какого конца зайти.
Потом предложила, словно голову на плаху положила:
— Лёша! У меня дома дела! Пойдем ко мне, я тебе домашнее задание по-могу сделать, – и покраснела, как свекла.
«Ага, – думаю, – купить меня за домашнее задание по математике реши-ла!»
Я согласился. А что мне терять?
Пришли к ней, живет бедненько, посадила за стол, сама рядом села на табуретку и всякую хрень по математике несет.
Я взял да и залез рукой математичке под юбку.
А там – море разливанное, озеро Иссык-Куль.
Нелли Ивановна покраснела, подскочила от неожиданности, но я ТАМ крепко держу.
Она сразу, как шарик Пятачка сдулась, поникла, а затем так оттрахала меня – мама, не горюй!
Еле живой я от неё поздно ночью уполз.
На следующий день в школу не пошёл, нет сил.
Стали мы встречаться, а она каждый раз, как в последний бой шла.
С пожилыми балеринами всегда так – трахаются, словно завтра им в ад отправляться.
Все соки из меня высосала.
А мне – что? Мне прикольно, даже нравится!
Молодые балерины – им не столько секс нужен, а – за побухать и поку-рить, поговорить.
Нелли Ивановна, наоборот, не пила, не курила, силы берегла на траханье.
С тех пор у меня и моих друзей по математике одни пятерки.
Мы прогуливали уроки, а пятёрки всё равно появлялись.
Примерно через месяц, когда я обессилел, Нелли Ивановна  перестала приглашать меня в гости, боялась, что её выгонят из школы.
А место училки в нашей школе – престижное.
Но она так на мне раскочегарилась, что у неё и аура появилась и харизма, стали к ней мужики липнуть.
Тоже ржачно так получилось.
Некоторые из пацанов, которые знали про наши похождения, тоже захаживали к Нелли Ивановне на чашку чая, говорили, что балерина трахается, как лосиха, классно.

Повторяю, что никаких проблем у меня с балеринами нет.
Как глянем друг дружке в глаза, перебросимся парой слов, так и в постель бежим.
Если случается, что негде, так не трахаемся, но не потому, что она мне не дала.
Случаев много, но полагаю, что сейчас надо рассказывать самые яркие, хотя не знаю, может быть, для меня потешные, а для других покажутся – простые.

Возвращался я летом из Москвы на Украину, билет взял плацкартный до Симферополя.
Место у меня верхнее – мне лучше и не надо, чтобы от бабок и детишек подальше.
Присаживаюсь до отправления на нижнюю полку, а напротив уже соседи по купе хлопочут: муж и жена.
Балерине лет двадцать пять, а мужу – около тридцати, как и мне.
Показалась она мне ладной.
«Ну, – думаю, – вот кого я сегодня ночью трахать буду!»
В шутку подумал или всерьёз.
Воображение тотчас нарисовало картину, как мы занимаемся любовью в туалете, или в тамбуре, пока муж вещи сторожит.
Но оказалось, что у мужа другое место, около туалета, верхнее.
Жену он поместил на более удобное – центре вагона, а сам у параши по-едет.
Воркуют голубки, в отпуск едут в Ялту.
Наверно, недавно вместе, вот и не наглядятся друг на дружку.
Я не злой, не завистливый, радуюсь чужому счастью, но знаю, что я – лучше.
Неопытен муж в обращении с балеринами, ох, как неопытен.
Пришли наши соседи: бабка с внуком, внуку лет одиннадцать, так он тоже на задницу балерины пялится.
Ещё маленький, но уже туда же!
Поезд тронулся, муж посидел у нас, подержал жену под ручку, поворковали они, как голуби на Соборе Петра, а затем муж ушел к себе: присмотреть, чтобы вещи не сперли, да и тут ему тесно, потому что бабка нагло кровать расправила и назло всем улеглась, место пометила, как кобель.
Мужу деваться некуда, вот он и ушёл.
Я сразу достал коньяк, предложил балерине, типа за начало отдыха.
Ненавязчиво предложил, не нагло, а по дружески, глоточек.
Балерина на меня смотрит, как на инопланетянина, мол, зачем я к ней клеюсь, если видел, что она с мужем едет, даже презрительно на меня так посмотрела.
Но бабка не упустила шанс, попросила у меня попробовать коньяк, сказала, что он жары, у неё сосуды и давление, а против сосудов и давления коньяк помогает.
Я налил старушке – пьет она – мама, не горюй!
Кое-как до вечера дотянули – балерина то к мужу своему убегает, то он к ней заглядывает на огонёк.
Стали ложиться спать – я забрался на свою полку, а балерина – на соседнюю верхнюю.
Я нагло наблюдаю, как она укладывается, глаз не спускаю, а она чувствует мой горячий взгляд.
Нет, я не лез, не наглел, моя харизма сама балерину кадрила.
Балерина сначала хотела раздеться, остаться в футболке и трусиках, потому что в вагоне жарища – мама, не горюй, но потом передумала, штанишки не сняла.
А под штанами, наверно, пекло.
Ворочается балерина, злится на меня и на ситуацию, а затем плюнула на приличия, сделала как ей удобно: сняла шорты, осталась в трусах.
Она разделась под одеялом, это я догадывался, что она в трусах, не голой же ей спать в плацкартном вагоне рядом с мужиком, у которого аура — мама, не горюй!
Затихли, лежим, а сон мне не идет, она тоже ворочается.
Муж к ней приходил, что-то шептал на ушко, наверно, спокойной ночи желал.
Я не заметил, как заснул.
Проснулся скоро, во рту – сушняк, в трусах – стояк.
Выпил я водички, под подушкой бутылка лежит.
Смотрю, на мою возню, балерина повернула голову – тоже не спит, мается от жары.
Я пробку на бутылке аккуратно заворачиваю, бутылку убираю, а балерине х… показал.
Самым натуральынм образом свой реалистичный х…
Я же не виноват, что он взбунтовался и наружу просится.
Она как взглянула на моё достоинство, глаза у неё раскрылись, смотрела, смотрела, да резко повернула голову к стенке, наверно, переживает, что рядом с хамом в одном поезде едет.
Я ничего не теряю, лежу жду.
По опыту знаю, что мимо меня ни одна балерина не пройдет.
Минуты через три балерина сделала вид, что у неё затекла голова, и она снова повернулась ко мне, глаза прикрыла, но чувствую, что смотрит в щелочки.
Потом опять повернулась, и снова ко мне, но уже быстрее, через минуту, глядит на моего дружка.
Поглядела, покряхтела и легла набок, спиной ко мне, а простыня как бы задралась, чтобы я видел попу балерины в белых трусах.
Попа большая, как я люблю.
Приглашение это мне или игнорирование – я не стал думать.
Перебрался к ней на полку, а балерина не шелохнется.
Накрыл я нас простыней с головой, чтобы никто не понял, что мы вдвоём на полке лежим – муж бы понял, но, наверно, уже дрых без задних ног.
Я снял с балерины трусы — а она мне не помогала, словно каменная лежит — и пошла потеха.
Хорошо я поработал, славно, а потом обратно к себе на полку перебрался.
Балерина даже не стала одевать трусы, так и спала без них.
Утром просыпаюсь, а она уже со своим мужем воркует, улыбается ему.
На меня мельком взглянула, губу прикусила и быстро отвернулась.
Вот какие балерины – с ними чем проще, тем – лучше!
Но, конечно, случались и те, которые отказывали.
Отказывали не по уму – балерина – существо глупое, то доказано, научный факт — а по глупости или по обстоятельствам.
Например, балерине войдет в голову мысль, что она верна мужу, потому что ему должна, поэтому мне и отказывает.
Но отказ этот, по большому счету отказом не назовешь: балерина занимается со мной сексом, но при этом постоянно твердит, что отдаёт мне тело, но не душу, душа принадлежит её мужу.
Смешно, но иногда обидно мне становится до слёз, трахается со мной, но меня игнорирует… хотя всё это – глупость, если считать в количестве подходов к одной балерине.
Помню случай в Феодосии, на общественном пляже.
Приглядел я балерину – не то, чтобы очень мне её хотелось, но слишком часто она глазёнками зыркала в мою сторону, когда на покрывале со своим мужем загорала.
О том, что это её муж – я узнал позже.
Пошла балерина в раздевалку или переодевалку – как там их называют на пляжах – кабинка.
Я – за ней мимо очереди.
Никто мне слова не сказал, потому что думали, что я иду к своей балерине, даже обрадовались, что вдвоём мы быстрее переоденемся.
Балерина, как увидела меня, так сразу руками сиськи прикрыла, а низ живота, разумеется – голый.
Смотрит с испугом и с негодованием: мол, мужчина перепутал кабинки и вошёл по недоразумению.
Я не стал оправдываться – гусары перед дамами не оправдываются, а сразу перешел к делу.
«Девушка, – говорю, но наглых действий, как Вини Пух, не начинаю, – я, как увидел вас на пляже, так влюбился сразу с первого взгляда.
У вас стройные ягодицы! Вы – спортсменка или фитнесом занимаетесь?»
«Нет! У меня просто стройное тело», – балерина опомнилась и прикрыла низ живота ладошкой.
По тому, как она робко запинается, как смотрит мимо меня, я понял: попалась, балеринка, на мою удочку.
Я не психолог, не автор книг по кадрению балерин, а просто мужчина с большим опытом, поэтому каждое движение, интонация балерины говорит мне о многом.
«Не волнуйтесь! Я потрогаю ваше стройное тело и уйду!
Вы же не откажите бедному мужчину, который несколько часов любовался вами издали?»
Я врал, потому что любовался всеми балеринами подряд, но вранье во имя правды.
Если мои слова обрадуют человека, то почему бы и не обмануть?
Я нарочно говорил про её тело, как бы отдельно от балерины: этот приём очень хорошо действует при общении со скромницами (балерина, как бы не виновата, что её тело трахается, в то время, как мозг гордо хранит целомудрие).
«У меня муж. Он может зайти в любой момент», – сдалась балерина.
«Разве ваш муж настолько бестактный, что зайдет в кабинку к переодевающейся жене?» — нелогично напираю я, хотя сам ввалился, как мамонт в яму с кольями.
Ну и пошло-поехало у нас сразу, как в немецком сериале.
Этот случай я считаю почти отказом, а других отказов столь сильных не припомню.
Любят меня балерины и хотят, как кошки сметану.
Меня подлавливают, поджидают, соблазняют нагло или скромно.
Ещё один случай из моей жизни, любопытная история.
Работал я одно время в издательстве, мальчиком на подхвате, на побегушках.
Начальник мой, Иван Семенович, начальник – как начальник – всех под-чиненных баб трахал, за что многие ему очень благодарны.
Некоторые считают Ивана Семёновича слишком строгим, но только не я.
Мне с ним делить нечего, мне падать ниже некуда – реально нахожусь внизу карьерной лестницы, поэтому могу запросто общаться с начальником, как с равным.
Выгонит за наглость? Пожалуйста! На следующий день на подобную работу устроюсь или ещё лучше.
Вроде бы я внизу, но спокоен.
И начальник понимает, что низшие звенья лучше не будоражить: я могу и оплеуху начальнику закатить при всех.
Симбиоз на рабочем месте.
Пришла на работу в издательство молодая, но некрасивая Ольга, из московского землячества украинских невест.
Жениха ищет, москвича, да побогаче.
Наглая девка, как и большинство балерин.
Задумала она отдаться Ивану Семеновичу, но не сразу, а как бы по любви, потом, месяца через три работы, якобы влюбилась в него по уши.
Но начальника женской хитростью не пробьёшь, хотя своё и сразу полу-чить желает, как помещик право первой ночи.
Пристаёт он к Ольге прямым текстом: зайди в кабинет, разденься и покажи себя.
Ольга пару недель отхихикивалась, как умеют украинки, но затем положение её стало шатким, как соломенный бычок на бревне.
Тут не только жениха можно потерять, но и работу в издательстве.
Ивану Семеновичу не нужны непокорные работницы.
Делать нечего, собралась Ольга на любовный приём к Ивану Семеновичу.
Но как свою гордыню обуздать, неужели признаться самой себе, что начальник переиграл её?
И тогда Ольга выдумала спектакль, который оправдает её в собственных глазах.
Перед «приёмом» у Ивана Семеновича, подошла она ко мне и тянет за руку в комнату-архив:
«Лёша, трахни меня, пожалуйста, немедленно!»
Я и не моргнул, пошёл следом: подобных случаев в моей практике – множество, даже причину знать не хочу, отчего балерина так резко захотела меня.
Оприходовал я Ольгу на столе среди папок с бумагами, а она молча удивляется, ждёт, когда спрошу.
Пришлось спросить, чтобы порадовать балерину, а то ведь от напряжения лопнет:
«К чему спешка, Оленька?
Завтра тебе замуж выходить, а количество любовников не зашкалило за сотню?»
«Зашкалило! – Ольга засмеялась и профессионально надела трусики: быстро, но с изяществом. – Иван Семенович вызывает трахаться, и получается, что он как бы меня переиграл.
Но я что – чурка березовая, чтобы меня какой-то мужчин обыграл?
А теперь – порядок.
Начальник меня трахнет – хотя непонятно кто кого трахать будет – а я знаю, что перед ним поимелась с курьером, мальчиком на побегушках, ниже которого по рангу у нас нет.
Пусть начальник окажется после подчиненного, самого малооплачиваемого сотрудника.
Это меня очень развеселит».
Ольга пошла к Ивану Семеновичу, а я остался размышлять над коварством балерин: надо же, что придумывают лишь бы оправдать свой трах.
Но насчет того, что я – низшее звено, Ольга, как бы ошиблась.
С одной стороны, конечно – ниже меня в издательстве только уборщица, но она приходит раз в три дня и не считается за сотрудницу.
Но с другой стороны, выше меня никого в издательстве нет: у меня харизма.
Мало того, что я перетрахал всех наших балерин в первую неделю работы, так за мной ещё балерины на машинах заезжают, на «Мерседесах» и «Порше».
Ольга, конечно, глуповата, не поняла сразу ситуацию, или не хотела.
Покорительницы московских женихов очень уверены в себе, полагают, что за ноги, руки и личико мужчины сразу и квартиру подарят и машину и под венец поведут.
А сколько этих рук, ног и лиц в Москве, кроме них – не считают.
Первые три дня после траха в архивной комнате Ольга посматривала на меня свысока, держалась холодно, наверно, боялась, что я в неё влюбился после траха и начну приставать, канючить очередной трах.
А жених, с точки зрения Ольги, я – не завидный.
Но большое видится на расстоянии.
Нафиг мне нужна эта балерина, без денег и без красоты: отметились друг на друге, и разбежались.
Потом Оленька сменила гнев на милость, но и милости мне её без надоб-ности.
Она удивляется, даже сначала подумала, что я – слишком робкий, потому что не пристаю, а затем решила, что – дурачок.
Но, тем не менее, балерину жгло, оттого, что я на неё не прыгаю, как кролик на овцу.
Набралась она наглости или смелости и заявляет однажды перед окончанием работы:
— Лёша! Сегодня у меня свободный вечер.
Можешь пригласить меня в ресторан.
— Зачем? – я собрал свои вещи и пошел к выходу.
— Как зачем? – Ольга чуть не упала.
К подобному ответу она не готова.
Разработала план, как я стану за ней ухаживать, водить по ресторанам, потом она разрешит себя трахнуть ещё разочек.
С точки зрения Ольги, она оказывает огромную милость мне.
После моего «зачем?» Ольга на меня обозлилась страшно.
Ещё бы: подмылась, побрилась, надушилась, надела лучшее бельё, подготовила место для траха после ресторана, задумала провести ночь со мной (за мой счет), а я – в отказ.
На следующий день она бесилась, пыталась выяснить: дурак я, или прикидываюсь.
Но я не дурак и не прикидываюсь, а настоящий мужчина.
Настоящих мужиков Ольга ещё не видала, сама она – мужик.
Три дня Ольга меня доставала, а потом побежала жаловаться на меня Ивану Семеновичу, хотела, чтобы он меня с работы выгнал.
Говорила, что я плохой работник, что от меня одни беды в издательстве, что нужен новый курьер.
Начальник только ржал над Ольгой.
Он прекрасно понимал, в чём дело, мы с ним постоянно выпивали и об-суждали балерин.
Ольга поняла, что начальник меня не прогонит, тогда стала настраивать против меня коллектив.
Смех, да и только. Мстительные балерины, особенно приезжие, да с Украины.
Балерин в издательстве злость Ольги только радует, они же все со мной перетрахались, видели, что Ольга бесится, потому что я от неё отказался.
Так я ещё ей при всех сказал: «Оленька! Если хочешь, чтобы я тебя трахнул, так заработай мой трах.
Если найду время, да в подсобке…»
Ольга порыпалась, побегала, а потом начала понимать, что где-то прокололась.
Русская балерина от злости бы хлопнула дверью и сменила работу, но балерина из Московского землячества украинских невест лучше всех разгонит, останется одна.
Одинаковые балерины внизу тела, но разные сверху.
А время как раз горячее: я, потому что курьер, оттого и без денег, подрабатывал на балеринах.
Зайду в шикарный ресторан, закажу пива, сижу, потягиваю, жду, когда ко мне богатая балеринка подсядет.
Богатые балерины – с понятием, не тратят зря время на болтовню и ухаживания.
Подойдут, закажут ужин – им же приятно в обществе настоящего мужчины посидеть, а потом предложат покровительство.
Всё у них расписано по тарифу: что я должен делать, да что с этого получу.
Вроде бы думают, что играют со мной, а потом очаровываются, влюбляются и ведут себя уже, как простые обыкновенные балерины: присылают за мной машину с шофером, звонят по несколько раз в день, даже на работу заявляются ко мне.
Ольга, как увидела, что за мной Антонина пришла – балерина в соболях, бриллиантах, а на дворе нас «Мерседес» шестисотый с шофером-охранником ждет – так губу и прикусила от досады, поняла, что не на ту лошадь поставила.
Я, хоть и нищий, но, если за меня и около меня держаться, то можно много пользы для себя поиметь.
Да, Ольга – так, пустота.
Интеллектуальные балерины трахаются с иным смыслом.
Поставил я одну балерину раком, она на белый рояль – по-моему Беккером называется – на клавиши, руки положила, наигрывает во время секса хрень печальную.
— Лиза, а без музыки нельзя? – я потешаюсь, попа у Лизы тонкая, но дряблая, консерваторская.
— Лёша, без музыки ничего нельзя! – она почти орёт и по клавишам барабанит, как Денис Мацуев.
Другая, Сарочка, во время траха на скрипке любит играть: я трахаю Са-рочку, а она играет и плачет, играет и плачет…

— Достаточно! – неожиданно прервал Гусара Писатель, но затем понял, что поступил не совсем интеллигентно, смягчил удар: — Очень поучитель-ный рассказ, но так же можно и до бесконечности рассказывать.
Может быть, приступим к голосованию: чей рассказ лучше?
— Голосовать, так голосовать, – Гусар не обиделся. Он уверен в победе, всегда уверен в себе и в своей харизме, если считает, что она живет отдельно от него. – У кого бумага есть? Не туалетная, однако! ХА-ХА-ХА-ХА!
Романтик и Вуерист молчали, изредка кивали головами.
Они позволяли Гусару и Писателю заниматься организационными вопросами голосования.
— Пожалуйста, очень хорошая бумага, японская, рисовая, – Писатель достал блокнотик и выдрал четыре розовых листочка от которых исходил резкий запах духов «Сальвадор Дали».
Писатель ожидал, что рисовой бумагой заинтересуются, и он сможет под интерес рассказать, как его встречали на книжной ярмарке в Токио.
Но попутчики не обращали на тонкую бумагу должного внимания, и Писатель, поджав губы, продолжил: — Каждый пусть проголосует за любой рассказ, только за один, понравившийся.
Кто наберет больше всего голосов, тот и выиграл.
Наиболее яркий, красочный профессиональный, – Писатель сделал ударение на слове «профессиональный» – рассказ получит премию наших симпатий.
— Премию, премия! Лучше водки налить победителю, – гусар подкрутил усы. – Что же мы ждём, как балерина на сене?
Он взял листочек, прикрыл ладошкой, как первоклассница от соседа по парте, и быстро что-то написал.
За Гусаром тайно проголосовали на листочках из рисовой бумаги Вуерист, Романтик и Писатель.
Писатель перехватил инициативу у гусара, который протянул руку к ли-стам для голосования, и сам собрал листочки.
Через несколько секунд на лице Писателя появилась плохо скрываемая гримаса неудовольствия:
— Любопытно! Лидеров нет и нет отстающих.
По одному голосу за рассказ каждого кандидата, как в уездном собрании.
Смею предположить, что каждый проголосовал за себя.
То есть, выше искусства оказалось эго: пусть рассказ плох, но мой.
Так не по литературному, нерадиво проголосовали.
У нас же объективно имеются явный лидер и явный аутсайдер.
— А вы хотели, чтобы все за твой рассказ проголосовали? – Гусар спросил прямо, переходя с «вы» на «ты».
— Хотел-не хотел, это мои мысли. Но, если приложу руку к сердцу, то мой рассказ — профессиональный и самый достойный.
Я Писатель, и знаю, о чём говорю.
— Я тоже Писатель, окончил Высшие Литературные курсы при Москов-ском институте предпринимательства, – Романтик покраснел от волнения. – Но не считаю ваш рассказ интересным. Он сыроват и надуман, словно вы претендуете на Приз и подгоняете под него текст.
— Вы так считаете, ПИСАТЕЛЬ? – Писатель вложил в слова всю иронию, которую накопил в сердце.
Писатель не мог даже предположить, что кто-то, кроме него, может яв-ляться Писателем, по крайней мере, в этом купе.
— Да, я так считаю, – Романтик не испугался. – Сюжет у вас провисает, фабула – слабовата.
— Сюжет у меня не провисает, а фабула – та, что надо! – Писатель злился и перевел стрелку на Гусара: — У других, вобще, нет ни сюжета, ни темы – сплошной трах – не рассказ, а жалкое подобие сборища анекдотов.
— Ты про мой рассказ говоришь? – Гусар проявил смекалку, но, против ожидаемого, не кричал, не спорил. – Но я уверен, знаю, что мой рассказ — лучший, хотя я не дипломированный Писатель!
Просто ты мне завидуешь!
— ХА-ХА-ХА-ХА! Завидую? – Писатель натужно засмеялся, показывая, что сейчас лопнет от смеха! – Чему завидовать и кому?
Курьеру с периферии, который приехал в Москву и трахал балерин?
У вас, комплекс неполноценности, и вы его пытаетесь скрыть за показным гусарством.
Вы пытаетесь самоутвердиться за счет балерин, а на самом деле со стороны выглядите, как неинтеллигентное животное, при этом – несчастное некультурное животное с потугами, которое вы называете «мужчина с харизмой», «настоящий мужчина», «мужчина с аурой».
Ваш рассказ даже не тянет для размещения на порно сайтах в интернете.
Увидел балерину, трахнул! Нашел – трахнул!
Как бомж, берете то, что попадется, но ни ту, которую захотите.
Хотя, какое мне дело до ваших попыток закрепиться в Москве с помощью балерин, – Писатель всячески показывал, что спокоен, говорит не от эмоций, а – от ума, он даже руки на груди скрестил и засвистел. – ТЮ-ТЮ-ТЮ!
Но, признайтесь, ваш рассказ – наихудший.
— Да? А я думал, что твой – самое дерьмо! – Гусар подкрутил ус.
Создавалось впечатление, что Гусар запросто съездит кулаком по зубам Писателя.
Писатель почувствовал угрозу и отодвинулся от Гусара.
Гусар плотоядно улыбнулся, как акула в детской компьютерной игре:
— Я понимаю, хочешь похвастаться, что — Писатель, но полагаю, что тут хвастать нечем.
Писатель в наше время котируется намного ниже успешного курьера.
А рассказ, который ты пытаешься выдать за «хороший» – фуфель!
Если убрать лишние слова, которые, якобы придают литературность белиберде, то рассказ сводится к тому, что ты влюбился в балерину, которая тебя старше.
Балерина, судя по всему – наркоманка.
Все поэтессы – наркоманки.
Она использовала тебя при первой же встрече: трахнулась с мальчиком во время пьянки.
Потом кинула, затем позвала в Израиль и там подставила, как карася.
И сейчас, как Бобик, выполняешь её поручение.
И снова тебя бабушка обманет!
Играет тобой, как дурачком, мной балерины так не играют, потому что я их насквозь вижу.
То, что ты называешь любовью – простое использование в личных целях.
Повторяю для глупых: твоя балерина Лия Адлер пожалела денег на посылку, но послала тебя в Новороссийск, кстати, как курьера, над которыми ты так смеешься.
Для твоей балерины из Израиля посылка получится бесплатно, а то, что ты потратился – ерунда для балерины.
Ты же влюблен… ГЫ-ГЫ-ГЫ! в шестидесятилетнюю бабушку.
Вот так рассказ, вот так сюжет, вот так Писательское искусство.
По мне лучше в помойке жить, чем подобные рассказы говорить и тем более, упиваться своей глупостью.
— Вы и живете в помойке, – Романтик неожиданно вступил в разговор, хотя его и не спрашивали. – Ваша гусарская баллада, смею так с сарказмом сказать, ни в какое сравнение не идет с романтическим рассказом Писателя.
Мой рассказ, конечно, более зрелый, чем рассказ про Лию Адлер, но не могу не признать, что рассказ Писателя не становится от этого менее литера-турным.
— Что? – Гусар удивился, даже приподнялся с сиденья.
Но Романтик смотрел ему в глаза открыто и смело, будто не боялся вы-пасть в окно поезда:
— То, что слышали! Я сказал, что ваш рассказ – сплошной натурализм, порнография неприкрытая, а вы ещё смеете других критиковать.
Постыдились бы: вот про ваши похождения лучше молчать, а не выстав-лять себя на посмешище.
Надо же, вас за гаражами на Украине соблазнила пьяная девка наркоманка – и вы упиваетесь рассказом.
Вы обокрали добропорядочных граждан, вытащили у них из карманов пиджаков деньги – и снова себя восхваляете.
Занимались любовью с учительницей — отвратительно, мерзко и аморально.
Любились в комнате на работе с коллегой — унизительно и поразительно бестактно по отношению к другим коллегам.
Альфонсировали, жили за счет богатых балерин — положение ниже некуда.
Всё это вы называете своими подвигами.
Не подвиги это, а – уголовные статьи.
У вас хватило наглости не только представить на наш суд свои пакости и мерзости, но и называть грязь искусством литературы.
— Вот это завихреньице, – Гусар подкрутил правый ус, на лице его про-мелькнула улыбка, как у поручика Ржевского перед боем. – От кого, но только не от тебя я ожидал услышать слова зависти к моим приключениям.
Я думал, что ты тихий ботаник, а у тебя фонтан страстей, как у кита.
Ты псих в первую очередь, а во вторую очередь – завидущий псих.
Посчастливилось тебе познакомиться с балериной, тоже свихнутой, а ты её бросил, как паскуду в пустыне.
Твою балерину изнасиловали, потому что ты слишком умный, много размышлял о русалках, о гномах, об эльфах, погрузился в свои мысли, а чувств и чаяний любимой девушки не замечал.
Я бы трахнул Алёну, и у неё вся дурь из головы бы высыпалась.
Но ты же, особенный, поэт, романтик.
Тебя простой трах не устраивает, тебе нужны страдания.
А как только страдания получил, как только твою бабу изнасиловали и чуть не убили, так сразу от балерины своей отказался: она теперь порченая, не романтичная!
И эту хрень ты нам преподнёс, как на тарелочке, думал, что мы зарыдаем над твоей судьбой.
Надо же, бабу упустил, отдал маньякам на растерзание, сам маньяк, да ещё гордится собой и своим устным народным творчеством, – Гусар захохотал, призывая попутчиков поддержать его смех.
Писатель ядовито усмехнулся, но непонятно над чем: над Гусаром или над Романтиком.
Вуерист промолчал, опустил голову ниже.
— Куда уж мне, не настоящему мужчине рассказы рассказывать, – в голосе Романтика слышны язвительные нотки, как у Писателя. – Но смею заметить, что у меня есть то, чему вы завидуете – романтизм.
Вы не романтик, вы – маньяк-натуралист.
Но маньяк не может сочинить рассказ, потому что литература, рассказы подвластны только романтическим, возвышенным натурам.
— А я не согласен, – тихо сказал Вуерист, и все с недоумением на него посмотрели. Никто не ожидал, что Вуерист примет участие в споре о литературе: — Мне понравился простой, в духе Толстого и Чехова рассказ Гусара.
Я не проголосовал за него только потому, что полагаю, что мой рассказ лучше, а так, конечно, рассказ Гусара я бы поставил на второе место после своего.
Мы видим в рассказе жизнь, историю, он бурлит, он полон энергии и внутреннего потенциала, о котором многие мужчины могут только мечтать.
— Чего-чего полон? – Романтик захохотал? – Вы, наверно, спали, или не поняли о чем речь.
Мы говорим, – Романтик почему-то сказал «мы», — что Гусар нёс бели-берду, а вы называете эту ерунду рассказом?
— И к тому же, свою мазню относите к творчеству? – Писатель постучал по столу, нападая на Вуериста. – Как вы можете судить о рассказе Гусара, если ваши мозги находятся не на месте…
Извините, если я излишне груб, но говорю прямолинейно, потому что – настоящий Писатель.
Может быть, рассказ Гусара вам приглянулся, потому что вы – маньяк, у вас с головой не в порядке?
Вы рассказали о себе столько, что у меня волосы дыбом поднялись.
Подглядываете за гражданами…
— Гражданками, – Вуерист снова опустил голову.
— Хорошо, пусть за гражданками… Вы – угроза обществу, но своё поведение вы относите к нормальному, мотивируя тем, что в наше время и гомосексуалисты официально женятся друг на друге.
Вместо того чтобы внимать, слушать ХОРОШИЕ рассказы, вы впитываете в себя, как губка навоз, ересь, и своё творчество называете художественным.
— Я не понимаю, чем мой рассказ хуже вашего о беготне за балериной, которая над вами издевается и старше вас, – удивился Вуерист, чем разозлил Писателя.
Для Писателя разница в возрасте с балериной Лией Адлер, оказалась болезненна.
Писатель запыхтел, как Тульский самовар, но за него ответил Романтик.
— Мда, я полагал, что вы что-то смыслите в рассказах, но теперь ошибся.
Ошибся я и в том, что по недоразумению причислил сначала вас к романтикам.
Реакционный романтик называется маньяком! – довольный своим афоризмом, Романтик улыбнулся и свысока посмотрел на Вуериста.
На Гусара он старался не глядеть.
Но Вуерист сам постоял за себя и свой рассказ:
— От маньяка слышу!
Вы – настоящий маньяк, а я – романтик, чистая душа.
Только с чистой душой и светлыми помыслами можно подступать к сочинительству рассказов.
Вы же – убийца!
Вы убили в Алёне русалку!
— А вы с поднятым членом за балеринами из кустов подглядывали, – громко сказал Писатель.
— А ты – хорош гусь – жену бросил и к любовнице побежал, как мальчуган с маленькой пиписькой, – зарокотал Гусар! – Ещё смеешь называть себя Писателем.
Чукча, когда сиками на снегу выводит букву – больше Писатель, чем ты!

Все на повышенных тонах начали говорить одновременно, не слушая друг друга, как после сильного алкогольного опьянения.
В дверь купе постучали по-хозяйски, и мужчины разом замолчали, как нашкодившие школьники.
Дверь отъехала в сторону, заглянула проводница – красивая девушка с крашенными белыми волосами:
— Чай, кофе? Сладости к чаю?
Мужчины, разгоряченные спором, молча смотрели на проводницу.
— Если что понадобится, господа – обращайтесь! — проводница закончила рекламную кампанию.
Мужчины молча на неё глядели, но, казалось, не видели, каждый думал о своём.
Проводница закрыла дверь купе, поправила волосы и тихо произнесла:
— Странные какие-то!