Смерть противоестественна. Ее предчувствие невозможно терпеть.
Однажды, когда мне было четыре года я осознал смерть. «Как так» — подумал я — «меня не будет!» «Я буду спать и не буду этого знать, мне даже не будут снится сны!» От этого представления, я заплакал. Я рыдал, во мне все накатывали и накатывали волны, отчаянные, дикие волны. Я думал: «Темнота, нет воздуха, нет света, нет снов, нет слов, звука, запаха, нет меня! Меня НЕТ! Как так! Меня НЕТ!» Я готов был сойти с ума, вокруг меня словно сдвигались стены, я хватал по больше воздуха, обжирался воздухом, до боли в легких, рыдал, страдал и не понимал. То есть представить я конечно мог, но поверить, смирится, отвлечься на что-то другое, нет. Смерть заняла меня полностью. Мне казалось, что сейчас я моргну и глаза больше не откроются, я был в плену мощнейшей панической атаки. Бабушка держала меня на руках и срывающимся голосом пыталась успокоить, а я ревел, всхлипывал, и вторил: «Как же так! Меня не будет! Меня не будет…».
Потом я успокоился. Мгновенно. Как если бы перед глазами крутили фильм, в котором кого-то истязают, его крик, вздувшиеся на шее вены, стеклянные, невидящие глаза, а потом картинка погасла и зажглась новая, на которой белочка грызет орехи. Покой пришел так же идиотично быстро, как и ушел. Но страх остался. Первый, основной, самый глубокий страх, в нем была вся суть любых страхов.
Затем мои кровать осадили кошмары. Все пережитое днем выпускал я на волю ночью, ведь ночью нельзя сдерживаться, когда спишь нельзя отвлечь внимание, никто не погладит по голове, не дойдут звуки музыки; даже гудки и шум машин, их появление, — мечта битком набитая нежностью.
Потом кошмары ушли. Зато каждый раз, когда я вижу красивейший закат, или поднявшись над городом, гляжу на панораму его домов, зелени и улиц, или когда слушаю музыку, если попадается новая щемящая и сильная композиция, мне снова страшно, но еще и хорошо и все слишком сильно перекручено и запутано.
Любое прекрасно проявление, видимое или слышимое, приносит, тоску, волнение, восторг и даже слезы. Именно поэтому, иногда хочется быть искренним, видеть кино и жизнь, испытывать смех; именно поэтому и придуман смех — как противопоставление. Именно поэтому мы жадны до впечатлений и так обидчивы, если люди нас забывают; этим оправданы человеческий эгоизм и тщеславие.
Все похожие проявления, предчувствие того, что в любую секунду, мир неожиданно ставший чудесным, может пропасть со всех радаров.