Еще не так припекало железное солнце, и огонь Второй Мировой ещё не спалил Землю.
С тех пор, как я стал хромоножкой, заявок поиграть со мной в нашем тихом и прохладном саду поубавилось.
- Ребята подождите…
Их смех подобно шрапнели застрял на века в моей голове:
- Иди, постреляй из своей глупой ноги, Вальтер, ты ведь у нас «пистолэт»!
Отчуждение стало стеной, стена стала бетонной волной, ударяющей тишиной в мой галеон. Больше не хотелось просить никого на всем белом свете, я казался себе моряком, волею злой судьбы выброшенным к чёрту на холодные звезды…
По дню я баюкал единственного своего ребенка - чистую как стекло печаль своими растянуто бешенными пиратскими песнями и папенькиным бурбоном в левой цепкой руке. В моих пьяных мечтах, мы кружились в танце с белокурою девочкой, пришедшей ко мне с реки, и она улыбалась мне:
- Зови меня Хель, Вальтер. Я пришла, чтобы любить тебя. Не бойся.
И я не боялся. У меня не было другой такой подруги. Лишь она. И кузнец.
Мой старый добрый кузнец О’Майли. Повелитель ветров. Он раздувал мои черные паруса. Подволакивая ногу, я брел к нему, и мы пели песни его Родины. О’Майли улыбался и тряс своей огненной головой:
- Наконец и меня посетил «пистолет»… Лови ветер свободы, мальчишка, слышишь! - Он, размахивая огромными ручищами, гнал меня во тьму нашей тихой улицы.
Дни напролёт наши игры пугали голубей. А после, довольные мы шли в мастерскую, где О’Майли поил меня душистым травяным чаем, с капелькой «Connemara». И мы дышали свободой.
Я не сразу заметил на одной из столярных полок фотографическую карточку женщины лет сорока, с правильными чертами лица, облаченную в глухое темное платье, стоящую на деревянном пьедестале. Из-за слегка полноватых щек умиротворяюще смотрели на меня тихие глаза её, и сад за спиной казался мне таинственным островом мудрых эльфов, как бывает только летом, в пору еще не наступивших, но уже приближающихся сумерек. Модерновые ворота похожи на струны древнегреческой арфы, на какой возможно играть только нимфам в прозрачных одеяниях над «уставшим» от вина пиитом. И мелодия нежно шепчет подругам: «Вот и он уснул».
Губы женщины с фото сложены были в полуулыбку, что сейчас встретишь лишь на призывных плакатах, с изображением плывущих к раненным солдатам сестёр милосердия.
- Проклятые красные мундиры. Всё забрали, Вальтер. Не позволяй им сделать с тобой то же самое. Моя Салли. Она просто защищала свой дом. Её нанизали на штык, словно цылёнка. А я был далеко, почти как сейчас.
И кузнец пил, а слёзы всё катились и катились по изъеденным морщинами щекам.
Сегодня здесь были все…Сад разинул свою пасть и впустил их. Они стояли, фривольно облокотившись на зиккурат для наших игр… Долговязый и глумливый псих Зебра, рыжий угонщик Брайан, светловолосая пацанка Свет, вор с велосипедной улицы Питер, хищно улыбающаяся из–за стекол очков Лиса…
И снова туман. Он ведёт меня за собой, хочет показать что то. Но хочу ли я видеть это? Я ведь всего лишь мальчишка. Пусти меня, злой туман. Он обволакивает меня со всех сторон, лезет в глотку.
- Пойдём, Вальтер. Это я, твоя Хель.
Странный коридор вместо обычного двора. И двери, словно раковые опухоли стен. Чёрные, кривые, сочащиеся злыми пророчествами. Имена. Таблички. До боли знакомые буквы.
Зебра. За дверью с именем пахло сыростью и машинным маслом. Длинная ночная дорога, и тусклый свет фар. Что видит водитель в такой мгле? А под дозой? Я спрошу Зебру. Это ведь он за рулём…
Брайан. Сумасшедшие глаза человека в полутёмной камере. Человек без лица. Без судьбы. Лишь табличка на двери помогла узнать мне в этой куче истерзанной плоти моего друга…
Свет. Кровь приливает к голове. Жгут обнажает вену. Тонкая струйка яда, вливаясь, обжигает каждую клетку. Медленно ползёт к самой сути человеческого Я… Взрыв. И тьма побеждает Свет…
Питер. Запах травы и птичьего помёта. И сладкий запах жизни, вытекающей из раны в животе. Кто был этим ночным мстителем, что режет отходы человеческого рода на грязных улицах? Нам знать не дано. Кап, кап. Красные густые капли пропитывают землю. Словно воспоминания они покидают тело, ведут обратный отсчёт. И скоро та, последняя черта. Мы следуем к ней неизбежно с первого вдоха. Всё холоднее…
Лиса. Очки запотели на морозе. Протирая их тряпкой, как легко не заметить дула нацеленного на тебя. Как легко не увидеть пулю, с радостью несущуюся к тебе, чтобы впиться в мягкую плоть. Но в последний миг понимание приходит. Только слов не остаётся. Лишь улыбка. Горькая, как последний бокал абсента.
Я закрыл глаза.
И снова тихий двор. И кузнец поёт о далёких зелёных берегах. Но волна за волной рушит остатки надежды, не даёт забыть ту последнюю игру, когда беспощадный рок показал мне коридор времени. Открыл будущее каждого корабля, на которых уже несутся в водоворот жизни мои друзья. Сквозь чернильный туман мы вели наши суда к неминуемым рифам, день за днём наши руки крепко сжимали штурвал. На побелевших от напряжения, выбитых из суставов, костяшках пальцев, мириады шрамов, подобно древним картам, рассказывают о пройденном пути.
Друзья. Они все были капитанами с печатями на своих парусах…
Выбегая из укрытий, ещё совсем глупые дети, хлопали ладошкой по знаку Смерти, радуясь, что ведущий не смог отыскать их тайных убежищ.
- Стуки-стуки, Вальтер. Ха-ха-ха!
Стуки – стуки… Зебра разбился на машине в двадцать три, когда вёз свой последний героиновый подарок…..
Стуки - стуки... Брайану впаяли пожизненное за изнасилование и убийство старухи… Шнурок, сплетённый из разрезанного матраса, стал его парадным галстуком.
Стуки - стуки… Свет потухла на загаженных улицах Нью-Йорка с резиновой стяжкой выше тощего локтя…
Стуки – стуки… Лиса была застрелена из проезжающего черно авто в 42 – м. И лишь всё та же насмешливая улыбка застыла на губах.
Стуки – стуки… Питер умер в лесу от потери крови, растерзанный неизвестным ночным охотником…
Лишь стена во дворе, так и стояла памятником погибшим детским мечтам. Мох обходил стороной небольшой круг в центре её – поцелуй весёлой девочки, пришедшей из тумана. Кон в нашей последней игре с судьбой.
По ночам я видел как сюда приходил молиться бык – О’Майли… Плакал, вспоминая Салли. Пил, вспоминая нас.
Он убил молотом копа, решившего поссать на угли в кузнице. Старика повесили здесь, на воротах. В этот день он, впервые за долгое время, был трезв.
Я открываю глаза: предо мной стоят Зебра, Свет, Брайан, Питер и Лиса:
- Ты поиграешь с нами в прятки, Вальтер?
(В соавторстве с Фрэнки Колбаса с перцем)