(продолжение)
Начало:
http://www.proza.ru/2013/06/24/1686
СЕТОВАНИЯ КАТЕРИНЫ
Тошно в ясный день томиться одной среди книжных полок. Редкий читатель в страдную пору заглядывает в сельскую библиотеку.
Со скучающим видом сидела Катерина на своём рабочем месте, выложив на стол обтянутые ситцем груди.
В открытое окно втекал горячий полуденный воздух, разбавляя в комнате запах книжной пыли и терпких духов Катерины.
Хотелось ей бросить всё и пойти на речку, а ещё донимали её мысли об Иване Ивановиче:
вчера он вернулся задумчивый, рассеянный, зачем-то заговорил о Марье Снежкиной, мол, выросла, стала красавица, глаз не оторвать. Говорил он это так, будто втюрился в девку, старый хрыч. И не сами слова мужа задели Катерину, но блудливая его улыбка на обычно суровом лице.
- Ах, куда уходит молодость, - думала Катерина, разглядывая себя в круглое настольное зеркальце.
И ещё она с сожалением думала, что весь прошедший месяц Иван не прикасался к ней в постели. Теперь она понимала, что не усталость от работы мешала Пыжикову умерить её томление в известном месте, а Марья...
- Ах, почему мне не двадцать лет, - сокрушённо подумала Катерина.
В ту же секунду открылась дверь и в библиотеку вошла Марья Снежкина.
- Ты?! - удивилась Катерина её нежданному приходу. - А я только что поминала тебя.
- Тёть Кать, мне нужны "Три товарища", - с порога выпалила Марья.
- Вот как, одного тебе мало, подавай сразу трёх? - съязвила Катерина.
- Не, тёть Кать, книжку этого, как его, Марки какого-то.
- Ремарка, - с чувством своего интеллектуального превосходства поправила Марью Катерина и с мстительным удовольствием добавила: - Эриха-Марии Ремарка. У нас есть такая книга. Но сейчас она на руках, у Сеньки Бороздина. А ты знаешь, как он читает...
- Какая жалость! - воскликнула Марья. - Её просил Никита Эрнестович, наш новый главный врач, хотел почитать. Он вчера приехал и заболел...
- Заболел? - удивилась Катерина.
В глазах её блеснуло любопытство, обычное, бабье. А новый человек в селе - это событие.
Она, конечно, слышала о том, что в больницу прибыл молодой главный врач. А тут появилась у неё возможность познакмиться с ним, поговорить, если она...
- У меня есть дома эта книжка, - сказала она.
Хромой, конечно, проникнувший в библиотеку вместе с Марьей, приглядывался к Катерине. А заметив блеск в её глазах, подумал:
- А пусть-ка мой придурок обстругает эту толстую лахудру. Девку - старик, а придурок - его старуху.
А Катерина продолжала:
- Я сейчас сбегаю домой и принесу ему книжку прямо в больницу.
Несомненно, это был для Катерины удобный предлог навестить заболевшего.
- Ой, спасибо, тётя Катя, - обрадовалась Марья и упорхнула, а Катерина заперла библиотеку и поспешила домой.
Хромой поскакал за нею.
БЕС В РЕБРО
Пыжиков тоже размышлял о любви. Свела его с ума красота Марьи Снежкиной. Перед его глазами стояло вчерашнее видение купающейся красавицы. Он почти не отходил от окна в ожидании её. Из-за этого он отложил объезд бригад и мысли о сенокосе. Его сейчас волновали только Марьины косы. Он видел себя лихим кавалеристом в кубанке, с шашкой на боку, со шпорами на лаковых сапогах, подскакивающим к выходящей из воды нимфе и хватающим её на полном скаку за талию и увозящим...
Куда он увезёт, Пыжиков не думал, как не думал о том, что нет в колхозе такого лихого коня, есть только две клячи, развозящие по полевым станам обеды, и кубанки у него нет, и, тем более, шашки и лаковых сапог со шпорами.
А шофёр Сенька Бороздин в тенёчке мусолил Ремарка в ожидании председателя.
Немало была поражена и колхозный главбух Роза Павловна Нелина, принеся Пыжикову на подпись расходные ордера. Обычно скрупулёзно их просматривающий и дотошно выспрашивающий её о каждой расходуемой колхозной копеечке председатель на этот раз подмахнул ордера, не глядя. При этом взгляд у него был такой задумчивый, будто он влюбился в королеву.
У Розы Павловны мороз прошёлся по нежной коже, когда Пыжиков поднял на неё влюблённые глаза, такие пронзительные, что она с ужасом подумала:
- Неужели он влюбился в меня?
От этой мысли она сама, впав в сладостное томление, собрала в стопку на столе ордера и, призывно покачивая попой, вышла. Ах, если бы Пыжиков остановил бы её...
От того, что могло бы произойти, позови её Иван Иванович, Роза Павловна смущённо зарделась...
Но Пыжиков думал не об аппетитной попке главбуха и не о её выставленных вперёд грудях, он грезил Марьей и задавался вопросом:
- Где же она, моя птичка?
Вот уж, право, седина в бороду, бес в ребро.
ЛЮБИТЬ, ЗНАЧИТ, СО-СТРАДАТЬ.
Напрасно Пыжиков подкарауливал Марью у окна. Сегодня ей было не до купания. Она спешила к больному Никите Эрнестовичу. И четверти часа не прошло, как она покинула его. Она не замечала ни палящего солнца, ни кур, копошащихся в кучах золы, ничего. Она летела будто на крыльях. Неужели она влюбилась в только что приехавшего доктора? Не быстро ли? И думала ли она, что любить, значит, со-страдать?
Никита Эрнестович дремал. Лицо его было спокойно. Марья тихо опустилась на табурет и стала смотреть на него.
БЕС ОПУТЫВАЕТ
Пока Марья сидела возле Никиты Эрнестовича, Катерина, примчавшись домой, нашла книгу Ремарка и, подумав, решила переодеться. Она сняла рабочее платье и подошла к трюмо и критическим взглядом оглядела себя. Увиденное отражение её не могло обрадовать.
- Я превращаюсь в старуху, - подумала она. - Складки на боках, отвисшие сиськи... А он, говорят, молоденький, только из института...
- Зато ты опытная и можешь дать ему столько наслаждения, что никакая молодка ему не глянется, - проговорил наблюдавший за Катериной Хромой. - Ты только действуй смелей... Какой мужик откажется от такой сладкой бабы...
Но не один Хромой наблюдал за нею. Пришедший на обед раздосадованный Иван Иванович тоже смотрел на крутящуюся перед зеркалом супругу. Но мысли его были с Марьей, а не с этой оплывшей сорокапятилетней бабой в несуразном розовом лифчике необъятных размеров, едва удерживающем кисельные сиськи, с гадкими зелёными пуговицами, будто не могла она подобрать по цвету.
- Корова и есть корова, - заключил он и сел за стол.
Катерина налила ему в тарелку супу и вернулась к зеркалу.
- Конечно, мне не двадцать лет, но я смогу ему дать то, что не даст ни одна девчонка, - подумала она. - О, это будет...
Катерина не представляла, как там будет, но знала: не так, как с Иваном Ивановичем - скучно, надсадно, пресно... В ней, как огонь на пороховом складе, разгоралось желание.
Она достала из шкафа ни разу ещё ненадёванное шёлковое платье, решив, что оно скроет все недостатки её фигуры, надела его и, схватив книжку, поспешила в больницу.
Сидя рядом с Марьей, она любовалась дремлющим Никитой Эрнестовичем и думала:
- Я хочу его... О, как я хочу его...
Хромой весело подбрасывал дровишки в её и без того пышущую жаром топку.
Только находившаяся здесь Марья мешала Катерине приступить к активным действиям.
НАДВИГАЕТСЯ ГРОЗА
Между тем день двигался к вечеру. Оранжевое солнце клонилось к западу, а с востока надвигались косматые чёрные тучи. Землю прочертили синие прозрачные тени, заколыхались ветви деревьев, зашелестели листвой. Заволновались птицы, тревожно закружились в небе. Но Марья с Катериной не замечали этого: забеспокоился Никита Эрнестович. У него повысилась температура. Он начинал гореть.
В комнату вошёл Жуков.
- Марья, в Цедилихе бык забодал доярку. Собирайся, нужно ехать, - сказал он.
Марья нехотя поднялась.
- А как же Никита Эрнестович? - спросила она. - У него снова подскочила температурв.
- Ничего. Он не умирающий, - ответил Жуков. - За ним присмотрят... Давай, давай, поскорее собирайся, не тяни время. Видишь, что делается на улице. Вот-вот начнётся гроза. Дождевик не забудь...
Под строгим взглядом Жукова пришлось и Катерине покинуть Никиту Эрнестовича.
Между тем, быстро темнело. Вдали вспыхивали зарницы и доносилось глухое рокотание громовых раскатов.
ЭХ, ПРОКАЧУ
На небо медленно наползала чёрная туча, беременная электрической силой. Края её уходили за горизонт. Мрачная тьма, иногда разрываемая всполохами пока ещё дальних молний, окутала округу. Утробно громыхал гром. В воздухе носилась взметаемая ветром пыль.
Марья, укутавшись в брезентовый дождевик и прижимая к себе медицинский баул, села на заднее сиденье таратайки. Жуков, тоже в дождевике до пят, сел на место кучера.
Гигантским душем полил дождь и молния прорезала чёрную тучу прямо над их головами.
Хромой, ему, бесплотному, что есть дождь, что нет его, всё равно, подошёл к забеспокоившемуся Буланке и с криком: "Эх, прокачу!", нырнул в его ухо. Теперь это был не смиренный коняка, а бес в лошадином обличье. Ноздри его расширились, глаза загорелись огнём красных светофоров.
Громко заржав, Хромой взбрыкнул и взял с места в карьер, чем не удивил, но ошарашил Жукова и Марью.
Мимо них понеслись пестюринские дома и деревья... Хромой, обретший четыре здоровые ноги, нёсся, не разбирая дороги. Таратайка не катилась привычно на своих двух колёсах, но летела, едва касаясь ими земли.
(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2013/06/25/801