ЗАГЛЯНУТЬ В ГЛУБЬ КОЛОДЦА
Когда я читаю хорошую книгу, не упрекайте меня в
лодырничанье. Не хотите признать, что я работаю, то
думайте, что я молюсь — Слову.
Янка Брыль
Книги – как люди.
Каждая со своим характером, темпераментом, языком, знаниями, опытом, мировоззрением… Юные, зрелые, старые… Одни неудержимо влекут к себе – не оторваться! – с ними интересно, радостно, светло... Другие – проходят, проносятся мимо, мимо, мимо внимания, понимания, чувств, не оставляя следа… Третьи – отталкивают с первых строк – несовместимы по духу…
Потому что книги – это невидимый мир человеческих душ. И, если он озарён духовным светом, его прикосновение к реальному миру людей совершает чудеса исцеления от нравственных страданий, освещает жизненные пути, ведёт по следам вечной Тайны.
Книги – это, прежде всего, – Дух, потому что душа освящается им. Это Дух, которым дышит писатель, дышит его народ, дышит его Родина, потому что и она: «Родина – не воздух, это – Дух./Он векам, он Богу лишь подсуден», – полностью соглашусь с поэтом Изяславом Котляровым, автором приведенной цитаты. Соглашусь и ещё раз подивлюсь неразрывной связи: Бог-отец – Слово – Дух – Сын – Отчизна...
Книга избранных произведений писателя России и Беларуси Геннадия Борисовича Пациенко «Постучим по дереву» – Из земных тетрадей. – (Москва, 2012) осияна именно таким живительным светозарным Духом. В аннотации сказано, что «исповедальный, родниково-чистый настрой его прозы с первых страниц передаётся читателю и не покидает его до полного прочтения книги. Это открытие людей и событий, непроторённая дорога в художественной прозе».
Содержание сборника делится на три раздела: 1. «Прощание у дороги» (повествование чиновного человека); 2.«Молчание полей» (нечаянные ноктюрны); 3. «Постучим по дереву» (рассказы).
Будучи почитателем классической литературы и «пушкинистом» (серьёзно занимался изучением наследия великого писателя в аспирантуре, преподавал в Литературном институте), Геннадий Борисович не отказал себе в удовольствии использовать отрывки из произведений А.С. Пушкина, Н. С. Лескова, И.В. Гёте, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого и др. в качестве эпиграфов, к главам повести «Прощание у дороги». Однако саму повесть он как бы благословил словами из вечного: «Какою мерой вы мерите, такой и вам отмерится». Может быть потому, что материал повести, её тема базируются на сложнейшем историческом периоде русского и северокавказских народов, в целом – государства Российского? «Эпоха, сатанея, останавливала часы. Общество незримо, неведомо опускалось до той черты и отметки, ниже которых невозможно, ибо дальше уже погибель, медленная ползущая катастрофа».
Главный герой повествования Сергей Лоев, родом из Белой Руси, являясь чиновником одного из российских министерств, отправляется в командировку в «горячую точку» с важной, и что существенно, мирной целью – организация посевных работ на изуродованной бомбёжками земле Северной Осетии и Ингушетии.
Дорожные впечатления умудрённого жизнью человека, помнящего жуткие дни Великой Отечественной войны, переплетаются с его личными воспоминаниями, размышлениями. Автор повести вместе со своим героем, неоднократно обращается к истории, к известным художественным произведениям, к не менее известным именам, равняясь, сверяя, как бы советуясь, когда приходится оценивать события и обстоятельства. «Вспоминалось же про Кавказ разное, и больше других – Пушкин с Лермонтовым, да ещё Лев Толстой с его «Казаками», «Хаджи- Муратом», и никто, похоже, и слова-то худого не сказал о крае. Да, Кавказ явно поджигался. Кем и зачем?»
Лоев пытается анализировать своё историческое время и события, свидетелем которых оказался. Межэтнические войны, завариваемые с удивительным постоянством, «неслыханное, невиданное количество напёрсточников, которых прежде столица не знала», дефицит товаров, ларьки, заполненные иностранным спиртом, безработица, противоречивое отношение власти к событиям: «Как только под гусеницами танков в Москве погибли трое юных, так называемых защитников демократии, со стороны властей и церкви возникло нечто невообразимое. Юнцов хоронили с такими почестями, которых не удостаивались и национальные герои. И вот же удивительно, когда в последующем начали погибать сотни и тысячи в разных местах разрушавшегося или порушаемого Отечества, а главное, в самой-то России, не отыскалось кому даже выразить соболезнований. Троим – да, но тысячам – не в счёт. Странная логика!»
На протяжении повести её герой пытается понять эту логику. Но человеку с чистой душой можно разгадать, но невозможно принять творящееся вокруг. «Под разговоры о создании якобы цивилизованного общества проявилась невиданная средневековая жестокость: политика не только народы разъединяла, но и сталкивала их, что несомненно было кому-то надобно, хотя вещалось, трубилось поминутно иное». Правда же была простой, голой, страшной, как в зимнее время ребёнок, спящий на бетонном полу станции метро – «…мальчонка с кепочкой под головой, в спортивной одежде, рядом поставивший табличку с надписью: «Я хочу есть…»… И прорвалась ярким сверлящим просверком мысль: не лежит ли на полу невоскресший, загубленный Пушкин, Глинка, Менделеев, несостоявшийся Шаляпин, Есенин, Шукшин или иной другой, отмеченный Богом человек?»
И снова Геннадий Пациенко отправляет своего героя к замечательной книге, чтобы сделать его устами вывод: «И до сих пор у банкиров, политиков, правителей, министров, депутатов нет под рукой книги «Лето Господне» умершего во Франции прозаика Ивана Шмелёва…Не читали, не слышали «новые» про эту книгу. А иначе откуда бы взяться четырём-то миллионам отринутой бездомствующей ребятни?!»
Каждая страница повести «Прощание у края дороги» пропитана болью человека-гражданина, с растерянностью наблюдающего хаос (в переводе с греческого – ад), воцарившийся на родной земле, где повсюду живут друзья – однокурсники, сослуживцы, коллеги, просто хорошие знакомые, многие из которых оказались по ту сторону невидимой границы. «Неужели всё это внутри самой же России? – невольно спрашивал себя Лоев. Оголён, настораживающ здешний мир».
Люди, человек – пристальное внимание к каждому – личностная особенность Геннадия Пациенко, как писателя и человека. «Встречный люд с нескрываемым любопытством всматривается в автобус с надписью на лобовом стекле. В глазах настороженность и проблески гневного отчаяния. Лоеву с отчётливостью видятся в них отблески молний, грозовое сверкание. Негодующее, выжидающее осуждение происходящего, в котором прибывшим предстоит разобраться. Именно в день приезда заметилась Лоеву эта особенность взглядов. ...В небольшом сравнительно городке сосредоточилось более шестидесяти тысяч беженцев. Их-то взгляды в первый приезд и запомнились». Видимо, в лице и взгляде самого Сергея Лоева тоже было нечто такое, что влекло к нему людей отчаявшихся. Не случайно же обратились к приезжему чиновнику два пожилых человека, два друга, потерявшие сыновей, студентов Владикавказского медицинского института. Надеялись на чудо – он, чужой, но не безразличный, поможет им отыскать, спасти детей.
И Лоев бросился на поиски, чем-то напоминая своей воинственной, наивной смелостью Пьера Безухова из романа «Война и мир» Льва Толстого:
«Ежедневно думая о заложниках, ожидая обещанных действий, срок которых день за днём увеличивался, он оставался убеждённым, что в спасении других заключено спасение и твоё собственное, сохранение твоей же души, необходимой для последующей жизни, дабы не поступать в ней дурно и опрометчиво. И если бы те, кому положено, об этом знали и помнили, жизнь наверняка обернулась бы мудрее, правильнее, справедливее. По-видимому, с сединой одновременно человеку добавляется и детская наивность».
Читая повесть Пациенко «Прощание у края дороги», я невольно вспоминала ещё одного белорусского писателя, для которого тема этнических войн, Кавказа, духовной силы, человеческой любви необычайно близка, – Ганада Бадриевича Чарказяна. Бросилось в глаза, что мысль Геннадия Борисовича Пациенко (даже имена у писателей сходны!) о спасении собственном через спасение другого перекликается с мыслью Чарказяна об убийстве человека (роман «Горький запах полыни»), хотя, казалось бы, речь идёт о вещах совершенно противоположных: спасении и убийстве. «Я впервые понял, что, убивая другого человека, ты убиваешь самого себя».
Оба автора сумели создать образы людей, если не героических, то одухотворённых. Именно Дух нравственной красоты Сергея Лоева стал ещё одним главным героем произведения, в котором, казалось бы, нет острого сюжета, хитрых переплетений событий. Но незамысловатое его действие происходит в таких напряжённо-страшных условиях реальной жизни, когда, даже если «выстрелов в городе не слышно, война, однако же, продолжается. И слёзы людские льются. Всё оборачивается таким ожесточением, которого наблюдать не доводилось… Глаза невольно впиваются в остовы пустых кирпичных коробок, возведённых в расчёте на поколения. …чрезвычайно трудно поверить, чтобы соседи, вместе воевавшие в ту же Великую Отечественную плечом к плечу, с чьей-то помощью так убийственно ожесточились друг против друга…»
В такой обстановке почти невозможно не впасть в отчаяние, в пессимизм. Если нет веры и духовной силы. У героя повести они есть. Ещё собираясь в командировку, «поутру рано Лоев изумился иконой Владимирской Богоматери, висевшей в углу рядом с книжными полками. Как только он зажёг свет, икона словно вспыхнула оранжевым отливом одежд Богоматери и одеянием младенца на правой материнской руке. Видение напоминало сухую осеннюю листву клёнов. Впрочем, и не только её, что-то сквозило вдобавок не ухватываемое, не постигаемое – не оттого ли так редкостно спокойно было на душе? И ему подумалось: если это знамение, то знамение доброе, и хорошо бы оставаться ему в душе подольше…»
Впечатление, полученное от повести «Прощание у края дороги», как, впрочем, в целом от книги «Постучим по дереву», сродни этому желанию Сергея Лоева.
«Молчание полей» – вторая часть книги, состоящая из маленьких литературных ноктюрнов, к которым автор добавил определение «нечаянные». Прочтение этих коротких рассказов действительно наполняет душу ощущением неожиданности. Как нечаянно радостна, восхитительна бывает встреча с дикой птицей или даже зверем, доверчиво приблизившимся к человеку. Поэтому эпиграф из Ф.И. Тютчева, употреблённый писателем, кажется весьма уместным: «О вещая душа моя,/ О сердце, полное тревоги, -/О, как ты бьёшься на пороге/ Как бы двойного бытия!..»
Начинается второй раздел рассказом с поэтическим названием «Дуновение крыльев». Отношения хозяина деревенской усадьбы и совы – пример трогательного доверия и благодарности друг другу между Божьими созданиями. Большими и малыми братьями, но не рабами и не хозяевами природы, жаждущими переделать, переиначить, повернуть вспять, «исправить» мир. Об этом повествует автор в заключительном произведении книги «Постучим по дереву», вспоминая планы Троцкого, обозначенные в статье «Искусство революции и социалистическое искусство» и определяя их как бредовую и разрушительную фантасмагорию: «Только истинный дьявол, одержимый ненавистью к человеку, к планете Земля и красоте её, природе и обитателям, мог изобрести подобные «грёзы».
Читатель словно идёт вслед за автором по деревенским улочкам, полям, бродит по берегу озера, протаптывает тропки средь нескошенных трав, пробирается зарослями ольхи и орешника, слушая «мелодии тихой осени», дивясь мимолётным встречам, маленьким открытиям, вдруг нахлынувшим воспоминаниям: «Он впервые снимал яблоки, не зная, что с ними делать. Он обрывал плоды неторопливо, на выбор, и всё ждал, что из дома наконец к нему выйдут, как выходили всегда, родители… Никто, однако, не появлялся, и он всё отчётливее осознавал, что ожидание родителей навеяно тем же яблочным духом».
Дух природы, дух родной земли, оживляет душу человека, но иногда заставляет её и содрогаться: «Тщательно оглядываясь, я в одном месте под стеной наконец наткнулся на осколок могильной плиты с частично уцелевшей надписью. Осколок был вмурован в асфальтированную тропу. По осевшим её провалам и догадался я, как, впрочем, и по обломку плиты, что под асфальтом именно и находится кладбище, по которому с беззаботной вальяжностью склонялись посещающие монастырь туристы… На память невольно приходили известные, почти расхожие строки: «Два чувства равно близки нам – в них обретает сердце пищу – любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам…».
Природа и город – ещё одна тема, которая глубоко волнует автора. В прозаической зарисовке «Счастливый день» без занудливого назидания Геннадий Пациенко предлагает человеку остановиться в быстротечной суете, замереть от щемящего счастья бытия, единения с Божьим миром, пережить те «нечаянно» радостные чувства, которые испытал его приятель, экономист-международник, приехавший на хутор из Москвы:
« - Какой чудесный, какой замечательный день! – восторженно восклицал приятель вопреки непогоде. Он стряхнул с капюшона капли дождя: - Вообрази себе, я побывал сегодня в лесу. И далеко ходил. Пусто, глухо, а я иду себе по мокрой листве. Случись что, никто бы меня не нашёл. Потянуло в глушь лесную, куда и летом не каждый сунется. А я, представь, не боялся, мне было совсем не страшно, даже немного заблудился. И как повезло! Увиделся на листве бегущий тёмный зверёк, величиной с котёнка. Кто бы это, а? Может белка?
-Скорее куница.
-А потом, выйдя из леса в мокрое поле, заметил стаю резвящихся свиристелей. Кувыркаются, и осень им нипочём. Они в дождике словно купались. Могут они купаться? Но это не всё. В ракитах у речки дятел стучал. Какой счастливый день! Какой, однако, счастливый!»
В рассказе «В ночь полнолунную» писатель продолжает начатую тему, обращаясь к наследию Льва Толстого, к строчкам его дневника: «Вчера вернулся из Москвы с таким отвращением ко всей этой праздности, роскоши, к нечестиво приобретённым и мужчинам и женщинам средствам, к этому разврату, проникшему во все слои общества…что решил никогда не ездить в Москву…»
Но пронзительнее всех «ноктюрнов» звучит, на мой взгляд, рассказ «Его зарыли в шар земной». История опять же «нечаянной» находки – тела погибшего во время Великой Отечественной войны солдата:
«Он лежал в русской серой шинели, в нашей, советской солдатской каске, с винтовкой в правой руке. Лежал в заросшем придорожном кювете, засыпанном, заваленном, скорее всего, взрывной волной. Рано погибший. Никем не замеченный. Наткнулись и удивились, что для кого-то он так и остался «пропавшим без вести».
«Пропавшими без вести» случаются и мгновения нашей жизни. Но не для Геннадия Пациенко – человека с очень чувствительной, тонкой, совестливой душой, с обострённой наблюдательностью. С его лёгкой руки даже мгновения продолжают жить на страницах его книг и рукописей.
Если «Молчание полей» – это короткие зарисовки, почти штрихи, запечатлевшие события и чувства, то третья часть книги «Постучим по дереву» состоит из девяти «полновесных» рассказов. Каждый из них достоин тщательного анализа. И вновь под пристальным взглядом писателя вечные темы и чувства: любви, сострадания, уважения, ответственности, покаяния, отношение человека к природе, «братьям меньшим»… События, составляющие основу сюжета, простые, иногда лирические, иногда житейские, однако именно это обстоятельство определённо характеризует Геннадия Пациенко как мастера художественного слова. Повествование захватывает, оно интересно глубиной, психологичностью, точностью образов, размышлениями автора и его героев о вечном и нынешнем.
И как со всяким размышлением, читатель может согласиться или не соглашаться, иметь свою точку зрения, убеждения, но не уважать автора, не ценить его опыт и знания, не восхищаться талантом и его душой – невозможно.
Первый рассказ «Отнесите рыбу соседям» названием сначала вызывает недоумение: о чём это? Потом выясняется – о чуде! О маленьком, но очень важном чуде: может быть, самом важном поступке, событии в жизни больной, умирающей женщины, её взрослых детей, а теперь и нас, читателей:
«Мать с напряжённым усилием, стараясь, чтобы речь звучала доходчивее и яснее, неожиданно для всех почти чётко проговорила:
-Отнесите рыбу… соседям!
Дочери поначалу не поверили чёткости её слов, удивлённые, что прорезалась, прорвалась почти правильная материнская речь. Она угадала их недоумение и собралась с духом вторично:
-Отнесите… им рыбу!...
……...
- Отнесите и-и-им рыбу!..- обессиливая, повторила она. Сёстры на глазах Васильева закивали головами, успокаивая, утешая мать. Теряя силы, в последний раз она пояснила им:
- Там дети...
С мучительным усилием откинулась мать на подушки, удивлённая недопониманием дочерьми простого извечного смысла жизни.
Речь к ней больше не возвращалась».
Чудесным образом, всего на несколько мгновений, появился голос у женщины, перенёсшей инсульт, чтобы она смогла оставить завещание – нравственную заповедь о милосердии и нестяжании.
«Простой извечный смысл жизни…» Именно о нём продолжает разговор писатель в рассказе «Столичный таксист». Его герой тоже пытался наполнить жизнь смыслом, который увидел в том, чтобы накопить миллион: «хотелось, чтобы они (друзья – Н.С.) от зависти повысыхали, чтоб ахнули и потом присели…Без смысла-то да без цели ничего-то жизнь и не стоит…»
Однако не зря сказано, что гордыня и сребролюбие – одни из самых тяжких, смертных грехов. И народная мудрость подтверждает сей постулат: «Денег нет – перед прибылью, лишний грош повёлся – перед гибелью», – вспоминает один из героев произведения. Он же в конце повествования гневно делает вывод: «Всё временное, сколько ни хапай…Всё, что вокруг, только даётся нам. На время отпускают попользоваться, напрокат дают. Дьявол так ли, иначе, приберёт его. Мы же дети, честное слово, дети, в окружении сплошных игрушек. И никогда никому не принадлежат они. Дьявол сам же отнимет их, когда время наступит. И не понадобится-то ничто, в конце-то концов…»
Человек может быть счастлив, обходясь малым, утверждает автор, но без природы он обречён на гибель. Вот почему так много и с такой любовью пишет Геннадий Пациенко о живых ещё лесах, деревьях, об отдельных из них, с точки зрения писателя, являющихся своеобразными памятниками, подлежащими охране государством: «Становилось странно и непонятно, что исчезли окрест не просто деревья – живое чудо природы, а нечто большее, вроде памятников округи, то, что по случайности, неведомо как уцелело после боёв, бурь времени, - память прошедшего, голос минувшего».
Автор никак не может смириться с противоестественным фактом: человек, существование которого без природы невозможно, сам же природу губит!
Она же без человека – вполне самодостаточна. Вспомним Чернобыль, заброшенную тридцатикилометровую зону, откуда радиация изгнала людей, но не помешала природе. Напротив, над руинами созданного человеком буйствуют дерева и травы, плодятся звери и птицы, множатся в реках рыбы…
Разрушение, войны, зло, алчность… могут ли они изменить мир к лучшему? Таким вопросом задаются герои книги и сами же отвечают:
«Македонскому или там Наполеону не удалось особенно изменить мир, - отвечает Лактионов (рассказ «Билеты в академический»). - А вот Пушкин, Толстой, Достоевский обогатили, сделали его умнее, тоньше, добрее. Они облагородили нас. Что потерял бы мир без Наполеона? Или без другого любого деспота? Да ничего! А вот без Сервантеса, Гете, Достоевского, Толстого он, Ваня, зачах, захирел бы».
Писатель делает попытку ответить на ещё один философский вопрос: спасёт ли мир красота? «Красоту, братуха, лучше в себе иметь… Прекрасное или, как ты говоришь, красота, не делается хуже, если их не понимают», - высказывает мнение собеседник Лактионова Иван и слышит в ответ:
-У меня прекрасное всегда вызывало желание жить и работать лучше. В чём бы дело ни состояло, но я всегда хотел делать его красиво. И редко кто понимал это. Ре-е-едко!.. Ох, как боятся некоторые красоты, а зря, нельзя без неё. Много старины снесено напрасно. А для чего ты думаешь? Чтоб сравнивать было с чем… О ней, красоте, Ваня, люди заботились, как о хлебе насущном. Она мир спасла, она всегда на его стороне была… Красота, Ваня, иной раз сильнее военной мощи…»
Серьёзные, вечные, злободневные вопросы интересуют Геннадия Пациенко, и отвечает он на них доступно, ясно, убеждённо.
Непростой областью в литературе я бы назвала тему алкоголизма. Потому что легко сорваться в банальность, скатиться в «заштампованность». Автор же данной книги где исподволь, где прямо, говорит о страшной болезни общества и конкретной личности тонко, умно. Чего стоит его рассказ «Переполох»! Писатель с большой долей юмора повествует читателям историю изгнания из деревни бабами отпускника-молодожёна, ежедневно «отмечающего» с мужиками возле магазина и отпуск, и женитьбу.
Женщины мудро спасают мужей от соблазна и запоя. Делают это дружно, так же, как сплочённо защищают аистинное гнездо многочисленные воробьи, заселившие крупное, труднодоступное ветвистое сооружение с нижней его стороны, от уже одуревшего из-за пьянки Владимира:
«-Развёл тут пьянство!
Последнее замечание задело Владимира особенно. От возмущения он чуть было не крикнул, что пьянствовали и до него, и после будут, но такая правда только бы масла подлила в огонь…»
Горькие, правдивые слова прозвучали от имени самого же пьянчужки: «пьянствовали до него и после будут»… А что же делать?
Что делать писателю – взирать равнодушно на спивающиеся деревни, на разваливающиеся семьи, безразлично читать сводки о преступлениях, дорожно-транспортных происшествиях по вине пьяных?
Например, недавно Минздрав РБ опубликовал результаты анализа экономической ситуации в стране в связи с алкоголизацией населения. Оказалось, что по итогам за 2009 год каждый рубль прибыли от продажи спиртных напитков дал стране 8-9 рублей убытка. Сейчас идут подсчёты за 2010—2011годы, в течение которых употребление алкоголя на душу населения выросло на десятки процентов.
Великолепной иллюстрацией к этим цифрам звучит признание Антона из рассказа «Столичный таксист»: «Выпить я любил. В одном кармане пусто, в другом капуста. А впрочем, кабы не дырка во рту, так и в золоте мог бы ходить…»
А может быть, проще не думать о проблеме: о безотцовщине, сиротстве, разводах, недоедании, пожарах, травмах, преждевременных смертях, самоубийствах…? Налить рюмку, а то и стаканчик по поводу очередного праздника, потом использовать этот «опытный» материал собственных ощущений и приключений для очередного произведения?
Геннадий Пациенко вкладывает в уста первого лица рассказа «Столичный таксист» такое мнение: «С некоторых же пор я признавал один чай, поняв однажды, что и капля спиртного усиливает сгущающееся день ото дня напряжение…» Ещё один положительный герой его повествования, будучи подростком, тоже «испытывал к водке стойкое отвращение. Душа его всячески противилась волшебной отраве…(«В дождь под Рождество»).
Надо бы согласиться с автором книги «Постучим по дереву» и последовать совету дяди Саши из рассказа «Деньги на Марсель»: человеку полезно заглядывать внутрь себя! «Совесть меня доканывает, племянничек. Обещал вернуться, а в итоге-то, что в итоге-то? Обманул и Поля, и сестру… Смерть сама по себе не страшна, племянничек, меня ею не напугать. – Дядя с резкой решительностью сплюнул на пол. – Обман и неправда хуже. И перед кем обман-то? Перед самыми близкими!»
Да, надо бы людям заглядывать внутрь себя! Но они опасаются, «…для них это как глубокий колодец детям. А заглядывать надо, всё равно ведь тянет…
-Кому-то и вглубь колодца надо заглядывать, - поддержал я.
-Оно бы каждому надо, да колодцы не у всех имеются».
Герой рассказа «Деньги на Марсель», словно могучий кряжистый дуб, стоящий в открытом поле, битый ледяными ветрами, исхлёстанный безжалостными бурями, испытавший на себе и зубы стальной пилы, и клыки разъярённого кабана, и огонь кострища на оголённых корнях: «Всё тут сливалось, одинаково переплетались и сила любви, и сила жизни. Давал дядя судьбе выверенный, наверняка рассчитанный вызов. Он привычно боролся, обретал горение и надежду… И в итоге-то и не озлобился, не осерчал ни на что дядя Саша…» Простил Родине и недоверие, и лагеря, и разлуку с любимой… Потому что «без родины-то человек, что дитя без матери…» Не простил лишь себе…
Удивительна, загадочна душа русского человека! – повторю с восхищением сказанное и пересказанное множество раз. А может быть, ответ прост? – «Добро, человечность, искусство, – говорил Юрий Бондарев, – нельзя стереть с лица земли ни злом, ни насилием, ни глупостью. Они не подвластны времени, они подчинены наивысшему судье бессмертия — совести».
С большим сожалением – расставаться не хотелось – закрыла я последнюю страницу книги Геннадия Борисовича Пациенко. Книги, которая написана искренним человеком, а, по мнению Викентия Вересаева, «искренность — дело трудное и очень тонкое, она требует мудрости и большого душевного такта».
2012 год для Геннадия Борисовича стал юбилейным – 75 лет! Пожелаем же писателю продолжать со щедростью передавать людям то, что диктует ему голос совести и вера в будущее.
P.S. 1. Геннадий Борисович Пациенко, уроженец Лиозненского района Витебской области, член Союза писателей России и Беларуси с писательским стажем – около 40 лет, автор более 20 книг, в нынешнем, 2013 году стал дважды лауреатом. Он награждён дипломом лауреата Литературно-общественной премии «Лучшая книга 2011-2013» (г. Москва) за книгу «Постучим по дереву» и орденом им. С.А. Есенина. И удостоен звания лауреата конкурса «Герой нашего времени» им. М.Ю. Лермонтова (г. Москва) в номинации «Проза» за книгу «Взрыв души».
2.Статья опубликована в журнале "Нёман" № 3 -2013, в альманахе "Московский Парнас" № 3 2013, в психологической газете "Мы и мир" (март 2013. Москва)