10. Золотые скрепки.
Вечерами меня часто охватывает гнетущая тоска. Обычно это происходит на середине второй бутылки портвейна. Густая темная сладость с дальней оконечности Европы, призванная горячить кровь и поднимать настроение, здесь, на наших затхлых просторах, будоражит лишь самые тяжелые воспоминания. Тогда я выхожу из своей каморки и грустно смотрю в бурлящие морские волны. Осознание того, что находишься неподалеку от родных мест, но вернуться туда при всем желании не сможешь, наполняет сердце еще большей печалью, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы перегнуться через скользкие поручни и отправиться в царство Нептуна. В этот момент на помощь приходит другой бог греко-римского пантеона, и чувство долга перед Бахусом заставляет идти обратно к недопитой бутылке. Одиноко сидя за чаркой, я раскрываю свой потертый саквояж и раскладываю на липком столе немногие кусочки воспоминаний, зачем-то увезенные с собой из Авангарда. Среди неоплаченных счетов за электричество и судебных повесток неувядаемой яркостью выделяется маленький гнутый кусочек желтого металла – золоченая скрепка, украдкой поднятая мной с пола на верхнем уровне Дома Мистерий. Несмотря на пережитые в этом здании ужасы, я не тороплюсь избавляться от золотистой реликвии. Во-первых, потому, что если это настоящее золото, то будет неправильно выбрасывать ценную вещь. А во-вторых, скрепка выпала из рук одной из несчастных Коломбин, и отвратительные хозяева верхнего уровня к ней не прикасались. Ну, и наконец, стоит мне охватить скрепку ладонью, как события того дня вновь предстают передо мной – так, словно и не проходило с той поры многих лет, а лишь вчера мы, к общему облегчению, покинули сей чертог безумия и вернулись в родные микрорайоны.
Приступая к описанию нашего последнего приключения, сразу предупреждаю, что не ставлю целью в деталях передать великолепие убранства верхнего уровня и резко контрастирующий с ним идиотизм его обитателей. Мне и самому порядком надоело вновь бродить в своих воспоминаниях по бесконечному зданию, и не терпится перейти к повествованию о других, намного более интересных событиях, последующих за нашим бегством из Дома Мистерий. Поэтому последняя глава, посвященная мистическому зданию, будет по возможности короткой и лишенной громоздких описаний. В случае недостаточности деталей я вполне могу положиться на отменную фантазию моих читателей и знание ими общих правил оформления театральных постановок: дело в том, что все время, проведенное нами на верхнем уровне, меня не покидало ощущение нашего участия в качестве статистов в весьма плохо отрепетированном водевиле.
Началось все с чувства дежавю. Как только дверь за нами закрылась, мы оказались в тесном коридоре, заканчивающемся решеткой. Тяжелая бордовая портьера из похоронного бархата скрывала от нашего взгляда все находящееся по ту сторону чугунного орнамента. Решетка не поддалась объединенным усилиям Инспектора, Доната и Мастера, а входная дверь, как тут же выяснилось, автоматически за нами захлопнулась. На минуту нас охватило отчаяние. Мы принялись обвинять Вечных Просителей в двурушничестве и не удивились бы нападению очередной толпы зомби из-за решетки.
Конец нашим причитаниям положил внезапно выехавший из отверстия над решеткой небольшой монитор, совмещенный с камерой наблюдения. На мониторе возникло сплющенное лицо пожилого мужчины с невероятно выпученными глазами. Гигантские органы зрения придавали лицу мужчины выражение постоянного панического страха. Про себя многие из нас тут же окрестили человека из монитора Пучеглазиком. На приплюснутой голове испуганного субъекта красовалась белая накрахмаленная шляпа с широкими завернутыми наверх полями, а шею и частично подбородок закрывал рифленый воротник, – красное лицо Пучеглазика торчало из него словно старая, облезлая киевская котлета из папильотки. Довершала картину огромная синяя слеза, нарисованная либо вытатуированная под левым глазом незнакомца.
- Кто такие? – визгливо спросил Пучеглазик, пытаясь изобразить строгость. Слеза на его лице побагровела.
- Как кто? – сказал Инспектор и замялся.
Тут мы поняли, что забыли, как называл Хантимиров категорию людей, имеющих право проникать сквозь эту дверь. К счастью, на помощь пришел невидимый нам напарник Пучеглазика.
- Спроси, что они умеют, - небрежно бросил он, и человек в мониторе заметно съежился от этих слов, но нашел в себе силы уточнить:
- А как я пойму, что они действительно знают свое дело, а не дурачат нас?
- Сигизмунд! – покровительственным тоном сказал неизвестный, сильно растягивая слова. – Неужели так трудно оценить представителей богемы? Ты же сто раз пил на корпоративах с Тимой Диланом!
- Ну, это как сказать, - протянул Сигизмунд-Пучеглазик, глядя в сторону от монитора. – Этот субъект больше в углу сидел, закрывая лицо бейсболкой. А вот другие и пили, и даже…
- Хватит! – воскликнул собеседник Пучеглазика. – Пусть продекламируют что-нибудь из Шекспира, что ли…
- Слышали? – выпучился на нас сплющенный Сигизмунд, обдавая экран каплями слюны. – Ну что же вы, говорите, мой босс ждет!
- Ладно, Шекспир, так Шекспир, - пробормотал Инспектор, в то время как остальные наши, включая меня, оцепенели, услышав такой запрос. – Это, как его… Взвейтесь кострами, синие ночи…
- Ну, наконец-то, хоть кто-то образованный к нам пожаловал! – воскликнул босс Пучеглазика, прерывая фальцетное пение Инспектора. – Давно я не слышал культурной речи, а тут сразу монолог Гамлета! Открывай им дверь, Сигизмунд! А ты, Коломбина, готовь напитки…
Чугунная решетка, наполняя наши уши неслыханным скрежетом, медленно погрузилась в стену. Инспектор ободряюще на нас посмотрел и откинул бордовую занавеску.
Как я упоминал ранее, комната, в которую мы попали, занимала все пространство самого верхнего уровня. А поскольку пространства там хватало, то строителям Дома Мистерий было где развернуться. Здесь было настолько же красиво, светло и просторно, насколько гадко и страшно казалось в нижних помещениях загадочного Дома. Гигантская комната с высокими потолками освещалась пятью огромными люстрами с лампочками, сделанными в виде свечей. На каждом светильнике горело не менее тысячи ярких ламп – так, что привыкнуть к невыносимой рези в глазах даже при всем желании было невозможно.
Основное пространство посреди комнаты занимал длинный стол, в плане представляющий собой идеальный квадрат, лишенный одной стороны – той, что была ближе к нам, посетителям. На столе красовался малахитовый канцелярский набор самой благородной выделки. Вокруг него в некотором беспорядке были разложены папки, бумаги и блокноты.
К столу, покрытому богатой тканью – толстой, темно-зеленой, с золотистой бахромой, - был придвинут только один стул, больше похожий на трон. На правой стене зала виднелись два огромных ярких экрана. Тот, что был ближе к нам, покрывали десятки быстро сменяющихся графиков и прочих экономических показателей. На дальнем экране можно было увидеть чьи-то лица, но с порога нам было трудно понять, что это за люди.
Недалеко от входа в правой стене была проделана дверь в соседнее помещение. Судя по стенным шкафчикам и раковине с водой это была кухня. Перед кухней находился еще один стол, маленький и заваленный бумагами, канцелярскими принадлежностями, кофейными чашками, стаканами, бутылками с различными напитками и прочим добром – в основном явно офисного происхождения. Несмотря на то, что за этим столом был виден вполне приличный крутящийся стул на колесиках, хозяйка этого рабочего места не сидела, а стояла чуть поодаль – прямо и смотря куда-то в пространство – так, словно пыталась раствориться на фоне стены. Это была невысокая рыжая девушка с торчащими в сторону косичками. Она держала под мышкой пухлую папку, а на лице девушки застыло плохо скрываемое выражение беспредельного страха.
Левую стену зала почти полностью занимала огромная бархатная ширма, скрывающая за собой либо еще один экран, только очень большой, либо что-то вроде сцены. Назначение этого элемента верхней комнаты до определенного момента нам было непонятно. Перед бархатным занавесом можно было разглядеть небольшой столик с кнопками и тумблерами – возможно, пульт, управляющий ширмой.
Кроме всего прочего, в разных местах зала в стенах были проделаны отверстия размером чуть меньше стандартной двери. Отверстия, которых я насчитал не менее шести, были надежно прикрыты небольшими полосатыми занавесками, и также скрывали за собой тайну.
Но самая главная и волнующая деталь зала располагалась прямо за троном. В нескольких метрах от стола семь мраморных ступеней вели к огромному, в рост человека, двустворчатому окну. После всех невзгод, пережитых нами, сомнений быть не могло – это был путь к нашему избавлению.
Помимо рыжей девушки, скорее являющейся частью интерьера комнаты, нежели действующим лицом последней драмы Дома Мистерий, в зале было еще двое: конечно же, те самые субъекты, которых мы наблюдали и слышали посредством монитора. Имя одного из них мы уже знали – Сигизмунд. Он оказался среднего роста и коренастого телосложения. Передвигался Сигизмунд чуть сгорбившись, небольшими скачками, будто не человек, а бдительная ящерица, ожидающая в любой момент подвоха и анализирующая обстановку после каждых нескольких шагов. У Сигизмунда не было своего стула, и он вынужден был непрерывно перемещаться по всей площади зала, тщательно следя за всем происходящим выпученными, налитыми кровью, но проницательными и крайне недоверчивыми глазами. Мы скоро заметили, что его глаза подведены черным гримом, отчего кажутся еще более громадными, а ресницы у него бутафорские, накладные. Помимо шляпы и воротника, одеяние Сигизмунда состояло из свободного белоснежного комбинезона с огромными черными пуговицами и длинными рукавами, полностью закрывающими кисти. На ногах Сигизмунд носил смешные белые туфли с помпонами и загнутыми кверху носками.
Несомненным главой кабинета и всего верхнего уровня был третий участник живописного представления – тщедушный старичок с длинным носом, подведенными бровями, жесткими щеточками седых усов и козлиной бородкой. Старичок был одет в красную куртку и бордовые шаровары с широким синим поясом, на узких плечах был закреплен серый, доходящий до пола плащ. Старичок сидел на троне, и его маленькие ступни в ярко-желтых туфлях смотрели из-под стола прямо на нас. В отличие от напряженного и не располагающего к беседе лица Сигизмунда, хозяин кабинета смотрел на нас с явной симпатией.
- Ну что ж, вот и Восхищенные Воспеватели пожаловали! – громко воскликнул он хорошо поставленным голосом. – Давненько вы к нам не заходили. Как меня зовут, вы, конечно, знаете?
Мы переглянулись, и Инспектор очень вежливо сказал:
- Конечно, знаем, но были бы счастливы услышать ваше имя еще раз, на этот раз из ваших уст.
- Я – Максимилиан, - гордо представился старичок. – Он же маэстро Панталоне. А это – Педролино…
- Извиняюсь, но мне кажется, я слышал, как вы называли его Сигизмундом, - осторожно сказал Донат.
- Да нет, он Педролино, да еще какой, - лениво отмахнулся маэстро Панталоне. – Такого Педролины еще белый свет не видывал. Впрочем, сами у него можете узнать, как его настоящее имя. Если нравится, называйте Сигизмундом. Иногда мы его называем Дон Педро. Так что, смотрите сами…
- Я Сигизмунд, маэстро, Сигизмунд… - чуть не плача, протянул сгорбленный Пучеглазик, зыркая на нас сердитым взглядом.
Пока Максимилиан потешался над Сигизмундом, я разглядывал зал и заметил еще пару важных деталей. Небольшие ниши в стене, прикрытые полосатыми занавесками, слегка шевелились. В нишах явно стояли люди, но было непонятно, зачем.
Обернувшись, я обнаружил, что, помимо той двери, через которую мы вошли, в зал вели еще шесть ходов, так же отделенные бордовыми портьерами и решетками. Над нашей дверью красовалась стилизованная под старинный герб табличка с буквами «ВВ». Подобные таблички, только с другими буквами, были и над остальными дверями.
Мое любопытство не скрылось от зоркого взгляда старого Панталоне. Доведя Сигизмунда до состояния готового лопнуть перезрелого помидора, Максимилиан указал острой бородкой в мою сторону и спросил, глядя исподлобья:
- Вы что, глазеть сюда пришли или все-таки воспевать меня? И почему у этого зеваки настолько облезлая и пропитая внешность?
Инспектор, обычно выступающий от имени всей нашей компании, на этот раз не нашелся, что ответить. На помощь неожиданно пришла Лиля. Она выступила вперед и картинно указала на меня рукой со словами:
- Сразу видно, что вы уже очень давно не видели типичного представителя современной богемы. Художники-авангардисты именно так и должны выглядеть, ведь они всегда погружены в мир чистого искусства и не находят времени на уход за собственным бренным телом – порождением грешного мира. Я думаю, ваш кабинет его привлек как объект для нового монументального полотна в стиле абстрактного экспрессионизма…
- А если он художник, то где же его эти самые… кисти, краски? – спросил Максимилиан, с интересом глядя на Лилю.
- Он же авангардист, - устало вздохнула Лиля. – Современные художники не нуждаются в красках и мольбертах. В этом их главное отличие от устаревшей школы. Неужели это необходимо разъяснять? Я думала, мы попали к представителям высшего общества…
- Еще какого высшего! – воскликнул Панталоне. – Конечно же, я все это знаю! А остальные что, тоже художники?
У Компота, в прошлом профессионального фотографа, с собой очень кстати оказалась небольшая «мыльница». Лиля представила его как известного западного фотокорреспондента. Инспектор и Майк оказались репортерами, причем если Участковый мог происходить только из местных газет, то нефритовый американец стал журналистом CNN. Донат, с его одухотворенной и раздутой внешностью вполне сошел за успешного писателя, а Мастер, в атласной мантии Варуны, с лицом, полностью закрытым капюшоном, так походил на таинственного колдуна-экстрасенса, что Панталоне и без подсказки, сам «узнал» его. Оставалась только сама Лиля, но и тут учившийся на глазах Максимилиан проявил чудеса интуиции.
- А ты, как я понимаю, муза? – спросил Панталоне, и его глаза при взгляде на Лилю замаслились от счастья.
- Могу побыть и музой, если надо, - с улыбкой ответил Лиля, и Максимилиан был сражен окончательно. Он с легкостью вскочил, галантно взял Лилю за руку и повел вдоль стола, обещая рассказать ей о своих трудных и так необходимых обществу буднях.
Сигизмунд смотрел на эту сцену с плохо скрываемой злобой. Воспользовавшись моментом, я повернулся к «представителям богемы» и шепотом предложил:
- Надо валить отсюда. По-моему, здешняя публика еще более сдвинутая, чем все, кого мы видели до этого. Окно в двух десятках метров от нас. А в комнате нет никого, кроме двух старых пердунов и застывшей в прострации девчонки. Это наш шанс! Пора бежать!
Никто из моих друзей, однако, не тронулся с места.
- Не спеши, - шепнул в ответ Инспектор. – Ты что, еще не привык к сюрпризам этого Дома? Тут не все так просто – у них не может не быть охраны, а окно закрыто, и непонятно, как его открывать.
- Окно разобьем. На столе как раз стоит зеленая подставка для ручек, я ее возьму и как запущу…
- Подожди, - остановил меня Инспектор. – Смотри на наших голубков.
Панталоне, продолжая хвастаться, перешел к убранству кабинета. Широким жестом показав окно, он подвел Лилю к одной из стенных ниш, закрытых шторой, и произнес слова, сразу охладившие мой хулиганский пыл:
- А на всякий случай, чтобы нас не беспокоили во время работы, в кабинете имеется охрана.
Максимилиан отдернул штору, и за ней оказался вытянувшийся во фрунт здоровяк в старомодной форме с галунами и эполетами. В правой руке охранник сжимал ствол автоматической винтовки, упертой прикладом в ковролановый пол.
- И таких молодцев тут аж шесть штук! – сказал Панталоне, подняв палец и одновременно другой рукой задергивая штору. – И, если надо, еще сотня появится в течение минуты.
Инспектор красноречиво посмотрел на меня, но ничего не сказал. Лиля тем временем подошла к столу и взяла с него лист бумаги.
- Сколько тут цифр! – воскликнула она. – А что это за данные?
- Разве это цифры? – небрежно спросил Панталоне. – Это так, ежечасная сводка по основным показателям. Мы тут, если ты успела заметить, не бездельничаем, а управляем! А для этого нам необходимо точно знать, что, где, да как. Вот, взгляни на экран.
Оба громадных монитора на правой стене были затемнены через минуту после того, как мы вошли в кабинет. Панталоне, хлопнув в ладоши, включил ближний к дверям экран, и на нем замелькали красочные графики.
- Коломбина, включи-ка нам презентацию, - приказал Максимилиан, самодовольно глядя на графики.
Рыжая девушка у дверей кухни засуетилась, и на экране засветился титульный лист PowerPoint’овской презентации, выполненный всеми цветами радуги. В десятке сегментов, расходящихся веером над жизнеутверждающим названием, можно было заметить трубы и энергоблоки работающей ТЭЦ, извергающуюся трубу зерноуборочного комбайна, груды осетров на рыболовном сейнере, чьи-то руки, зачерпнувшие целую пригоршню блэкмада, счастливую семью с тележкой в супермаркете и группу бизнесменов, деловито склонившихся над столом.
- Давай сразу третий лист, - скомандовал Панталоне. – А то вступление слишком длинное.
На мониторе вспыхнула таблица с десятком важнейших показателей по региону. На небольших графиках справа от таблицы все показатели стремились почти вертикально вверх. Панталоне тронул рукав, и на экране высветилась крохотная точка – след от лазерной указки. Голос Панталоне, до этого весьма эмоциональный, теперь стал монотонным и сосредоточенным.
- После всех невзгод, выпавших на нашу долю, нам только лекции не хватало, - пробубнил себе под нос Инспектор.
Донат, Майк и Компот, в отличие от грубоватого полицейского, искренне заинтересовались данными, приведенными Максимилианом, тем более, что данные эти были исключительно мажорными по сравнению с затхлой действительностью.
- Первым, как всегда, у нас идет население, - указка Панталоне провела линию под соответствующей строчкой графика. – Тут все нормально, идет медленный рост. Далее – уровень безработицы. Это один из немногих показателей, по которому мы в минусе. И это радует. Не понимаю, когда управленцы считают пять-восемь процентов приемлемым уровнем безработицы. А ведь когда я приехал в эту несчастную Промышленную Зону, тогдашнее руководство спокойно выставляло одиннадцать процентов, и беззастенчиво отправляло такие позорные данные в центр. Пришлось нам с Педролиной поработать, вдолбить в головы этих тупоумных местных, как надо считать. Они записывали в безработные рыночных торговцев, инвалидов, домохозяек, студентов, иждивенцев и всех прочих. Но это еще ничего. Сельчан, кроме тех, кто официально регистрировался как крестьянское хозяйство, они тоже считали безработными. Представляете, у него двор, коровник, толпа баранов, огород, каждый вечер на столе бутылка водки, и он безработный! И мы ему еще даем деньги на закуску! Да бюджет просто стонал под игом бездельников! Неужели непонятно сразу – безработный это тот, кто стоит на учете соответствующего учреждения. Как только мы закрыли это ненужное учреждение, то и безработица автоматически исчезла. И все прочие дурацкие выплаты мы тоже отменили. Вы знаете, во сколько обходился нам каждый безногий или безрукий? Вам лучше не знать. Если лишился конечности, значит, сам виноват, при чем тут мы? И эти матери-одиночки расплодились в невероятном количестве. Раньше надо было думать. Мы свечку не держали, чтобы теперь платить за их орущие безобразия… Что-то мы застряли на этом пункте. Пойдем дальше. Инфляция. Ее мы традиционно включаем в основные показатели, но, похоже, скоро перестанем делать это. У нас нет инфляции, потому что нет денежной единицы, и это единственный верный метод борьбы с обесцениванием. Кому надо, достает кредитки Фактории либо доллары. Ну, дальше очень коротко – по темпам роста отраслей. Промышленность, сельское хозяйство, строительство, торговля, транспорт, связь и прочее. Тут даже говорить особо не о чем. Индекс роста по всем отраслям у нас стабильный – колеблется между четырьмястами и пятьюстами процентами в месяц. В этом месяце, мне даже немного стыдно вам признаться, всего лишь четыреста один процент роста… Давай следующий слайд.
Когда жизнерадостная презентация закончилась, Лиля спросила:
- Я все ждала, когда будет слайд про школы и больницы. Неужели пропустили?
Панталоне и Сигизмунд переглянулись и захохотали.
- Лучше ты скажи, Педро, - пролепетал Максимилиан между приступами смеха. – Я просто не могу… Вот хохмачка…
Педролино с трудом подавил смех и, откашлявшись, объяснил:
- Вообще-то с этим вопросом Синклит разобрался уже давно. Вы как будто лет на десять выпали из общества, раз не знаете таких очевидных фактов. Началось все с отрасли, издавна ставшей притоном воров, коррупционеров и прочей нечисти. Я, конечно же, говорю о науке. Когда выяснили, что все диссертации у нас ворованные, то науку просто отменили. Кто хочет стать профессором, пусть едет на Запад. Потом мы рассмотрели другие так называемые социальные отрасли и пришли в шок. Зачем нам университеты, если в них никто не учится, а экзамены сдают с помощью вложенной в зачетку бумажки? Зачем нам школы, если это рассадники преступности и наркомании? А что касается здравоохранения, то тут вообще все просто – наши люди все здоровы, а те, кто ходят по аптекам и больницам, то они, что называется, с жиру бесятся. Это парадокс, но самая здоровая нация в мире породила самое большое количество ипохондриков. Тогда мы взялись за дело со всей серьезностью и за два-три года довели статистические показатели количества грамотных и здоровых людей до двухсот процентов. И закрыли все эти рассадники наркомании и ипохондрии, значительно облегчив бюджет. Предваряя ваш очевидный вопрос, сразу добавлю – то же касается пенсий и домов престарелых. Люди живут до ста пятидесяти лет без всяких осложнений, это уже доказано за границей. Соответственно, все эти симулянты, которые ходят с палочками и от безделья покрываются морщинами, должны содержаться за счет своих родственников. Люди должны работать, потому что, потому что… ранняя пенсия, да и пенсия вообще сразу скручивает человека в рог, психологически переводит его в ранг иждивенцев. Хотя под давлением сердобольных членов Синклита нам пришлось оставить пенсии, мы все равно уберегли наших граждан от ранней старости, а именно: последовательно повышая пенсионный возраст, довели его до ста пятнадцати лет, и это не предел. Надеюсь, теперь вам все понятно?
- Еще бы, - коротко подтвердила Лиля, глядя на устремленные ввысь графики на экране.
- Коломбина, подавай чай! – воскликнул заскучавший Панталоне.
Маленькая Коломбина убежала на кухню и через три минуты принесла поднос с чашками, печеньями в вазочке и огромным белым чайником. Панталоне прикоснулся к своему манжету, и из отверстий в полу бесшумно появились мягкие стулья – ровно по числу гостей.
Мы заняли места за столом, и галантный Компот попытался уступить место почтенному Сигизмунду. Тот с непонятным отчаянием отмахнулся, а Максимилиан тут же взвизгнул:
- Нет-нет-нет! Он всегда пьет чай стоя! Даже не уговаривайте, он не согласится сесть. В нашей организации уж лучше стоя, чем на веревочках.
Последнюю фразу мы не поняли, но запах дымящегося ароматного чая уже перебил все посторонние мысли. Однако, едва мы подняли чашки, как Панталоне заорал на Коломбину:
- Послушай ты, некомпетентная Серветта! Что это ты мне принесла?
- Это чай, уважаемый Капокомико, - дрожа всем телом, отвечала Коломбина. Рыжие косички-антенны на ее голове так и прыгали.
- В нем бергамот! – Панталоне так затряс чашкой, что напиток расплескался. – А ты должна знать, что я не переношу всяких бергамотов-маргамотов!
- Извините, сейчас исправлю, - пролепетала Коломбина, но Максимилиан вдруг успокоился и широко улыбнулся.
- Ничего, ничего, - сказал он мирным тоном. – Я сам все исправлю. А ты, Серветта, иди за свой стол. Нет, поднос оставь здесь.
Коломбина медленно прошла к своему столу и принялась поправлять на нем бумаги. В этот момент Панталоне с легким вздохом провел пальцем по манжету. Под несчастной секретаршей открылся люк, и она с громким затухающим криком рухнула в бездну.
Мы от неожиданности вскрикнули и с ужасом посмотрели на Панталоне. Тот добродушно смеялся и успокаивал нас:
- Все в порядке, сейчас пришлют другую.
И, обращаясь к ничуть не тронутому этой сценой Педролине, добавил:
- А эта долго продержалась…
В глубине кухни послышался скрежет открываемой двери, а затем оттуда вышла новая Коломбина – такая же рыжая и невысокая, с испуганным выражением лица.
- Забери эту мерзость и принеси нам настоящий чай, - распорядился Максимилиан.
Вместе с чаем Коломбина доставила к столу красную папку с бумагами.
- Это ежечасная сводка, о которой я вам говорил, - пояснил Панталоне, открывая бумаги. Тут же его лицо вновь скривилось.
- Что это за безобразие? – сунул он папку Коломбине под нос.
- Какой-то непорядок в сводке? – спросила едва державшаяся на ногах служанка.
- Конечно! Посмотри на скрепку!
Коломбина взяла протянутую ей тонкую стопку бумаг и долго разглядывала обыкновенную канцелярскую скрепку. Потом с непонимающим видом положила ее в папку и кротко произнесла:
- Сейчас заменю.
- А ты хоть поняла, как ее надо заменить? – спросил Панталоне.
- Вероятно, проколоть степлером?
- Нет, - устало возразил Панталоне, качая головой в шоке. – Тебя должны были этому обучить. Ты находишься на самом верху, а не на каких-то так нижних этажах. У себя внизу можете использовать любые скрепки – серые, черные, красные, какие хотите. А когда приносишь документы мне, то скрепки должны быть золотыми! Не серебряными, не бронзовыми, а золотыми! Понятно теперь?
Уничтоженная Коломбина запуганно кивнула.
- Иди к столу, меняй, - сухо распорядился Панталоне.
Коломбина засеменила по направлению к кухне. Как только она положила папку на стол и принялась искать золотые скрепки, Панталоне, зевнув, открыл люк. Издав короткий вскрик, вторая Коломбина отправилась вслед за первой.
Пока мы, давясь, пили чай с печеньями, Максимилиан успел таким образом поменять еще трех секретарей. Одной он вменил, что документы в папке уложены не по порядку, другой сделал замечание по поводу температуры кипятка, а в третьей ему просто не понравилось выражение лица. Последнее было довольно загадочным, поскольку Коломбины не только походили друг на дружку внешне, но и выражение лица у них было одинаковым – перепуганным и забитым.
Когда чашки опустели, над главным входом неожиданно раздался бой часов. Мы все оглянулись туда и увидели выкатившиеся из люка в потолке огромные ходики. Пробив положенное время, ходики тяжело поднялись обратно, и люк закрылся.
- Пора ежедневной ротации, - сказал Панталоне и вытер лоб, вспотевший в ходе напряженной работы. – Включите второй экран.
Ярко зажегся ближний к окну монитор. На нем в отдельных секторах виднелись лица двенадцати немолодых мужчин. Лица были прижаты вплотную к камерам и либо от этого, либо от постоянных неловких вихляний каждого из мужчин в кадре казались неестественными, словно растекшимися по экрану. Увидев своего патрона в окружении гостей, мужчины попытались придать своим лицам деловое выражение, но из этого мало что вышло.
- Как дела, бездари? – спросил Панталоне, ковыряя зубочисткой во рту.
- Все отлично, все под контролем, - на разные лады проговорили лица из монитора.
- А вот я по показателям вижу, что ни черта у вас не под контролем, - грубо оборвал их Максимилиан. – Согласны со мной?
- Мы всегда с вами согласны, Капокомико, - хором раздалось в ответ.
- Знакомьтесь, это Восхищенные Воспеватели, - указал на нас Панталоне. – А эти искаженные картинки – к сожалению, мои заместители по самым разным вопросам. Ну что, бездельники, ваша лень постепенно выходит на международный уровень! Сейчас нашу ротацию увидят журналисты из самого CNN! Готовы начать?
Заместители дружно закивали распластанными головами.
- Тащи их сюда, Педролино, - сказал Максимилиан.
Сигизмунд подошел к пульту перед большим занавесом на левой стене и нажал несколько кнопок. Лица на экране исчезали в мгновение ока, словно куда-то провалившись, как несчастные Коломбины до этого. А на экране возникла красочная анимация. Мы увидели весь Дом Мистерий в разрезе, поделенный с самого верха до первого этажа на двенадцать частей, словно праздничный пирог.
- Каждый из заместителей отвечает за свой участок, - объяснил Панталоне. – Каждый день я их меняю, но все равно, справляются с трудом. Никак не перейдем черту в пятьсот процентов роста. Думаю, это все от несовершенной системы ротации. Пожалуй, с завтрашнего дня начну тасовать их дважды в день.
Из левой стены послышался металлический грохот. Занавес сдвинулся, открывая нашим взорам театральную сцену.
- Что это за звук? – спросила Лиля.
- Заместители перемещаются по зданию в цинковых контейнерах, - сказал Панталоне. – Это чтобы народ не подумал, будто у нас им так сладко живется. Я их тут держу в ежовых рукавицах, чтобы избежать разгула коррупции. Педро, спускай их!
Раздался громкий скрежет двенадцати люков, открываемых одновременно, и с потолка на сцену полетели заместители. Поскольку потолок располагался далеко от деревянного помоста, мы все невольно издали общий крик, а Инспектор и Донат даже бросились к сцене, надеясь спасти хоть одного-двух несчастных. Однако на полпути они остановились и под тихий смешок Панталоне направились обратно к своим стульям.
Заместители не рухнули на сцену, поскольку были привязаны за руки, ноги и туловище к невидимым нам балкам на потолке. Эластичные ремни растянулись почти до самого помоста, но затем вновь сократились, и двенадцать заместителей, постепенно замирая, повисли между полом и потолком в самых различных, совершенно не вызывающих уважения позах. Они висели в три ряда по четыре человека в каждом. Подобно Панталоне и Педролино, заместители были одеты в яркие итальянские костюмы эпохи расцвета комедии дель-арте. Раскачиваясь на резинках, заместители пытались сконцентрироваться и не уронить папки с бумагами, которые держали в руках.
Панталоне, по всей видимости, не любил долгие вступления. Сидя на своем троне и смотря на заместителей вполоборота, он раскрыл перед собой небольшую шахматную доску и достал из-под плаща кожаный мешочек с двумя игральными кубиками. Доска при ближайшем рассмотрении оказалась не совсем шахматной – в ней было не шестьдесят четыре квадрата, а только двенадцать. Мы начали догадываться, что игральные кости и доска как-то связаны с предстоящей процедурой ротации.
- Начнем, пожалуй, с тебя, наш милый Доктор, - проговорил Панталоне, глядя на заместителей искоса и с некоторым презрением.
- Как вам угодно, о, мой мудрый шеф! – протараторил пухлый мужчина в голубой мантии и квадратной академической шапочке. – In hac spe vivo. Этой надеждой живу. О, наш lux in tenebris – свет во мраке…
- За какой участок ты у нас отвечал эти сутки, о, ученейший? – насмешливо спросил Максимилиан, явно подражая научным манерам Доктора.
- Э-э-э, - пробормотал ученейший. – За торговлю. Lato sensu. В самом широком смысле.
- И как успехи?
Доктор замялся и принялся быстро листать бумаги в своей папке.
- Можешь не отвечать, мне и так все известно, - ледяным голосом прервал его поиски Панталоне. – Ничего ты так и не сделал. Показатели остались теми же. Что можешь сказать в свое оправдание?
Доктор завертелся и принялся лихорадочно изображать руками и ногами нечто похожее на движения пловца, словно пытался забраться обратно в лаз, из которого упал. Наконец, он выдавил из себя:
- О, мой блестящий патрон, я, конечно же, знаю, что ничего не знаю - Scio me nihil scire. Но, если вы дадите мне еще один шанс, я постараюсь исправить это положение. Как говорится, aut non tentaris, aut perfice - или не берись, или доводи до конца.
- Ну нет, у тебя было достаточно времени, - отрезал Панталоне. – Сейчас посмотрим, чье место ты займешь на следующие сутки.
Панталоне размешал кости в мешочке и бросил на доску.
- Что ж, - задумчиво проговорил Максимилиан, делая в уме какие-то расчеты. – Ты пойдешь на место Бригеллы либо Буффетто, а вот кого именно, я сейчас решу. Оба они тоже звезд с неба не хватали. Что скажешь, Доктор, займешь место Буффетто? А он постарается хоть что-то сдвинуть в торговой сфере…
- Конечно, вам стоит только сказать, о, солнце светлого будущего, - немедленно согласился Доктор. - Mea culpa. Malum consilium est, quod mutari potest. Плохо то решение, которое нельзя изменить. Feci, quod potui, faciant meliora potentes. Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше.
- А ты, Буффетто, как на это смотришь? – осведомился Панталоне.
Необъятный Буффетто, полностью оправдывающий свое прозвище отвисшим животом, прекратил на время жевать и согласно закивал, от чего держащие его веревки вытянулись почти до самого пола, и произнес трубным голосом:
- Всегда готов, мой единственный босс!
- Вы не представляете, как несказанно я рад вашему мудрому решению, мой Капокомико! – подал голос восторженный Доктор. – У вас всегда dictum factum - сказано – сделано. Gauderamus igitur! Carpent tua poma nepotes. Carthago delenda!
- Педролино, ты можешь заткнуть ему рот, чтобы я не слышал больше эту тарабарщину? – спросил раздраженный Панталоне.
- Я лучше передвину его в последний ряд, как раз на место Буффетто, - спокойно предложил Педролино, производя манипуляции с кнопками и тумблерами.
Мерно зажужжали моторчики в сложном механизме сцены, и Доктор, продолжая молча кланяться и кивать своему боссу, в раскоряку поплыл к внутренней стене. На его место так же медленно выплыл толстый Буффетто. Даже перед лицом начальства он продолжал что-то пережевывать своими громадными жвалами.
- Ты у нас все запасы еды прикончишь, Буффетто, - воскликнул Панталоне и повернулся к нам. – Но уж лучше этот обжора, чем тот буквоед. Вот ведь нудный! Всю жизнь был партийным инспектором научного института и, хоть ничего, кроме краткого курса истории КПСС, не знает, заставил написать себе несколько диссертаций, и стал-таки доктором наук, хотя не отличит икса от игрека. А потом выучил, как попугай, кучу латинских изречений, чтобы казаться умным. Одного он, пожалуй, добился – его из любой веселой компании прогоняют через пять минут, после того, как всем надоедает слушать его дурацкие выражения.
Ротация продолжилась. Панталоне вершил дела неторопливо и основательно. Арлекин, в костюме, сшитом из разноцветных ромбиков, покорно отправился на место Бригеллы. Капитан, вооруженный бутафорской шпагой и наряженный в старинную военную форму швейцарского гвардейца, поменялся сферами деятельности с запуганным заикой Тартальей. И так далее, пока все двенадцать заместителей не заняли новые места.
- А теперь – самое главное, - торжественно сказал Панталоне по завершении процедуры. – Смотрите на экран.
Здание, показанное в разрезе, медленно начало менять свою конфигурацию. Одновременно мы услышали под полом комнаты скрежет и грохот, напоминающие звуки перемещения кабинетов на нижних уровнях.
- Мы не просто тасуем этих господ, - сказал Панталоне под звуки скрежета. – Они сейчас отправятся в свои новые рабочие апартаменты, и получат совершенно новую команду подчиненных и новую структуру с самого верха до низов. Это, если вы понимаете, является важнейшим условием предотвращения коррупции и залогом успешной работы нашего ведомства.
Панталоне повернулся к заместителям, а сидящий рядом со мной Донат прошептал мне на ухо:
- Не думаю, что все здание меняется, как показано у них на мониторе. Помнишь, что сказал Архитектор? Верхний и нижний уровни перемещаются отдельно…
- Вы что-то сказали? – неожиданно заинтересовался Панталоне, явно обладающий сверхъестественным слухом.
- Ничего, просто… чай очень вкусный, - пробормотал Донат и виновато опустил глаза.
- Отправляй их работать, Педролино, - скомандовал Максимилиан и, пока занавес закрывал от нас поднимающихся к потолку заместителей, обратился к нам: - Знаете, почему мы их тасуем? Я вам объясню. Астрологи верят, что двенадцать созвездий, расположенных определенным образом на небосводе, предопределяют человеческую судьбу. И ведь это работает, согласитесь? Кто из вас не смотрел хоть раз в жизни ежедневный гороскоп? А в нашей науке, сложной науке управления зафиксированное заданным способом положение двенадцати заместителей в пространстве должно в итоге благотворно сказаться на росте экономических показателей. И скажется, обязательно скажется. Пока мы в поисках, но – обещаю вам - мы найдем оптимальный расклад, при котором наша и так процветающая Промзона станет самым образцовым регионом планеты...
После ротации Панталоне пришел в хорошее настроение и приказал Коломбине нести шампанское. Как только мы выпили по бокальчику, Инспектор осмелел и спросил у Панталоне:
- А вы не подскажете нам, уважаемый руководитель, каков наш режим на ближайшие… часы?
- Ваш режим на ближайший месяц один и тот же! – воскликнул разомлевший и раскрасневшийся старичок. – Поживете тут, у нас внизу есть гостевые комнаты. За это время проникнетесь моим величием и сделаете потом репортаж о наших успехах, чтобы весь мир узнал.
- А вам не кажется, что мы и за… день справимся? – спросил Инспектор, в то время как все остальные наши остолбенели от неожиданного проявления совершенно ненужного гостеприимства.
- Я сказал – месяц, значит – месяц, - коротко бросил Панталоне и кликнул Коломбину: - Неси еще бутылку!
Выпив десяток бутылок шампанского и сбросив в люк еще несколько Коломбин, Панталоне созрел для полного веселья. Он встал с кресла и подошел к Лиле со словами:
- Разрешите пригласить вас на танец.
- Конечно, я согласна, - ответила Лиля. – Только вот незадача – я одета явно не к месту. Боюсь, что…
- Платье сюда! – хлопнул в ладоши Панталоне, и откуда-то сверху на Лилю свалилось нечто белоснежное и кружевное. Бальное платье было пущено с такой точностью, что сразу плотно облекло Лилю, а подбежавшая Коломбина помогла затянуть пояс и вручила нашей похорошевшей спутнице белый веер.
Громко заиграл Венский вальс Штрауса, и Панталоне с Лилей закружились вокруг стола в упоительном танце. Наши стулья за мгновения до этого ушли в пол, и мы дружно отбежали к столику Коломбины, чтобы дать вальсирующей паре простор для танца.
- Кажется, это надолго, - сказал Донат и посмотрел на Инспектора. – Теперь, раз уж мы тут застряли, я бы не прочь выпить еще чаю с печеньями. Смотрите, за окном стало пасмурно. Кажется, ливень собирается. А ведь это так вкусно – пить горячий чай, когда за окном идет дождь, и град барабанит в стекло…
- Я не голоден, - грустно отмахнулся Инспектор.
- А вот я уверен, что ты очень голоден, - настойчиво повторил Донат и указал глазами на кухню.
Инспектор понял, что Донат желает с ним поговорить с глазу на глаз, и они оба ушли на кухню, в то время как остальные наблюдали за танцем. Выждав минуты три, я проскользнул мимо Коломбины и увидел типичную офисную кухню с горками стаканов и кофейным аппаратом. Донат ожесточенно доказывал Инспектору:
- А я говорю – надо послушаться Чекана. Помнишь, что он нам сказал на прощание?
Испуганно посмотрев на дверь и убедившись, что это всего лишь я, Донат продолжал:
- Если мы не сделаем это, то останемся тут не на месяц, а навсегда. И неизвестно, продержимся ли хотя бы несколько дней. Они могут очень быстро раскусить, что мы не те, за кого себя выдаем. И тогда нас точно не будут поить шампанским.
- И как ты предлагаешь провернуть это дело? – спросил Инспектор.
- А никак не надо его проворачивать. Просто скажи им, что мы не воспеватели, а претенденты на их места. Тогда нас сразу выгонят.
- Или скажут охранникам нас прикончить, - невесело предположил Инспектор.
- Да, это тоже вариант, - почесал затылок Донат. – А помнишь, Хантимиров говорил что-то про метод одного окна? Именно в нем кроется секрет нашего избавления. У кого можно о нем узнать подробнее?
- Может быть, спросим у Педролино? – подал идею Инспектор. – Он мне кажется не таким сумасшедшим, как их главный.
- А как нам к нему подобраться? – спросил Донат, и оба задумались.
Ситуацию разрешил сам Педролино, который вдруг появился на пороге кухни и взглянул на нас с подозрением.
- Что это вы тут делаете? – спросил он.
Инспектор посмотрел на нас, собрался с духом и спросил:
- А вы не скажете, как нам добиться метода одного окна?
Подозрения Сигизмунда после этого вопроса только увеличились.
- Зачем вам метод одного окна? – спросил он. – Кто вы вообще такие? Вы не думайте, я не дурак и не псих. Я все понимаю, и вы явно не Воспеватели. Кто вы такие и зачем проникли на наш уровень?
Инспектор вздохнул и сказал:
- Мы посланы, чтобы занять ваши места. Извините, но мы приложим все усилия, чтобы это сделать…
Пучеглазика словно током отбросило к противоположной стене.
- Я так и знал! – воскликнул он после минуты потрясенного молчания. – Только знайте, что у вас ничего не получится! Прежде чем я сдам вас шефу, я хочу, чтобы вы поняли, кого пытались подсидеть, и осознали тщетность своих усилий. Вы обо мне совершенно ничего не знаете! Я уже сказал, что я не сумасшедший, в отличие от некоторых. Когда-то я работал в столице, но меня отправили сюда, на отшиб, и я поехал, потому что нужны были деньги. И вот теперь почти все мои мечты сбылись. Мне пятьдесят восемь лет, мои дети учатся за границей, а оффшорные счета полны денег, но я здесь и не могу покинуть это здание, потому что таковы правила игры. И еще потому, что я… не могу выйти отсюда. Никогда.
- Мы уже знаем, - кивнул Донат. – Надо очень постараться, чтобы найти выход из этого Дома.
- Не из-за этого, - возразил Педролино. – Для меня нет ничего невозможного в пределах Дома. Но за его оградой меня поджидают два бывших подчиненных. Когда-то они работали под моим началом, а потом обвинили меня во всех смертных грехах, хотя сами были во всем виноваты. Теперь они по очереди сторожат меня у выхода из здания, и я знаю, что буду убит, если попытаюсь покинуть этот Дом. Так что зря стараетесь, меня вы с места не сдвинете, сколько ни пытайтесь. И еще. Несмотря на весь балаган, который вы тут увидели, я прекрасно осведомлен о состоянии дел снаружи. Когда-то я сам был начальником отдела статистики и довел его работу до совершенства. Приписки были всегда, но теперь эволюция завершилась. Истина на сегодня в том, что производства больше нет, а показатели растут. И мой начальник далеко не идиот, он прекрасно понимает правила игры. У него домик в Турции, и каждый месяц Максимилиан получает деньги от его аренды на свой швейцарский счет. И это лишь небольшая часть его доходов – так, чтобы хватило на сигареты. Так что не думайте, что вы тут самые умные. Я сделаю так, что вы исчезнете навсегда. Вас зарубят охранники, или Максимилиан спустит вас в нижние помещения, и там с вами такое сделают, что вы сами будете молить нас о смерти!
Педролино в своей ярости был страшен. Особенно пугали его выпученные донельзя красные глаза. Мы уже приготовились понести заслуженное наказание, когда в кухню быстро вошел Мастер и откинул назад капюшон.
Я никогда в жизни не видел, чтобы ярость и негодование так быстро сменялись на чьем-то лице смертельным ужасом. Ярко-красная физиономия Педролино в доли секунды стала мертвенно бледной, а затем перепуганный Сигизмунд начал сползать вниз по стене, беспомощно хватаясь руками за воздух.
Мы с Донатом бросились к нему и помогли Сигизмунду вновь занять вертикальное положение. Инспектор протянул Пучеглазику стакан воды, но тот даже не взглянул на воду, продолжая неотрывно смотреть на мрачного парня из кадрового резерва.
- Вот мы и увиделись, Сигизмунд Карлович, - глухо проговорил Мастер. – Не могу сказать вам ни «привет», ни «здравствуйте», поскольку видеть вас совершенно не рад, а уж здоровья вам тем более не желаю, с учетом того, что я собираюсь сейчас сделать.
- Уважаемый, миленький… - почти шептал сраженный наповал Педролино. – Не надо, не надо этого делать…
- Вижу, ты даже имя мое забыл, трусливый ты наш начальник, - презрительно молвил Мастер и повернулся к нам. – Когда-то я начинал карьеру у этого гада. Мой отец во многом помогал ему и его детям, и вот, всего один раз в жизни отец попросил это животное взять меня к себе и помочь в продвижении по службе. Животное со скрипом согласилось и спустя два месяца обвинило меня в страшном нарушении дисциплины. Нарушение допустил он сам, и при желании все можно было замять, тем более, что никто его трогать не собирался. Но он панически устроил страшный скандал и стал искать жертву, козла отпущения. Я тогда был на испытательном сроке, и он выбрал меня. Так спустя два месяца после начала закончилась моя карьера. Меня сбросили в кадровый резерв, и я думал, что подохну в своей тесной камере, но скоро у меня появился сосед, и так оказалось, что это был другой человек, пострадавший от козней этого негодяя. Соседу удалось выбраться из Дома, и перед побегом он пообещал, что каждый день будет сторожить его у выхода из здания. Еще находясь в кадровом резерве, нам удалось переправить наверх записку с пожеланиями, и, как я вижу, наша записка дошла до адресата. Животное все эти годы тряслось от страха, впрочем, как и всю жизнь до этого – от других причин. Мой друг попытался проникнуть внутрь здания, но, как я недавно от вас узнал, нашел смерть на этом пути. Но я, как и обещал, выбрался из тюрьмы и теперь отплачу мерзавцу за его тупость, равнодушие и зависть. Ты слышишь, любимый руководитель? Можешь прочитать молитву, если еще во что-то веришь, кроме бога подлости.
Мастер подступил к Сигизмунду и достал из-под накидки небольшой кинжал, по-видимому, припрятанный им еще со времен поединка с охраной в спортивном зале.
Инспектор остановил его со словами:
- Думаю, это плохая идея.
- Да, послушай своего друга! – горячо заговорил внезапно очнувшийся от прострации Педролино. – Не бери грех на душу, ты ведь еще так молод…
В глазах Мастера ясно читалось, что он не прочь взять на душу этот грех, и никто не сможет отговорить его от давно задуманного плана мести. Тогда Педролино обратился к Инспектору:
- Вы ведь хотите сбежать отсюда? Правда? А куда вы хотите – снова вниз или…
- Нам надо выбраться в ваше окно! – сказал Инспектор и тут же обернулся к нам, осененный догадкой: - Так вот что такое метод одного окна!
- Да, это наказание, заключающееся в том, что нежеланных просителей или других визитеров выбрасывают одновременно всех в одно окно, - подтвердил Сигизмунд.
- А кого это – других визитеров?
- Ну, например, хотя бы тех, кто выдавал себя за других…
- То есть таких, как мы?
- Да… - промямлил Сигизмунд, с замиранием сердца глядя на направленный ему в живот кинжал.
- Вот что, дон Педро, - Инспектор подошел к дрожащему Сигизмунду вплотную и взял его за горло. – Ты сейчас выйдешь отсюда вместе с нами и уговоришь своего начальника выбросить нас в окно. Кстати, там не такой крутой уклон? В смысле, мы там кости не переломаем?
- Не знаю, сам ни разу туда не прыгал, - пролепетал Педролино.
- Хорошо, другого выхода у нас все равно нет, - рассудил Инспектор и посмотрел на Мастера. – Решай сам. Либо ты его режешь, и охрана валит нас на месте. Либо мы ему доверяемся, и тогда у нас остается шанс покинуть, наконец, это проклятое здание. Твой друг уже давно умер и превратился в мумию, так что ответ тебе держать только перед собой.
Инспектор отпустил бледного Педролино и залпом выпил стакан воды, который до этого предлагал ему.
Мастер долго смотрел в глаза Сигизмунду, сжимая в руке кинжал, а потом бросил оружие на пол и, подавляя ругательства, отошел к двери.
- Не надо бросать тут нож, - сказал Инспектор, поднимая с ковролана старинное оружие и подавая его Мастеру. – Насколько я понял из твоего рассказа, этот господин не из тех, кто держит свое слово. Тогда пусть помнит, что у тебя под мантией спрятана довольно крепкая гарантия его скорого и бесславного конца. Ты слышал, дон Педро?
- Я все понял, - быстро сказал Сигизмунд, постепенно приходя в себя и по-прежнему отказываясь до конца верить, что его пощадили.
- Тогда пошли, - грозно приказал ему Инспектор.
Стараясь выглядеть как можно более естественно, мы вышли из кухни и направились к столу. Панталоне уже прекратил вальсировать, а Лиля снимала с себя бальное платье. Остальные смотрели в окно на почерневшее небо и разыгравшийся не на шутку ливень. Я подумал, что такие погодные условия – не самые лучшие для того, чтобы катиться по бетонному пандусу в ревущую реку, но путей к отступлению у нас уже не было.
Педролино поправил одежду и пригладил растрепанные волосы, а затем подошел к сидящему в кресле беззаботному начальнику и что-то долго шептал ему на ухо. Лицо Максимилиана от речи Сигизмунда становилось все более мрачным, и он несколько раз посмотрел на нас взглядом, не обещающим ничего хорошего. Наконец, он оттолкнул от себя Педролино и вскочил на ноги, словно ужаленный.
- Так вот вы какие! – воскликнул Панталоне страшным голосом, и кисточки его усов от негодования приняли почти вертикальное положение.
Компот, Майк и Лиля смотрели на внезапно изменившегося босса с недоумением. А тот продолжал кричать:
- Вы злоупотребили моим доверием, обманом проникли на самый верхний уровень ведомства и задумали совершить святотатство! А я вам уже почти поверил!
- Что произошло? – попыталась успокоить недавнего ухажера Лиля. – Мы ничего такого и не думали делать…
- Молчи, обманщица! – заорал Панталоне. – Охрана, все сюда!
Грозные охранники резко откинули занавески и молча обступили нас, держа винтовки наперевес. Наступил щекотливый момент – кинжал Мастера под дулами автоматов уже ничего не значил, и Педролино ничего не стоило вновь нарушить обещание и навсегда избавиться от своих ночных кошмаров. Но – возможно, подействовал неотрывный и мрачный взгляд Мастера, направленный на Сигизмунда, либо Педролино был настолько труслив, что боялся его кинжала даже после неминуемой смерти мстителя, - во всяком случае, он вновь подошел к шефу и дал ему несколько ценных советов.
- Опустите оружие, - буркнул Панталоне, и солдаты немедленно исполнили его приказ. – А вы, мошенники, ступайте к окну и забирайтесь наверх по ступенькам. Я приговариваю вас к методу одного окна.
Под стальными взглядами охранников мы начались подниматься по ступеням.
- Подожди, - окликнул Максимилиан Лилю.
Та остановилась и посмотрела на него.
- Ты можешь остаться, - пробормотал удрученный Панталоне после долгой паузы.
Лиля, уже облаченная в свою обычную одежду, молча положила на стол перед ним веер и двинулась к ступенькам вслед за нами. Панталоне отвернулся и, скрытый от нас высокой спинкой кресла, тихо приказал Сигизмунду:
- Спускай их.
Мы все вместе стояли на верхней, широкой ступени. Буря за окном разыгралась до такой степени, что противоположный берег реки едва был виден. Но – мы видели его, и после стольких испытаний, выпавших на нашу долю, некоторые из нас при виде родной стороны даже прослезились.
Так же из окна можно было наблюдать скользкий покатый пандус, в ширину достигавший метров десяти, не менее, а в длину… Его нижняя часть терялась во тьме, спустившейся на город вместе с ливнем.
- Берегите головы, - прошептал нам Инспектор. – Не хватайтесь друг за друга, старайтесь распределиться по всей ширине пандуса. Зато в реке держитесь вместе, иначе в такую погоду… Все умеют плавать?
Мы не успели ответить. Окно перед нами внезапно разделилось на две половинки и широко распахнулось. Нас обдало холодными брызгами ливня, и в следующий момент пол под нашими ногами провалился. Мы все с истошными криками ухнули вниз и оказались на пандусе, покрытом, как и говорил Архитектор, старым скользким линолеумом. Это покрытие спасло нас от ран и тяжелых ушибов, неминуемых при соприкосновении с бетоном, но путь к реке от этого вовсе не превратился в приятную прогулку.
Мы долго летели по ужасному пандусу, временами сталкиваясь друг с другом и ногами отталкиваясь от бетонных бортов. А потом разом погрузились в холодную темную воду.
Вынырнул я на середине реки. В радиусе десятка метров от меня из воды виднелись головы моих спутников.
- Все на месте?! – проорал Инспектор. – Гребите к берегу! Быстрее, пока течение нас не снесло к мосту!
Из последних сил, помогая ослабевшим товарищам, мы доплыли до глинистого берега и в полном изнеможении упали лицами в грязь. Долго, однако, мы отлеживаться не могли, потому что опасались патрулей Легиона. Кое-как собравшись с силами, мы доковыляли до небольшой рощицы и там, наконец, повалились между деревьями.
Инспектор и Донат не избежали повреждений при спуске по пандусу. У Инспектора текла кровь из раны на затылке, а Донат, похоже, вывихнул руку. Пока мы перевязывали рану и коллективно вправляли сустав Донату, ливень постепенно выдохся.
Вывих в итоге вправила Лиля, за сегодняшний день проявившая множество самых разных талантов.
- Слушай, сестренка, - спросил Донат, лежа на подушке из побуревших опавших листьев. – А ты откуда столько про искусство знаешь? Такие сложные термины – экспрессионизм…
- У меня дядя в управлении культуры работал, - без эмоций ответила Лиля, выжимая воду из коротких черных волос и сбрасывая на землю налипшие на них водоросли. – Я подрабатывала в художественном музее. Там и не такое выучишь.
- И вальс ты шикарно танцуешь…
- Это мы на выпускной вечер в школе разучивали, - махнула рукой Лиля. – Правда, музыка там была другая, но ничего, подстроилась…
День был на исходе, и на берег реки незаметно опустились сумерки.
- Особо не радуйтесь, - предупредил остальных Инспектор. – Мы еще не дома. Впереди Темные районы.