Ушедшие из омеласа и сеньорита прим экономический (Вадим Свирчевский) / Проза.ру

В. Д. Свирчевский
ЛЕКЦИЯ

УШЕДШИЕ ИЗ ОМЕЛАСА И СЕНЬОРИТА ПРИМ
(экономический римейк)

1. ПРОЛЕГОМЕНЫ
Богатство не может быть достойной
целью человеческого существования.
Ф. Бэкон
Сегодняшняя ситуация в мире, когда глобализация втягивает в свою орбиту все больше стран, а с другой стороны, все больше отдаляет их друг от друга по уровню жизни, навеяла мне ассоциации с рассказом Урсулы Ле Гуин «Те, кто уходит из Омеласа».
Великолепен город Омелас, воздух прозрачен, море чисто, прекрасны счастливые люди, населяющие его. Все, кроме маленького ребенка, запертого в подвале одного из красивых общественных зданий Омеласа – кормят его скудно и раз в день, он покрыт гнойниками, так как сидит все время в собственных экскрементах, он страдает от одиночества и всего боится. А как же это терпят счастливые жители города, все как один знающие об этом ребенке, люди, «великодушное торжество которых связано с приобщением к прекраснейшему в душах всех людей»? Но они так же знают, «что в основании их счастья, красоты их города, нежности их дружб, здоровья их детей, мудрости их ученых, мастерства их тружеников, даже изобилия их урожаев и приветливости их небес лежат страшные страдания, которые терпит этот ребенок». Таково условие.
И большинство с этим парадоксом смиряется, когда начинает видеть страшную справедливость реальности и ее понимать. Но не все. Иногда какой-нибудь подросток, после того, как сходит посмотреть на ребенка (это обязательная процедура для всех, достигших определенного возраста), не возвращается домой и уходит из города. А иногда мужчина или женщина много старше перестают вдруг разговаривать на день или два, а потом тоже уходят из Омеласа и больше не возвращаются. Места, куда идут эти путники, возможно даже не существует. Но, похоже, что те, кто уходит из Омеласа, знают, куда идут.
Но какие же аналогии возникают после прочтения этого рассказа? С моей точки зрения – взаимоотношения «золотого миллиарда» и «третьего мира», стран-лидеров, обладающих финансово-технологическим могуществом, и развивающихся стран, все больше и больше отстающих от них по уровню жизни своего народа. Но дело не в разнице в уровнях жизни, аналогия связана с тем, что население развитых стран знает о «страданиях ребенка», но принимает такое положение как данность и даже необходимость.
А вторая часть названия, откуда она взялась? Опять же аналогии, приходящие на ум после прочтения маленького романа Пауло Коэльо «Дьявол и сеньорита Прим». Среди жителей селенья, пожираемых жадностью, трусостью и страхом, искушаемых богатством в обмен на смерть одного из них и оправдывающих себя различными обстоятельствами (мол, таково условие), нашелся только один человек, который взял на себя бремя сохранения в своих соседях человеческого – не мэр, не священник, а обычная девушка, сеньорита Прим.
И ушедшие из Омеласа, и сеньорита Прим – вот те, глядя на которых можно сохранить надежду на сохранение в человечестве человеческого, на то, что гонка за наживой не вытеснит гуманной составляющей эволюции.
Но возможно ли в реальной жизни изменить ситуацию, которую ярко высветила глобализация – доминирование эгоистических интересов «золотого миллиарда» за счет тех, кто «сидит в подвале» цивилизации?
И кто та «сеньорита Прим», кто примет ответственность за изменение ситуации на себя?
И какие политические и экономические механизмы нужно изменить, чтобы конкуренция за ресурсы сменилась симбиозом природы и человека, чтобы конкуренция за властные полномочия была заменена равноправным сотрудничеством стран с разным уровнем экономического могущества с тем, чтобы человечество гармонично развивалось, не утрачивая, а преумножая гуманистические начала своей цивилизации?
Вот вопросы, от ответа на которые зависит будущее человечества. Но поиск истины затруднен множеством мифов.
2. МИФ ОБ ИСЧЕРПАЕМОСТИ РЕСУРСОВ
У заблуждений нет предела.
Сенека
Томас Роберт Мальтус, вошедший в историю благодаря изложенным на бумаге кошмарам воображения, родившихся из его эмпирических наблюдений за моделью потребления современников, свою теорию построил на разнице между темпами роста средств существования и народонаселения. «Вечный закон природы» по Мальтусу заключается в том, что вся история человечества показывает «абсолютный избыток людей», и только войны и катаклизмы хоть как-то поддерживают баланс между имеющимися ресурсами и алчущими их людьми.
Мальтус с его теорией убывающего плодородия почвы не одинок и сейчас. Так, Джей Форрестер уже в наше время сформулировал основные идеи теории «пределов роста», которая нашла свое проявление не только в теоретических моделях мирового развития, но и в программах регламентации рождаемости в ряде стран. Согласно этой теории, равновесное функционирование общества достигается через стабилизацию численности населения, при которой используются усовершенствованные механизмы планирования, и через применение новых технологий, способствующих компенсации загрязнения естественной самоочисткой среды. Исходные методологические принципы глобального моделирования, разработанные Форрестером, были положены в основу проектов М. Месаровича и Э.Пестеля (проект «Стратегия выживания»), Д. Медоуза (модель глобального развития «Мир-3»), «Латиноамериканской модели Баричоле» А.О. Эрреры, проекта японских ученых «Новый взгляд на развитие», модели Я. Тинбергена «Обновление международного порядка», проектов Х. Линнеманна, В. Леонтьева и др.
И все они искренне пекутся о будущем человечества, а их теории ложатся в основу экономических доктрин развитых стран, политическая элита которых декларирует столь же глобальную заботу о ближних. Стоит заметить, что история развития человеческого общества показывает, что не было социально-экономической формации, которая не ставила бы своей целью обеспечение роста материальных потребностей людей вне зависимости от социальной стратификации общества. И капиталистическое, и социалистическое общества декларировали служение идеи удовлетворения нарастающих потребностей человека. В первом случае речь шла об индивиде, которому общество предоставляет возможность проявить свои личностные качества, во втором – о члене коллектива, который удовлетворяет свои потребности в рамках решения общих задач (хотя Станислав Ежи Лец иронично заметил: «Народы, которые представляют собой сумму Я, мне как-то ближе, чем народы, представляющие собой частицу МЫ»). Но независимо от степени регламентации методов достижения целей (связанных с разницей идеологий) во главу угла были поставлены безграничные потребности, для удовлетворения которых используются земные ресурсы.
Естественно, что безграничность потребностей напрямую увязывают с численностью населения. Действительно, для развития современной цивилизации характерен резкий прирост народонаселения: каждый день население Земли увеличивается на 200 тыс. человек, а за год человечество увеличивается на 74 млн. Специалисты ожидают, что к середине XXI в. население планеты составит 9,1 млрд. человек или в 1,5 раза больше, чем в начале XXI века. Такие цифры Мальтусу не могли привидится и в кошмарных снах. Но, во-первых, темпы роста численности населения Земли замедлились. Причины – снижение рождаемости и эпидемия СПИДа. А, во-вторых, является ли рост народонаселения главной угрозой для выживания человечества?
По оценкам ученых при существующем уровне развития науки и техники Земля способна прокормить 25-30 млрд. человек. Так, например, Линдон Ларуш, автор «Физической экономики», ввел категорию «потенциальной относительной плотности населения» и показал, что уже при достигнутой в мире технологии на Земле могло бы безбедно проживать не менее 25 млрд. человек. Но технологический прогресс, цивилизация в целом и высокая культура должны распространяться по всей планете, а не быть монополией лишь небольшой группы развитых стран.
Возвращаясь к адептам мальтузианства, стоит подчеркнуть, что опасения в связи с ростом человеческой популяции усугубляются заявлениями об истощении ресурсов. Однако такая, казалось бы, логическая связка (рост населения – рост потребления – сокращение ресурсов) не находит адекватного подтверждения в жизни. Так, накануне нефтяного кризиса 1973 года мировые запасы нефти, по оценкам, составляли порядка 700 млрд. баррелей, которых при тогдашнем уровне потребления могло хватить еще лет на сорок. Но уже через 15 лет мировые запасы нефти оценивались почти в 900 млрд. баррелей, то есть почти на 30% больше. И в эти 900 миллиардов вошли только подтвержденные запасы, и не учитывались еще 2 триллиона баррелей нефти, которую можно найти и добыть при использовании новейших методов. То же самое произошло и с другими видами сырья: природным газом, медью, серебром, золотом, бокситами и пр.
Что касается нефти – «основного энергоносителя глобальной экономики», то прогнозы гласят: при темпах прироста добычи нефти примерно на 2% в год, что вполне реально с учетом потребностей новых экономических гигантов, глобальный неф¬тяной кризис может наступить уже к 2040 г.
Однако подобные прогнозы делались и ранее. Так, в начале 60-х годов ХХ в. существовало мнение о почти полном истощении запасов нефти че¬рез 50 лет. Эти мрачные предсказания были опро¬вергнуты данными последующей геологоразвед¬ки. Известную надежду человечеству оставля¬ет и мнение ряда геологов о том, что нефть имеет неорганическое происхождение. В последнее вре¬мя эта гипотеза получила подтверждение в ре¬зультате бурения глубоких и сверхглубоких сква¬жин: нефть была найдена на таких уровнях, где по теории «органиков» ее не могло быть в принципе. Таким образом, все нынешние оценки резервов углеводородов могут быть опровергнуты.
То же, пусть пока и в меньшей степени, отно¬сится к вопросу об истощимости газовых место¬рождений. Однако и здесь есть существенные ре¬зервы. К примеру, в угольных шахтах количество метана превышает его запасы в местах традици¬онной газодобычи, и не исключено, что по мере развития новых технологий и на фоне спада по¬требления угля угледобывающая отрасль в зна¬чительной мере переключится на выработку при¬родного газа.
Попробую усилить позитив, отметив еще один аспект проблемы: дело не только в наличии ресурсов, но и в их экономном использовании. Так, ученые считают, что современные технологии позволяют примирить между собой высокое качество жизни и бережное отношение к природным ресурсам. В докладе Римскому клубу, сделанному в 1995 г., авторы – всемирно известные специалисты в области охраны окружающей среды Э. Вайцзекер и Э. и Л. Ловинсы, – сформулировали ответ просто: «затрат – половина, отдача – двойная». Они доказывают, что для производства товаров можно затрачивать в два раза меньше сырья, а произведенные товары можно использовать в два раза лучше. Несмотря на то, что многие технологии, на которые ссылаются авторы доклада, вряд ли способны обеспечить такую эффективность, сама постановка вопроса совершенно правильна. Инновации способны обеспечить и снижение затрат на производство, и снижение антропогенной нагрузки на природу вследствие как относительного сокращения отходов производства, так и более эффективной утилизации отходов потребления. То есть речь идет о более эффективном потреблении ресурсов и о более эффективной утилизации отходов, как производственных, так и биологических.
Резюме достаточно простое: технический прогресс может обеспечить не только существенный прирост природных ресурсов, которые человечество использует для обеспечения своего существования, но и более экономное их использование и утилизацию отходов, которые стали представлять не меньшую угрозу для существования вида «homo sapiens», чем проблема исчерпаемости ресурсов.
3. ПРОБЛЕМА ОТХОДОВ: ДВОРЦЫ, ПОСТРОЕННЫЕ НА СВАЛКЕ
Содержание воздушных замков обходится очень дорого.
Эдвард Булвер-Листон (англ. писатель)
Не знаю, как оценить затраты на содержание воздушных замков, но издержки, связанные с содержанием замков, построенных на свалке, не поддаются оценке в принципе. Действительно, кому придет в голову идея строительства роскошных замков в столь непривлекательном месте? А между тем именно это и происходит в мире: надежда на то, что финансовое могущество позволит купить свой «кусочек рая» на Земле, и порождает иллюзию улучшения экологии «у себя» за счет ухудшения ее «у других».
Конечно, можно смотреть на собственное экологическое благополучие в конкретном месте, купленном за большие деньги и охраняемом от проникновения других, и с той точки зрения, что «на мой век хватит, и еще внукам останется». Но дело в том, что деградация окружающей среды в результате антропогенного воздействия человека идет все быстрей. И если при небывалой жаре в Европе можно спрятаться за стенами особняка с кондиционером, то цунами и наводнения сносят и эти стены. А ведь речь идет о самых могущественных странах в мире, чья индустриальная мощь, казалось бы, способна не то, что оградить людей от стихии, а покорить ее для удовлетворения их потребностей. Но парадокс не в этом. Парадокс в том, что затраты на ликвидацию последствий стихии вполне сопоставимы со средствами, которые необходимы для того, чтобы сократить антропогенную нагрузку. Это хорошо видно на следующем примере.
В 1960-м г. соотношение ВВП на душу населения в слаборазвитых и в развитых странах было 1:30. Международным сообществом было принято решение, что развитые страны будут выделять 1% бюджета для помощи слаборазвитым. Потом принималось решение об увеличении этих отчислений до 2 %, но до сих пор ни одна страна даже 1% не выделила. В 1980-м г. это соотношение стало 1:60, а в 1987 г. – 1:84. Эта тенденция продолжается, разрыв растет.
Проблему взаимодействия «золотого миллиарда» со странами третьего мира можно охарактеризовать всего двумя числами: в странах Западной Европы в год тратится на борьбу с ожирением 400 млн. евро; ООН выделяет на борьбу с голодом в мире 400 млн. долл. США. При этом в США ежегодно выбрасывается 43 млн. тонн еды на $136 млрд.
Поэтому когда развивающиеся страны оказывают колоссальное воздействие на экологию, последствия которого ощущает весь мир, то у «золотого миллиарда» нет морального права осуждать это. Только два примера.
Когда в Бразилии были обнаружены промышленные запасы железной и урановой руды и многие другие полезные ископаемые, начали прорубать широкие дороги, строить города. И при тропических ливнях расчищенная дорога стала эродировать, почва смывалась мгновенно. Где были города, там происходил тот же процесс. Но зато Бразилия стала стремительно развиваться, а ученые, в основном из развитых стран, говорят: «Что же вы делаете? Вы же иссушаете источники рек, вырубаете сельву, а сельва дает 20 % кислорода, мы же этим дышим!» «Конечно, вы этим дышите, – отвечали им бразильцы, – мы понимаем, что вы не хотите, чтобы мы вырубаем сельву, а вам дышать надо. Но скажите, пожалуйста, что вы думали, когда вырубили ваши европейские леса? Европа когда-то же была одним сплошным дремучим лесом. Вы вырубали, вам можно было, а нам нельзя? Вы теперь богаты, а когда мы хотим зарабатывать, вы нам говорите, что вам же дышать надо…» И какие убедительные основания есть для того, чтобы сказать бразильцам: «Не рубите сельву, не добывайте железо…»?
За счет того, что земли интенсивно распахивались, идет наступление пустынь. Можно ли это остановить? Вряд ли. Ведь доводы о том, что пахать не надо, так как климат не позволяет вести интенсивного хозяйства в Эфиопии, Руанде, Уганде и других странах региона, а через 20 лет земли, пригодной для земледелия, не останется вовсе, вряд ли будут услышаны. Ведь это доводы общества потребления, и в ответ оно услышит, что вы-то имеете все, а наши дети мрут с голоду, и мы не можем ждать 20 лет, потому что за эти 20 лет наши дети умрут, и мы будем распахивать землю. И африканцы начинают бороться за исчезающие ресурсы: начинаются гражданские войны, которые перекидываются с одной страны на другую.
Но можно привести и географически более близкие примеры. Наш сосед – Украина, 2008 год, село Прутивка (Закарпатье). Сильнейшее наводнение, которое смыло сотни домов и привело к гибели 8 человек. На ликвидацию последствий разгула стихии была направлена армия и МЧС, выделены весьма значительные средства из небогатого украинского бюджета. Но в этом наводнении виноваты сами местные жители. Не имея других источников для заработка, они занимались браконьерской вырубкой горных лесов (до 1000 деревьев в день). А каждое такое дерево задерживает 2 тонны воды. Естественно, что когда их вырубили, горные речки вышли из берегов. И парадокс в том, что власти Украины больше озабочены политической борьбой, а не сохранением имеющихся и создание новых рабочих мест. Но затраты бюджета на ликвидацию последствий наводнения вполне сопоставимы с организацией занятости населения с тем, чтобы не заставлять людей искать источник средств для существования вне рамок правового поля.
Да, Украине далеко до «Золотого миллиарда». Но игнорирование сильными мира сего интересов даже своих собственных граждан, не населения стран третьего мира, налицо.
И Бразилия, и Украина всего лишь примеры варварского отношения людей к месту своего обитания. А в целом леса сокращаются на планете со скоростью два процента в год. И это притом, что климат ухудшается на глазах, и леса не возобновляются, а почвы под бывшими лесами невозможно использовать. Но разве можно отказаться от всех тех товаров, которые сделаны из дерева?
4. РАЗУМЕН ЛИ «HOMO SAPIENS»? ВОПРОС К МЕРКАНТИЛЬНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Разумность есть знание добра и зла.
Платон
Отношение к собственной среде обитания вызывает законный вопрос: а разумен ли современный человек?
Когда-то в своих походах орда Чингисхана планомерно уничтожала все: сжигала урожай, засыпала колодцы, похищала скот, чтобы те, кто уцелел от резни, погибли от голода. Вломившись в Месопотамию, Чингисхан уничтожил оросительную систему, которая распределяла воду реки Тигр. Каналы, которые строились на протяжении тысяч лет, были разрушены, плодородная земля превратилась в пустыню, и с того времени земледелие в этих странах не смогло восстановиться. Но это были орды кочевников, для которых проблема окружающей среды решались очень просто – они шли дальше. Но что происходит сейчас, как современный человек, не кочевник, взаимодействует с природой?
Человек убивает планету, считают экологи – его деятельность в последние 50 лет нанесла непоправимый ущерб нашей планете. Таков вердикт авторов самого крупномасштабного в истории исследования экосистемы Земли, результаты которого (доклад объемом 2500 страниц) были представлены в 2005 г. в восьми городах мира – Лондоне, Вашингтоне, Токио, Бразилии, Каире, Пекине, Найроби и Дели. Ученые, работавшие над проектом Millennium Ecosystem Assessment, а это 1300 исследователей из 95 стран, во многом винят в создавшейся ситуации современные методы, применяемые в сельском хозяйстве. Речь идет о необдуманном использовании пресной воды, массовой вырубке лесов, слишком интенсивном использовании сельскохозяйственных угодий, энергетических ресурсов и многом другом.
Авторы документа отмечают, что сложившаяся ситуация в мире сводит на нет надежды бедных стран на более оптимистичное будущее и блокирует выполнение целей, намеченных ООН в 2000 г. для развития мира в новом тысячелетии.
В 2001 г. более миллиарда людей на Земле жили на менее чем на один доллар в день. Шансы на выживание ребенка, рожденного в экваториальной Африке, в 20 раз ниже, чем в промышленных странах. В начале XXI века почти 900 млн. людей в мире ежедневно недоедали, более 1 млрд. человек на планете не имеют постоянного доступа к свежей воде.
В докладе говорится, что с 1945 года под пахотные угодья было превращено больше земли, чем за весь период XVIII-XIX веков. В 1913 году в мире впервые появились нитратные удобрения. Более половины всего объема произведенных с тех пор удобрений было использованы фермерами в последние 20 лет.
Все это выразилось в катастрофическом уменьшении разновидностей животного мира на Земле. Сегодня исчезновение с лица планеты грозит до 30% всех млекопитающих, птиц и рыб.
Трудно представить среду обитания, менее пригодную для жизни человека, чем пустыня Сахара. Но на самом деле 6–7 тысяч лет назад Сахара представляла собой болотистые джунгли. Во времена Римской империи там была саванна, была высокопродуктивная степь. Но человек приспособил эту саванну для выпаса овец и коз. И несколько столетий спустя у римлян появилась поговорка: «Овцы съели Сахару». Дело в том, что овцы поедали надземную часть травы, а козы, которых пасли вместе с ними, выдергивали корешки. Совместный выпас коз и овец является наиболее разрушительным. Постепенно Сахара превратилась в пустыню. С середины 1960-х гг. по середину 1980-х гг. Сахара увеличилась на площадь, равную Франции, самого большого европейского государства. Наступление Сахары проходило со скоростью 40 км. в год. Почему? Потому что у современного человека технологии не сравнимы с теми, что были у предков. И если бы они использовались во благо! Если Сахару еще можно за долгий срок превратить в плодородную землю, то есть почвы, которые безвозвратно потеряны, так называемые латеритные почвы с большим содержанием железа, которые после обработки плугом превращаются в такую плотную корку, что никакой плуг ее не берет. И таких почв на юге Африки большинство.
Вавилон считался самым значительным процветающим городом в свое время. Но уже Александр Македонский застал на месте Вавилона маленькую деревушку, в которой паслись козы, а потом место Вавилона было забыто (только в XIX в. из под огромного холма песка откопали этот великий город). И весь Ирак представляет собой пустыню, тот самый Ирак, где была самая большая часть так называемого плодородного полумесяца, где развивались древнейшие мировые цивилизации. Но до этого человек жил, как предполагают исследователи, в Аравии. И сейчас это место, откуда пошел человек, называется Руб-эль-Хали – самая страшная пустыня на Земле. Другое место – Апаг, где зародился человек, сейчас также пустыня. Нил, плодороднейшее место, стиснутое уже почти до русла. Сахара, Каракумы, Кызылкумы – это все там, где были люди, где находят остатки древнейших цивилизаций. Крупнейшая цивилизация, которая находилась к востоку от Шумера, находилась на территории реки Инд, и это была процветающая территория. Сейчас вся долина Инда представляет собой пустыню.
Складывается впечатление, что там, где проходит человек, земля теряет то, что она накапливала долгие-долгие годы и превращается в ничто. Человек это делает очень быстро.
Но ведь губительные последствия для человечества понимаются всеми вменяемыми политиками. Упомянутое выше исследование (Millennium Ecosystem Assessment) проводилось по заказу ООН, его результаты были доведены до всех мировых лидеров. Однако ситуация меняется мало. Да, развитые страны прилагают усилия по улучшению экологии на своих территориях, и эти усилия одобряются населением этих стран. Но, во-первых, эти улучшения достигнуты во многом за счет переноса вредных производств в развивающиеся страны, а, во-вторых, проблема столь глобальна, что локальное улучшение в длительной перспективе невозможно – негатив придет из-за рубежа, так как у природы нет географических границ.
Но не только примеры экологического варварства могут вызвать сомнения в разумности человечества. Коснемся вопроса взаимосвязи науки и практики и ответственности ученых за предлагаемые ими решения.
В 1997 г. лауреатами Нобелевской премии по экономике стали профессора Роберт Мертон из Гарвардского университета и Майрон Шоулз из Стэнфордского университета. Премия была присуждена им за разработку (в сотрудничестве с Фишером Блэком, умершим в 1995 г.) нового метода определения стоимости так называемых вторичных или производных ценных бумаг – реальных опционов. Считалось, что существование рынков производных ценных бумаг позволяет их участникам гарантировать определенный уровень прибыли или застраховаться от потерь свыше определенного уровня.
Метод, предложенный этими учеными, по значению причисляют к самым крупным вкладам в экономическую теорию за последнюю четверть XX в. Если кратко резюмировать, то считалось, что их метод создает предпосылки для эффективного управления риском и тем самым способствует выполнению финансовыми рынками их важнейшей функции – перераспределения рисков в пользу тех участников рынка, которые готовы и способны рисковать.
Казалось бы, авторы теоретических постулатов должны быть крайне заинтересованы в том, чтобы мифологичность их умопостроений была бы минимальной, ведь проверка действенности постулируемых ими идей происходит очень быстро. Но, как писал К. Маркс «этикетка системы взглядов отличается от этикетки других товаров тем, что она обманывает не только покупателя, но и продавца». Пресловутая формула Блэка-Шоулза дала толчок к стремительному развитию биржевой торговли реальными опционами. По сути дела авторы формулы математически «доказали» невозможность краха модели неограниченно растущего потребления (за что, собственно, им и была присуждена Нобелевская премия). А раз биржевой рост не имел, казалось бы, ограничений, то естественно, что этот сектор биржевой торговли «оттянул» на себя значительную часть инвестиционных ресурсов.
В результате рынок таких деривативов, как реальные опционы, например, на продукты питания, превышал стоимость реальных продуктов, выставленных на американских биржах, в 30 и более раз. А если оценивать рынок дефолтных свопов, еще более масштабного рынка деривативов, то он уже равен годовому ВВП планеты Земля. При этом «рынок ожиданий», где наращивалась денежная масса, приносил доходы инвесторам, которые не участвовали в производстве реальных товаров и услуг, но, в свою очередь, направляли доходы на потребительский рынок, подстегивая ажиотажный спрос.
Но всемирный финансовый кризис 2008 г. показал в частности, что реальные потребности и потребности биржевые – это явления разного порядка. Иными словами, если не торговать ожиданиями, то реальные потребности в нефти, стали, продовольствии, значительно меньше, чем представлялось игрокам рынка виртуальных товаров. Неслучайно Уоррен Баффет назвал деривативы «финансовыми инструментами массового поражения».
Кризис высветил и недееспособность институтов, регулирующих процессы на глобальном рынке, и экономический эгоизм целых стран. Но, может быть, значение этого кризиса также и в том, что он показал реальные потребности человечества в потреблении материальных благ.
И еще один из уроков всемирного финансового кризиса состоит в том, что он еще раз высветил проблему ответственности тех, кто инициирует управленческие инновации. Ведь можно разрушить конкретный бизнес, а можно и всю экономику поставить в ситуацию нарушения всех сложившихся связей и пропорций в распределении товарно-денежных потоков.
Следовательно, управленческие инновации – это не всегда благо. В ряде случаев они действуют разрушительно и на бизнес конкретной фирмы, и даже на национальные экономики эпохи глобализации. Но если на уровне фирмы – это головная боль менеджмента или акционеров, то на макроуровне проявляется относительно новая функция государства – защита от разрушительных управленческих инноваций. Но на этом уровне не все зависит от «менеджмента».
5. ЭЛЕКТОРАЛЬНЫЕ ПРЕДПОЧТЕНИЯ: ПРОБЛЕМА ВЫБОРА ЦЕЛИ
Если не могут попасть в цель, то начинают
целится в того, кто ее поставил.
(Неизв. автор)
Самое сокрушительное поражение в истории президентских выборов в США потерпел Джимми Картер, который после кризиса 1973 г. и после появления Римского клуба начала развивать идею экономии. Он считал, что надо делать более легкие и экономные автомобили, надо закрывать форточки, делать хорошую изоляцию и т.д. Джимми Картер стал одним из лидеров движения энергетической экономии. И это было одним из основных мотивов его избирательной кампании.
Но его противник, Рональд Рейган выбрал другую стратегию. Он сказал следующее: американцы всегда потребляли много и должны потреблять много, для американца постыдно экономить. И он не просто выиграл, а с фантастически разгромным счетом – практически все выборщики голосовали за Рейгана. Это был страшный разгром. Потому что большинству более привычна мысль об увеличении потребления, но не понятно, почему его надо его ограничивать. Ведь человек устроен так, что чаще всего мыслит категориями сегодняшнего дня и руководствуется только своими желаниями.
Аурелио Печчеи, основатель Римского клуба в книге «Средние человеческие качества» говорит, что можно сделать только то, что позволяет среднее человеческое качество, потому что политические решения принимаются в соответствии с массовым сознанием. Что может допустить средний человек, то и происходит.
Но массовое сознание не формируется само по себе. В этом процессе заметную роль играют ученые, рекомендациями которых пользуются политики. И не случайно Кейнс писал: «современного умонастроения, идеи экономистов и политических мыслителей – и когда они правы, и когда ошибаются – имеют гораздо большее значение, чем принято думать. В действительности только они и правят миром. Люди практики, которые считают себя совершенно неподверженными интеллектуальным влияниям, обычно являются рабами какого-нибудь экономиста прошлого. Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад». Поэтому не случаен сарказм Бернарда Шоу: «Политэкономия – наука, вершащая судьбы цивилизации, занимается только объяснением прошлого».
И понимают ли сами ученые, что надо делать? Ведь «экономист, не принимающий во внимание воздействие на экономические процессы политических и социальных сил, просто опасен». Недаром именно так обозначил проблему Гуннар Мюрдаль, нобелевский лауреат по экономике 1974 г.
Однако все развитие экономики как науки показывает как игнорирование предупреждение Мюрдаля (достаточно вспомнить шоковую терапию в России в начале 1990-х годов), так и наличие множества мифов, связанных с оценкой ее возможностей и влиянием на жизнь социума.
6. ЭКОНОМИКА: ТЕОРИЯ ВЕДЕНИЯ ХОЗЯЙСТВА ИЛИ РУКОВОДСТВО ПО МИРОУСТРОЙСТВУ?
Наличные – не единственная связь человека с человеком.
Томас Карлейль (англ. писатель, историк, философ)
И в этой связи мне хотелось бы еще раз привлечь ваше внимание к двум моментам. Во-первых, речь идет о связи между наукой и практикой и, во-вторых, об ответственности экономической науки за предлагаемые ею решения.
А теперь вопрос об управленческих инновациях, которые, вроде бы, никакого отношения к мифам иметь не должны. Но давайте посмотрим, как они рождаются. Прежде всего, необходимо отметить такой аспект управленческой инновации, как первенство идеи, выдвинутой практиками, над теоретическими изысканиями, в рамках которых экономическая наука объясняет достоинства того или иного подхода к решению практических задач. Но широкое распространение управленческие инновации получают только тогда, когда есть теоретическая база, разработанная в рамках той или иной научной школы, которая обобщила проявления эмпирического озарения и показала суть механизмов реализации управленческой идеи. Причем происходит это даже тогда, когда те, кто использует достижения экономической мысли, не представляют себе ни реальных возможностей механизмов реализации той или иной концепции, ни ограничений, положенных в основу математической формализации концептуальной модели.
Таким образом, взаимосвязь эмпирики и науки в данном случае налицо и едкое замечание нобелевского лауреата по экономике Джорджа Стиглица – «все экономические теории представляют собой либо априорные утопии, либо апостериорные интерпретации» – верно лишь отчасти. Но в какой части?
Интерес экономической теории к структуре и функционированию хозяйственных организаций связан с сугубо утилитарными задачами. Ведь общие умопостроения, касающиеся всей экономики, можно рассматривать как всеобщее благо, за которое, как правило, экономические агенты не платят. А вот проблемы повышения эффективности деятельности конкретной фирмы – это уже адресная работа, за которую и платит конкретная фирма.
Это тот товар, который экономическая наука предлагает практике. Поэтому арсенал микроэкономики достаточно богат математическими методами и моделями, в основе «конструкции» которых лежат научные постулаты.
И первый миф, положенный в основу теоретической базы любой управленческой инновации – это миф, гласящий, что инструментарий экономической науки в части применяемого математического аппарата и различных теоретических моделей может опираться на некие средние и, более того, на не меняющиеся характеристики абстрактных рыночных агентов. А раз это абстракция, то у абстракции не бывает субъективных черт. То есть, говоря о массе людей, подразумевается ее гомогенность и неизменность свойств.
Однако недаром философ Сергей Николаевич Булгаков говорил: «Мир состоит из личностей. Они связаны узами любви. У Маркса ничего подобного нет. Отсюда и бесцеремонное отношение к человеку, люди для Маркса – алгебраические знаки, их назначение – быть средством. Маркс растворил индивидуальное в социальном».
Однако даже в физике нельзя просчитать все динамические процессы (например, турбулентность), а что же тогда говорить о человеке?
Следовательно, наличие математики порождает иллюзию возможности прогнозирования, предсказания, и это одна из содержательных черт управленческого мифа. Если сравнить с метеорологией, то для предсказания погоды используется густая сеть наблюдений, и измерения производятся часто. При этом какие-то прямые зависимости несомненны. А ведь в экономике мониторинг гораздо менее действенен, так как несовершенен ни по охвату, ни по периодичности измерений. Да и фиксируемые показатели не отвечают на вопрос: как это происходит (не что?, а как?), и как ситуация будет меняться завтра.
Негативно отзываясь о роли математики в экономике, я хотел бы подчеркнуть, что с пиететом отношусь к математике как науке, позволяющей исследовать закономерности. Повторюсь, не математика сама по себе плоха, а те иллюзии, которые по поводу нее питают экономисты. Кстати, в 1978 г. журнал «Форбс» упрекнул авторов формулы Блэка-Шоулза в том, что они виноваты в биржевых потрясениях того года. На что они резонно ответили, что мы-то здесь причем? Формула правильная, но вот люди не умеют ею пользоваться. И где-то они правы, если не считать, что все последующие годы в своих трудах они доказывали невозможность того, что произошло в 2008 году. И действительно, к формуле вряд ли можно придраться. Но вот допущения, которые существуют при каждой математической формализации, те, кто пользовался этой формулой либо не знали, либо не придавали значения. А третье допущение формулы Блэка-Шоулза – рынки являются эффективными. Но где же он существует, этот эффективный рынок? Это не более чем абстрактная модель с высокой степенью редукции.
Но, то ли алчность перевесила здравый смысл, то ли этот здравый смысл заменила слепая вера в абсолютную надежность математических инструментов. Да и могло ли быть иначе? Если алчность, как говорил Саллюстий, ненасытна ни при скудости, ни при изобилии, то слепая вера – это следствие другой природы, это следствие догматизма. И касаясь темы преподавания математики, я хотел бы подчеркнуть именно тот аспект, что оно, это преподавание, не терпит альтернативных точек зрения. До сих пор ни школьники, ни студенты не получают представления о всем богатстве математики. Они не знают ни о том, что Георг Кантор еще в конце XIX века предложил новую аксиоматику, или, другими словами, показал, что на привычные вещи можно посмотреть иначе. Они не имеют представления о фракталах и аттракторах, а без них стохастические процессы анализировать сложно.
Поэтому у нас неплохо с анализом, но как только дело доходит до синтеза, исследовательский пыл быстро угасает.
Но это касается не только математики. Каждая фирма уникальна, каждая ситуация в бизнесе также уникальна. И инструменты решения задач также должны быть уникальны. Но в рамках того или иного предмета предлагаются готовые решения, как раз тот «отсвет» эмпирического озарения, который описан наукой.
Но можно ли по другому? Можно, и для этого нужно дать представление о реальных возможностях инструментов, используемых в хозяйственной практике, показать, что, действительно, наука – это усовершенствованный здравый смысл, это – знание, вооруженное инструментами, как считал Й. Шумпетер.
И высшее образование как система, основанная на систематическом получении знаний, должна научить тому, как получать эти знания, а не отвращать от этого процесса.
Приняв что-то за постулат, экономисты, сталкиваясь с отклонениями, вынуждены подчеркивать их исключительность, хотя почти никогда (в рамках сложившейся экономической школы) не доводили дело до логического конца – если эмпирические наблюдения отличаются от теоретических постулатов, то тогда надо менять теорию, а не подгонять эмпирику с помощью «эффектов» и «коэффициентов» к теории. Но когда не спасает ни то, ни другое, то появляются новые идеи, авторами которых не всегда являются экономисты.
Так, в 2002 г. Нобелевскую премию по экономике получили Даниэл Канеман, который считал себя основателем психологической экономики, и Вернон Смит – основатель экспериментальной экономики. В официальном заключении Нобелевского комитета сказано, что Канеману премия присуждена за «интегрированное воздействие психологии на экономическую науку, в особенности в том, что касается человеческих суждений и принятия решений в условиях неопределенности»: труды психолога Дэниэла Канемана оценены как достижения в экономической науке.
До этого экономическая теория замыкалась в рамках рационального поведения «экономического человека», который все знает, имеют полную информацию и делает осознанный и объяснимый для всех выбор. Нобелевские премии XXI века присуждаются за уход от этих базовых положений. Первая – в 2001 г. – была присуждена трем американским экономистам за исследование рынков с асимметричной информацией: образ «экономического человека» раздвоился – один из партнеров знает нечто иное, чем другой. Согласно идеям нобелевских лауреатов 2002 г. необходимо отказаться от самой теоретической схемы «экономического человека», принять во внимание множество действий, которые не объясняются ни рациональным выбором, ни неполнотой информации.
В развитии постиндустриальных обществ сегодня ярко проявляется усиление государственного планирования, к процессу принятия решений привлекается все большее количество заинтересованных сторон с тем, чтобы гармонизировать интересы разных социальных слоев. Мы можем рассматривать любые инструменты, регулирующие социальные отношения, если выберем своей задачей не создание этих инструментов, а цель, к которой должны привести эти социальные отношения. Следовательно, пришло время, когда знаменитый афоризм Лайонела Роббинса, который считал, что экономическая теория – «это наука, исследующая человеческое поведение в аспекте отношения между целями и ограниченными средствами, которые могут иметь альтернативное использование» был бы воспринят исходя из важности исследования человеческого поведения, а не ограниченности ресурсов.
Но для этого нужно объединение усилий представителей всех обществоведческих наук, ведь без такого объединения проблемы социума не могут быть решены в принципе. Тем более в условиях цивилизационного раскола, когда в основе действий каждой из сторон лежит державно-мессианский фундаментализм, осознают это противники или нет.
7. ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ РАСКОЛ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ДОКТРИНЫ
Неграмотные вынуждены диктовать.
(Неизв. автор)
Если говорить о технологической составляющей нового Западного общества, то, несмотря на глобальный характер распространения технологий, следует подчеркнуть, что технологическая интеграция отнюдь не однородна. Так, известно, что в последние десятиле¬тия основные переливы капиталов осуществля¬ются между «тридцаткой» развитых стран. На эти страны, где проживает 19% населения мира, приходится 96% всех прямых международных инвестиций, 75% мирового экспорта, при этом большая его часть ; это товарооборот между самими развитыми странами, внутрифир¬менные поставки. Таким образом, можно говорить о том, что глобализация не совсем «глобальна», по¬скольку большинство стран вовлечено в нее лишь в ограниченной степени. Что же касается нашей страны, то речь, с нашей точки зрения, идет не о вовлечении в технологический глобальный прогресс, а об исключении из него.
Национальное богатство складывается из благосостояния людей, из наличия современных рабочих мест, из запаса научных знаний, богатства культуры и искусства, из фондов развития для будущих поколений (ведь неслучайно Уинстон Черчилль считал, что «нет лучших вливаний в экономику, чем вливание молока в младенцев»). Оно складывается из национальных приоритетов, которые определяют положение каждой страны в политической и экономической системе современного мира. Оно складывается из ответственности власти перед обществом за достижение этих приоритетов и за поддержание социальной справедливости в вознаграждении каждого члена общества за его труд.
А если у власти нет возможности изменить положение страны в мире, которая находится на задворках цивилизации?
Политическая свобода – строгая импликация свободы экономической. Акцент на строгости следствия в этом логическом эквиваленте оборота «если..., то...» (от лат. implico – тесно связываю) не случаен. Отсутствие экономической свободы и, как следствие, отсутствие жизненных перспектив является питательной средой для пополнения числа участников и теневой экономики, и террористических организаций – и в том, и в другом случае идет борьба за жизненные блага вопреки общественным интересам.
И в том, и в другом случае привлечение большинства новых членов основывается на низкой образовательной базе рекрутируемых, не способных критически оценить то, что им преподносят в виде рецепта по исправлению их бесправного положения. И такими людьми легко управлять. И это иллюстрирует феномен салафизма.
Салафизм (один из вариантов селективной актуализации исламского нормативного наследия) стал к концу XX в. самой распространенной, господствующей формой исламского радикализма. Всюду, где происходило возрождение и/или внедрение салафизма, воспроизводился механизм радикализации ислама, возникал экстремизм, применялось насилие, выливавшееся либо в вооруженные действия, либо в террористические акции, либо в то и другое одновременно. Сам факт распространения салафизма там, где его не было, может служить свидетельством того, что мы имеем дело с регулируемым процессом. Селективная актуализация исламского наследия не происходит спонтанно, она всегда институционализирована, т.е. она предполагает наличие определенных социальных групп, организаций, проектов, планов реализации этих проектов и т.п.
Что касается ваххабизма, то ряд авторов полагает, что этот термин вообще не является научным, а представляет собой своего рода "страшилку". Но выражение ваххабизм является в настоящее время устоявшимся среди исследователей, политиков и журналистов.
Не углубляясь в семантические проблемы салафизма, следует отметить только тот факт, что широкое распространение идей исламского радикализма опирается на недовольство масс своим положением. И изменение этого положения требует борьбы с теми институтами, которые «виноваты» в существующей действительности. При этом формирование «образа врага» и обоснование выхода на основе исключительно религиозных догм тем проще, чем ниже уровень развития населения.
Так что воздействие политики на экономику и значение экономической свободы в жизни общества в самом крайнем проявлении можно проследить на примере целенаправленной деятельности по распространению идей радикального ислама.
Но, говоря о роли экономической свободы в общественной жизни, этими примерами хотелось подчеркнуть не первенство экономики, а то обстоятельство, что она выполняет необходимую функцию в жизни социума, но функцию, определяемую потребностями развития общества.
Но чтобы эта функция выполнялась, должны быть институты, регулирующие «правила игры». Иными словами,
8. КТО У РУЛЯ: ВОПРОС ВЫБОРА КУРСА ИЛИ ДЕМОКРАТИЯ ВРЕМЕНЩИКОВ
Вверх лезут в той же позе, что и ползают.
Джонатан Свифт
Речь идет о «проблеме временщиков», которая свойственна не только политике, но и хозяйственной жизни с ее институтами управления. Причем взаимосвязь политики и экономики делает ее актуальной для всех этажей управления и государственных, и хозяйствующих структур – от предприятия до транснациональной корпорации, от наемного менеджера до премьер-министра, от главы сельской администрации до президента страны. Но что определяет существование и живучесть феномена «временщиков»?
Надо сказать, что во все времена отношение к временщикам было сугубо отрицательное. И дело не в том, что «с точки зрения отдельно взятых барашков, ягнят и коз, не такого понятия, как хороший пастух», как писал Олдос Хаксли о начальниках, а в их делах и личных качествах. «Всей России притеснитель, губернаторов мучитель... Полон злобы, полон мести, без ума, без чувств, без чести» – так Пушкин характеризовал Аракчеева.
Яркий портрет «временщика» показал Салтыков-Щедрин в своей «Истории одного города» в «Сказании о шести градоначальниках». Здесь «временщики» – это отщепенцы, вышедшие из низов, случайные люди, волей случая властью предержащих поднятые к вершинам власти. «Временщик» Салтыкова-Щедрина – это человек, поставленный управлять, неважно чем: баней, городом, страной. Он проявляет на этом поприще недюжинную силу, направленную на угнетение того самого народа, который его породил. Кончают «временщики» у Салтыкова-Щедрина обычно плохо: то собаки их разорвут, то бурей сломает, а чаще, сделав свое грязное дело, они уничтожаются той самой властью, которая их прежде возвышала. Каждый из них прекрасно осознает, что возвышение, которое их постигло «случайно» и может в любой момент низвести их назад.
Российская буржуазия чувствует, и не может не чувствовать себя в России иначе, как «временщики». А масштабы коррупции свидетельствует о понимании временности пребывании у власти и у большинства чиновников.
В период президентства Бориса Ельцина были допущены две трагические ошибки в экономической политике.
Во-первых, были созданы стимулы скорее к грабежу государственной собственности, чем к накоплению капитала. А ведь еще в 1962 г. Джеймс Бьюкенен и Гордон Таллок писали: «Если индивиду будет предоставлена абсолютная свобода, то нельзя быть уверенным в том, что он всегда будет соблюдать моральные принципы, определенные философами как необходимые для гармоничной общественной жизни. Индивид может «плохо» себя вести и в результате получить «несправедливые» преимущества перед своими собратьями. Это утверждение подводит нас к главному вопросу: должно ли общество организовано так, чтобы отступники от моральных принципов выигрывали за счет остальных?».
Во-вторых, были уничтожены те немногие достижения, которые оставила эпоха социализма. Одним из таких достижений был высокий уровень человеческого капитала, особенно научно-технического, большая часть которого была утрачена, поскольку многие наиболее талантливые люди эмигрировали.
Другая часть промотанного наследства, причем промотанного с серьезными политическими последствиями, – это относительное равенство, доставшееся от СССР. Эрозия среднего класса, сопровождавшаяся возвышением нескольких чрезвычайно богатых олигархов и погружением миллионов в бедность, значительно затруднила создание эффективной рыночной экономики. Но исторически именно средние классы были кровно заинтересованы в справедливости и равенстве, играя тем самым институциональную роль в учреждении власти закона и создании эффективной экономики.
Если на тех, кто владеет богатством, общество смотрит как на преступников, то никакая юридическая система не сможет обеспечить безопасность такой собственности, тем более что она в свое время выделялась властью. Если же собственность не защищена или просто воспринимается как незащищенная, то стимулы к прогрессу искажены. А потому люди, контролирующие российский бизнес, останутся «временщиками» и будут продолжать расхищать активы и конвертировать их в формы, приспособленные к легкому вывозу из страны.
Однако это только одна сторона проблемы. Вторая – это временщики во власти. Ограниченный временем нахождения во власти горизонт планирования порождает два эффекта: эффект преобладания краткосрочных проектов и эффект оценки своей работы с точки зрения удовлетворения интересов вышестоящего временщика. При этом, учитывая временность своего положения, чиновники и политики стремятся решить все свои проблемы «здесь и сейчас». Исследование, проведенное независимым аналитическим центром Indem и авторитетным Центром мониторинга РОМИР, показало, что только за четыре года, за период с 2001 по 2005 годы, средний размер взятки вырос в 13 раз, и россияне отстегивают тем, кто нечист на руку, 319 млрд. долларов в год. В 2001 г. средний размер взятки в мире бизнеса составлял 10,2 тыс. долларов, а в 2005 г. он достиг 135,8 тыс. долларов. Можно понимать такое поведение, ведь как иронично заметил С. Батлер, «прогресс человечества основывается на желании каждого человека жить не по средствам», но смирится с этим как с неизбежным злом – значит, обречь страну на деградацию.
Вывод достаточно прост. Деятельность тех, кто принимает решения и в политике, и в экономике, естественно, ограничена временными рамками. Что касается хозяйствования, то эти временные рамки зависят от эффективности предпринимательской деятельности, от того, насколько обоснована стратегия развития компании. Но такая стратегия не должна входить в противоречие с теми задачами, которые стоят перед обществом в целом. Поэтому система государственного управления, которая, с одной стороны, опирается на механизмы социального партнерства общества и бизнеса, а с другой – определяет правила игры, в состоянии решить проблему неэффективного собственника.
Что же касается бюрократической среды, то там пребывание в должности зависит от того, насколько успешно выполняются задания вышестоящего начальника. Но задания вышестоящим начальникам дают политики. А вот у них время ограничено по определению. Следовательно, и те, и другие, должны реализовывать политику, направленную не на удовлетворение собственных интересов, а на решение задач, стоящих перед обществом. Следовательно, не сами временные рамки являются препятствием для эффективной деятельности политической системы и бюрократического аппарата, а отсутствие четко сформулированной национальной стратегии развития. Тогда и оценка деятельности временщиков будет иная – она будет зависеть от того, насколько они выполняют свою функцию в рамках решения общей задачи.
Что же касается самой этой задачи, то хочется надеяться, что афоризм Луи де Жокура, деятеля французского просвещения – «существует сотня проектов, как сделать государство богатым, вместо единственного, целью которого было бы дать возможность каждому лицу пользоваться богатством государства» – потеряет свою актуальность.
Но это станет возможным только тогда, когда вместо цели «развитие экономики» будет осознана другая – создание «экономики развития» как сферы деятельности, создающей материальные предпосылки для совершенствования общественного мироустройства.
9. КТО ИЗМЕНИТ МИР?
Нашедшего выход затаптывают первым.
(Неизв. автор)
Ряд ученых, политических и общественных деятелей считают, что рыночная экономика по своей природе не может разрешить стоящие перед человечеством проблемы, так как ее постулаты основываются исключительно на функциональных потребительских отношениях между обществом и природой. Если судить по историческому опыту, такая точка зрения подкреплена многочисленными примерами хищнического отношения к окружающей среде. Однако и при социализме экологические катастрофы были не редки. Поэтому, как представляется, не сам по себе рынок как сфера обмена продуктами труда «обрекает» человечество на неизбежный конфликт с природой, а мера несоблюдения интересов общества при извлечении прибыли.
Но кто может обеспечить соблюдение этих интересов? По всей видимости, единственным институтом, который может регламентировать взаимоотношение хозяйствующих субъектов с природой, является государство. Но, естественно, внутренними границами экологические функции государства не ограничиваются – оно выступает как полномочный представитель в мировом сообществе, защищая не только национальные интересы, но и интересы единой общепланетарной социальной эколого-экономической системы.
Собственно говоря, важность государства в рыночной экономике осознана давно, но понимание выполняемой им при этом роли эволюционировало от воззрений Дж. М. Кейнса, в соответствии с которыми провалы рынка компенсируются расширением спроса со стороны государства, до этатистов, которые обосновывали необходимость активного вмешательства государства в экономическую и политическую жизнь общества, рассматривая это вмешательство как высший результат и цель общественного развития. При этом приоритетность формирования социального рыночного хозяйства или социально-ориентированной рыночной экономики была, в конце концов, признана всеми теоретическими направлениями, независимо от понимания ими роли государства в жизни современного общества. То есть государство должно обеспечить достижение целей социального развития, держа экономическую деятельность в определенных рамках.
Но сейчас к традиционным функциям государства (обеспечение равных конкурентных условий, социальная защита населения, обеспечение внутренней и внешней безопасности и др.), добавляется задача недопущения физической гибели народонаселения от загрязнения окружающей среды, являющегося результатом их же деятельности. Ведь существует же теория «высшего планетарного разума», который стряхнет человечество с поверхности Земли как собака блох со своей шкуры, когда его, человечества, жизнедеятельность окончательно нарушит цепи обмена веществом и энергией. И эта функция имеет целый ряд особенностей.
Во-первых, такую задачу неспособно решить ни одно государство в одиночку, какие бы материальные, финансовые или военные возможности у него не были.
Во-вторых, опережая другие страны в природоохранной деятельности, что связано как с дополнительными ограничениями в части использования природных ресурсов рыночными агентами, так и с возрастанием затрат бюджета на охрану окружающей среды, государство негативно повлияет на конкурентоспособность отечественных товаропроизводителей, что неизбежно вызовет социальную напряженность.
В-третьих, возникает проблема целеполагания. Ведь вопрос: а что, собственно говоря, должно делать государство – обуздать частную инициативу в «производстве отходов» (при производстве товаров), или ограничить уровень потребления своих граждан, или расчистить «авгиевые конюшни», которые достались сегодняшнему человечеству от своих предшественников, не так однозначен. Дуализм точек зрения на экологическую проблематику состоит в том, что одни считают, что нужно увязать потребности человечества с рекреационными возможностям природы, а другие – что необходимо увеличить технологическое давление на неё для того, чтобы еще больше использовать планетарный ресурсный и утилизационный потенциал. Так, например, в своих работах В.И. Вернадский подчеркивал необходимость и возможность перехода человека на автотрофное развитие: поскольку, как он считал, человечество стало представлять собой силу, сравнимую с геологическими природными силами, то оно способно на управление природными процессами, на одномоментные, в рамках геологического времени, позитивные изменения среды обитания. Такие взгляды на развитие цивилизации критикуются с той точки зрения, что «автотрофно-ноосферная концепция развития не обоснована научно». Однако, по моему мнению, серьезный изъян этой концепции в акценте на возможность управления природным процессом, что является следствием ярко выраженного антропоцентризма: «биосферу необходимо перестраивать в интересах свободно мыслящего человека". Представляется, что во главу угла должно быть поставлено другое – не перестройка биосферы, а бесконфликтный симбиоз с ней.
Конечно, можно сказать, что этот постулат противоречит экологическому закону максимума биогенной энергии, согласно которому любая биологическая или другая система с участием живого, находясь в состоянии динамического равновесия с окружающей ее средой и эволюционно развиваясь, увеличивает свое воздействие на среду. Но, во-первых, состояние динамического равновесия с окружающей средой – это такая же абстракция, как и динамическое равновесие рынков (редукционизм хорош как методический подход, но объяснить с его помощью сложное явление вряд ли возможно). Во-вторых, биологический закон соответствия условий среды генетической предопределенности организма, согласно которому вид организмов может существовать до тех пор и постольку, поскольку окружающая его природная среда соответствует генетическим возможностям приспособления этого вида к ее колебаниям, не предполагает динамического равновесия, которого нет в природе. И, в третьих, принцип неполноты информации в экологии (положение, согласно которому при проведении акций по преобразованию природы информация всегда недостаточна для суждения о всех возможных результатах такого преобразования) раскрывает всю опасность подходов, основанных на приоритете воздействия человека на природу для подчинения ее его целям.
И дело не в том, что проблема единственного выбора в общественной жизни не имеет решения. Дело в том, что индустриальная деятельность не может не наносить вред природе. В экономике существует понятие комплиментарных (взаимно дополняющих друг друга) материальных благ. Если не достает одного из них, цель – «хозяйственная польза» – не может быть достигнута. Но если Карл Менгер, основатель австрийской школы политэкономии, один из основоположников теории предельной полезности, считал, что совокупная ценность данной группы материальных благ определяется величиной предельной пользы, которую могут принести все эти материальные блага при совместном использовании, то с точки зрения взаимоотношения человека с природой акценты необходимо расставить по другому: пока ресурсы природы не рассматриваются в качестве комплиментарных материальных благ по отношению к благам рукотворным, хищническая эксплуатация природы будет продолжаться до тех пор, пока эти блага некому будет потреблять.
Поэтому инновационная деятельность в новом тысячелетии – это деятельность по наведению экологического порядке. И здесь практически безграничны задачи, которые должны решать технологии – от более эффективного производства до утилизации продуктов жизнедеятельности человечества. То есть речь идет о более эффективном потреблении ресурсов и о более эффективной утилизации отходов, как производственных, так и биологических.
Без постановки такой задачи пессимистические футурологические прогнозы станут явью.
10. КТО УЙДЕТ ИЗ ОМЕЛАСА?
Если хочешь нажить врагов, попробуй что-нибудь изменить.
Вудро Вильсон (28-й президент США)

Основные стремления человека, его моральные принципы, определяются дискретностью жизни. Какие бы резоны и привязанности к этому не добавляются (забота о ближних, стремление защитить своих детей от будущих невзгод), главное – успеть сделать «задел» сейчас (для них) и успеть самому получить от кратковременной жизни «всё». Поэтому так легко воспринимаются меркантильные установки – это осязаемо, в принципе достижимо, вписывается в рамки продолжительности жизни, а то, что выходит за эти рамки – то «это потом и без меня». И даже если это «потом» негативно скажется на детях и внуках, то сегодняшние реалии таковы, что кусок «чистой» природы купить пока можно. А, значит, располагая определенными средствами в будущем, основа которых закладывается сейчас, то а) и потомки смогут купить себе кусок чистой природы, и б) и сам индивид успеет взять от жизни то, что хочется.
Такая интерполяция проводится в отношении практически всех сторон жизни – временщику важно решить проблему сейчас (это, кстати, одна из составляющих коррупционности чиновников). Это касается не только экологии, но и моральных устоев общества. Если моральный климат ухудшится, если нарастает проявление низменных сторон человеческой натуры (которые очень ярко видны в толпе), то и от них можно защититься, были бы деньги на охрану.
Представляется, что первым, кто оценил воздействие кратковременности жизни людей на их моральные устои, был институт церкви. Ведь необходимость соблюдение заповедей подкрепляется тем, какова будет вечная последующая жизнь – в муках или нет. При этом наказание за нарушение моральных устоев – нормальная модель организации социума, но только в данном случае сила воздействия связана с верой в последующее не дискретное существование. Кстати, раскол церкви произошел тогда, когда она начала торговать индульгенциями.
В последние десятилетия довольно часто можно встретить точку зрения, согласно которой развитие человечества зашло в тупик. Достаточно вспомнить Френсиса Фукуяму с его «концом истории». Представляется, что этот тупик определяется не техническим прогрессом (наоборот!), не истощением ресурсов для физического поддержания жизнедеятельности людей. Здесь как раз технический прогресс проявляется наиболее ярко – он не только позволяет удовлетворять физические потребности, он эти потребности трансформирует в сторону все меньшего (относительно) потребления материальных благ. Например, развитие информационных технологий сокращает затраты материальных ресурсов, вовлекая в сферу обмена и обработки информации все больше людей, рабочие места которых разительно отличаются от традиционной индустрии с точки зрения материалоемкости. Да и само промышленное производство миниатюризируется, поглощая для производства технологических компонентов все меньше ресурсов.
Дело в том, что другая – «нефизическая» – составляющая цивилизации, не ясна: нет ответа на вопрос, для чего развиваться человечеству? При существующем уровне развития производительных сил нет проблем с удовлетворением не только первичных физических потребностей всего населения Земли, но и для создания более высокого уровня жизни. Весь вопрос в доступе к богатству, в проблеме распределения ресурсов. Поэтому если люди останавливаются в духовном развитии, то технический прогресс сам по себе не решит проблему гармоничного взаимодействия свободно мыслящего человека с биосферой.
И, не изменив социальную природу человека, но, облегчив удовлетворение его физических потребностей, мы получаем в качестве результата то, что «высвободившаяся» энергия, ранее затрачивающаяся на удовлетворение «первичных» благ, не используется для личностного развития.
Так кто же уйдет из Омеласа?