Ольга Постникова «Какое счастье – просто жить»
Дорогие друзья, приветствуем вас! Представляем вашему вниманию интервью с прозаиком и поэтом, Ольгой Постниковой, которое было взято у нее на Парнасе.
Ссылка на страницу Ольги Постниковой на Прозе http://www.proza.ru/avtor/helgasof
***
Ольга заняла второе место во втором чемпионате Парнаса по прозе в 2012 году и является неоднократным победителем других различных литературных конкурсов на Парнасе. Ольга Постникова в настоящее время является номинантом премии Народный писатель на Прозе.ру.
Беседует с автором Ольгой Постниковой наш редактор, художник и писатель Марина Попова.
(М.П.):
- Здравствуйте, Ольга! Рада Вас приветствовать в нашей литературной гостиной на Парнасе! Спасибо, что сразу откликнулись на мою просьбу о встрече с Вами! Оленька, Вы на сайте практически с основания. Самое счастливое время на Парнасе?
Постараюсь угадать. Мне кажется, участие в Чемпионате по прозе. У Вас у Всех был такой азарт! Интересны были не только ваши творения, но и комментарии участников.
(Ол.П.):
- Счастливое время на Парнасе началось, когда я сюда попала по ссылке – в декабре 2011 года.
О сайте таком лишь мечтала,
Не веря, что может он быть…
Оказалось – может. Второй Чемпионат Прозы, это незабываемые ощущения – радость преодоления и посыл к творчеству, причём в жанрах, пробоваться в которых мне никогда не пришло бы в голову. Ещё и в жёстких временны;;х рамках.
А самое главное, что получилось в этом чемпионате, содружество авторов, интерес к творчеству участников и искренняя поддержка друг друга, даже если участник – соперник в данном туре. Соперничество отошло на второй план, несмотря на то, что каждый работал на победу.
(М.П.):
- Общее дело всегда объединяет. Оленька, а Вы по натуре азартны?
(Ол.П.):
- Марина, неожиданный вопрос. Наверное, да. Вообще, когда всё спокойно в жизни, я – ленивая. Моя суть – лень. Наверное. Но, когда «выносит на стремнину», о сути забываю. Появляется азарт. Кто – кого: я – обстоятельства, или обстоятельства - меня.
Карабкалась и покоряла,
стремилась выше, вверх,
до седловины перевала,
где в фирн слежался снег.
Меня крутило на стремнинах,
иззябнув, согревалась у костра.
Чтоб только не было рутины,
а завтра - не похоже на вчера.
(М.П.):
- Узнала, что и сейчас Вы принимаете участие в конкурсе Народный писатель на Прозе.ру. В прошлом году через это прошла, знаю, как это волнительно. Вы верите в свою победу? Если человек верит, то это уже половина победы (улыбаюсь)
(Ол.П.):
- На Прозе зарегистрировалась в январе и сразу попала в эту номинацию. Кто-то представил мою «Колыбельную для деревни», кто – не знаю. Сейчас, в июне номинировали «Бабушку» и «Угасших до срока». На победу не рассчитываю. Хорошо, если в этом месяце попаду в двадцатку. Вообще - то, победа для меня, когда замысел воплощается в стихотворение ли, в рассказ, в повесть, миниатюру, эссе. И – не тяпом-ляпом воплощается, а выстраданным, вычитанным настолько, что саму себя не стыдишься, перечитывая.
(М.П.):
- Оленька, а у Вас есть какие-то награды за участие в литературных конкурсах?
(Ол.П.):
- Марина, на других сайтах особенно не увлекалась конкурсами. На Парнасе стараюсь участвовать… не во всех, конечно. Такое количество конкурсов, что, при всём желании, во всех участвовать невозможно. В некоторых - посчастливилось занимать призовые места. А все награды – на страничке.
(М.П.):
- Оля, у Вас на многих сайтах есть свои страницы. Можете сравнить, на каком из сайтов больше всего читают и комментируют прочитанное?
(Ол.П.):
- Не то, чтобы – на многих. Но, блуждая по просторам интернета (он у меня три года, как подключен), куда-то забредала, заводила странички и… брела дальше, не задерживаясь надолго. В первый год – набиралась ума-разума, была благодарна любому читателю, кто мог дать дельный совет.
Количество в этом деле совсем неважно. Можно прочесть сотни «ах» и сотни «фи», но всё – пустота. А может появиться один читатель, у которого хватит времени и терпения на тебя, неумеху, но – с претензией. Всего «один поворот ключа, в замке сознания» и открывается то, что казалось за семью печатями.
Читают и комментируют прочитанное, конечно, больше всего на Парнасе. Об этом позаботились при устройстве сайта системой поощрений.
(М.П.):
- Оля, для Вас не секрет, что среди нас есть талантливейшие авторы – Мастера с большой буквы, а их не читают и всё! Как Вы полагаете, что нужно делать автору, дабы привлечь читателей, если например, он не может жить активной жизнью и посещать с ответными визитами других авторов?
(Ол.П.):
- Марина, для меня это тоже – загадкой... было. В одном из зимних конкурсов прочла стихи поэта, с которым до этого не встречалась на сайте (он стал огромным и разминуться легко). Как всегда при встрече с настоящей поэзией, душа дала знак – читай ещё. Зашла на страничку, пригласила в друзья, чтобы легче было общаться, читать и удивилась, как мало комментариев и читателей. Прочла по телефону его стихи сыну, поделилась удивлением.
- Мама, что здесь удивительного? Стихи хорошие, но человек социально не активен.
И всё встало на свои места. Уже не удивляюсь. Социально он действительно не активен. Всего двумя десятками комментариев «удостоил» авторов. Вроде, как – на радостное: «Здравствуйте!», - человек удостоил небрежным кивком головы. Общение на уровне «монологов»? Вряд ли оно будет полноценным даже для талантливого автора. Что делать? Найти время и начать общение, если, конечно, ему это нужно.
(М.П.):
- Оленька, давайте вернемся в Ваше детство. Расскажите нам, пожалуйста, немного о своих ранних годах.
(Ол.П.):
- Время рождения - середина прошлого века. Непривычно называть свой родной век прошлым, но время неумолимо.
Родилась в Астраханской области, в Харабали. Кроме того, что это место рождения, я ничего практически об этом городке не знаю. Семья переехала оттуда в Волгоградскую область, когда мне не было ещё года.
До десяти лет жили в селе Малая Ивановка. Мама работала в сельской больнице, которая расположилась в огромной барской усадьбе в двух километрах от села.
Квартира наша была во флигеле при больнице, поэтому детство прошло в окружении взрослых: санитарок, медсестёр, больных.
Игрушки, конечно, были, но главными были шприцы, горчичники из бумажек, фонендоскоп. Вслед за маминым обходом палат, был мой, и больные ждали и «готовились» к нему.
Выходы в село, встречи, игры со сверстниками были праздниками - не частыми, потому что пунктуальностью я не отличалась. Вырвавшись из дома, забывала обо всех наказах, главным из которых было время. Вспоминала о нём только когда возвращалась и искала оправдания длительному отсутствию.
(М.П.):
-Оля, Ваши новеллы «Там льется добрый свет» - автобиографичные?
(Ол.П.):
- Да, это так. Некоторые эпизоды детства стали у меня новеллами под общим названием «Там льётся добрый свет». Он действительно был добрым и им освещены детские годы. И не только детские – вся жизнь. Хотя, если посмотреть на нашу семью со стороны, какой свет, какое счастье?!
Отец, после тяжёлого ранения подо Львовом в тысяча девятьсот сорок четвёртом году - инвалид. Ранение было в голову, остались осколки, которые не смогли удалить, так он и жил «с квартирантами» в голове. Приспосабливаясь к «ритму их жизни», терпя невыносимые боли. Но никогда я не слышала от него, ни стонов, ни жалоб, как и от мамы. У мамы сердце было надорвано войной. Она коренная сталинградка и пережила все ужасы великой и кровавой битвы. Об этом я написала в «Угасших до срока».
***
«Мы с Лидой оставили Томочку за старшую и ушли искать что-то съестное. Добрели до оврага и увидели внизу людей. Спустились - возле убитой лошади было много народа. Нам досталась нога. Полдня вытаскивали её наверх по склону. Сил-то - ни у неё, ни у меня. Поднимемся немного и скатываемся обратно. Так много раз. Но вытащили, принесли домой. Опалили, почистили кое-как и поставили варить. На этом бульоне спасся бы не один ребёнок.
До прихода наших оставалось совсем немного. Какой запах пошёл от кастрюли, когда вода закипела… дети сгрудились. Никто из них не спросил, когда же им дадут поесть. Только смотрели… и ждали. Маленькие старички.
И тут в подвал забежали два фашиста с автоматами, прицелились в детей, отогнали от печурки. Схватили кастрюлю и унесли. Стрелять, правда, не стали. Юлечка ждала наших, очень ждала… не дождалась.
А, немцы, Юля, разные были. Не все – фашисты.
Вскоре, после того, как остались из детей только Тамара со Славиком, в подвал забрёл ещё один немец. Посмотрел на нас, как на привидения и ушёл. Через некоторое время вернулся с куском хлеба и протянул его Лиде. Показал рукой, какого роста его киндер и погладил мальчика по голове. Этот кусок Лида разделила на несколько крошечных кусочков.»
***
Война может искалечить физически, но не может уничтожить волю к жизни, силу духа.
Всё это было у моих родителей. Не видела отца, сидящим без дела. Он не мог работать на производстве, но всегда чем-то занимался, причём серьёзно. Каждое дело начинал с изучения литературы. Несмотря на переезды, храню экземпляры журналов, книг, которые мне дороги, как память о нём. То же самое и – о маме. У неё уже первая группа инвалидности была, а двери в квартиру почти не закрывались. Она, мама, всем была нужна. Кому-то пошептаться о женских проблемах, кому-то перелицевать, связать что-то. Руки у неё золотые были, а главное – сердце. Она умела спрятать свою боль так глубоко, что люди не видели в ней инвалида.
(М.П.):
- Такие вещи без кома в горле трудно читать. Оленька, Вы сказали, что часто переезжали. В каком месте была следующая остановка Вашей семьи?
(Ол.П.):
- В шестидесятом году мы переехали в Камышин Волгоградской области и, хотя я родилась в другом городе, Камышин считаю родиной. Он колыбель всего нашего рода по папиной линии. Да, и мамина мама, моя бабушка – камышанка.
О Камышине написала стихотворение «Мой город». В нём сжато – всё о любви к городу, о счастливом детстве в нём и о недоумении, почему красивый волжский город, с неповторимым лицом, нужно было уничтожить, чтобы на месте красивых домов, старинной архитектуры, возвести безликие бетонные коробки. Впрочем, он дорог мне и такой обезличенный, но – всё равно любимый.
Мой город детства. Милый город мой.
За горизонтом блещешь куполами
той старой церкви, где меня крещали,
где вредный камень старой мостовой
сдирал носы новёхоньких сандалий.
Где Старый город был древней веков,
что умещались в детское сознанье.
Где в каждый миг ложилось узнаванье
того, чему не надо было слов,
что живо было памяти преданьем.
Где, может быть, старинные дома
во мне признали правнучку. Потомка
той женщины, что на базар с кошёлкой
ходила в прошлом веке по утрам…
во чреве – дед мой был ещё ребёнком.
Тебя затягивал песок всегда,
что плыл рекою жёлтою с окраин,
за ними степь, арбузно - дынным раем,
а мы – набегов дикая орда,
и в том раю арбузы… воровали.
Я летом пропадала на реке.
На лето Волга становилась домом,
а пароходы, баржи или «Омы»
волну качали, словно колыбель…
над ней мой визг про бурлаков и стоны.
Мои года оплавились, как воск.
Свечой сгорели в азиатской дали,
где всё – чужое и куда не звали…
а город мой покрыл чужой мне лоск.
Мы, встретившись, друг друга не узнали.
Потом была встреча, сразу после выпускного вечера, с моим будущим мужем.
(М.П.):
- Оленька, это была счастливая встреча?
(Ол.П.):
- Да! И той встрече уже сорок шесть лет! А совместной жизни – сорок три года.
Муж окончил институт, получил направление в Алма-Ату. Поехали вместе. Я доучивалась на лесфаке заочно, в Алма-Атинском СХИ.
У нас была интересная работа и кочевая жизнь, которая совсем не тяготила. Шесть месяцев в году – полевые, на которых занимались таксацией лесного фонда. Шесть месяцев – камеральные работы.
Обрабатывали собранные материалы в картографический материал и таксационные описания. По этим материалам лесхозы работали десять лет. Через десять лет – новое лесоустройство. Так – тринадцать лет.
(М.П.):
- Оленька, скажите, если не секрет, у Вас большая семья? И дети кочевали вместе с Вами?
(Ол.П.):
- Двое старших детей выросли в спартанских условиях, по полгода – в палатках. Сейчас вспоминаю и – страшно. Какие же мы были безрассудные. Повторить, конечно, не смогла бы. А может это просто потому что – возраст.
Когда родился третий ребёнок, я была уже постарше – 31 год. Появилась и рассудительность и, кое-какой, опыт и… страх. Везти годовалого ребёнка в палаточные условия?! Можно было не ездить, стать камеральщицей, но оклад был курам на смех.
И я очень резко изменила всё в своей жизни. Пошла работать на хлопчатобумажный комбинат, через месяц стала ткачихой. Это была привилегированная профессия на комбинате, самые большие заработки, почёт и уважение. Через год «примирилась» и с тяжёлой работой, и с ночными сменами, а с высокой зарплатой - и подавно. Да, и сменная работа позволяла «держать детей под контролем». Провожать в школу, встречать, кормить, возить на секции, кружки, музыкальную школу. Дети росли и радовали.
(М.П.):
- И как долго Вы трудились на хлопчатобумажном комбинате?
(Ол.П.):
- Двенадцать лет. Всё, Марина, закончилось с перестройкой. В девяностых почти перестали платить зарплату, выдавали тканью, которую нужно было ещё и продать, к чему у меня таланта не было совершенно. У мужа – тоже самое.
Он, поездив без семьи на полевые четыре года, тоже устроился на «осёдлую» работу – в ДОК, где стали выдавать зарплату пиломатериалом. Его «пристроить» было легче, соседи по дачному кооперативу чуть ли не в очередь вставали. Да, и у новых русских, или – казахских, кооператоров он, муж, пользовался большим успехом, как хороший специалист. Замерить объёмы, разрешить конфликтную ситуацию, возникающую или из-за того же объёма, или из-за качества, сортности, консультации лесного рода. Даже оплату его услуг зачастую доверяли назначить ему самому.
(М.П.):
- Да, сейчас вспоминать смешно! Кто что производил, то и получал вместо зарплаты. Много забавных анекдотов ходило на эту тему. Веселый у нас народ, даже такие трудности обсмеяли! Наверное, это и помогло выстоять в трудные годы. Оленька, вы, наверное, и в Россию переехали в это время?
(Ол.П.):
- Да. Но причина переезда была не в материальной стороне жизни. Появился страх, что если случится такая же межэтническая ситуация, как в Узбекистане? До России, ох, как далеко.
Появились косые взгляды, намёки на то, что у нас есть своя историческая Родина. Но обиды у меня нет ни на Казахстан, ни на казахов. Просто так сложилось в то время. Не только в Казахстане, во всех Союзных республиках. Переехали, как обрубили. Нельзя сказать, что и в России оказались нужными людьми. В 1995-м здесь всем было несладко. Но повезло. Встретились с хорошими людьми, устроились на работу по специальности – в лесничество. Правда, жить, пришлось устраиваться в деревне. И не просто устраиваться, а – начинать её сначала.
(М.П.):
- Оля, когда Вы написали первый свой рассказ?
(Ол.П.):
- Марина, это была «Лесная сказка». В две тысячи четвёртом году в лесничестве случился пожар. Первый большой пожар за время моей работы лесничим. Несколько организаций города, воинская часть выделяли технику на тушение. Со всех лесничеств лесхоза привозили людей на помощь, но всё сложилось так - сухая жаркая погода, сумасшедший ветер, что двадцать гектар спелого хвойного леса выгорели дотла. Что смогли сделать - не дали перекинуться огню на примыкающий молодняк. Это стоило десяти дней и ночей жизни на лесном пепелище. Называется – окарауливание места пожара.
Само по себе, тушение пожара, ничего не стоит без окарауливания. Со своего поста каждый человек высматривает разгорающиеся пни и идёт в кромешной тьме с ведром и лопатой на огонёк – заливать, окапывать. И вся эта беда… от окурка, брошенного из окна машины в сухую траву. Неустановленным, как потом написала в протоколе, лицом. Осенью горельник расчистили, подготовили под пахоту. Тракторист нареза;л борозды плугом, я вымеряла расстояние для очередных, ставила вешки. А с головой происходило что-то непонятное. В неё «вошла» сказка.
Пока трактор делал гон, а они были длинными до пятисот метров, я записывала на бланках то, что было пережито на пожаре. Не событие, как оно было, а пережитые чувства. И боль, и стоны деревьев, и потрясение от вида загоравшихся муравейников.
Не знаю, приходилось ли кому видеть – ни одного «свободно» спасающегося бегством муравья! У каждого «в зубах» куколка потомства. Неужели – инстинкт?! Если инстинкт, то – спасение собственной жизни первоочерёдно?!
Как рождается сказка, Вам, Марина, известно лучше, чем кому бы - то ни было. Если в ней нет твоих чувств – это «мёртворожденное дитя».
(М.П.):
- А Ваше первое стихотворение?
(Ол.П.):
- Марина, если не принимать во внимание – детских, то перед выходом на пенсию, в две тысячи седьмом году.
Как лист осенний, тихо, плавно
Пока лечу, пока кружусь.
Всё было в первый раз недавно
И вот уж старости страшусь.
Страшусь обочины забвения,
К ней – колея моей судьбы.
Меня пугает запах тления,
И дым сгорающей листвы.
Всё было суетой, галопом.
А жизнь, как будто черновик,
Но, над ошибками, работа,
Мне жизни лист не обновит.
И поздно выученных правил
В строку курсором не ввести.
И между строчек не добавить.
А, впрочем, что о том грустить…
На розовеющем закате,
Чуть-чуть прищурю я глаза…
Что, если… и на перекате,
Не опускают паруса?
(М.П.):
- Вы где-нибудь учились стихосложению?
(Ол.П.):
- И училась, и учусь, Марина. В интернете много учебных сайтов и найти такой, где понятно и толково изложены азы стихосложения, несложно.
(М.П.):
- Оленька, что для Вас интернет? У Вас появились интернет друзья?
(Ол.П.):
- Общение с друзьями, возможность читать. Это – важно, потому что библиотеку в деревне закрыли. Зарплата библиотекарю… в две тысячи рублей, лежала тяжким бременем на бюджете нашего государства. На первый взгляд, что такое две тысячи рублей? Мизер. Так ведь не в одной нашей деревне закрыли библиотеку, в окрестных –тоже. И - по всей России. Это же… какая экономия получилась! Новые друзья появились - на литсайтах.
(М.П.):
- Оля, как Вы считаете, можно найти настоящих друзей по интернету?
(Ол.П.):
- Сужу по себе – можно. С поправкой, виртуально - настоящих.
(М.П.):
- Да, и я могу это подтвердить. В интернете можно найти самых Настоящих друзей! Оля, а сохранились у Вас друзья с детства? Или при таком количестве смены места жительства Вы их растеряли на своем жизненном пути?
(Ол.П.):
- Нет, о друзьях детства сохранились воспоминания. А друзья, настоящие, реальные есть. Правда, живём сейчас, каждая из троицы, в разных местах. Но, благодаря интернету, по-прежнему общаемся. Иногда, получается, съездить друг к другу в гости. Затруднительны поездки только к той, что осталась в Алма-Ате. Одним из первых стихотворений, было – «Друзьям».
Что прожито, того уж не вернуть.
И дважды не войти. Я это знаю,
Но, всё равно, лежит на сердце грусть
Мои друзья, как я о вас скучаю.
Мои друзья, как вас мне не хватает.
Такое одиночество без вас.
Пора ночная снами возвращает
Алма-Ату… теперь уже без нас.
Нас, молодых, любимых и влюблённых,
От молодости взбалмошных слегка.
Спасибо снам, где я заворожённо,
В ту жизнь смотрю, как будто из окна.
Пусть на окне сейчас двойные рамы,
И на дворе зима и первый снег,
А мы такие молодые мамы-
На санках дети. Слышу даже смех.
Наш первый Новый год, в гирляндах ёлка.
И, отплясав, ребятки крепко спят.
А на столе - под шубою селёдка,
Узбекский плов, фужеров стройный ряд.
Мужья-мальчишки наши, молодые.
Такие важные – отцы семей.
Лучи из глаз – зелёно - голубые.
И далеко до первых ссор, измен.
Я вижу из окна, что мы танцуем,
Не от вина хмельные - от любви.
Дассен и Адамо. И, втайне, поцелуи.
Куда же всё ушло? Увы. Увы. Увы…
Кому пенять, что жизнь нас разбросала,
Что дружбу по живому разрубив,
Отправила нас с одного вокзала,
Лишь в разные составы рассадив.
(М.П.):
- Оленька, Вы живете в городе Сердобске, о котором ничего не слышала. Можете рассказать о своем городе?
(Ол.П.):
- Мы живём в Сердобском районе. А город?
Он трогательно-милый. Как старушка.
Таких в России сотня не одна.
И в прошлом веке славен был кукушкой.
Погиб завод, умолкла и она.
Сердобск и Сердоба. Здесь сердце – в корне.
А в центре - Храм возносит купола.
И в, революции разнузданном, погроме
Их не разрушили, знать, дрогнула душа.
Старинный город. Раньше был Саратовской губернии, сейчас – Пензенской. Расположен на берегу реки Сердобы, которая в двадцати километрах от города впадает в Хопёр. Если смотреть на город с холма – красивый, даже живописный. Украшением городу, Михайло-Архангельский собор с золотыми куполами. Но, въезжаешь в город – и глазу не за что зацепиться. Похож на фразу, оборванную на полуслове. Наверное, он развивался, застраивался… до перестройки. Сейчас, как и в каждом городе, городке отстраивается только местная «рублёвка». Там и замки с архитектурой, кто во что горазд, один другого «краше», с претензиями на… модерн. Откуда в «мёртвом» городе столько чиновников?
Мы приехали сюда в 95-ом, когда город уже «умирал». Часовой завод – «в агонии», машиностроительный – тоже самое. Корпусам часового завода нашли, наконец, «достойное применение». Теперь там торговый центр. Недоумеваю по этому поводу -«Про часы с кукушкой и не только про них…».
Гораздо лучше, чем город, знаю район. И – не один. Лесхоз занимал четыре административных районов, лесничество – два. Вот в этих своих административных районах я знаю каждый уголок, можно сказать, каждое дерево. Изъезжено, исхожено. Такие места, что сердце заходится от радости – такая красота. А в деревнях – от недоумения и горя – разруха. Почему? Чья воля?
В шести километрах от Сердобска, есть место, каких не так много на земле – Казанская Алексиево-Сергиевская пустынь, восстановленная на месте пещерного монастыря.
История монастыря – основан в восемнадцатом век монахами – отшельниками, которые вырыли в глухом лесу пещеру, где молились о спасении мира. Во время пугачёвского восстания в 1773-1775 годах скрывавшиеся от властей пугачёвцы наткнулись на эту пещеру и попросили у монахов убежища. Их приняли и понесли за это кару от карательного отряда. Были изрублены все: и монахи, и повстанцы.
Новая история монастыря началась в начале 20-го века. Под землёй был устроен храм, кельи для отшельников. Позже – каменная церковь, колокольня. После революции – ликвидировали и на этом месте «организовали» городскую свалку. На многие десятилетия.
В 2005 году по инициативе иеромонаха Андрея (Афанасьева) (сейчас он – игумен) и благословению архиепископа Пензенского и Кузнецкого Филарета было начато восстановление пещерного монастыря и строительство церкви на том месте, где когда-то находился монастырь.
Вблизи Сердобска бил Святой источник.
Был братский монастырь в Сазань – горе.
На моленное место тёмной ночью
Примчались звери в образе людей.
От крови пролитой их ноздри раздувались.
Смиренье приводило их в экстаз.
С остервенелой злобой расправлялись
С святою братией.
Их пепел бился в нас.
Он бил набатом. И мольбою
Стучался он в сердца людей.
Но так уж вышло – сердца болью
Услышал стук тот, лишь отец Андрей.
Кто направлял его дела и мысли,
Об этом знает только он,
О чём и плакал, и молился,
Когда распятием лежал перед Крестом.
Святое место в свалку превратили,
Горами мусора в пещеры вход закрыли.
Источник Чистый тоже не забыли:
Кричащий рот Земли камнями завалили.
Десятки лет, глумясь над памятью,
Здесь превращали прошлое в распятие.
Но тщетным было скверное занятие,
Из пепла возродила монастырь святая братия.
И звон, срываясь с колокольни,
Летит к подножию креста.
Тот чистый звон. Он нам напомнил,
Что жизнь не только суета.
Прошло всего восемь лет. Чудо, свидетелем которого я стала - наверное, вот так и было в раю. То, что – красота, но… едва входишь в монастырь такое ощущение покоя и радости. Гармония души с тем, Кого ещё недавно для тебя не существовало, не было, отвергалось. А теперь – раскаяние, молитвы, радость, и Он простил своё неразумное чадо. Совпадение, Провидение, но первым настоятелем монастыря был старец по имени Андрей ( Грузинский).
(М.П.):
- Оля, о Камышине Вы написали стихотворение, а город, в котором сейчас живете любите?
(Ол.П.):
- Люблю место, где живу – деревню Софьино.
(М.П.):
- Вам довелось много путешествовать. Случалось ли так, что приехав в какое-то место Вам хотелось остаться в нем жить?
(Ол.П.):
- Марина, трудно поверить, но с первого раза, как нас привезли в Софьино, для знакомства с лесничеством, мне захотелось здесь остаться. Никогда, за восемнадцать лет, не пожалела, что именно сюда попали и ни разу не захотелось, отсюда уехать. Всему здесь рада – лесу, реке, озеру за огородом, полям, лугам. Всё радует - «непричёсанность» природы, раздолье, чистый воздух. К одному из дней работников леса написала своим лесникам стихотворение:
Ели, сосны. Стволы в два обхвата.
Кто сажал вас, лелеял, растил
И в делянках с зари до заката,
Каждый день выбивался из сил.
Их теперь уже нет с вами рядом,
Только кольца хранят тяжкий труд.
В благодарность - зелёным нарядом,
Вы Земле придаёте уют.
Как покойно бродить в храмах- чащах,
Пить пригоршнями воздух лесной.
Память - храмы природы создавшим,
Оправданье есть жизни земной.
Может, и моей, отчасти.
Наверное, не сложись так, как сложилось, мы жили в Алма-Ате и были счастливы… прежней благоустроенной жизнью. За окнами – горы, с нахлобученными снеговыми шапками. Парки, скверы, площади, фонтаны, театры, концерты во дворцах. Город – сказка, цветущий сад. И семья была бы в сборе, в одном городе. И мы не так бы скучали о детях. В любой момент – мы к ним, или они – к нам.
Но, слава Богу, дети нас не забывают и здесь, приезжают при каждой возможности. Потом – телефоны, интернет, опять же. А Алма-Ата – воспоминанием. Ярким и тёплым.
(М.П.):
- Оля, как Вы считаете, что нужно для счастья творческой женщине?
(Ол.П.):
- Именно – творческой? Мне кажется все женщины – творцы. И всем нужно понимание, любовь, тепло близких. А счастье… когда утром, ещё сквозь сон, чувствуешь волшебный аромат, приоткрываешь глаза, а на соседней подушке, вместо головы мужа… охапка сирени. Из кухни – жужжание кофемолки и аромат кофе. Счастье просто разливается в тебе – с головы до пят. Разве вспомнишь в этот момент, что вчера вечером муж грозился сходить в сарай за молотком, чтобы раз и навсегда «покончить» с комьютером и вечерними посиделками за ним.
(М.П.):
- Оля, как можно совмещать хозяйство, а в деревне у нас живет много авторов-женщин, и занятия творчеством, многочасовое пребывание у компьютера?
(Ол.П.):
- Марина, парадокс. Чем больше нагрузка, тем лучше организуешься. Для каждого дела – своё время. Чуть сбился с ритма и день – насмарку. У меня - так.
(М.П.):
- Оля, у Вас есть ещё какие-то хобби, кроме литературной деятельности, если ее можно назвать хобби?
(Ол.П.):
- Не знаю, можно ли назвать хобби то, что было, а слова такого не знала - чтение. Запойное, как мама говорила. С пяти лет, как научилась читать и до 95-го года. В деревне несколько лет почти ничего не читала, кроме специальной, по профессии, литературы и справочников. Образование, образованием, а практической работы в лесном хозяйстве не знала. Пришлось на ходу учиться. И хозяйство было огромное, и огород в сорок соток. Начинаешь полоть, а края не видно – тоска. Соседки - по второму разу, а я ещё и на первый не ополола. С утра пораньше - до работы, и вечером попозже, до темноты. Утром встаёшь, а в голове одно и то же: «Чи спав, чи не спав».
Потом, когда дети выучились, встали на ноги, когда здоровье стало напоминать, что пора бы о нём подумать, сократили и огород, и хозяйство. Снова появилось время на чтение. Но уже не запойное. И в выборе изменились приоритеты. Интересны живые рассказы, с живым присутствием художника.
Недавно прочла у Вересаева: «… мне кажется, что беллетристы и поэты говорят ужасно много и ужасно много напихивают в свои произведения извёстки, единственное назначение которой – тонким слоем спаивать кирпичи… я по этому поводу ни с кем не собираюсь спорить и заранее готов согласиться со всеми возражениями… я только хочу сказать, что таково моё теперешнее настроение». Вот и моё «теперешнее настроение» - созвучно.
Ещё люблю прясть, вязать. Можно сказать, хобби для зимы. Для неё же – лыжи. Для лета – удочки. Пока ещё не втянулись в рыбалку, хотя и муж, и я в детстве были оба заядлыми рыболовами. Втянемся, всё впереди.
(М.П.):
- Оленька, как Вы думаете, чем живы люди?
(Ол.П.):
- Трудом. Не только физическим. Душа тоже «обязана трудиться». Но это только моё мнение. На истину не претендую.
(М.П.):
- Оля, что Вы считаете в своей жизни самым главным?
(Ол.П.):
- Марина, всё, что есть у меня в жизни – главное. Муж. Дети, внучка. Все здоровы, благополучны – я живу. Муж уезжает из дома на день – другой, и жизнь - не жизнь. Самое большее, что могу в одиночестве, заварить для себя чай. Да, и чай в одиночестве – не в радость.
…Мне изредка судьба внимает. Счастье,
Ты уезжаешь. И пустеет дом.
Я разрываюсь от тоски на части.
Из тишины вползает в сердце ком.
С собою мне уже не интересно,
И не о чем с собой поговорить.
И к своему плечу мне не прижаться тесно,
И чай с собой не интересно пить.
Казалось бы, ну и сиди за компом, пиши спокойно – не пишется.
(М.П.):
- Оленька, и вновь вернемся на Парнас. У Вас есть какие-то интересные идеи по усовершенствованию сайта? Сейчас у Вас есть возможность во всеуслышание об этом заявить.
(Ол.П.):
- Мне кажется, что на Парнасе устроено всё так благоразумно, что желать чего-либо ещё можно… если только превратишься в старуху из «Сказки о рыбаке и рыбке», а не пожелать ли мне…
(М.П.):
- Оленька, спасибо большое за время, что уделили для нашей беседы. И Вам хотелось бы что-нибудь пожелать на прощание своим читателям, друзьям, администрации сайта и всем парнасовцам?
(Ол.П.):
- Всем парнасовцам: читателям, друзьям, администрации сайта – желаю счастья. В нём – и здоровье, и благополучие, и вдохновение, потому – какое счастье без вдохновения. А к вдохновению – воплощение в строках: стихотворения ли, сказки, рассказа, повести. Всего задуманного! И – просто жить!
Какое счастье – просто жить,
Без зла, обид и сожаленья.
Не тратя попусту мгновенья,
Решая – быть, или не быть.
Длиною в жизнь, короткий миг,
Пусть будет ярким, словно блик.
Тогда, какой же это миг?
Он - Вечности прекрасной лик.
(М.П.):
-Дорогие друзья, благодарю вас за внимание! Пусть радостью украсится ваш земной путь! Всех вам благ и удачи!
Огромное спасибо администрации Парнаса за моральную и техническую поддержку!
С любовью, ваша Марина Попова.