... Неприглядная действительность беспощадно бросилась в глаза прямо в тот же день, придавила, удручила, смутила, всколыхнула чувствительную, уязвимую душу, погрозила строго пальцем, дескать, не забывай, в каком мире живешь, не расслабляйся, не ослабевай.
…Большая перемена. В просторной, но душной и тускло освещенной раздевалке – шум и гам. Четырнадцать десятиклассников подняли такой галдеж и такую возню, что их, кажется, слышно на другом конце школы. Сумасшедший дом, ей-богу...
В левом углу Глеб и Леня ругаются – сейчас, должно быть, подерутся. Рядом с ними Саша натягивает спортивные штаны. Чуть правее от него стайка из пяти человек – время от времени взрываются громким смехом, не забывая при этом смиренно накидывать спортивные куртки поверх белых выглаженных рубашек и зашнуровывать потрепанные кроссовки. Поодаль от всех, в правом углу скамейки, умостился в позе лотоса этот выпендрежник Ли. У него на ногах толстая увесистая книга, время от времени он лениво переворачивает страничку. Абстрагировался ото всех, и, конечно же, не думает переодеваться в спортивную форму – общие правила не для него писаны. А в конце раздевалки...
А в конце раздевалки веселое оживление. Слышен задорный, громкий, брезгливый регот.
Объектом забавы, как это частенько случалось, стал злополучный Петька. Полуголый Петрошенко растерянно и беспомощно крутил тупой башкой по сторонам, пытаясь, видимо, осознать происходящее. Его нагой колышущийся живот блестел от пота, нижняя же часть его тела была упакована в...
Леша не удержался – прыснул. Петькин... хм... предмет одежды был настолько несуразен, неэстетичен, одиозен, смехотворен, убог, что сдержаться не представлялось возможным.
Это были облегающие то ли подштанники, то ли кальсоны, то ли колготки. Поношенные исподники зияли двумя-тремя небольшими дырочками, кругами складок собирались на упитанных Петькиных ногах, а на самом интересном месте украшались нелепыми белыми пуговичками.
- Уу, какие штаны...
- Петька у нас настоящий мачо....
- Герой-любовник...
- Уроды, - негромко процедил Славик, и, досадливо отвернувшись, жадно приложился к бутерброду с копченой колбасой. Леше тоже хотелось отвести взгляд от тоскливого, удручающего и жалкого зрелища, но он почему-то не смог.
Колосков и Гавриш, эти два ублюдка, ухахатываясь, вскочили с лавки и подбежали к Петьке. Несчастный недоразвитый забеспокоился, занервничал: задрожал всем телом, сгорбился, стараясь стать как будто бы поменьше, понезаметнее, неповоротливо и дубовато потоптался на месте, грустно забубнил нечто маловразумительное...
Выродки с неприятным, противным, визгливым ржанием набросились на Петрошенко, легко повалили нескладное создание на скамейку, принялись стягивать ужасающие в своей неуместности штаны. Бедняга Петька слабо, неловко и неуклюже сопротивлялся, но это его не спасло – его раздели, обнажили полностью, не оставили даже трусов, грязноватых, несвежих, дурно пахнущих трусов, и...
Леша зарделся, ощутил, как кровь жаром приливает к голове. Глаза широко раскрылись, руки невольно сжались в кулаки.
Скоты, скоты, скоты... Зачем? Зачем они это делают?
Да и остальные одноклассники тоже хороши, ничего не скажешь. Им абсолютно наплевать на вопиющее унижение больного соученика. Занимаются себе спокойно своими делами, и в ус не дуют. Похоже, даже не замечают безобразия, что творится прямо у них перед глазами. Суки...
Голый Петька сполз со скамейки на давно немытый пол, бессильно, топорно возился, пытаясь все-таки как-то прикрыть свое белесое, потное, тучное тело, затравленно озирался, тусклые темно-серые глаза наполнялись влагой, лицо жалобно кривилось.
Сердце медленно и тягуче билось у Леши в груди, дыхание перехватило, ноги ослабели и приросли к полу. Внезапно почему-то вспомнилась... Степа. Перед глазами – ее бледное личико, слезинки в глубоких, затуменных болью глазах, посиневшие тонкие губы беззвучно шепчут: "Заботься о маме и папе... Не огорчай их... Люби... ".
Сколько лет прошло? Он в ту пору был еще мал и несмышлен...
Слишком мал и несмышлен для того, чтобы защитить сестру от тварей вроде Колоскова.
А теперь вот... Петька...и он, Лешка... снова... бездействует...
Его прошиб озноб от осознания простой, ледящей душу мысли. Он больше ни о чем не думал, чувства, заглушив разум, взяли контроль над телом – Леша рывком подскочил к Колоскову, с остервенением оттолкнул его от Петьки. Эдик, не ожидавший нападения, невесомо, словно тряпичная кукла, отлетел к стене, и, впечатавшись в нее, медленно съехал на пол. Леша судорожно уселся на пол рядом с замеревшим, испуганным Петькой, порывисто прижал этого неповоротливого, нерасторопного, угловатого медвежонка к себе, лихорадочно встряхнул за его плечи, заглянул в округлившиеся, чуть выпученные глаза.
- Петька... приятель... все хорошо... больше никто... тебя не тронет... – срывающимся, дрожащим голосом нес какую-то чепуху, обнимая Петрошенко крепко-крепко, и чувствуя как несмело, нерешительно потихоньку уходит из Петьки беспокойство, как он расслабляется и набирается сил. Спустя мгновение отвернулся от Петрошенко, бледный от злости и страха, в глазах иступленная, надрывная ярость, движения сильны и молниеносны – так бы и убил всех... Зарычал:
- Если еще хоть одно говно... Петьку... хоть пальцем... урою нахер!
Его крик скользнул по раздевалке искаженным эхом. В раздевалке повисла напряженная, неестественная, давящая тишина, она заполнила все помещение без остатка, поглотила всех без исключения. Все взгляды сфокусировались на Леше, взгляды изумленные, пораженные, виноватые, огорченные, нервные... От стены сверкали ненавистью темные глаза Колоскова. Парни недвижные, остолбеневшие.
Неожиданным диссонансом в этой липкой, всепоглощающей тишине и застывшей бездеятельности прозвучало чье-то мягкое, сдержанное, флегматичное, даже несколько успокаивающее рукоплескание. Десятиклассники (включая Петьку) удивленно и слаженно повернулись к источнику звука.
Ли Федорович, уютно и удобно положив ногу на ногу, откинулся на скамейке. Отложив книгу, он, идиллически улыбаясь, с живейшим интересом и теплой ласковостью разглядывал Лешу. Спустя несколько мгновений рассмеялся безмятежно, благодушно.
- А Соловьев-то, как видим, Человек, - полился его чистый, ровный голос. – Способен на Поступки, в отличие от вас, господа слизняки и задроты.... Петька, - четко, размеренно, чуть повысив голос, - встань с пола. Подотри сопли. Да, и... оденься. Ну-ка, давай, голубчик, давай... А то, право слово...
Петька по неизвестной причине сразу подчинился – быстрым движением вытерев мокрое от пота и слез неумытое лицо, достаточно энергично поднялся на ноги. Оцепенение сошло не только с него – Сашка, сердито крякнув, молча поднял с грязного пола Петькины замусоленные "спортивки", так же бессловесно протянул их Петрошенко, Славик, хмурясь, доставал из мусорного ведра темные, попахивающие Петькины кроссовки... Леша же по-прежнему сидел на полу, сидел какой-то ошеломленный, пришибленный, смущенный, его уши сделались некрасивыми, красными. Он вовсе не чувствовал себя героем, победителем – напротив, отчего-то возникло иррациональное, алогичное, парадоксальное ощущение, что глумились и измывались вовсе не над Петькой, а над ним самим.
- Федорович, - зло отчеканил Колосков. Насупился, прищурился, сплюнул сквозь зубы на пол. – Федорович, вечно ты, *** собака, лезешь не в свое дело... Заткнись уже!
Ли повернулся к Эдику с выражением крайней озадаченности на лице. С насмешливой серьезностью сдвинул брови к переносице.
- Эдик... ты... приказываешь мне? ТЫ приказываешь МНЕ? – он засмеялся – непринужденно, свободно, просто, естественно, искренне, заливисто. Смеялся долго и так заразительно, что другие с радостью подхватили и продолжили его смех, даже Петька бессмысленно заулыбался, явно не вполне понимая причины всеобщего веселья, даже "друзья" Колоскова хохотали во всю мощь глоток. Не потешались только сам Колосков (лицо которого пошло красными пятнами от гнева и возмущения) да Леша. Леша все еще сидел на полу, - отстраненный, потерянный, сумрачный, угрюмый. Происшествие выбило его из колеи, бессовестно выпило все силы, и ему требовалось время, чтобы прийти в себя, осознать и проанализировать все случившееся.
- Ладно, господа ничтожные сопляки и болезные дегенераты... - отсмеявшись Ли как будто бы снова стал сосредоточенным и деловитым, но в его глазах плясали бойкие, ехидные чертики. С саркастической строгостью всех оглядел. - ...в общем, чтобы все мешки с дерьмом до последнего – каждая блохастая скотина – брали пример с Соловьева... Соловьев – молоток. А вы... омерзительны, - нежно улыбаясь всем присутствующим, с просветленным выражением на лице Ли медленно поднялся со скамейки, сунул свою книгу под мышку, решительно забросил желтую сумку на плечо. – Сараба, человечки... – неспеша, умиротворенно и смиренно прошествовал к выходу из раздевалки.
- Федорович, сука, жук... – хихикнул Сашка, когда дверь за Ли закрылась. – В своем репертуаре, гондон ходячий...
- Уперся, - равнодушно констатировал Никита. – Ну и *** с ним...
- Еще и вечно из себя больно смелого корчит, - проникновенно отметил Славик. – А на деле... За Петьку не вступился – струсил... Он только училкам не очкует отпор дать – знает, что они ему ничего в ответ не смогут сделать...
- Он не боялся, - внезапно донесся до Леши его собственный задумчивый голос. – Он просто не хотел... помогать Петьке, - Леша и сам не понимал, как пришел к такому странному, необъяснимому, парадоксальному, категоричному выводу, но, тем не менее, был абсолютно, непоколебимо уверен в правдивости своих слов.