Сон был беспокойный и странный. Ольга чувствовала, что не может ни проснуться, ни даже просто повернуться на еще не отлежанный бок, и вместе с тем - шла по своему микрорайону, заходила в парикмахерскую, оставляя там какую-то умопомрачительную сумму, покупала одежду... И все это - почти со стороны, как если бы она только смотрела на то, что делает от ее имени и с помощью ее тела вселившийся в него бес.
В одержимость она не верила - как, впрочем, и во многое другое. Поэтому проснувшись и констатировав, что спина по-прежнему ведет себя неприлично, принялась не открывая глаз нашаривать табуретку, заменявшую прикроватную тумбочку. Там, обещая облегчение, всегда валялась пачка кетопрофена и стояла бутылка минералки. Рука нащупала пустоту. Ольга опустила ее вниз, но дотянуться до пола не смогла. Зато грубая штукатурка печи была на месте. И - она открыла глаза, чтобы убедиться в этом - деревянная стена с вяло осыпающейся глиняной обмазкой тоже.
Ольга повернулась на спину и вздохнула, стараясь проглотить как можно больше слез. Надежды на волшебное исцеление сном не оправдались - проснуться дома не удалось. Во рту пересохло, и провалявшись с полчаса, она решилась, наконец, слезть с печи и поискать воду. Звать никого не хотелось - уж лучше провалиться сквозь землю. Желтый свет на досках пола ее, привыкшую к электрическому свету, не удивил. Правда, оказался он светом лампы в соседней комнате. Она оперлась о край полузакрытого ширмой проема, не решаясь ни выйти из закута, ни убраться обратно на печь.
Фитиль, утопленный то ли в масле, то ли еще в чем-то горючем, давал на диво много света. Стекла не было - Ольге невольно вспомнилось что-то насчет его дороговизны в средние века. Два стальных полированных отражателя разбрасывали лучи по комнате - изрядную часть аккурат в сторону Ольги. Хозяин дома опирался локтем о стол, подпирая голову рукой, и то ли думал, то ли дремал. Судя по отсутствию реакции на Ольгино явление, второе было значимо вероятнее. Что делать дальше, она не знала. Как муха в паутине, уже познакомившаяся с "гостинцами" ее хозяина - сложила крылышки и плыла по течению, не желая шевелиться вовсе.
Наемник не шевелился в более прозаическом смысле. Ольга рассеянно разглядывала широкую спину в жгутах плоских, плотно облепленных кожей мышц. Такими же сухими, невзирая на немалый объем, были руки. Ноги рассмотреть не удалось - сперва показавшийся полностью обнаженным мужчина ниже пояса одет-таки был, отчего немалая доля Ольгиного смущения улетучилась. Хотя что делать дальше, она не знала по-прежнему. Но тут в лампе что-то щелкнуло, с фитиля брызнул снопик искр - и наемник вышел из оцепенения, поправил фитиль, услышал, видимо, Ольгино перетаптывание с ноги на ногу, и обернулся, застывая в неловком молчании. Похоже, показываться пусть и наполовину, но обнаженным здесь было не принято.
Молчание затягивалось, рассеянный взгляд наемника смотрел будто сквозь Ольгу, и в какой-то момент ей показалось, что сотник не видит ее, а просто пытается понять, что же такое шумит между ширмой и стеной, не желая показываться на глаза. Ей стало совсем не по себе, когда мужчина сделал несколько шагов в сторону, поднял рубашку и быстро натянул ее на себя. Как будто ее здесь не было вовсе.
- Что-нибудь нужно? - услышав тихий, чуть сипловатый голос сотника Ольга вздрогнула и вздохнула чуть ли не с облегчением. Уж лучше существовать хотя бы в параллельной реальности, чем не существовать ни в какой.
- Можно... воды? - с трудом выдавила она, задыхаясь от неловкости и снова подкатывающих слез.
- Конечно. Пойдем, покажу, где бадья. - наемник сделал шаг к сеням, и Ольга заставила себя пойти следом.
Бадья действительно оказалась бадьей, стоящей в сенях, сразу слева от двери. Там же притулилось несколько глиняных кружек. Напившись из одной из них холодной, чистой и вкусной воды, Ольга почувствовала зверский голод, но говорить об этом постеснялась. К тому же, окончательно проснувшись и обнаружив, что одежды на ней не прибавилось, она готова была вспыхнуть свечкой, но стыд - хоть и жгучий - такие формы принимать отказывался. Свою стеснительность она ненавидела, но сделать с ней ничего не могла никогда - так и сейчас, скорчившись под взглядом, похоже, не менее смущенного наемника, она не могла заставить себя ни сказать хоть что-нибудь, ни хотя бы убраться за ширму, в спасительную темноту.
Сотник, заметив наконец ее попытки провалиться сквозь пол, подпол, и землю под ними, сделал несколько шагов по комнате, взял с ларя пухлый сверток и протянул Ольге.
- Здесь одежда. Я пока приготовлю что-нибудь. - и, раньше, чем Ольга успела что-то сказать, снял с полки на стене свечу в грубом глиняном подсвечнике, поставил на стол и щелкнул пальцами над фитилем, тут же занявшимся робким, трясущимся пламенем. Увидеть, обернувшись, ставшее белее полотна перепуганное девичье лицо он не рассчитывал. Да, строго говоря, лица-то и не увидел - вцепившись в сверток, Ольга исчезла за ширмой с быстротой вспугнутой мыши.
Протрясшись на ларе - она сама не знала, сколько времени прошло - Ольга все же решилась занятся свертком. Мозг работал с трудом, не выдерживая потока событий. Стоило ей смириться с тем, что ее каким-то чудом забросило ближе к средним векам, как жизнь подбросила новый сюрприз в виде самовозгорания свечки по велению пусть и не щучьему, но Хаанову. Мир вокруг стал еще более чужим, а перспектива позволить мозгу сойти с катушек - гораздо более заманчивой. Но свихнуться по заказу не получилось, и Ольга решила заняться более прозаическим делом - одеться, например.
Вещей в свертке оказалось не так уж много. Несколько платьев, жилетка и плащ на меху, меховые сапоги, простые ботинки вполне средневекового вида и маленько всякого по мелочи - назначение некоторых предметов осталось для нее загадкой. Что удивительно, и одежда, и обувь пришлись впору, так что продолжила посиделки она в простом платье (наощупь - льняном) и мягких коричневых ботинках из мягкой кожи. Ничего хотя бы отдаленно напоминающего лифчик не нашлось, заставив Ольгу вяло выматериться. Поисками пояса она озадачиваться так же не стала - широкий кожанный ее не устраивал, а другого не было и в помине. На то, чтобы расчесать волосы деревянным гребнем и завязать их хотя бы в хвост, ее не хватило. Она так и осталась сидеть на ларе - оглушенная, простоволосая, готовая разреветься в любой момент.