Медленно и задумчиво шёл я по школьной тополевой аллее, посаженной нашим первым выпускным классом. В молодые годы помнил и тополёк, посаженный лично мною, но сейчас уже и забыл который.
Это была уже новая школа, в ней мы проучились всего полгода. А старую саманную школу время стёрло. В то далёкое, послевоенное время она одна в нашем селе была с высокой крышей, покрытой железом. До сих пор помню всех одноклассников – выпускников. Каждый год я приезжаю в это милое моему сердцу место, где родился и вырос, но вот зайти в школу решился только сейчас, спустя много лет после её окончания.
В школе шли занятия, когда я переступил порог. Меня приветливо встретила дежурная, пригласила в учительскую, но я решил пройтись по школе. Подойдя к стенду «Они защищали Родину», был крайне удивлён тому, что в списке фронтовиков не было фамилии моего отца, защищавшего Сталинград. К сожалению, все участники Великой Отечественной войны нашего села уже ушли в мир иной. Память о них осталась в душах родных, да на выцветших, фронтовых фотографиях, и как жаль, что при их жизни мы мало уделяли им внимания. Мой взгляд задержался на одной из них. С доброй улыбкой смотрел с неё дядя Герасим Швайко.
…На очередном комсомольском собрании меня единогласно выбрали секретарём. Работать на общественных началах желающих не было, каждый старался проголосовать хоть за кого-нибудь, лишь бы не за себя. А из райкома партии уже пришло поручение, чтобы комсомольцы организовали художественную самодеятельность. Молодёжь откликнулась, быстро сколотили коллектив, выступили в родном селе, но райком комсомола дал указание проехать и по сёлам совхоза. Участники восприняли это на «ура», но загвоздка была в транспорте. Дело в том, что выступать с концертом в соседних сёлах нужно было после работы, а единственная автомашина в хозяйстве, оборудованная для перевозки людей, была занята допоздна. Работал на ней дядя Герасим, безотказная душа, но ворчливый. Он вставал с первыми петухами, домой возвращался перед заходом солнца. Я обратился за помощью к управляющему хозяйством.
-Дело хорошее, но я не могу заставить водителя. Герасим за рулём каждый день по четырнадцать часов, только если он сам согласится поехать после работы. Ищи, дорогой, подход к нему.
-Подскажите, Иван Федотович, как к нему подступиться?
-Даже не знаю, что и посоветовать тебе, секретарь. Он человек с характером, просишь иногда, дак он как начнёт кричать, всех святых соберёт. В это время нужно молчать. Вот он пошумит, отойдёт в сторонку. Пройдёт время, подходит: «Ну, куда там нужно ехать, говори скорее, время не ждёт». Я поговорю с ним, но обещать ничего не могу. Будьте готовы, если согласится - сбор в течение часа, не более.
Прошло дня три. Из райкома комсомола постоянно названивали, и я опять обратился к Ивану Федотовичу.
-Говорил. Слушать не хочет. Долго матерился, посоветовал вам ехать на велосипедах, или идти пешком.
Иван Федотович сделал вид, будто бы опаздывает, по меньшей мере, на встречу с министром сельского хозяйства, сел в свой «тарантас» и укатил. Я опять остался ни с чем. По дороге домой встретил подвыпившего плотника дядю Мишу, который тоже воевал, даже был в плену, но никогда не рассказывал о том.
-Привет, комиссар! Я смотрю, ты чем-то расстроен.
-Дядя Миша, вы угадали.
Рассказал о своей проблеме. Он внимательно выслушал меня, а когда подошли к его дому, предложил присесть на лавочку возле забора.
-Слушай, я дам тебе, Гриша, дельный совет. Запомни, сынок, раз и навсегда- к каждому человеку нужен подход. Вот мы в своё время все ушли на фронт, воевали. Многие остались лежать в чужих землях, а тем, кто возвратился, и спасибо не сказали. А много ли нам надо, доброе слово, немного внимания. Вот Герасим, всю войну прошёл, контузило, фронтовой водитель. Так ты подойди к нему после работы, скажи, что тебе поручили от райкома комсомола провести беседу с фронтовиками, записать их боевой путь для истории. Ты знаешь, как он обрадуется? Так что действуй секретарь, и всё пойдёт у тебя на лад.
Долго я обдумывал, как лучше поступить, чтобы дядя Герасим не принял меня в штыки. Как-то, будучи в райцентре, я зашёл в райком партии, где мне дали план работы комсомольской организации. Там столько было советов и предложений, что свою основную работу некогда было выполнять. И на всё не закладывалось ни копейки. Я возмутился.
-Это как в армии, когда дают команду покрасить забор к завтрашнему дню. А где взять краску, товарищ майор? С краской и дурак покрасит, проявите смекалку.
Выслушал нарекания в свой адрес.
В магазине встретил дядю Герасима, он был в хорошем настроении. Момент «подкатить» к нему был самый подходящий.
-Здравствуйте! Дядя Герасим, мне нужно с Вами побеседовать по очень важному делу. - Он изучающим взглядом, настороженно посмотрел на меня.
- В райкоме комсомола нам порекомендовали провести беседу с фронтовиками и записать боевой путь каждого.
-Это хорошо, что вспомнили, лучше позже, чем никогда. - Помолчал. Сейчас поедем на речку, искупаемся, там и поговорим, чтоб нам никто не мешал.
Мне предстояло выдержать экзамен по подходу к дяде Герасиму, человеку, прошедшему через страшное испытание, будучи молодым. Хорошо, что у меня был блокнот, подаренный секретарём райкома комсомола, нашлась и ручка. Мы подъехали к реке, в укромное местечко, где нам никто не мог помешать. Дядя Герасим был заметно взволнован.
-Не знаю, с чего начать, всё стоит перед глазами, как сейчас.- Засмущался дядя Герасим, когда мы расположились на берегу.
-Давайте с самого начала, как Вас забрали на войну.
Он прокашлялся, медленно начал излагать свою исповедь: «Ну, забрали меня в начале июля сорок первого, вместе с машиной. Сформировали в городе батальон, загрузили и - вперёд. Утром проезжали мимо деревни, железная дорога в четырёх километрах от неё, тогда лесополос не было, землянки далеко видно. Степь, всё как на ладони, смотрю из кабины, слёзы на глазах, а в голове думки, вернусь домой или нет. Привезли в Омск. Там быстро сформировали новый состав и опять в дорогу, ехали почти без остановок, раз в день разрешали перекусить.
Первое ранение получил осенью сорок первого. Везу на передовую снаряды, меня остановил регулировщик, проверил груз и показал две дороги. Одна длиннее, а вторая короче. Решил коротким путём через лес, да и безопаснее, самолёты не увидят. Полуторка у меня была, хорошая машина, я так её берёг. Еду, вдруг как жахнет под машиной, почувствовал, что лечу, потом удар и - тишина. Очнулся, кто-то меня тормошит. Смотрю, наши, вытащили меня из кабины, стали делать перевязку. Машину разорвало пополам: кузов со снарядами улетел в одну сторону, а я с кабиной и передними колёсами по ходу вперёд на метров двадцать. Все удивились, как это снаряды не взорвались, мол, в рубашке ты, дружок, родился. А мне машину жалко, плачу, как теперь воевать. Больше месяца пролежал в госпитале, месяца три «безлошадным» был, то на посту стоял, то на кухне работал. Когда поступили новые машины, вновь я стал колесить по фронтовым дорогам. Ездил, строго по следу проехавшей до меня машины, чтобы на мину не наскочить. Закончилась война, я вместе с машиной возвратился домой. В селе ликовали, ведь ни одной машины не было, всё возили на лошадях да быках. Страшное время было, но молодые были, всё по плечу. Столько смертей, людского горя увидел, не дай Бог никому. Отвезёшь снаряды на передовую, а обратно раненых везёшь. Приедешь к медсанбату, а человека два, три по дороге умерли. Моешь окровавленный кузов и слёзы льёшь, чтоб никто не видел. Вторым рейсом везёшь снаряды, а там уже все погибли, иногда и немцы хозяйничают на позициях, бывало и такое. Развернёшься и давай удирать. Тяжело было воевать в первые два года войны.
Мой собеседник замолчал. Молчал и я, не зная о чём спросить. Только река несла свои воды, тихо разговаривала о чём-то своём. Низко на закате светило солнце. Пахло луговой, речной свежестью. Не смолкая куковала плутовка кукушка. Я смотрел на воду и сравнивал нашу жизнь с рекой. Бегут наши годы как вода в реке, отсчитывая время. Их вспять не повернёшь.
Вся война Герасима Корнеевича поместилась в получасовой рассказ. Далеко от этих мест была война, а в памяти человека живёт как жгучая заноза, напоминая ему о прошлом.
-Эх, Гриша! Чтобы понять, что такое война, надо пережить многое. В том числе и потерю земляка, с кем вчера ел из одного котелка. Бывало, приснится деревня и, проснувшись, лежишь, боишься пошевелиться, хочется, чтобы сон ещё продлился. Вот там понимаешь, что такое Родина, мать, земляк и запах родного подворья.
-Дядя Герасим! А с Вами вместе воевали земляки?
-С нашего села я один был в полку, а из района человек пять, все шофёры, но никто из них не дожил до Победы, - резко замолчал, встал и медленно пошёл вдоль берега. Трудным для него был этот вопрос. Подошёл ко мне.
-Отца своего ты спрашивал о войне, он у тебя Сталинград прошёл?
-Спрашивал, дядя Герасим, да ни разу он не ответил на мои вопросы, а сейчас рад бы спросить, да бати нет, и никогда уже не будет.
-Приятно говорить, Гриша, о хорошем прошлом, а наше прошлое -война, что вспоминать, загубленную молодость да горе людское?
-Дядя Герасим, а у Вас есть какой-нибудь интересный случай послевоенной жизни?
Он задумался, улыбнулся, а затем и рассмеялся.
-В начале пятидесятых стали поступать новые машины ГаЗ-51, трёхтонки. В кабине у них стоял обогреватель, тепло зимой и стекло лобовое не обмерзает. А в полуторке натираешь влажной тряпкой с солью. Моему товарищу дали новую машину. Мы возили зерно из Казахстана. Мне обидно, а что сделаешь? Морозные дни стояли. Едет он мне навстречу, я шапку снял, рукавицы и рукой вроде пот со лба вытираю. Разъедемся, я быстрее нахлобучу шапку и рукавицы надеваю. Встретились с ним, а он говорит: «Герасим! Как ты без шапки ездишь, неужели тепло в кабине?». Да, отвечаю, тепло от двигателя, нечего было предавать старую подругу.
Домой возвращались, когда уже стемнело. Расставаясь, дядя Герасим сказал: «Когда нужно будет поехать с концертом, подходи ко мне, к управляющему не обращайся. Сам решу, без него. Понял, Гриша?
Через два дня мы поехали в соседнее село. В клубе дядя Герасим занял почётное место в первом ряду, в зале не было свободных мест. Я вышел на сцену: «Уважаемые жители! Наша встреча с вами состоялась благодаря водителю Герасиму Корнеевичу Швайко. В его честь мы исполняем «Песенку фронтового шофёра»:
Через реки, горы и долины,
Сквозь пургу, огонь и чёрный дым.
Мы вели машины, объезжая мины,
По путям-дорогам фронтовым…
Дядя Герасим встрепенулся, ведь все жители села знали его. Я пел и периодически посматривал на него. Вначале он улыбался, а в конце песни на его лице просматривалась горестная думка, обозначились глубокие морщины. Мысленно, он, наверное, опять был на войне. После концерта, уже на улице, дядя Герасим подошёл ко мне , молча пожал мою руку, не сказав ни слова.
…Бежит и бежит наша река, несёт свои светлые воды, а я до сих пор помню твёрдое рукопожатие дяди Герасима…