Нация одиноких официантов.
Не хорошо быть человеку одному.
Бытие 2:18.
В тот вечер в ресторане морепродуктов на окраине Бруклина одна большая итальянская семья шумно и весело праздновала важное внутрисемейное торжество. Старый плут Франческо решился, наконец, выдать замуж свою дочку. Младшенькую. Шестую по счету. Через пару месяцев должна была состояться свадьба и вся родня собралась отметить помолвку.
Честно говоря, девушке повезло. Если бы ее отец не почувствовал приближение смерти, он бы еще долго не позволил дочери даже заикаться о замужестве.
Франческо был вдов. У него уже были внуки. Свою младшенькую дочку он держал «при себе» до сих пор исключительно потому, что боялся своей «никому ненужности». Когда-то, давным-давно, еще в другой, тонко-карманной, жизни, он просил у Бога одного: «дай выдать замуж всех дочерей, а уже потом забирай раба твоего с миром».
Остававшаяся не замужем дочка была последним поводом выпрашивать у суровых небес очередные месяцы жизни. И вот, этот повод скоро должен был исчезнуть.
Вся собравшаяся в ресторане родня знала об этом. Поэтому все старались сделать помолвку веселой настолько, насколько это возможно, лишь бы Франческо оставил свои мрачные мысли о смерти, хотя бы на этот вечер.
Ужин удался. Итальянцы утомили всех: и старого хозяина ресторана, мистера Джеральда, и всю прислугу ресторана, и всех других его посетителей. А к концу вечера утомились сами.
Хозяин ресторана, мистер Джеральд, с самого начала большого итальянского ужина, время от времени подходил к своим гостям-клиентам. Иначе нельзя. Обидятся. Те же, в свою очередь, каждый раз бурно радовались при его появлении и начинали упрашивать мистера Джеральда присоединиться к их трапезе.
-Я бы с радостью, но, увы…. Я должен руководить процессом, так сказать. Быть и здесь, в зале, вместе с вами, и на кухне….
Итальянцам, многие из которых были простыми рабочими, чрезвычайно льстило то, что хозяин такого престижного, по их мнению, заведения, уделяет им столько внимания. Поэтому они, вполне удовлетворенные таким обращением, оставили его в покое и переключились на своих соседей по ресторану, чопорных служащих в строгих костюмах.
Признаться, их соседи поначалу не проявили никакого энтузиазма в связи с предложением присоединиться к средиземноморскому веселью. Они приехали мирно насладиться изысканным вкусом лобстеров и отдохнуть от суеты Манхеттена в тишине и покое. Их не очень обрадовала перспектива «накушаться» во всех смыслах этого слова, а на следующее утро предстать пред глазами своего начальства с помятыми лицами. Клерки - они и в Америке клерки.
Но итальянцы были неумолимы. В конце концов, их искренность, нахрапистость и беспардонность взяла вверх. Клерки сдались. Последним пришлось придвинуть свои столики к большому итальянскому столу и присоединиться к общему веселью.
Вот она – демократия в действии. За одним большим столом на равных сидели рабочие строительных компаний, лишь недавно приобщенные к пресловутому среднему классу, и топ-менеджеры ведущих корпораций, мелкие мошенники и финансовые воротилы Новой Англии. Сидели рядом. Вместе. И веселились. Наличие общего американского гражданства объединяло их и делало равными.
Старику Франческо вдруг показалось, что всего этого мало. Он вспомнил, как когда-то, давным-давно, еще в другой жизни, он начинал свою трудовую деятельность на своей новой родине простым работягой.
Он вспомнил о работающих на кухне мальчишках, об официантах, обслуживающих эту пирушку, и решил, что и они должны быть тоже счастливы в этот вечер немного больше чем обычно. Поэтому он решил угостить всю прислугу ресторана выпивкой и закуской за свой счет.
Как только об этом решении оповестили официантов, они выразили бурную радость.
Не присоединился к общему ликованию лишь один пожилой русский официант Василий, который именно в этот момент с угрюмым выражением лица менял блюда на столе перед стариком-итальянцем.
-Эй! Почему ты так печален, дружище? – обратился к официанту Франческо, - Разве ты не рад за меня? Посмотри, какую красавицу я вырастил! Выдаю ее замуж вон за того парня! Согласись, если их скрестить, внуки должны быть красивыми? У тебя самого есть дочери?
Василий плохо знал английский, да и Франческо говорил с акцентом, поэтому официант сразу не понял, чего от него хотят и испугался. Он испугался, что сделал что-то не так. Но, видя вокруг добродушные лица, он успокоился и ответил:
-Да, у меня тоже есть дочка. Она там, далеко, в России…. Она ровесница вашей дочери, сэр….
Затем он перевел дух, помрачнел еще больше и продолжил:
-Последний раз я видел ее, когда она была младенцем….
Все за столом притихли. Дочка старика-итальянца засмущалась и опустила взгляд.
-Господь смилостивится над тобою и ты еще увидишь свою дочку, - сказал сконфуженный Франческо.
В этот момент хозяин ресторана вышел из кухни в зал и увидел, что его официант Василий стал центром общего внимания. Он боялся почтительного и угрюмого Василия потому, что понял: Василий не так прост, как кажется.
Несколько месяцев тому назад спесивый сын Джеральда Томми начал было «умничать» и на место его поставил именно Василий. Когда "папашин наследник" пришел однажды поработать в ресторан он решил показать всем, кто здесь хозяин. Томми начал гонять всех ребят, включая Василия, не обращая внимания на то, что многие из официантов были намного его старше:
-Вы должны работать быстро, парни! Вы поняли?
Тогда Василий с глуповатым видом сказал ему:
-Whatever!
Надобно отметить, что слово, произнесенное Василием, в современном английском языке считается почти ругательством и его, в зависимости от обстоятельств, можно перевести на русский язык по-разному: от безобидного перевода «как скажешь» до скандального варианта «да пошел ты».
Томми, признаться, растерялся, так как основой его юношеского мировоззрения были голливудские «блокбастеры». В этих самых «блокбастерах» за любым китайцем, европейцем, американцем, даже за любым мексиканцем или негром, стояла его страна, его культура, его нация, наконец. У русского же официанта киношники в очередном своем «шедевре» давно отняли душу, оставив ему лишь тело, «body», которое зловредные инопланетяне используют в своих коварных целях. Ну не ссорится же с таким существом, в конце-то концов? Поэтому Томми решил не ругаться и величаво произнес:
-Василий, «Whatever» - это нехорошее слово. Его нельзя произносить в приличном обществе вслух. Понимаешь? Когда я к тебе обращаюсь, ты должен вежливо отвечать: «Есть, сэр».
-Хорошо, - вежливо ответил Василий, - когда я буду говорить «Есть, сэр» я буду иметь в виду это самое "нехорошее" слово…. Это самое, не хочу его еще раз произносить. Ну, в общем, вы меня поняли…. Сэр.
И Василий и Томми говорили на английском языке, поэтому все ребята в ресторане прекрасно все поняли. Над Томми еще никогда так долго и так громко не смеялись.
Мистер Джеральд хорошо запомнил тот случай и был всегда на чеку, если дело касалось «этого русского», так не желавшего примириться со стереотипами Нового Света по отношении к его народу.
-Что-то не так? – спросил мистер Джеральд почтенную публику, подойдя к столу итальянцев, - Василий, у тебя есть тридцатиминутный перерыв, можешь пойти перекусить.
Когда Василий удалился, Франческо обратился к хозяину ресторана и сказал:
-Послушай, уважаемый, я хочу сегодня порадовать и этого бедолагу тоже. Приготовьте для него сегодня что-нибудь особенное.
-Как скажете, сэр. Но, уверяю вас, он того не стоит. Впрочем – как скажете.
Через несколько минут Василий сидел на заднем дворике-колодце ресторана за грубо сколоченным столиком, рядом с мусорным баком, который, как огромное чудовище, поглощал все отходы жизнедеятельности ресторана и неимоверно сильно вонял.
На подносе перед Василием располагалась большая тарелка, полная жареных кусков рубленого мяса вперемешку с макаронами, чашка с салатом из морепродуктов и еще одна чашка с бульоном. Также на подносе лежал порезанный тонкими ломтиками белый хлеб и стояли два стакана. Один, побольше, с томатным соком. Другой стакан поменьше, с водкой.
Безвкусно, конечно, но зато сытно, как, впрочем, все в этом «трудовом лагере с усиленным питанием», который когда-то, очевидно обидевшись на европейцев и желая им напакостить, основала компания «Вашингтон со товарищи».
По столу, держась на почтительном от Василия расстоянии, прохаживалась туда и сюда огромная черная ворона. За последние месяцы она привыкла к тому, что Василий часть продуктов отдавал ей, что ворону радовало и несказанно удивляло. Другие рабочие просто прогоняли ее от себя, а вот Василий почему-то терпел.
После того, как все было съедено, Василий обнаружил доселе незамеченный им конверт, который лежал на подносе.
Василий жил здесь же, при ресторане и вся корреспонденция на его имя приходила на адрес ресторана. Увидав письмо, он разволновался:
«Господи, кому я понадобился? Опять миграционная служба? Вроде отвязались уже. Может опять таскать по судам начнут?»
Нет, это была не миграционная служба.
«Здравствуй, Вася! Догадайся, кто тебе пишет из Калифорнии? Правильно! Это я! Кто же тебе еще может писать письма, да и мне, сам знаешь, писать кроме как тебе, больше некому.
Слыхал новый анекдот? Идет, значит, наш брат, русский иммигрант после работы по улице. Устал после смены. Спать хочется. Вдруг останавливает его картавый такой репортер русскоязычной газетенки и начинает расспрашивать:
-Скажите пожалуйста, а давно вы здесь обосновались?
-Давно, парень, давно.
-Скажите пожалуйста, а русский язык быстро забывается?
-Да, пожалуй, быстро.
-А вот в чем это проявляется?
-Эх, парень! Вот я, когда в Союзе жил столько песен наизусть помнил, а здесь кроме «Эх, дубинушка, ухнем», ничего вспомнить не могу. Хоть застрели! Ничего в голову не приходит!
Грустный анекдот? Согласись, такие тоже нужны. Я с Сандрой домик на побережье снимаю. Она, как и в Нью-Йорке, в официантки подалась. На большее ума нет. Только ты ей этого не ляпни, когда к нам в гости приедешь.
Ты ведь приедешь к нам в гости? Здесь такие места для рыбалки – ахнешь! Местные пойманную речную рыбу не едят – брезгуют. Поймают, сфотографируются и опять отпускают. Ну а мы с тобой люди привычные, ухи наварим, отдохнем. Ты смотри, приезжай, а то я здесь с ума один сойду! В городке по-русски никто ни бельмеса. Скукотища! Я в шофера подался, зарабатываю неплохо.
И, ты знаешь, мне порой кажется, зря я так переживаю о прошлом. Да, Сандра не то, что Ленка моя. Ленка моя умная была, красивая. Но ведь и нервов она мне попортила – врагу не пожелаешь. До сих пор после развода придти в себя не могу. Всю жизнь на задних лапках перед ней бегал. А Сандра ничего от меня не требует. Живешь – да и живи себе с миром.
Ну а теперь, о самом главном. Вести я о твоих получил. Жена твоя так с тем адыгом и живет, ничего вроде не изменилось. Говорят, родила она ему. И это в сорок с лишком лет! Почему, скажи, они нам даже после тридцати лет рожать не желают, а этим горцам – пожалуйста? Может они слова какие знают?
И о дочке я твоей тоже слышал. Работает, говорят, в Арабских Эмиратах. Танцовщицей. Только ты сильно не расстраивайся. Может она, и правда просто танцовщицей работает….»
Дальше письмо друга Василию читать почему-то расхотелось. В конверте находилось несколько фотографий друга с его «новой благоверной», больше похожей на хрюшку, чем на женщину. На фотографиях друг вымученно улыбался. В его глазах читалась тоска и разочарование. Глядя на фотографию, Василий понял, что друг больше всего боится его, Василия, приезда.
Василий внезапно высыпал оставшийся после еды мусор из тарелок на листы письма. Затем он скомкал эти листы вместе с фотографиями и конвертом, на котором был обратный адрес друга, единственный адрес друга, который был у Василия. Скомкал их и выбросил в мусорный бак.
Его резкие движения очень испугали ворону-дармоедку, которая недовольно каркнула и улетела. После этого он залпом выпил стакан водки, закусил оставшимся куском хлеба, поднялся из-за стола и направился в ресторан, обслуживать веселых итальянцев.