Белая попка

Владимир Юринов
(из книги «На картах не значится»)

Дело было в конце сентября.
Утром, в ожидании отъезда на аэродром, мы сидели в «кунге» и, как обычно, азартно шлёпали картами. До обозначенного времени отъезда оставалось ещё минут пять-семь, и «кунг» был заполнен только наполовину – лётчики постепенно подтягивались к машине из лётно-технической столовой.
Рядом с нами томилась ожиданием пятёрка игроков – им не хватало ещё одного человека, чтобы начать игру. Карты уже были розданы, шестая кучка карт сиротливо лежала на краю лётного портфеля в ожидании своего хозяина. Наконец дверь распахнулась, и по лесенке в кузов поднялся майор Бахур. Игроки оживились – Иван слыл в гарнизоне картёжником азартным и опытным. Но, против обыкновения, всегда весёлый и жизнерадостный Иван на этот раз ни с кем в «кунге» даже не поздоровался. Более того, не ответил ни на чьи приветствия. Наконец, что уже и вовсе было странно, он, проигнорировав настойчивые приглашения пятёрки игроков, молча сел в угол и, положив на колени свой пузатый замполитский портфель, уставился прямо перед собой ничего не видящими, остановившимися глазами. Вид у Ивана был странный, какой-то взъерошено-растерянный.
– Вань!.. Ва-ань!.. Бахур!! – наконец дозвался его, обеспокоенный видом своего замполита, комэска третьей. – Ты, часом, не заболел?
– Мужики, – обвёл нас удивлёнными глазами «очнувшийся» Иван. – А ведь меня сейчас самую малость не убили...
В «кунге» наступила мёртвая тишина. Все повернулись к Бахуру.
– Рассказывай! – потребовал Земляков.
И Иван, то и дело сбиваясь от волнения, рассказал.

В это утро он, как обычно, вышел на утреннюю пробежку: до озера и обратно – в общей сложности примерно километра три.
Час был ранний, солнце ещё не взошло, и в лесу стояли дремотные густые сумерки.
Бахур неторопливо бежал по хорошо утоптанной широкой лесной тропе, полной грудью вдыхая свежий, уже почти морозный, утренний воздух и думая о чём-то своём, незначительном, когда справа вдруг грохнул выстрел, и что-то шарахнуло в сосновый ствол буквально в метре впереди от него. Иван упал, как подкошенный, стараясь не дышать и лихорадочно соображая: что бы это могло быть и, главное, – что делать? В лесу после выстрела стояла оглушительная тишина, испуганно молчали птицы; казалось, даже ветер перестал раскачивать верхушки сосен. И в этой тишине Бахур, обмирая, отчётливо услышал сначала тихий металлический щелчок, а потом – чьи-то осторожные шаги: кто-то крадучись шёл к нему, стараясь как можно мягче ступать по жёсткой, предательски шуршащей, осенней траве. «Добивать идёт!» – мелькнуло в голове у Ивана страшная догадка. Медлить было нельзя ни секунды. Под ногой убийцы хрустнула ветка, и Бахур, резко вскочив, пригнувшись, метнулся в противоположную сторону. «БДАХ! БДАХ!» – оглушительно грянули один за другим два выстрела. Над головой взвыл смертоносный металл. Иван упал, поднялся, снова упал и, вскочив, заметался, запетлял между деревьями. Сзади торопливо заклацали курки перезаряжаемого ружья. «Двустволка... – догадался Бахур. – Секунд десять в запасе есть...» Он перестал петлять и, закрыв лицо руками, рванул напрямик через кусты. В ушах засвистел ветер, ветки жёстко хлестали по ладоням. За что-то зацепившись, с треском порвалась ветровка. «Только бы не споткнуться!.. Только бы не споткнуться!..» – лихорадочно стучало в голове у Ивана. Выстрелов больше не было. Промчавшись по прямой метров триста, Бахур резко свернул влево и, сбавив скорость и стараясь не шуметь, побежал назад к гарнизону, всё время напряжённо поглядывая в ту сторону, где остался неизвестный киллер. На всякий случай Иван сделал приличный крюк и, обогнув ближнюю сопку, выскочил к домам со стороны ГДО.

– Домой прибежал – мокрый весь, хоть выжимай, – закончил свой короткий рассказ Бахур. – А в столовую пришёл – есть не могу, руки трясутся, вилку не могу удержать, – и он вытянул перед собой ладонь с растопыренными пальцами – пальцы заметно подрагивали.
Напряжённая тишина, царившая в «кунге» на протяжении всего рассказа, взорвалась. Со всех сторон посыпались комментарии и предположения.
– Вань, а ты, часом, ни к чьей жене клиньев не подбивал? – высказал самую правдоподобную версию начальник штаба первой Беличенко. – Может, это какой-нибудь рогоносец злопамятный?
Бахур испуганно затряс головой.
– Это кто-то из местных, – кровожадно прищурив глаз, предположил Серёга Выдыш. – Из потомков раскулаченных. Комиссарам мстит.
В «кунге» заспорили. Случай действительно был, как говорится, из ряда вон, и у каждой точки зрения нашлись свои сторонники и оппоненты. В самый разгар спора на пороге возникла высокая фигура Бори Петрова.
– Всем пгивет! – перекрыл нестройный хор голосов зычный Борин голос. – Что за шум, а дгаки нет?
– Да тут с утра такие новости... – начал объяснять ему сидевший с краю Мишка Сорокин, но Боря не дослушал.
– Это всё фигня! – жестом остановив Сорокина, безапелляционно заявил он. – Главная новость у меня! – он сел и, дождавшись относительной тишины, мечтательно произнёс: – Мужики, у меня сейчас такая фишка на охоте случилась – за-ка-ча-ешься!
Разговоры в «кунге» смолкли. Все знали Борю как прекрасного остроумного рассказчика, и народ приготовился слушать очередную из бесконечных охотничьих Бориных баек.
Боря, поёрзав, устроился поудобнее, оглядел притихший «кунг» и принялся излагать.
– Пошёл это я нынче, стало быть, на охоту. Г;ано пошёл, темно ещё было. Думал, на озего как газ на заге выйду. А там и утка может быть, и что покгупнее. Ага... Иду, стало быть, по лесу, никого не тгогаю. И тут!.. – Боря сделал драматическую паузу. – Смотгю – бежит. Нет! Сначала слышу! Бежит. Мягко так: тыгдын-тыгдын. Ага... Потом смотгю – олень! Кгасавец! Метга два в холке, г;ога – во! – Боря вытянул над головой руки с растопыренными пальцами. – Бежит, метгов сто от меня, за кустами...
– Как же ты его в темноте разглядел-то? – встрял вечно скептически настроенный Выдыш. – Да ещё со ста метров и за кустами?
Боря только отмахнулся.
– Ты оленя-то хоть газ видел, пехота?! Олень, он же пгиметный! Попка у него белая! Попку-то в сумегках чётко видно, – он показал рукой как двигалась вдалеке попка оленя. – Когоче, смотгю – скачет. Ага... Ну, я г;ужьё – с плеча, упгеждение пгикинул и ка-ак дал! Кагтечью! Он – бгык! – лежит. Стало быть, попал. Ага... А у меня во втогом стволе – дгобь, «дуст», десятка – на утку там, на птицу г;азную. Ага... Я быстгее г;ужьё пегезагяжать – в оба ствола кагтечь, а сам потихоньку к оленю иду. И тут он ка-ак вскочит! Ка-ак чегез кусты ломанёт! Я – навскидку – шагах! шагах! В голову целил. А он, как заговогённый, – и пошёл, и пошёл! Только попка белая скачет: ввегх-вниз, ввегх-вниз!..
– Попка?!! – раздался пронзительный вопль из угла, где сидел Бахур, и Иван, с перекошенным лицом, ястребом налетел на Петрова. Схватив Борю за грудки, он принялся яростно трясти охотника. – Я тебе покажу попку!! Я тебе такую попку сейчас покажу!! Браконьер хренов!!..
– Ты чего?! Ты чего?!.. – откинувшись назад, ошеломлённо отбивался Боря от разъярённого замполита. – Мужики! Да чего он?!
– Чего я?!! – не унимался Иван. – Сволочь!! Белая попка!! – он особенно сильно встряхнул Петрова. – ШАПОЧКА это была моя!! Понимаешь ты, охотник хренов?!! Шапочка это была моя белая!! А никакая не попка!! Я в белой шапочке бегаю всегда!! Ты же МЕНЯ, паразит, чуть не завалил!!..
Взбешённого Бахура с трудом оттащили от Бори. Но всю дорогу до аэродрома Иван шипел, плевался и время от времени выкрикивал из своего угла в сторону незадачливого охотника всякие обидные слова.
– Ишь, браконьера пригрели в гарнизоне!.. – кипятился Иван, и было уже не совсем понятно, что больше всего задело замполита третьей: то, что в него стреляли; то, что в него стреляли, но не попали; или то, что его приняли за белопопого оленя. – Ружьё таким охотникам об голову надо ломать!! По живым людям от стрелять вздумал!.. Очки купи себе, «робингуд» слепорылый!!.. Стрелять научись, мазила криворукая!!.. Попка, видите ли, у меня белая!!.. Рога у меня, понимаешь, вот такие!!..

В общем, белую попку оленя Боре в Орловке припоминали ещё долго.
А Ваня Бахур свою приметную спортивную шапочку всё-таки вскоре поменял. На тёмно-синюю.