Если Хаан и не верил до конца в нездешнее Ольгино происхождение, то было это до эксцесса со свечой. Здешнюю девушку испугать мог разве что полуголый мужик, но уж никак не бытовая магия, которой годам к десяти владел любой ребенок. Кроме того, любая девушка в известных ему частях этого мира при виде безволосых мужских груди и подмышек если и не подняла бы визг, то только потому, что в обморок брякулась раньше. Уж слишком живописали легенды зверства Вольного народа, ничего не говоря ни о происхождении такового, ни о том, был ли таковой человеческой расой вообще, зато со смаком описывая внешность и нрав. По легендам выходило, что были его, Хаана, вероятные далекие предки безмозглым скотом, способным только убивать да насиловать с особой жестокостью. Только вот выросший в наемничьей Орде сотник сильно сомневался, что столь великолепный интеллект хоть как-то сочетался бы с военными успехами.
Хаан подкинул в печь несколько поленьев, подождал, пока разгорятся, и пристроил на решетчатую подставку в немалом жерле печи сковородку, а в угол - котелок с водой. Варить что бы то ни было было делом неблагодарным - управишься аккурат к завтраку. Так что кашу проще было оставить томиться на ночь, перебившись яичницей. Он искренне понадеялся, что хотя бы такое простое блюдо знакомо его гостье. Уговаривать ее не было ни сил, ни времени - солнце уже час как зашло, еще немного, и начнется паломничество десятников с докладами. А там уже как повезет - или можно будет завалиться спать, или опять придется до победного писать рапорты и перекраивать караулы. Бросив взгляд на стол - распотрошенный контракт так там и валялся - наемник вздохнул тяжело и обреченно. Что делать с собой, он знал, но решать, что делать с непрошенной гостьей, готов не был. Так опрометчиво вляпавшись в это дело, он в кошмарном сне не мог увидеть, что маги просто оставят девушку на произвол судьбы. Сам он так не мог. Хотя, может, потому его магические способности и ограничивались разжиганием печки? Может быть, это он - пустопорожний дурак, так и не отвыкший переносить нравы Орды на весь окружающий мир?
Орда... Полторы сотни человеческих душ - почти сотня мужчин, десятка три женщин, остальные - дети. Поджарые, как волки, высокие - обычно на голову выше оседлых селян, готовые глотки перегрызть друг за друга. Они мотались между Золотой Степью (где были желанными гостями всегда, за исключением сезона засухи) и до Восточных Гор (где можно было купить хорошую сталь - с камнями дела гораздо лучше обстояли в Крепостных Горах). Между этими точками можно было продать оружие и украшения (а кузнецами и ювелирами наемники слыли отменными) либо, оправдывая название, данное им на равнине, продать более кровавое умение. Правда, последнее еще надо было суметь купить - Ордовые наемники в авантюры ввязывались туго, мародерством не баловались, отчего и стоили недешево. Но и оружием владели в совершенстве, равно как и способностью бесшумно появляться из лесной чащобы и так же бесшумно в ней исчезать. А иногда и вовсе не появляться, предпочитая бою на мечах или копьях меткий арбалетный выстрел.
Но всему свое время. Уже к Хаанову отрочеству время Орды закончилось: укомплектовав свои армии более дешевыми наемниками из местных, связываться с имеющими свои представления о чести и долге Ордовыми государи равнины остерегались. А потом и вовсе решили, что вооруженные до зубов индивиды, по нескольку сотен кочующие от Гор и до Гор - это несколько слишком. Можно быть сколько угодно искусным в деле пролития крови, но не под напором армии, превосходящей Орду раз в десять. И Орда дрогнула. Истекла кровью, распалась, осела, смешиваясь с мирным людом, уходя в кочевья Степи... в кочевья ушел и Хаан - пятнадцати лет. Чтобы через три года вернуться на равнину, сам толком не зная, зачем. И - не найдя ничего лучшего, нежели продать умения как наемничьи, так и кочевничьи, начав с защиты купеческих караванов, к тридцати он окончил Гвардией.
Жир на сковородке расплавился и перегрелся, начав шипеть и постреливать. Наемник переместился из прошлого в настоящее, быстро напластав мясо и выстелив им сковородку. Подобные запасы жалеть не приходилось - вяленого мяса, рыбы и круп у него в достатке, а свежее жалеть уже поздно - все равно через две недели надо сниматься и уезжать в белый свет. Через пару минут, взболтав яйца с молоком и пожертвовав щепотку соли (роскошь, отказать себе в которой он не мог со времени жизни в Кочевьях), перевернул раззолоченные корочкой ломти и утопил их в желтой жиже, прихлопнув крышкой. Осталось подождать и, заодно, придумать, как пригласить к столу девицу.
Закончив с готовкой, Хаан накрыл на стол, водрузил в центре сковороду, передвинул на подставку котелок и прикинул, что делать дальше. Невольная гостья продолжала отсиживаться за ширмой - следовательно, просто звать в лучшем случае бесполезно. И надо ли вообще пытаться, или лучше просто дать время? Ответа он не знал, да и сомневался, возможен ли простой и однозначный ответ.
В своей жизни Хаан терял все как минимум дважды. В первый раз его мир перевернулся года в три - точнее он не помнил. Родную ему Орду тогда примерно перемололо между двумя враждующими армиями, ради "правого" дела уничтожения третьей силы согласившихся на перемирие. В мясорубке остался его отец. Мать он и так не помнил - она погибла двумя годами ранее. Второй раз он потерял Орду почти в пятнадцать. Придя в себя с разрубленной рукой и разбитой головой (явно приняли за покойника и не стали добивать), среди трупов и воронья, он чувствовал себя примерно как эта несчастная девушка. С той лишь разницей, что его выживание зависело от способности встать и идти, а потом - от способности обработать раны, так что время на моральные терзания нашлось только на Кочевьях, почти через полгода. Где его быстро вылечили парой затрещин и учебой с рассвета и до ночи, перемежаемой заботой о табунах легендарных кочевничьих лошадей.
Хаан встал, снова зажег потушенную было свечу и решил попытать таки счастья. Счастье с ним соглашалось слабо: Ольга так и сидела у стены, с той лишь разницей, что белье прибывшее с ней дополнилось бельем, извлеченным из свертка. Хаан мысленно проклял Тамала - мог бы и отделить исподнее в отдельный мешок. Или хотя бы не отпускать сальных шуток в адрес Хаана, не бередить больное.
Просто заговорить с девушкой сотник не решился - слишком свежи были в памяти утренние истерики от любого слова. Глядя на ее отрешенное лицо, на бессмысленный взгляд сквозь стену дома, он понимал, что и сейчас нервы у Ольги на пределе. Утром ему удалось перехватить ее взгляд, отчего стало вроде бы легче, по крайней мере спать она отправилась без истерик и возражений. Вот и сейчас наемник присел перед ней на корточки и попытался заглянуть в глаза.
Он не знал, чего стоит бояться больше - того, что она испугается и провалится в очередную истерику, граничащую с безумием, или того, что граница уже перейдена, и Ольга не станет даже смотреть на то, что посчитает нереальным. Верным, как водится, оказался третий, неучтенный вариат. Сначала Ольга отвернулась - вяло, будто в трансе, но стоило наемнику осторожно повернуть ее голову - покорно посмотрела на него. Прежнего ужаса во взгляде не было - истерика исчерпала резервы и закончилась, оставив по себе страшную усталость, от которой не хотелось ни жить, ни дышать. Тоже знакомо. Незнакомо было другое: впервые за пятнадцать лет на него смотрели без ужаса перед потомком Вольных, способным, как гласили легенды, в любой момент перекинуться не хуже оборотня. В Ольгином взгляде был обычный страх женщины перед незнакомым мужчиной, способным... а ведь и вправду способным. Открытие его не обрадовало. Хаан с трудом сглотнул и отнял руки от ее лица.
- Пойдем ужинать.