Купеческие музы Константина Бальмонта
Они были удивительно несхожими, даже противоположными по своему характеру, эти две женщины - Лариса Михайловна Горелина и Екатерина Алексеевна Андреева. Но обе, каждая по-своему, сыграли выдающуюся роль в драматической, беспокойной судьбе поэта Константина Бальмонта. Первая - одна из тех, кого называют "роковыми женщинами", странной "боттичелевской" красоты, с переменчивым и капризным характером, казалось, толкнула его на край гибели, но пробудила в нем поэта; вторая – его добрый гений, отогрела и успокоила, дала почувствовать тепло семейного очага, но так и не сумела стать для него единственной.
Обе они были купеческого звания, купеческими дочерьми, тогда как их избранник, юный Константин Бальмонт был отпрыском старинного, но, обедневшего дворянского рода. К началу нового столетия браки дворянских сыновей с купеческими дочками уже не выглядели мезальянсом. Все чаще женихи из дворянских семейств подыскивали себе богатых невест из третьего сословия. Но и сами купеческие дочери уже не представляли собой тех персонажей, которые знакомы нам по пьесам Фонвизина и Островского, или жанровым картинам Федотова и Пукирева. Это были зачастую прекрасно образованные, со светским воспитанием девушки, обладавшие тонким вкусом, неплохо разбиравшиеся в литературе и искусстве. Многие из них бывали за границей, одевались по европейской моде.
Венчание с купеческой дочерью
10 февраля 1889 г. Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1942) – “дворянин Владимирской губернии, Шуйского уезда… 21 года” был обвенчан в местном Покровском соборе с “купеческой дочерью” Ларисой Михайловной Горелиной. Она происходила из известной в Московском промышленном районе семьи фабрикантов, давшей и городского голову в Иванове – Вознесенске, и крупных меценатов. Отец ее, шуйский фабрикант, принадлежал к уже обедневшей ветви семьи. Корни рода Бальмонтов уходили, по некоторым семейным преданиям, к шотландским или скандинавским уроженцам, переселившимся в Россию еще в ХУШ веке. По более достоверным сведениям “прадед отца поэта – по фамилии Баламут – был сержантом в одном из кавалерийских лейб-гвардейских полков императрицы Екатерины П”, а прадед поэта Иван Андреевич Баламут был херсонским помещиком. Позднее фамилия Баламут превратилась в фамилию Бальмонт. Дед по отцу, был морским офицером, принимал участие в русско-турецких войнах при Николае 1 и заслужил личную благодарность императора за храбрость.
Мать К. Бальмонта, урожденная Лебедева, тоже происходила из старинного рода. Это была культурная и высокообразованная семья. Ее отец, генерал, писал стихи. Дядя, П.С. Лебедев, был редактором популярного журнала "Русский инвалид" и переводчиком. Она также была образованной и культурной женщиной, писала заметки и статьи в провинциальных газетах, и многое сделала для распространения культуры в этой глухой провинции: в течение многих лет устраивала в Шуе любительские спектакли и концерты, содержала на свой счет городскую читальню. У отца К. Бальмонта, председателя земской управы в г. Шуе, было поместье в деревне Гуменищи Шуйского уезда.
В окружении “старозаветной жизни”
Молодые супруги были знакомы еще с детства. Лариса была шуянкой. Шуя, как и Иваново-Вознесенск были центрами обширного текстильного фабричного округа, входившего в Московский промышленный район. Оба эти города были и обычным провинциальным захолустьем и исключением из общего правила, являясь средоточием фабрично-заводской деятельности, что во многом определяло атмосферу жизни, городские нравы. Вот как описывал сам Бальмонт городскую жизнь: “Стоки грязной воды с красильных и прочих фабрик стекали в реку, что омывала оба города, засоряя целые рукава ее, распространяя зловоние и заставляя рыб дохнуть. Атмосфера замкнутой жизни, с тяжелым трудом десятков тысяч одних и неправедным богатством немногих других… - эта атмосфера десятки лет окутывала оба города плотным удушливым саваном… . Но была в них и другая жизнь, в которой среди фабричного чада и скуки провинциальной жизни встречались просветы мысли и красоты”.
В Шуе возникла исключительно богатая по количеству и подбору книг публичная земская библиотека, составлявшая гордость города. Основу ее составило богатое дарение, сделанное перед смертью одним чудаком-коллекционером. В его коллекцию входили полные комплекты всех русских журналов с начала Х1Х века до конца 1860-х годов. Это ценнейшее собрание и послужило "духовным фундаментом" библиотеки, а в ее дальнейшем пополнении главную роль сыграла мать Бальмонта, которая приложила огромные усилия, чтобы в библиотеке были представлены произведения всех крупных русских писателей и все сколько-нибудь ценные сочинения. Библиотека сыграла крупную роль в культурном развитии местной образованной молодежи.
В городе был “недурной” любительский театр, где ставились пьесы Островского и Писемского. Благодаря энтузиазму матери Бальмонта и немногих меценатов эти очаги культуры вошли “художественным и умственным возбудителем” в “старозаветную жизнь” города. Такова была атмосфера, окружавшая в городе будущих супругов.
“Боттичелевская” женщина
О своей первой жене поэт пишет очень много в своей художественной прозе, сравнивая ее с женщинами Боттичели. Проходит ее образ и в его стихах (“Лесной пожар” и др.). Отношения между ними были сложными. Юный Бальмонт, несомненно, был влюблен в нее. Это была образованная девушка редкой красоты и женственности, с острым язвительным умом и капризным, прихотливым характером, обладавшая индивидуальностью и немалыми запросами… Но родители с обеих сторон не баловали их помощью и поддержкой. Подражательные литературные опыты начинающего поэта не имели успеха, а случайные переводы, которыми он подрабатывал, зная несколько языков, не приносили твердого заработка.
Но самым тяжелым было вскоре проявившееся несоответствие характеров, интересов и жизненных позиций, быстро приведшее молодых супругов к столкновениям. Бальмонт все отчетливее начал осознавать, что совершил роковую ошибку, соединившись узами с этой женщиной. Лариса Горелина была натурой страстной, любящей, но чрезвычайно ревнивой. Вот как описывает эту сторону их взаимоотношений сам поэт: “Я любил красивую женщину, и она любила меня… но она постоянно терзалась ревностью, хотя для этого не было никаких оснований”. Положение усугубило скоропостижная смерть их первенца, умершего младенцем. Бесконечные ссоры привели Бальмонта к сильнейшему нервному расстройству, душевному кризису, лишавшим его способности работать. Он не мог читать и писать от не прекращавшейся головной боли. Жизнь стала пыткой для них обоих.
Роковая ссора
В тот год они совершили небольшое путешествие по южной России и Кавказу. По возвращении материальные затруднения привели их в дешевую московскую гостиницу. Непосредственным поводом к роковому поступку Бальмонта, совершенному им 13 марта 1890 г., была очередная ссора между супругами, на этот раз по поводу повести Л.Н. Толстого “Крейцерова соната”. Она только что появилась и ходила по рукам “гектографированной”. Одна фраза в “Крейцеровой сонате” подала повод к очередной сцене ревности и упрекам со стороны жены. Пережив унизительную ссору, они долго сидели подавленные за вечерним самоваром… . На следующее утро Бальмонт выбросился на камни мостовой с высоты третьего этажа из окна гостиницы, в которой они жили, но остался жив. Много лет спустя поэт неоднократно возвращался к этому событию, пытаясь понять причины происшедшего. Он писал, что если бы был старше и опытнее, то, верно, понял бы, что им нужно расстаться, что это гораздо проще, чем то что он замыслил.
И с ним произошло два чуда. Одно – что он остался жив, лишь сильно покалечившись (у него была разбита голова, сломаны нога и рука); другое – то громадное душевное потрясение, им пережитое, было так велико, что он как бы родился новым человеком. Именно в этот день Бальмонт родился и как поэт, которого мы знаем, со своим лицом. Константин Бальмонт пережил подлинное раскрепощение души и прилив громадной творческой энергии. С подражательством в поэзии было покончено. Он находит свой оригинальный творческий стиль.
До конца своих дней Бальмонт не мог забыть о Ларисе Горелиной – своей первой жене и музе, сыгравшей невольно такую роковую и одновременно спасительную роль в его творческой судьбе. Он неоднократно возвращался к ее образу в своей прозе и стихах: “Белая невеста”, “Воздушный путь”, “Лесной пожар”, “Крик в ночи”, “Под новым серпом”. В одном из этих произведений, будучи уже в эмиграции, он признавался: “Мы потеряли друг друга безвозвратно, и мы давно уже другие… Но если ты можешь еще слышать, услышь меня: я любил тебя всегда”.
Добрый гений
В отличие от “злого гения” – роковой “боттичелевской женщины” – Ларисы Горелиной, сыгравшей такую драматическую роль в судьбе молодого Бальмонта, Екатерина Андреева (1867 – 1950) была его “добрым гением”, ангелом-хранителем. Именно такая женщина была нужна ему сейчас, после всех пережитых им невзгод, когда он переживал небывалый творческий взлет. Многие авторы воспоминаний мало оценили эту женщину, сумевшую стать не только верной женой, милой хозяйкой дома, но и новой музой Бальмонта. В воспоминаниях Александра Бенуа она “промелькнет незаметной тенью” своего знаменитого мужа. Известный издатель Сабашников, хорошо знавший ее как писателя и переводчика, описал ее лишь с одной стороны, как хозяйку близкого ему дома, друга семьи. Ее имя связывалось главным образом с яркой личностью знаменитого поэта. Между тем, Екатерина Алексеевна была сама по себе личностью незаурядной, имевшей собственную литературную биографию (автором нескольких сборников произведений и переводов ), ставшей необходимой Бальмонту именно в силу своих высоких душевных качеств и их общих литературных интересов.
Из семьи придворного поставщика
Екатерина Андреева слыла одной из первых красавиц Москвы. Она получила блестящее образование, была знатоком русской и европейской поэзии и культуры, переводчиком с нескольких европейских языков. Происходила она, как и первая жена Бальмонта, из известной, купеческой семьи. Дед ее, по материнской линии, Михаил Леонтьевич Королев, бывший одно время, в самые первые годы, после «Великой реформы», московским городским головой (1861 – 1863), вышел из крепостных крестьян. Он сумел заплатить выкуп и ушел на волю перед самой реформой. В Москве он организовал известное в России кожевенное дело и за высокое качество поставок обуви для армии был удостоен звания придворного поставщика. Именно Королев был первым московским купцом, дом которого посетил (в 1862 г.) император Александр П с императрицей Марией Александровной, о чем долго с восхищением говорило московское купечество. О колоритной фигуре московского городского головы ходило немало историй. Рассказывали, что он в компании А.И. Хлудова, Павла и Дмитрия Сорокоумовских и еще нескольких известных московских купцов часто ходил пить шампанское в винный погребок Богатырева на Карунинской площади около Биржи. Первым делом Королев снимал с головы и клал на стол свою шляпу-цилиндр. Потом начинали пить. И лишь когда цилиндр был заполнен доверху пробками от шампанского, тогда уходили.
Не менее известной в Москве была и фирма отца Екатерины Алексеевны – А.В. Андреева, предки которого также были выходцами из крестьян. Алексей Васильевич был, по отзывам людей, знавших его, человеком умным, живым, погруженным в свои любимые занятия: “Кожевенное дело М.Л. Королева” и “Магазин А.В. Андреева”, торгующий “колониальными товарами” со всего света. Соперничать с магазином могли бы, по общему мнению, лишь более поздние “Елисеевские” магазины, да и то разве по убранству, позолоте и освещению, но не по ассортименту товаров. Там же, на углу Тверской и Столешникова, в одном доме с магазином, помещалась на втором этаже и принадлежавшая Андреевым гостиница “Дрезден”. Она была известна всей Москве, как “министерская гостиница”, так как в ней любили останавливаться министры, приезжавшие из Петербурга в Москву.
Семья Андреевой, была связана родственными узами с Боткиными и выделялась из среды купечества Москвы своим культурным обликом, принадлежа к тому поколению, которое уже мало походило на старозаветных купцов московского Замоскворечья из пьес Островского. Мать, Наталья Михайловна, дала детям прекрасное образование, хотя сама не происходила из образованной среды. Им преподавали иностранные языки: английский, французский, немецкий, латынь, греческий и они знали их в совершенстве. Для разговора занимались испанским, итальянским. Лучшие учителя и профессора читали лекции по русскому языку и литературе, философии, географии, биологии, математике, истории мировой и отечественной. Занимались также гимнастикой, пением, музыкой, танцами. Но прекрасному русскому языку дети обязаны, прежде всего, матери, речь которой была ясной, меткой, по народному образной. Андреевы были и крупными благотворителями, жертвовали значительные суммы на постройку психиатрической лечебницы в Сокольниках, на сооружение университета Шанявского.
Брак без благословения
В первый раз Екатерина Алексеевна познакомилась с Бальмонтом в 1893 г. на вечере у их общего знакомого, князя А.И. Урусова – известного московского адвоката, тонкого ценителя поэзии, большого поклонника творчества Бальмонта. Екатерина Алексеевна, очень сильно увлеченная в то время Урусовым, вначале не обратила никакого внимания на своего нового обожателя. На первое его признание в любви она сразу же ответила категорическим отказом. Но внимание князя Урусова к Бальмонту, восторженные похвалы его таланту и уважение, проявляемое Урусовым к мнениям и оценкам поэта, заставили ее совсем другими глазами взглянуть на своего “преданного, внимательного поклонника”. Она открыла в нем не только поэта, но и интересного, отзывчивого и искреннего человека, который может стать спутником по жизни. Сближали их и общие поэтические пристрастия: новейшая французская и русская поэзия.
Однако на пути сочетания браком Екатерины Андреевой и Константина Бальмонта стояло, казалось, неодолимое препятствие – первое супружество поэта. После попытки самоубийства и длительной болезни совместная жизнь Бальмонта с его первой женой практически прекратилась. И хотя у них появился второй ребенок, сын Николай (в молодости он проявлял большие музыкальные и поэтические способности, но умер рано от душевной болезни), брак фактически распался и каждый жил самостоятельно.
В 1895 г. Бальмонт начинает дело о разводе. Процедура расторжения церковного брака была трудной. Против женитьбы была и мать Екатерины. На возражения дочери, что семьи, по существу, нет, что Бальмонт уже давно живет отдельно, мать ее твердо заявила, что не даст своего благословения на брак. Однако влюбленные не отступили перед трудностями. Бальмонту удалось добиться разрешения венчаться. 4 мая 1896 г. он пишет матери о разводе: “В консистории состоялся акт о расторжении брака”. Венчание, почти тайное, состоялось в присутствии очень узкого круга родных и друзей, среди которых были Брюсов, Балтрушайтис, в небольшой сельской церкви, в 7 верстах от Твери, в начале октября 1896 г. Сельский священник, - вспоминала Андреева, - обвенчал нас “очень быстро, при запертых дверях и без лишних свидетелей”.
Бальмонт и его “Беатриче”
Но и в этом супружестве счастье не оказалось долговечным. Близко наблюдавший их совместную жизнь Александр Бенуа, отмечал бросающуюся в глаза разницу характеров этих людей: гармоничный, тяготеющий к естественному проявлению уклад жизни и характер Екатерины Алексеевны, и противоположные наклонности Бальмонта – тяготение к искусственному и литературному, к экзотическому, изысканному и элегантному “образу поэта”. Поэзия и искусство стояли у него превыше всего, даже вопросов веры. Бенуа с большим уважением отзывался об Андреевой-Бальмонт, называя ее “изящной, чрезвычайно бонтонной, очень культурной и очень приятной” женщиной. Современники отмечали высокие нравственные качества Екатерины Алексеевны. Участница Московского антропософского общества М.Н. Жемчужникова вспоминает о ней: “И в Обществе были люди, самое присутствие которых служило как бы ручательством: “Да, здесь чисто, здесь веет дух добра. Такова была прежде всего Екатерина Алексеевна Бальмонт… В ней самой, вместе с полной простотой и открытостью было что-то величественное, может быть самая ее наружность этому способствовала. А вернее в этом сказывалось богатство содержания ее внутренней и внешней жизни”.
Влияние этой образованной, тонко чувствующей и вместе с тем, умной и светски воспитанной женщины на склонного к богемному образу жизни поэта, несомненно, было благотворным. Ей приходилось постоянно бороться за сохранение “семейного очага”, столь необходимого, прежде всего, самому Бальмонту, оберегать его от бесконечных срывов, мешавших творчеству. Я судила и часто осуждала его как простого смертного, - пишет она в своих воспоминаниях, - высказывала свое недовольство им, страдала от его “отпадений”, как назывались у нас его состояния опьянений. Воздерживала его всячески от вина. Спорила, возражала, не соглашалась с ним”. Период совместной жизни с Е.А. Андреевой был наиболее плодотворным в творчестве Бальмонта, временем его наивысших литературных успехов, его авторитета и популярности, как одного из лидеров русского символизма. Он называл ее “Беатриче” и посвящал ей стихи (“Я полюбил тебя, лишь увидав впервые…”, “Катерина” и др.). В эти годы появляются лучшие сборники его стихов: “Горящие здания”, “Будем как солнце”, “Только любовь”. Его жизнь необычайно насыщенна, многообразна и заполнена до краев творчеством и увлекательными путешествиями по всему миру. И этим, во многом, Бальмонт обязан Екатерине Андреевой – своей новой музе и вдохновительнице.
В разлуке
В 1901 г. у них родилась дочь Нина, однако их счастливая совместная жизнь оказывается непрочной. Во время пребывания в Париже Бальмонт переживает сильное увлечение 18-летней студенткой Еленой Цветковской, которая с 1904 г. “уже неукоснительно следует за ними всюду”. С 1920 года, когда Бальмонт вместе с ней уехал в Париж, а Андреева осталась в России, они больше не виделись. Расставшись с Екатериной Алексеевной, которая была ему крепкой опорой, якорем в жизни, он в дальнейшем, по-видимому, все более утрачивает жизненные ориентиры. Его жизнь становится все более хаотичной, подверженной частым срывам. Вдали от родины тускнеет его яркое поэтическое дарование. Последние годы жизни Бальмонта трагичны - это “годы одиночества, забвения, денежной нужды, болезней, больниц”. Некогда громкая его поэтическая слава была забыта…. Екатерина Алексеевна провела свои последние годы в Москве, в кругу семейного очага, который она так ценила, в окружении внуков – детей ее дочери, Нины Константиновны Бальмонт-Бруни.