Смерть Мэлитрана оказалась далеко не последней в ту роковую ночь. Вслед за ним в приветственные объятия бога Шибалона отправились еще два человека. Но в отличие от гибели безвестного пеймера, чья жизнь, равно как и смерть, прошла на задворках общественного внимания, гибель этих двоих стала небывалым потрясением для империи Сайдрин и в частности для всего Гостона. На фоне этой ужасающей кончины даже зверская расправа над целым патрульным отрядом, состоящим из восьми превосходных солдат, меркла, представляясь событием маловажным и безынтересным. Естественно, известие о ночном происшествии в Сомберском лесу ошеломило, напугало и возмутило граждан, но умами жителей оно владело лишь до той поры, покуда население Гостона не облетела другая, совершенно неожиданная и страшная новость.
Империя Сайдрин состояла из восьми провинций. Тяжелым, омытым кровью и слезами был исторический путь этой огромной державы. Четыреста лет назад она представляла собой группку разрозненных государств, которые вели друг с другом непримиримую, беспощадную и, казалось, бесконечную войну. Сейчас уже не представлялось возможным подсчитать, сколько мирных соглашений и договоров было заключено между ними на этом пути, и сколько из них потом расторгнуто и попрано. Если и существовали когда-либо более несговорчивые и злейшие противники, то их имен история не сохранила, оставив в качестве примера лишь эти восемь.
Но однажды властитель одного из этих государств, которое располагалось на дальнем западе материка Мидгрин и с трех сторон света омывалось водами Кораллового Моря, задался целью объединить все восемь держав под одним началом. Лукайен Лидиспейг звали этого решительного и предприимчивого властителя. Советники и министры сразу бросились отговаривать правителя от столь необдуманного решения, но Лукайен упорно стоял на своем. Ему не раз говорили о бессмысленности подобной кампании. Не единожды взывали к рассудительности. А когда ни один из этих методов не принес сколь бы то ни было ощутимого результата, государственные мужи прибегли к последнему способу – воззвали к воображению короля, предложив Лукайену представить будущее державы, которую непрекращающиеся междоусобные войны и распри ежеминутно раздирают на куски. Но и это не убедило монарха, который, предаваясь мечтам, видел не войны, кровь и разрушения, а слаженность, мир и величие. Он приказал своим советникам оформить обращение к другим правителям, в котором подробнейшим образом будут излагаться условия заключения очередного мирного соглашения, и вместе с гонцами разослать получателям. Лукайен готов был пойти на некоторые уступки ради вожделенного мира, но и от оппонентов требовал не меньшего. А в некоторых пунктах – даже большего.
Гостон, Рибердейл и Галльс, истощенные длительными боевыми действиями, оказались первыми, кто примкнул к новому союзу. Чуть позже мирный договор подписала и провинция Фэнгайстл. История, однако, хранит любопытные данные, будто произошло это не по добровольной прихоти князя Фэнгайстла, а в результате довольно странной диверсии, учиненной правителем Галльса на границе их владений. Совсем же несговорчивыми оказались три оставшихся государства: Климглоу, Сэмпел и Глиенс. Однако никто с ними больше не церемонился. Решением Лукайена Лидиспейга на трех властителях-упрямцах была испытана военная мощь пяти объединенных государств, и недостающие провинции оказались насильно вовлечены в состав оформившейся империи. А Лукайен Лидиспейг вошел в историю, как первый император Сайдрина.
До объединения в одну большую империю, каждая из ее составных частей носила свои собственные названия, которые, может, и сохранились в каких-либо свитках или манускриптах, но напрочь исчезли из человеческой памяти. После того, как границы истерлись, и на всех картах мира возникла новая держава, каждой провинции было присвоено новое имя. Едва ли не первым изданным указом император Лукайен распорядился называть провинции и их административные центры по фамилии правящей в том краю династии. Чтобы князья пеклись о благополучии вверенных в их владение земель не меньше, чем о чистоте собственного имени.
Но не все шло так гладко, как хотелось. Если вынужденные к присоединению Климглоу и Сэмпел смирились с судьбой и добровольно подчинились власти Лидиспейга, то Глиенс превратился в настоящую злокачественную опухоль на теле государства. Буйная и мятежная провинция портила кровь не одному поколению императоров на протяжении четырех сотен лет существования Сайдрина. И наконец последний властитель Тамидлен Лидиспейг распорядился взять мятежников «в клещи». Иными словами, ввести в провинции военное положение и оккупировать ее во избежание коварных поползновений со стороны княжеского рода Глиенсов по отношению к другим властителям.
Однако было слишком поздно. В Сайдрине давно назревал очередной кризис. Империя сидела на пороховой бочке, а фитиль, подведенный к ее днищу, уже практически полностью истлел. Но изгнанный рыцарь Мэлитран все же осмелился посетить Сайдрин в эти последние, горячие для империи деньки, надеясь, что успеет провернуть здесь несколько выгодных сделок, прежде чем грянет гром. Но вышло так, что он безвременно скончался от смертельной раны, полученной в неравном бою, оставив своего юного друга и помощника Родверта на краю стремительно разверзающейся бездны.
* * *
В последний спокойный для Гостона вечер, когда Мэлитран и Родверт только зашли под сень деревьев Сомберского леса, а злополучный патрульный отряд еще не покидал стен солдатской казармы, готовясь заступить в караул, к широким воротам княжеского замка подъехал всадник, облаченный в черный плащ. Если бы Родверту довелось в тот момент лицезреть его, то молодой воин решил бы, что глубокий, надвинутый на глаза капюшон является неотъемлемым атрибутом мужского туалета в этом странном городе, поскольку подавляющее большинство людей, которых он здесь повстречал, одевались именно так. Но у таинственного наездника были особые причины скрывать от случайных прохожих свое лицо.
Княжеский замок располагался в самом центре Гостона и был отделен от остального города высокой крепостной стеной. Сам дворец, выстроенный не из голубого ракушечника, как многие окрестные дома, а из каменных блоков, облицованных серыми гранитными плитами, являл собой немое доказательство непоколебимого величия здешних правителей. Лишенный вычурности и показной роскоши замок Гостонов одним своим видом сообщал окружающим, что хоть завтра готов выдержать натиск несметных вражеских армий. Высокие зубчатые башни, которые четыре сотни лет назад осыпали наступающие дивизионы противника градом стрел и каменьев, теперь с холодной надменностью взирали на толпы суетящихся внизу граждан. Многочисленные дозорные, расставленные по периметру стены снаружи и внутри, несли неусыпное наблюдение за округой. Они прогуливались взад и вперед с бессменной алебардой в руках и устремляли скучающие взоры в надвигающиеся сумерки, с роковой неизбежностью ожидая появления зеленого зловонного тумана.
Черный всадник свободно проехал мимо нескольких караульных, не вызвав ни малейшего смятения в рядах последних, и беспрепятственно проник на территорию замка через главные ворота. Двое стражников, несших караул на этой стратегической позиции, не только не воспрепятствовали его продвижению, но поспешно распахнули перед посетителем массивные железные створки, а потом еще и отсалютовали, вскинув руки в молчаливом приветствии. Всадник почтил солдат одобрительным кивком и заспешил дальше. На миг ему вздумалось остановиться и наказать привратникам плотней затворить ворота, чтобы не допустить во внутренний двор замка отвратительные зеленые испарения, но передумал, вспомнив, что для всепроникающего странного тумана не существует никаких ощутимых преград. Эта мысль несказанно разозлила всадника, и он нетерпеливо пришпорил и без того резво бегущего вперед коня.
Подъехав к конюшне, облаченный в плащ человек ловко соскочил на землю и препоручил скакуна в руки мгновенно оказавшегося рядом конюха. Резким возмущенным ржанием жеребец изъявил нежелание так скоро расставаться с хозяином, но спешившийся всадник небрежно похлопал животное по крупу и поторопился во дворец, отмеряя расстояние широкими уверенными шагами. Говорят, будто звери неким странным образом умеют предчувствовать грядущее несчастье. Видимо, в тот момент скакун по кличке Черный Принц с тревогой осознал, что в последний раз вез на своей спине молодого наследника княжеской фамилии. И в силу своих скромных лошадиных способностей пожелал воспрепятствовать неумолимой судьбе.
- Милорд, - слуга склонился в почтительном поклоне перед Гарианом Гостоном, принимая из рук молодого князя черный дорожный плащ и перчатки для верховой езды.
- Как у нас дела, Ниаф? Все нормально? – властным, но заметно срывающимся то ли от волнения, то ли от быстрой ходьбы голосом спросил высокий статный мужчина.
- Да, милорд. Хвала Ажельдану все в порядке.
- Как отец? Он, верно, уже спит?
- Вовсе нет, милорд, - возразил слуга и поспешил успокоить князя, который, судя по выражению лица, уже готов был вознегодовать на недосмотр придворных лекарей: - Боги услышали наши молитвы и послали Его Светлости выздоровление. Сегодня князь изъявил желание подняться с постели и совершить прогулку по саду.
- Надеюсь, вы его отговорили? – сдержанно заметил Гариан.
- Мы не посмели, милорд. Его Светлость пребывал в таком приподнятом расположении духа, что мы просто не осмелились омрачить его категоричным отказом. Созванный по этому поводу консилиум придворных лекарей позволил Его Светлости выйти на небольшую прогулку. Но при условии, что его будет сопровождать достаточное количество людей, способных оказать князю необходимую помощь, если ему вдруг станет плохо.
В течение этого короткого разговора молодой наследник и лакей продвигались вдоль просторных, богато украшенных коридоров замка, направляясь в покои князя Гариана, где тот намеревался сменить дорожную одежду на более удобную, домашнюю, переобуться и ополоснуть лицо. На стенах висели гобелены и картины, однако, куда чаще там встречались подвешенные щиты, вымпелы и штандарты с изображением фамильного герба Гостонов – золотого грифона, раскинувшего когтистые лапы на синем фоне в окружении четырех дубовых листков.
- Не смею также утаивать от вас, милорд… - продолжал Ниаф.
Сосредоточенное лицо Гариана, озарившееся было легкой радостной улыбкой, вызванной долгожданным выздоровлением отца, вновь посерело, погрузившись в мучительные размышления.
- Что такое?
- Я лично сопровождал Его Светлость на прогулке. На всякий случай мы захватили с собой носилки. И, вынужден признать, под конец нам все-таки довелось ими воспользоваться, - доложил слуга. – Его Светлость не мог продолжать променад по причине слабости в ногах. Они сильно отекли. Мы уложили князя на носилки и отнесли в спальню. Надо сказать, он всеми силами пытался оказать нам сопротивление. Утверждал, что вполне способен дойти до постели самостоятельно. Но мы настояли.
Гариан согласно кивал, вспоминая строптивый и необузданный нрав родителя. Тягостный, неведомо откуда взявшийся недуг не только истощил физические силы пожилого Румзера Гостона, но и в значительной степени обесцветил его взрывной характер. Несмотря на то, что единичные вспышки былого темперамента все же время от времени давали о себе знать, у окружающих они теперь вызывали не страх, а скорее ностальгию.
- Где он сейчас?
- Незадолго до вашего возвращения Его Светлость приказал подготовить для себя кабинет. В настоящее время изволит находиться именно там.
- Хорошо, - кивнул Гариан. – Отправляйся к отцу. Сообщи, что я вернулся и зайду к нему как только стряхну с себя дорожную пыль.
- Слушаюсь, милорд, - пожилой слуга поклонился.
- Да, и еще разыщи начальника дворцовой стражи Кестера Мальца. Скажи, что я хочу переговорить с ним с глазу на глаз. Пусть подождет меня в библиотеке – я присоединюсь к нему, как только выйду от отца, - молодой князь в задумчивости замолчал. Ниаф терпеливо дожидался дальнейших распоряжений. – И последнее: пошли кого-нибудь к Лурьяму Иллейну, законнику. Пусть явится завтра к полудню в главный дворцовый зал – у меня есть к нему очень важный разговор. Скажи, пусть не опаздывает – это срочно.
- Сомневаюсь, что кто-либо может позволить себе ослушаться вашего приказа, милорд. Тем более такой досточтимый и благородный господин, как дейфенди Иллейн.
- Поторопись, - бросил напоследок Гариан Гостон, возлагая ладонь на серебряную рукоятку двери.
- Будет исполнено, милорд, - поклонился слуга и только после этого молодой князь позволил Ниафу удалиться. Сам же Гариан переступил порог собственных покоев и плотно затворил за собой дверь. Как только он оказался внутри, фарфоровая статуэтка бога Ажельдана, покровителя всех власть имущих, засветилась ровным голубоватым сиянием. Молодой князь подошел к столу, на котором в окружении венка из дубовых ветвей был установлен хрупкий керамический идол с головой льва, коснулся средним и безымянным пальцами его пышной шевелюры, а потом поднес их к губам.
- Всемогущий Ажельдан, помоги нам преодолеть эти трудности, - прошептал молодой князь, склонив голову перед крошечным портативным святилищем.
Гариан Гостон остался наедине со своими мыслями и переживаниями. Блуждая инкогнито по городу, он внимательно прислушивался к праздным разговорам и пересудам, особенно тем, которые затрагивали фамилию его славного рода. И до недавнего времени оставался доволен результатами. Население Гостона прониклось такой глубокой и беззаветной любовью к его отцу, князю Румзеру, что после обнародования факта тяжелой болезни последнего Гариан начал всерьез опасаться, а воспримут ли подданные его, молодого наследника, как своего полноправного властителя? Пойдут ли за ним, станут ли защищать перед лицом возможной опасности? Когда Румзер Гостон окончательно слег и уже не мог самостоятельно заниматься государственными делами, его сын взял все бразды правления в свои руки и стал на свой страх и риск руководить третьей по величине провинцией Сайдрина. И, по-видимому, делал все правильно, поскольку всякий раз, когда Гариан Гостон в сопровождении полудюжины вооруженных всадников выезжал на официальную прогулку по городу, подданные встречали его неизменно приветливыми лицами и восторженными окликами. Не менее удовлетворительными являлись и неофициальные вылазки, которые молодой князь производил в одиночку на оживленных базарных площадях, где беседы велись активнее, а любая тема привлекала множество желающих высказаться.
Однако в последнее время ситуация начала меняться в худшую сторону. Поначалу это было вызвано постепенным ухудшением состояния здоровья князя Румзера. А с недавних пор еще и появлением мерзкого зеленого тумана, который, несмотря на всю свою безобидность, успешно парализовал ночную жизнь города. Как только солнце исчезало за горизонтом, Гостон накрывали вечерние сумерки и на мостовые выползали липкие щупальца зловонных испарений, всех людей, точно ветром, сдувало с городских улиц. В иные времена ночной Гостон являлся чуть менее оживленным, чем дневной, однако сейчас по вечерам он стал походить скорее на некрополь, чем на город. Граждане начинали роптать, а Гариан просто не знал, что бы он мог сделать. В первом случае, он прибег к услугам самых лучших и толковых лекарей, которых только мог заполучить. В другом – каждый вечер во все концы города отправлял на разведку десятки патрулей, наказывая им искать источники распространения зеленого тумана и по мере возможности их устранять. Но каждый новый день и первые, и вторые заявляли ему о своем бессилии.
В дверь тихонько постучали.
- Войдите! – крикнул Гариан.
Дверь приоткрылась, и в покои князя вошла высокая и стройная женщина, облаченная в длинное пурпурное платье. Закрытое одеяние оставляло обнаженными только кисти рук, однако, несмотря на это, было щедро разукрашено затейливой вышивкой и всевозможными драгоценностями. Особый крой одежды выгодно подчеркивал все достоинства соблазнительной женской фигуры, а загадочный блеск струящегося атласа заставлял мужской разум померкнуть в трепетном осознании истинного сокровища, которое скрывалось под роскошным облачением.
На вид девушке было не больше двадцати пяти лет. Ее голову покрывала изысканная кружевная накидка, которую удерживал тесный золотой обруч, инкрустированный аметистами. По традиции Сайдрина все замужние дамы обязаны были всюду появляться с покрытой головой, предоставляя возможность любоваться истинным великолепием своих волос только законному мужу и исключительно в те моменты, когда супруги оставались наедине.
Но и помимо этого прелесть Лораны Гостон никого не оставляла равнодушным. Поэты воспевали нежное лицо молодой княгини, сравнивая его то с луной, то с солнцем, в зависимости от того, какая эмоция преобладала в ее чертах в тот или иной момент времени: печаль или радость. Миндалевидные зеленые глаза могли бы лишить сна всякого мужчину, однажды встретившегося с ними взглядом, ироничное движение плавно изогнутой брови вогнало бы в краску любого солдата, а капризно надутые губки заставили бы мужчин сбиваться с ног в попытке удовлетворить каждую прихоть красавицы. Однако, несмотря на все великолепие представшей перед ним особы, князь Гариан Гостон при ее появлении испытал лишь пресное чувство некой данности и даже налет легкого раздражения, поскольку за восемь лет совместной жизни успел узнать, насколько обжигающе холодной являлась эта изысканная и чарующая красота. К тому же существовало еще одно обстоятельство, заставившее высокородного мужчину охладеть к своей супруге.
- Лорана! – он сделал шаг навстречу княгине, без особого удовольствия распахивая перед ней объятия.
- Гариан! Почему ты никого не послал известить меня о своем возвращении? - она одарила мужа скромной улыбкой, которая выглядела необыкновенно чужеродной на ее надменно-равнодушном лице. Величественным, сотни раз отрепетированным, а потому лишенным всякого чувства и смысла жестом Лорана вручила ему свои белоснежные, хрупкие пальчики, и князь запечатлел на них быстрый неловкий поцелуй. А когда она подставила ему лицо с вожделенно приоткрытыми губами, он лишь слегка прикоснулся к ним своими.
- Я думал, что ты уже отошла ко сну, и предпочел тебя не беспокоить, - оправдался молодой князь и решительно отступил от супруги, оставив ее в недоумении от своей неожиданной холодности.
Однако женщина быстро подавила изумление и обиду, благоразумно расценив, что находится не в том положении, чтобы возмущаться. Она прошла в комнату и элегантно опустилась в предложенное ей кресло. Собственно, она всегда сидела в этом кресле, когда навещала комнаты мужа, если он не предлагал ей разделить с ним ложе.
- Я хотела поужинать с тобой, Гариан. Поэтому не стала уходить к себе в покои, не дождавшись твоего возвращения, - пояснила Лорана, расправляя платье на коленях.
- Напрасно, дорогая. Я не голоден, - кратко ответил молодой князь, разыскивая на столе бумаги, изучением которых хотел бы заняться нынешним вечером. – Если хочешь, можешь отужинать сама. Едва ли я найду время, чтобы присоединиться к тебе.
На этот раз княгине пришлось приложить гораздо больше усилий, чтобы удержать рвущееся наружу отчаяние. Она закусила губу, на миг закрыла глаза, собираясь с мыслями, а потом с резким коротким выдохом, как человек, решившийся на опасный шаг, вновь заговорила:
- Гариан, объясни мне, что происходит! Почему ты избегаешь меня? За весь минувший год я на пальцах одной руки могу пересчитать вечера, которые ты провел вместе со мной. Ты постоянно жертвуешь моим обществом в пользу каких-то собственных интересов! А если у тебя возникает возможность, то уходишь, даже не прощаясь! Не сообщая, куда направляешься и когда вернешься! Стоит ли говорить, что о твоем нынешнем возвращении я узнала, лишь услышав перестук копыт Черного Принца на площадке перед конюшней? Ответь же мне, из-за чего я впала в такую немилость? Или твоим вниманием завладела какая-нибудь другая женщина?
Напрасно Лорана пыталась контролировать голос, не давая ему срываться на истеричные нотки.
- Дорогая, о чем ты говоришь? Я по-прежнему горячо люблю тебя, но у меня совершенно нет времени, чтобы уделять тебе столько внимания, сколько ты заслуживаешь. Отец серьезно болен, и я с ужасом представляю себе тот день, когда он покинет наш мир. Боюсь, что это случится совсем скоро, если мне не удастся отыскать надежное средство от его недуга. А между тем государственные дела не терпят отлагательств! Я и так делаю все возможное, чтобы выставить себя в хорошем свете перед императором, шестью остальными князьями и всем гостонским населением. Это тяжкий труд, Лорана. Он меня полностью изматывает.
Возможно, молодая княгиня и вняла бы разъяснениям супруга, если бы они не были представлены таким вялым и бесцветным голосом, как будто Гариан вел беседу не с живым человеком, тем более с дражайшей супругой, а с предметом мебели или, скажем, со своим распрекрасным вороным скакуном. Да и тогда в его речи, пожалуй, появилось бы гораздо больше эмоций, чем сейчас. К тому же он старательно избегал смотреть ей в глаза, ограничиваясь легким поворотом головы или мимолетными взглядами, которыми одаривают прислугу, но никак не любимую жену.
Лорана Гостон вскочила на ноги и в жесте отчаяния заломила руки.
- Ах, Гариан! Не наказывай меня своим безразличием! Я же знаю, отчего ты сторонишься меня! Знаю! Это моя вина и только моя, что я до сих пор не смогла подарить тебе наследника! – девушка повалилась на кровать и разрыдалась. Золотой обруч упал с ее головы, а кружевная накидка соскользнула с волос, и Лорана в немой ярости сжала ее в похолодевших пальцах. Она была бы счастлива, если б ей удалось разорвать ажурную ткань в клочья. Но слишком мало силы осталось в ослабевших руках.
Молодой князь опешил. Он не ожидал подобного взрыва чувств от немногословной, горделивой и зачастую мало эмоциональной супруги. Нечто похожее с ней приключилось четыре года назад, когда трагически оборвалась первая и пока что единственная беременность княгини. Но тогда застигнувшее супругов врасплох несчастье было общим, а сердце князя жило неисчерпаемой и неодолимой любовью к благоверной. Однако сейчас боль притупилась, а чувства угасли. При виде рыдающей супруги молодой князь испытывал лишь горечь, грусть и раздражение.
Гариан пересек комнату и склонился над женой.
- Прости меня, Лорана! Прости! – проговорил он, неловко пытаясь обнять супругу за плечи. – Я не хотел тебя обидеть, любовь моя. Я на самом деле очень занят. Перестань плакать…
- Ты отвернулся от меня после того, как я потеряла ребенка! – воскликнула Лорана, пряча покрасневшее заплаканное лицо и неуклюже пытаясь оттолкнуть мужа.
- Это неправда!
- Нет, правда! Ты имеешь полное право винить меня за это!
- Успокойся, Лорана. Твоей вины здесь нет. Богам было угодно забрать у нас эту надежду…
- Мне так горько от того, что я не могу прижать к груди наше дитя…
- Меня это тоже очень гнетет.
- И теперь в твое отсутствие я вынуждена довольствоваться лишь безмолвием да собственным одиночеством!
- Не тревожься, - Гариану удалось сломить сопротивление жены и сгрести ее в крепкие объятия. - Будем надеяться, Ажельдан в скором времени пошлет нам наследника, ведь мы с тобой еще молоды.
После этих слов Лорана начала успокаиваться. Она обвила руками шею мужа и спрятала лицо у него на груди. Окончательно же ее успокоило обещание Гариана составить ей компанию за сегодняшним ужином. Он дал его скрепя сердце, так как вовсе не горел желанием целиком посвящать свободное время человеку, к которому не испытывал ровным счетом никаких чувств. Все, что Лорана вызывала у него в душе – это усталость. Усталость человека, который слишком долго играл в некую азартную игру, но никогда еще ничего не выигрывал.
Самоуверенность князя таяла на глазах. Завтра ему предстояло принять важное, судьбоносное решение, которое коренным образом изменит устоявшийся порядок вещей во всей провинции. Собственно, именно поэтому Гариан так торопился вернуться во дворец, чтобы за вечер успеть тщательнейшим образом все обдумать. Хотя с куда большей охотой он провел бы грядущую ночь в объятиях любимой женщины, от одной мысли о которой сердце пускалось вскачь, а легким начинало отчаянно не доставать воздуха.
* * *
Ни у кого не повернулся бы язык называть князя Румзера Гостона шестидесятилетним стариком. Несмотря на преклонный возраст, он по-прежнему сохранял ясность ума, оставался сильным и деятельным человеком и, по слухам, даже собирался жениться на овдовевшей представительнице знатного гостонского рода. Однако внезапно навалившаяся болезнь не только смешала властному правителю все карты, воспрепятствовав грядущему бракосочетанию, но и в рекордно короткие сроки уложила его в постель. Дни и ночи напролет пожилого властителя Гостона терзали адские боли в суставах, жуткая ломота в теле не позволяла принять сколь бы то ни было удобную позу, а сокрушительные волны изнуряющей лихорадки разве что не обращали кожу, плоть и кости в пепел. Спустя четыре месяца этой сомнительной пародии на жизнь, крепко сбитый и темноволосый мужчина стал походить на иссушенную мумию с абсолютно лысой головой и гирляндами провисшей желтой кожи на шее, руках и туловище. Согнувшийся под тяжестью тела позвоночник на добрую треть сократил прежний высокий рост правителя, а руки и ноги с необыкновенно увеличенными и опухшими суставами стали походить на узловатые ветви тропического кустарника, одного из тех, что обитают в густых дождевых лесах и никогда не видят света.
Когда Гариан вошел к отцу в кабинет, предварительно уведомив родителя о своем появлении коротким стуком в дверь, гнилостная вонь и прочие неприятные запахи, которые может источать лишь смертельно больное тело, подсказали молодому князю, что от утреннего улучшения его отца не осталось и следа. Румзер сидел, развалившись в огромном глубоком кресле, и больше напоминал тряпичную куклу, чем живого человека. Дряблая кожа цвета старого пергамента и безвольно поникшие конечности были бесспорным аргументом в пользу первого. Однако глаза, некогда голубые, а теперь совершенно обесцвеченные, по-прежнему живо мерцали на осунувшемся, морщинистом и невыразительном лице. Кое-кто из лекарей утверждал, что старик уже давно выжил из ума, свихнулся от боли и жара, но Гариан Гостон не верил в эти заявления, предпочитая выставлять за порог каждого, кто посмел высказывать нечто подобное.
Впрочем, сейчас у молодого князя появилась возможность удостовериться в словах отверженных врачевателей, поскольку доказательство отцовского безумия находилось прямо перед ним. На стене висела огромная, деревянная и чрезвычайно дорогая карта-планшет, вырезанная из цельного куска секвойи и с безупречной детальностью изображавшая империю Сайдрин. От всех остальных бумажных и деревянных чертежей ее отличала трехмерность объектов. Горы и холмы, моря и озера, леса и пустыни, низины и равнины – все было вырезано из дерева с поражающей искусностью и с таким четким соблюдением масштаба, что если долго смотреть на карту, то начинало казаться, будто ты обозреваешь землю с высоты птичьего полета. Румзер необыкновенно гордился этой вещицей, которую изготовили в единственном экземпляре по его личному заказу, и жаловался лишь на то, что из-за чересчур внушительных размеров ее невозможно брать с собой в путешествие.
От времени дерево слегка потемнело, но несмотря на это, все объекты были по-прежнему прекрасно видны, а надписи – различимы. Однако князю Румзеру этого оказалось недостаточно. Он приказал слуге приставить к стене стремянку, вооружиться кистью и банкой краски и… уничтожить бесценное творение резчиков и географов. Юный слуга Вилан уже покрасил в бледно-фиолетовый цвет провинции Глиенс, Сэмпел и Климглоу. А в момент, когда Гариан Гостон переступил порог отцовского кабинета, мальчишка единым росчерком кисти причислил к фиолетовому воинству и провинцию Фэнгайстл.
От вида всего этого безобразия приветствие застряло у молодого князя в горле.
- Гариан! – воскликнул отец, обращая к нему изборожденное глубокими морщинами лицо. – Ты вернулся! Заходи же, сын! Не стой на пороге!
- Приветствую, отец, - Гариану едва удалось подавить изумление и заставить себя проследовать к столу, за которым восседал его родитель. – Во имя Ажельдана, объясни мне, что здесь происходит!
- Ах это, - Румзер легкомысленно махнул рукой в сторону карты, обезображенной небрежными фиолетовыми мазками. – Это я пытаюсь осмыслить теперешнюю ситуацию в Сайдрине… Собственно, я ее уже осмыслил, просто решил подкрепить догадку наглядным примером.
- В чем дело? – недоумевал молодой князь, побаиваясь того, что когда отец пустится в пространные объяснения, то он ни слова из них не поймет, поскольку бред сумасшедшего не поддается серьезному осмыслению.
Однако когда Румзер Гостон заговорил, его сын испытал прилив жгучего стыда за то, что посмел возвести мысленную напраслину на отца. Следовало признать, что объяснение звучало разумно, здраво и даже несколько тревожно.
- Ты видишь перед собой Разбойничий Альянс! Они, правда, предпочитают величать себя Союзом Титанов, – князь хрипло рассмеялся, показывая всю смехотворную ничтожность подобного прозвища, хотя смех мучительно сотрясал его истерзанные болезнью внутренности, – но какие же они «титаны», когда как минимум двое из них гораздо уступают Гостону в размерах? Надо смотреть правде в глаза – это самые настоящие разбойники! - провозгласил пожилой мужчина голосом достаточно крепким и уверенным, как для своего плачевного состояния.
Он повернулся, дабы оценить продвижение работы, но к своему неописуемому возмущению заметил, что юный Вилан стоит на верхней ступеньке стремянки и бездельничает.
- Продолжай, негодник! – гневно окликнул парня Румзер, в бессильном неистовстве потрясая в воздухе костлявым кулаком. Мальчишка спохватился, да так рьяно приступил к своим обязанностям, что едва не уронил на пол глиняную емкость с краской. – Да, да, и Фэнгайстл тоже! Смотри не заляпай Галльс и Гостон, неумеха! О, Ажельдан, зачем ты окружил меня одними проходимцами! – закатив глаза, посетовал вельможа, пока его юный слуга пытался как можно быстрее закрасить площадь самой большой провинции Сайдрина фиолетовым цветом.
Румзер Гостон вновь повернулся к сыну:
- Так вот Разбойничий Альянс… Ты, кстати, помнишь, что это?
- Да, - с готовностью кивнул молодой князь. – Четыреста лет назад, до возникновения Сайдрина, так называли государства, отказавшиеся пойти с Лидиспейгом на мировую. И их, в конечном счете, пришлось завлекать в империю силой. Этими тремя державами действительно были Климглоу, Сэмпел и Глиенс. Но, по-моему, сейчас, в составе империи, они ведут себя тихо и прилично.
- Совершенно верно. Это-то меня и беспокоит. Уж больно попритихли эти «титаны» в последнее время. Не нравится мне их затишье. Особенно, со стороны Глиенса, которого раньше хлебом не корми, дай только организовать какой-нибудь мятеж. Нет! Они чего-то ждут. Вот только чего? И когда это должно произойти?
Румзер погрузился в тревожные размышления.
- Ну а Фэнгайстл? Почему ты его тоже причислил к Разбойничьему Альянсу? – спросил Гариан, пытаясь отвлечь отца от напряженных раздумий.
- Потому что именно там ему и место! – возразил князь с обидой в голосе. – Они, правда, еще ничем не выразили своего неповиновения интересам империи, но я нутром чувствую, что они что-то замышляют.
- Для причисления Фэнгайстла к Разбойничьему Альянсу, отец, нужно иметь несколько более весомые доказательства, чем внутреннее чутье, - осторожно возразил молодой князь.
- Они у меня имеются! – с победоносным видом заявил Румзер и указал на стопку корреспонденции, возвышающуюся посреди стола. Разыскивать в ней что-то было делом весьма долгим и затруднительным, но, к счастью, пожилой князь не стал ничего искать. Положившись лишь на свою память, он проговорил: – Не так давно Дормунд Фэнгайстл прислал мне письмо – этакое светское, ни к чему не обязывающее письмецо – в котором якобы между делом интересовался, помню ли я, что мой славный замок был возведен с вполне конкретной целью: для защиты от вражеских армий Галльса, Рибердейла и Лидиспейга. Каково, а?
Молодой князь не разделял энтузиазма родителя.
- Это очень тонкий и спорный момент, отец, поскольку именно так все и было четыреста лет назад, - тактично заметил Гариан. – Мы враждовали.
- Не заставляй меня разочаровываться в твоей сообразительности, сын, - с внезапной злостью сказал Румзер, его глаза угрожающе блеснули. – Иначе я стану всерьез опасаться, что после моей смерти Гостон раздерут на куски четыре голодные гиены.
- Я не позволю им этого сделать, отец, - заверил пожилого князя молодой наследник.
- Искренне надеюсь, - однако тон его не смягчился. – А теперь обрати свой взор на западную часть Сайдрина, где расположились мы, защитники империи. И скажи, что ты видишь?
Гариан вновь поднял глаза на обезображенную карту. Дорогая секвойя, бесценная работа мастеров… Сердце обливалось кровью от одного вида фиолетовых потеков, избороздивших нижнее поле карты. Но закрашенная правая часть и не закрашенная левая помогли молодому князю визуально оценить соотношение сил возможных противников, при условии, если война разгорится прямо завтра. Территории, занимаемые Разбойничьим Альянсом, и земли защитников империи были практически равны по площади.
- Паритет? – предположил Гариан.
- Совершенно верно! Четыре на четыре! И покуда на землях империи будет сохраняться подобное распределение сил, Разбойничий Альянс не посмеет и слова сказать поперек воли императора, не говоря уже о более конкретных и определенных действиях, направленных на отсоединение.
- Так чего же ты опасаешься, отец?
- Есть еще одно обстоятельство, которое делает наше положение весьма ненадежным и опасным. Эти мысли не дают мне спать по ночам. И из-за них я не смогу спокойно умереть, когда придет мое время.
- Что это, отец?
- Отсутствие наследника, - коротко и с неизбывной горечью поведал сыну старый князь. – У меня до сих пор нет внука, Гариан. У династии нет продолжателя, а это тревожный знак. Я буквально слышу, как у наших противников клацают зубы в предвкушении добычи. Они не могут дождаться, когда после твоей смерти накинутся на опустевший престол Гостона и приберут его к рукам. Возможно, они даже захотят приблизить твою кончину! Я не могу знать, кому в таком случае достанется наша вотчина, но предполагаю, что Фэнгайстлам. Этим вездесущим интриганам!
- Этого не будет, отец, - повторил Гариан. – Отошли слугу, и я поведаю тебе одну очень важную вещь.
Румзер заинтересованно посмотрел на сына. Потом повернулся, окликнул Вилана и приказал тому выйти вон. Когда за юным слугой захлопнулась дверь, старый князь вновь повернулся к отпрыску.
- Тебе ни к чему истязать себя напрасными переживаниями, отец, - серьезно проговорил Гариан. – Потому что у рода Гостонов уже есть продолжатель.
- Как? – искренне изумился старый человек. Бледно-голубые воспаленные глаза вспыхнули лихорадочным блеском. – Лорана снова беременна? Почему вы не сказали…
При упоминании имени жены лицо Гариана посерело. Но он справился с эмоциями и взмахом руки остановил родителя, прежде чем тот начал высказывать одну невероятную теорию за другой.
- Нет, - молодой князь покачал головой. – Лорана здесь ни при чем. У меня есть сын от другой женщины.
Гариан ожидал, что вслед за этим заявлением в кабинете повиснет мертвая тишина. Его отцу, вероятно, потребуется некоторое время для того, чтобы окончательно поверить в известие о рождении долгожданного внука, а потом либо изъявить всю свою безудержную радость по этому поводу, либо крайне вознегодовать. Ведь ребенок этот, несмотря на то, что был рожден от столь высокопоставленного отца, все же появился на свет вне брака, а потому имел несравненно меньше прав на престол Гостона, чем тот, которого бы подарила Гариану его законная супруга. И, возможно, еще подарит.
Но непредсказуемая реакция Румзера, пусть и несколько притупленная вследствие тяжелой болезни, все же заставила молодого князя опешить от удивления.
- Так… А ты уверен, что он именно твой? – медленно произнес старик. – Все-таки… Сам понимаешь, - развел руками он.
- Абсолютно. Когда ты увидишь его, отец, то сам в этом убедишься. Он практически маленькая копия меня самого.
Румзер Гостон откинулся на спинку кресла. На его лице читалось крайнее беспокойство: глаза тревожно вращались в глазницах, пересохшие губы едва заметно шевелились. Костлявые пальцы впились в бархатные подлокотники кресла.
- Отец! – в волнении окликнул родителя Гариан. – Что с тобой?
- Ничего-ничего, - успокоил сына старый князь, покачав головой. – Эту новость едва ли назовешь такой, к которой можно быть всецело подготовленным. Ты говоришь, он – маленькая копия тебя самого? Стало быть, он уже появился на свет?
- Конечно. Ему почти два года.
- Подумать только! – всплеснул руками пожилой мужчина. - Значит, по меньшей мере, последние два с половиной года ты тщательно скрывал от меня факт его существования! Как тебе не совестно!
- Отец, ты должен понимать, это довольно щекотливая ситуация…
- Согласен. Ну а что насчет его матери? Кто эта женщина? Надеюсь, достойная особа?
- Не беспокойся, отец, - бледные щеки молодого князя заалели от одного воспоминания о ней. Однако Гариан предпочел опустить подробности, смолчав о более чем сомнительных обстоятельствах их первой встречи, и продолжал далее: - Эта девушка из благородного гостонского рода. Она невероятно хороша собой, и у нее удивительный покладистый нрав. В некотором роде, ее можно считать полной противоположностью Лораны. И именно поэтому она меня так привлекла.
- Хорошо, - Румзер удовлетворенно кивнул. – Я не сомневаюсь в правильности твоего выбора, Гариан. Однако каким образом ты намерен провести своего сына и его мать во дворец и закрепить за ними все полагающиеся права? В том числе и право престолонаследования. И что ты собираешься делать с Лораной? Законы Сайдрина не одобряют разводов в высокородных семействах.
- Я думал над этим, - признал Гариан. – Однако я признаю, что все же недостаточно хорошо знаю законы империи, чтобы самостоятельно предпринимать какие-либо шаги в этой области. Именно поэтому я назначил на завтра встречу с законником Лурьямом Иллейном, для консультации.
- Это знающий и толковый человек, прекрасно осведомленный во всех существующих законах, - одобрил выбор сына Румзер Гостон. – Я сам в свое время не раз обращался к нему за помощью. Уверен, что он поможет тебе отыскать верное решение. Однако не исключаю, что ему для этого все-таки понадобится определенное количество времени.
- Я согласен подождать, лишь бы нужный выход был найден.
В дверь постучали.
- Войдите! – крикнул Румзер.
Тяжелая дубовая дверь приотворилась, и в кабинет вошел Ниаф с подносом в руках, на котором стоял серебряный кубок, доверху наполненный теплым красным вином – к счастью пожилого князя, его излюбленный напиток не попал под запрет придворных лекарей, потому что способствовал кроветворению. Слуга молча прошествовал через всю комнату и поставил свою ношу на стол перед старым властителем. Затем отвесил ему почтительный поклон:
- Ваша Светлость, придворный лекарь Луско настаивает на вашем скорейшем возвращении в спальню. Он считает, что вы подвергаете свое здоровье необоснованному риску, продолжая заниматься государственными делами в столь поздний час.
- Чтоб он провалился, этот ваш Луско, - проворчал старый князь, снимая с подноса серебряную чашу. Однако хватка его руки была все же недостаточно тверда для столь быстрого движения, и часть напитка пролилась на дубовую столешницу.
- Милорд Гариан, - обратился слуга к молодому наследнику, после того как исправил досадные последствия неловкого телодвижения старого князя, - ваша супруга ждет вас в обеденном зале.
Гариан в изнеможении закатил глаза. Он совершенно позабыл о данном супруге обещании. Однако был не вправе порушить его, во-первых, потому, что это противоречило его принципам, а во-вторых, чтобы не вызвать в душе жены вполне обоснованных подозрений в неверности.
- Ладно, - сдался молодой князь. – Сообщи ей, что я спущусь через десять минут.
- И еще, милорд. Кестер Мальц прибыл и, как и было условлено, ждет вас в библиотеке, - сообщил Ниаф.
- Отлично. Сейчас я присоединюсь к нему, - кивнул Гариан. После этого, откланявшись, пожилой слуга удалился. Гариан Гостон тоже засобирался уходить. Он пожелал отцу спокойной ночи и направился к двери. Уже практически достиг цели, когда слабый, но властный оклик родителя заставил его остановиться и оглянуться.
- Да, отец?
- Ты так и не сказал, как зовут моего внука, Гариан, - с укоризненной улыбкой напомнил сыну Румзер Гостон.
- Я назвал его Кабольд, отец, по имени нашего славного предка.
- Отличный выбор, - похвалил старый князь. – Даст Ажельдан, и он станет таким же знаменитым, как и его отважный прапрадед.
- Я тоже надеюсь на это, - улыбнулся Гариан и покинул отцовский кабинет.
Румзер отхлебнул из кубка и поморщился, когда осознал, что вкус напитка не такой, как обычно. Но старик не придал этому особого значения, посчитав, что многочисленные снадобья, которыми в последнее время неустанно опаивали его разнообразные шарлатаны, вконец испортили его тонкий вкус. Он повернулся и стал с пристальным интересом изучать разукрашенную карту, по глоткам осушая серебряный бокал, но делая это без прежнего удовольствия. И покуда он пил, сильнейший яд, добавленный в красное вино в таком количестве, что возможность остаться впоследствии в живых была крайне маловероятной, стремительно растекался по ослабленному телу старого князя. К тому времени, когда слуги войдут в кабинет, чтобы помочь Румзеру Гостону подняться из кресла и перебраться в спальню, то найдут своего повелителя мертвым.
* * *
Дальнейшая жизнь Гариана Гостона также была недолгой.
Он, как и намеревался, провел короткую, но содержательную беседу с начальником дворцовой стражи Кестером Мальцем, наказав тому продолжить поиски источников распространения зеленого тумана. На этот раз патрульные отряды должны были прочесать просторы Сомберского леса, где, собственно, один из них и натолкнется на тайком пробирающихся к городу Мэлитрана и Родверта. А когда Кестер Мальц озвучил молодому князю досужие сплетни, блуждающие по городу и приписывающие появление зловонных испарений на счет деятельности местного крематория, то Гариан Гостон бесцеремонно высмеял это утверждение. Князь не считал, будто возникновение тумана каким-либо мистическим образом сопряжено с ритуалом кремации, даже несмотря на его довольно своеобразную окраску и неизменно дурной запах.
После этого Гариан позволил воину удалиться, а сам спустился в обеденный зал и присоединился за вечерней трапезой к своей супруге. Первую волну дурноты он ощутил вскоре после того, как встал из-за стола. Его внезапно прошиб холодный пот, колени задрожали, а ноги предательски подогнулись. Видимо, и внешних симптомов оказалось более чем достаточно, поскольку Лорана тут же изменилась в лице и, бросившись к супругу, поспешила ухватить его под локоть и удержать от падения.
- Гариан, любимый, что с тобой? – воскликнула она, испуганно вглядываясь в побледневшее лицо мужа.
- Я… Я не знаю, - проговорил князь, послушно усаживаясь на кушетку. Впрочем, он не опустился, а буквально рухнул на нее, поскольку силы к тому моменту полностью оставили его. Он хотел сказать что-то еще, но вдруг с ужасом осознал, что ему отчаянно не достает воздуха. Он вскинул руки, намереваясь расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки и ослабить воротник, плотно стягивающий шею, но Лорана успела сделать это за него.
- Я позову лекаря, - женщина вскочила на ноги и выбежала из комнаты. Гариан попробовал приподняться на локтях, но в ту же секунду повалился назад, сраженный ужасающим приступом головокружения. Комната плыла и вращалась у него перед глазами, цвета смешивались и наползали друг на друга. В ушах раздавался невыносимый звон, сердце бешено колотилось, а в груди появилась и начала стремительно нарастать свинцовая тяжесть. Вскоре дыхание Гариана сделалось частым и поверхностным. В эти минуты он уже не сознавал ничего из того, что происходило вокруг. Мысли спутались и совершенно утратили привязку к окружающему миру. У Гариана Гостона не осталось времени даже на то, чтобы уличить кого-либо в собственном отравлении.
Лорана вернулась и привела с собой лекаря и трех слуг. Молодая княгиня отошла в сторону, дабы никому не мешать, и застыла там, словно каменное изваяние, закрыв руками лицо и с ужасом ожидая страшного вердикта врача. К тому времени, когда подоспела помощь, Гариан Гостон пребывал в столь тяжелом состоянии, что уже практически ничего не слышал и не видел. Свет стал слишком ярким, а люди, суетящиеся кругом и проделывающие с его телом непонятные манипуляции, больше напоминали зыбкие тени, мечущиеся в хаотическом беспорядке. Вскоре сознание отступило, предоставив место всепоглощающей тьме.
Врач отпустил безвольно поникшую руку молодого князя, а слуги в ужасе отступили от кушетки, на которой обрел последний покой их господин. О том, что случилось непоправимое, Лорана Гостон, новоиспеченная вдова, поняла по кошмарной тишине, внезапно воцарившейся в зале. Ей не потребовалось ни слов сочувствия, ни объяснений. Женщина закрыла лицо кружевной накидкой и с криком выбежала из комнаты.
Молодому князю так и не довелось вновь заглянуть в преданные, бесконечно любящие глаза Магданы Луинстен, той таинственной незнакомки, о существовании которой помимо него знали лишь два наиболее приближенных к вельможе человека. Один из них стоял неподалеку от кушетки и не мог отвести глаз от неподвижного, чрезвычайно побледневшего лица молодого князя, в то время как все остальные избегали смотреть на него. Воспользовавшись последовавшей суетой, он незаметно выбежит из комнаты, а потом, под покровом ночи, не страшась расползающегося по улицам тумана, покинет замок.
Гариан Гостон скончался в счастливом неведении относительно того, что его старого больного отца уже нет среди живых, и что подобная же участь в скором времени ожидает его возлюбленную и единственного сына.
Глава 4: http://www.proza.ru/2013/07/19/1045