Оригинал произведения на странице http://www.proza.ru/2008/12/20/243
Любовь Розенфельд
Довольно долго ехала в электричке. Сначала совсем мест не было, потом люди понемногу стали выходить, удалось сесть. Весёленькая была поездка. Соскучилась я по стуку колёс по рельсам. Удивили постоянные визиты «несунов». Чего только не предлагали едущим в деревни?! Заносили детские книжки, тетради, колготки, женское бельё, тащили ящики с тарахтящими бутылками, несли мороженое в ящиках. Предлагали, кричали, проходили, шатаясь, останавливались у скамеек, где покупали какую-нибудь мелочь. Мужчины брали иногда пиво, женщины галантерею, моток резинки, нитки, то, что частенько забываешь купить, а по пути домой весьма удобно…
Я выходила почти в конце пути. Электричка поехала дальше, а несколько пассажиров стали разбредаться по своим нуждам, кто-то переходил рельсы и направлялся, как казалось, в лес, кто-то брёл вдоль путей по крупным кускам не то угля, не то кокса, а, может быть, просто по крупному гравию, почерневшему от выхлопов поездов. Потом появилась тропинка, ведущая вниз к полю, слева, недалеко от железной дороги убогое кладбище с лёгкими крестами из металлических труб, украшенных железными, крашенными в синий цвет веночками стилизованных цветов. Оградки на этом кладбище казались органичными, ветхими, некрашеными…
Потом шли поля, какие-то пустынные. Говорят, раньше тут колосилась рожь, а теперь – «кульбабкы» – одуванчики. На единственной улице хуторка несколько домов, но живут далеко не во всех. Некоторые дома заколочены, странно видеть в усадьбах кусты смородины, огромные деревья диких черешен… Раньше это место называлось «Хутор Будёновка», теперь «Посёлок Лесовой». Но суть не меняется. Молодые здесь не живут, до города далеко, ближайшее село с выразительным названием Попельня находится тоже не близко. «Попельня» от слова «попiл», что по-русски звучит как «пепел», видимо, горело не раз. В этом селе бывает базар, куда из окрестных хуторов свозят продукты…
Встретили и приняли меня замечательно. Очень сытно накормили, дали проехаться по тропинке единственной улицы на велосипеде. Пошла я погулять… Тишина. Чуть слышен стук поездов. Вдруг смотрю, какая-то птица огромная летит прямо на меня. Такой солидный размах чёрно-белых крыльев, птица снизилась и села рядом с лужей посреди улицы. Она стала там что-то добывать плоским клювом. Стояла я, смотрела, убей, не знаю, кто это?! На шее красивое красное пятно. Домашняя, видимо, т.к. меня совсем не боится. Спросила у хозяйки. «Це – iндо-качка» – был ответ. Значит смесь индейки с уткой (качкой)… Вот какой фокус!
К хозяйке зашёл пьяненький мужичок, худой, бледный. Женщина вынесла ему бутылку мутноватой самогонки, взяла деньги.
– Что делать. Деньги нужны. Вот и гоню самогоночку. У меня хорошая. Хлебная, а бывает и из конфет дешёвых. Пошли, я тебе поросяток покажу.
Спустились мы в «льох» – погреб. Там бегали шустрые поросята – предмет гордости хозяйки. Потом она нарвала крапивы, смешала с кусками хлеба, насыпала туда зерна, остатков пищи, хорошенько всё это перемешала и понесла поросятам.
Мы общались, я восхищённо рассматривала обычную зелёную эмалированную кастрюлю стоящую недалеко от низкого окна, там рос роскошный плодоносящий лимон, плоды висели тяжёлые, золотые, это показалось мне просто чудом.
А тут знакомый мужичок появился снова. Опять произошёл обмен – ему бутылка, хозяйке – деньги.
– Он что целый день пьёт?
– Нет, он не себе, людям покупает, я запретила разным ходить, только ему одному продаю, он отдаёт клиентам, а ему наливают…
Предложила мне хозяйка пойти в лес. Я – с удовольствием. Только под ногами всё больше болота. Моя проводница срывает пучок лохматых розовато-лиловых цветков на ветке – «живокость», – говорит, помогает при переломах, потом ещё что-то срывает и рассказывает…
– Когда была война, я ещё маленькой была. В этот лес гнали евреев со всех окрестных деревень. Женщины, детишки, старухи. Они так кричали, что я уши закрыла руками и спряталась под стол, меня просто била дрожь… А их всех постреляли, как раз на 1 мая. Там где-то в лесу. Я и место знала раньше. Теперь сыро, и всё заросло. А потом учительница в школе была. Мария Михайловна, так она 1 мая собирала ролдственников этих людей. Приезжали даже из Америки. Потом её муж собирал людей, а потом они умерли, хорошие учителя были. Моя Лидочка пока дойдёт в школу, замерзает, а Марья Михайловна ей ручки отогревает, дышит на них, разминает. Любила она мою дочку... Теперь почти никто не приезжает... А тогда голодно было, хлеба у нас не было, сестра моя с подругами ходила в город продавать фасоль, чтобы купить хлеба. Они шли 3 дня пешком, поезда не ходили, ночевали в лесу… Пошли домой обратно…
Пришли мы, а мужичонко тут как тут. Опять поменялись.
Всходы на огороде дружные, но нужно пропалывать. Туалет – скворечник за хатой, страшный гнилой пол, большая труба стоит перед дыркой, чтобы подержаться, когда пол станет качаться… Страшновато туда заходить.
Потом повела меня хозяйка к брошенному дому, дом крепкий, каменный, веранду, говорит, снесли, а так – никто не живёт, вокруг цветы растут дикарём с тех пор, когда люди ещё жили – чернобрывцы – бархатцы, выродившиеся флоксы, ромашки, довольно крупные, а когда-то бывшие элитными…
Провожали меня в обратный путь, в выходной день нужно было ехать в Попельню на рынок. Опять электричка, мест много, а в вагоны вносят в основном ландыши, полные корзинки навязанных пахучих букетов. Люди, едущие в город, покупают…
Я вспомнила, как крепко спала на большой мягкой постели. Кровать, как принято, стояла убранная, подушки – большая, меньше, меньше в наволочках с мережкой, мне что-то говорили, а я проваливалась в сон, как в омут. А за окнами стоял тихий сырой лес с болотами и навек захороненными там женщинами и детьми…