Слово "операция" – страшило меня всегда. Еще в детстве я разбил при падении голень ноги о металлический острый предмет. Мне наложили восемь швов, следы от которых остались на всю жизнь. То ли делали без наркоза, но было очень болезненно и я помню, как кричал и плакал. Неприятные воспоминания впоследствии оставались и от посещения хирурга в стоматологии. Я всегда чувствовал боль и, только с появлением лидокаина, эта процедура стала безболезненной. Поэтому, когда возникал вопрос об операции, я старался её избегать.
Шли годы. И вот, уже в постперестроечные времена, я с дочерьми поехал на дачу для посадки картофеля. На зиму огород был вспахан и перед посадкой предстояло его вручную проборонить. Почва была песчаная, легкая, но по краям огород порос пыреем и там после вспашки остались пласты дерна. Работая на краю огорода, я приподнял лопатой увесистый пласт дерна и почувствовал боль в левом паху, которая со временем утихла. Я не придал этому большого значения и только по возвращению домой, стоя под душем, вдруг обнаружил припухлость в левом паху. Нехорошие предчувствия проникли в мое сознание. «Неужели паховая грыжа!» – подумал я. «Время покажет» – решил я и, никому ничего не говоря, лег отдыхать. Проснувшись утром, я первым делом ощупал пах. Опухоли не было. "Неужели все прошло?!" - промелькнула обнадеживающая мысль. Однако, где-то через час после подъема, опухоль появилась снова. Сомнений, что это не грыжа становилось все меньше. За несколько лет до этого, приезжавшая в гости сестра подарила мне "Справочник практического врача". Со временем я по достоинству оценил подарок, хотя первоначально отнесся к нему скептически. Заглянув в него, я получил исчерпывающую информацию по своему заболеванию. Вердикт справочника гласил - только оперативное лечение.
Однако, я не спешил, считая, что моя ситуация не столь опасна. И только более, чем через полгода я неожиданно почувствовал дискомфорт, заставивший меня принять решение о необходимости операции. Сотрудники на работе, узнав о моем решении, приняли активное участие. Прежде всего мне посоветовали найти хирурга с хорошей репутацией, который впоследствии оперировал бы меня. Я отнесся к этому скептически:
- Кто будет, тот и будет - отвечал я.
- Зря, ты, так к этому относишься! Ты должен знать исход операции! Сейчас все поступают так! - говорили мне.
Это заставило меня задуматься! Кого искать и где? Для меня это было абсолютно непривычным! Тем не менее, пришедшая с работы жена сообщила, что у соседки, этажом ниже, родственник - хирург абдоминальной хирургии, работающий в одной из ведомственных клиник, и к которому можно будет обратиться. Прибыв в клинику, я встретился с невысокого роста мужчиной, средних лет. Зайдя в кабинет, он ознакомился с заключением участкового хирурга, выдавшего мне направление в районную больницу для операции, и отметил:
- Оперироваться у нас очень сложно, так как было несколько распоряжений, запрещавших принимать сторонних больных.
«Неужели об этом нельзя было сказать раньше» - подумал я, полагая, что вопрос стоит в вознаграждении, спросил:
- Скажите, есть возможность оперироваться у вас? - надеясь услышать условия.
Он отрицательно покачал головой.
- В таком случае, я буду оперироваться в районной больнице, согласно моему направлению. Мне так проще - заключил я.
- Единственно, чем я вам могу помочь – сказал хирург – это обратиться от моего имени к заведующему отделением, мы с ним вместе учились в аспирантуре, чтобы он вас прооперировал.
"Интересно, как это будет выглядеть?" - попытался я представть эту пикантную ситуацию и спросил:
- А, вы, не можете написать ему записку?
- Нет! - категорично ответил он.
Мне была понятна его категоричность. Ведь, записка накладывала обязательства в случае ответного обращения. С облегчением я поехал домой. Жаль было только потерянного времени.
На следующий день я поехал в районную больницу. На приеме был как раз заведующий отделения, грузный мужчина, лет пятидесяти, выше среднего роста. Ознакомившись с моим направлением и внимательно осмотрев меня, он назначил мне дату помещения в больницу. Перед помещением в больницу, принимая ванну, у меня возникла мысль, а не следует ли подготовить место предстоящей операции. И я не ошибся в этом. Не подготовленным больным пришлось себя обрабатывать тупым лезвием в больничном душе.
В больницу меня принимал заведующий другого отделения, высокий, энергичный мужчина, лет за тридцать. Прибыв в палату, я пообщался с находящимся там мужчиной, который сказал, что тут никто "чикаться" не будет, раз-два, и на операционный стол, к чему я психологически не был готов. Тут я услышал свою фамилию. "Ну, все!" - подумал я. Однако, этого не произошло, а меня перевели в свое отделение, где сообщили, что операция назначена на следующий день и, что к ней нужно подготовиться. В подготовку входила самостоятельная промывка кишечника, обработка места предстоящей операции и, не принятие пищи накануне и в день операции. "И как это будет выглядеть самостоятельная промывка кишечника? – с волнением задумывался я. К счастью, все разрешилось естественным путем.
В день операции, во время завтрака, кто-то из соседей мне посоветовал:
- Ты, хоть, чаю выпей!
Однако, в чае работница столовой категорически мне отказала, заявив:
- Кто за тобой будет убирать, если тебя во время операции стошнит?!
Во время утреннего обхода зав. отделением поведал мне объем предстоящей операции, отметив, что участок в оперируемой зоне, травмированный еще в детстве, трогаться не будет, вследствие "хрупкости" там тканей, что меня вполне устраивало.
Где-то к обеду, приехали за мной. В палату закатили каталку и потребовали меня лечь на нее. Во время всего движения в операционную, мне казалось, что меня везут по потолку. Каталку закатили в предоперационную, где меня попросили встать, а пошедшая медсестра сделала очень болезненный укол в ягодицу, который свел мне ногу. Через проём открытой двери в операционную мне были видны стоявшие в её центре два молодых высоких хирурга, полностью экипированных и готовых к операции. Они о чем-то переговаривались между собой, разминая пальцы рук в перчатках и искоса поглядывая в мою сторону. Меня позвали в операционную. Прихрамывая, я вошел в нее. В просторной операционной было четыре стола, по два в каждом её крыле, расположенных в разные стороны от прохода. На одном из них шла операция. На столе, как я определил, лежала женщина. Ее брюшина была вскрыта и два хирурга, с кафедры торакоабдоминальной хирургии института усовершенствования врачей, созданного на базе данной районной больницы, склонились над ней по обе стороны стола. «После этого человек еще должен жить?!» – невольно в моей голове мелькнула мысль. Я подошел к своему столу. Меня попросили снять не нужную одежду и лечь на стол. Волнение прошло и я с чувством лёгкой бравады, оперевшись руками о край стола, приподнялся и лег на него. Меня удобно уложили, правда, забыв зафиксировать руки. И только после моего напоминания, что я за них не ручаюсь, добродушно шутя, привязали кисти бинтом к фиксаторам стола. Место операции обильно обработали йодом. Защипали чувствительные участки кожи. Перед моим лицом задернули шторку и операция началась.
- Новокаин! Еще! Как ты себя чувствуешь? - спросили меня, по всей вероятности, когда коснулись скальпелем брюшины.
- Чувствую боль - ответил я.
- Не страшно, сейчас добавим еще новокаинчика.. Ну, как?
- Вроде, нормально...
Острой боли я не ощущал, но в отдельные моменты операции возникала ноющая боль, как будто из меня вытягивали жилы. В эти моменты я подгибал в коленях ноги, которые почему-то не были зафиксированы. Один из хирургов дал знак одной из ассистирующих медсестер и она своим телом придавила мне ноги в коленях. Ощущение ее тела действовало на меня отвлекающе-успокаивающе. По ходу операции хирурги между собой переговаривались и координировали свои действия. Так как мне плохо было видно, что происходит за моим столом, я повернул голову в сторону соседнего. Мне была видна голова женщины в кислородной маске и спина одного из хирургов. Вдруг, послышался звук шагов и, кто-то быстрым и твердым шагом вошел в операционную.
- Матка на месте? - спросил вошедший.
- На месте -глухо послышалось из за стола с оперируемой женщиной.
В вошедшем я угадал заведующего кафедрой торакоабдоминальной хирургии института усовершенствования врачей, моложавого, энергичного мужчину невысокого роста, лет пятидесяти, доктора наук, профессора. Он подошел к столу с оперируемой женщиной. Посмотрев ход операции и выдав несколько указаний хирургам, проводившим операцию, подошел к нашему столу.
- А это вы не трогаете? - спросил он оперирующих меня хирургов.
- Зав. отделением сказал не трогать... А что? - поинтересовались они.
- Нет, нет, ничего, я просто спросил - ответил он. Еще немного понаблюдав за ходом моей операции, он вернулся к соседнему столу.
-Как ты режешь? Как ты режешь?! Ты, сейчас соседнюю ткань перережешь - обеспокоенно обратился он к одном из хирургов за соседним столом.
И я подумал, что мы полностью доверяемся хирургам, а ведь они такие же люди, как и все, со свойственными им ошибками и просчетами.
- Иван Иванович, вы можете подойти на минутку - обратились к зав. кафедрой хирурги, оперировавшие меня.
- Да, сейчас - откликнулся он, подходя к столу.
- Тут у больного непонятное образование! Что делать?
- Отрежьте! - глянув на образование, ответил он.
Я подумал, что мне повезло. Ведь, в противном случае, проконсультироваться было не с кем и решение моим хирургам пришлось бы принимать самостоятельно.
По моим подсчетам, отведенные полчаса для такой операции, как мне говорили, истекли, а операция еще продолжалась. «Когда же, она закончится?» – мысленно я задавал себе вопрос. Наконец, один из хирургов хлопнул ладонью меня по животу и сказал:
–Все, будь здоров!
Меня переместили со стола на каталку и, опять, по «потолку» повезли в палату, где меня уже заждались.
– Ты отсутствовал час десять – сказал мне сосед, прооперированный сутки назад, по случаю острого приступа аппендицита.
Я был в приподнятом настроении, ведь, операция была уже позади и прошла достаточно безболезненно, вопреки моим ожиданиям. Видя мое воодушевление, кто-то предупредил, что у меня еще не отошло действие наркоза и, что мое состояние может ухудшиться. Я соглашался с этим, потому что уже имел опыт ухудшения состояния после окончания действия наркоза. Однако, время шло, но чувствовал себя, по-прежнему, нормально. Пришедшая проведать меня жена, сказала, что слышала мой возбужденный голос, ещё идя по коридору. Она принесла мне баночку с очищенным и порезанным на дольки лимоном, с сахаром. Об этом я просил её заранее, так как сослуживцы, которые уже оперировались, сказали, что соком лимона следует смазывать после операции губы, для утоления жажды. Однако, жажды я не ощущал и баночка стояла на прикроватной тумбочке не востребованная. Уже вечером, часов около десяти в палату зашла дежурная медсестра с вопросом:
– Есть, оперированные сегодня?
Соседи по палате указали в мою сторону.
– Обезболивающий укол на ночь будем делать? – спросила она, обращаясь ко мне.
Вопрос для меня оказался неожиданным и я не знал, что ответить. Чувствовал я себя нормально, но настораживала неизвестность состояния ночью.
– Давайте, если ночью будет плохо, то я к вам обращусь – предложил я.
– Нет! Или сейчас или никогда! Ночью я делать не буду!– категорично заявила она.
– В таком случае не надо – ответил я.
Медсестра вышла из палаты, а один из моих соседей по палате, молодой парень, недавно поступивший в палату и подозревавшийся в употреблении наркотиков, последовал за ней. Через пару минут он вернулся и, обращаясь ко мне, сказал:
– Это морфеин! Вот такая штука! – и он поднял большой палец руки вверх.
– Ну, ничего, я уже отказался – ответил я.
– Я попросил ее вернуться, она сейчас придет – услышал я от него.
«Может действительно имеет смысл сделать обезболивающий укол, ведь, все может быть» –подумал я и ответил:
–хорошо, пусть делает.
Вернувшаяся медсестра сделала мне укол.Все стали готовиться ко сну и я, вскоре, уснул.
Проснулся я ночью от сильной головной боли. Прошло уже более полусуток после операции и необходимо было посетить туалет. Еще до операции я планировал первый подъем после нее делать не ранее чем через 12 часов, времени, в течение которого ткани начинают срастаться. И вот это время настало. Я осторожно сел на кровати, опустив ноги на пол и надел тапочки. Сильно болела голова и подташнивало. Я собрался духом и, помогая руками, поднялся с кровати. Ощущалась боль в левом паху, но терпимая. Чтобы не нагружать брюшную полость, я оперся руками о колени и полусогнувшись вышел из палаты. Несмотря на ночное время в коридоре было до десятка больных, в основном прохаживающихся по коридору. Женщина средних лет в темном халате, увидев меня, спросила:
– Вам помочь?
Я воспринял ее как нянечку и в свою очередь поинтересовался:
– Вы, медработник?
Она недоуменно посмотрела на меня и отошла в сторону. Я продолжил путь самостоятельно. По возвращению в палату, я сел на кровать. Меня продолжало подташнивать и я попросил поднявшихся соседей, чтобы они взяли таз у медсестры. Сам, тем временем, взял со стола банку с лимоном, в которой уже собрался лимонный сок, и сделал пару небольших глотков. Сразу стало легче, тошнота отступила, и я лег на кровать. Вернулись с эмалированным тазом мои соседи. Оказывается, таз они взяли самостоятельно из подсобного помещения, так как не смогли разбудить дежурную медсестру.
Через некоторое время я заснул. Проснулся я от шлепков по щекам. Открыв глаза, увидел перед собой лечащего врача, который сдернув с меня одеяло и приспустив нижнее белье, оглядел место операции и состояние повязки, сделав мне замечание о несоблюдении мною выданных им рекомендаций. Это был молодой человек, лет тридцати. В его широкоскулом лице угадывались поволжские корни. Я догадывался, что он был одним из хирургов, оперировавших меня. Вне операционной он был достаточно грубоват с пациентами и на мое замечание, что дверь в палату не закрыта и проходящие, в том числе и женщины, становятся свидетелями осмотра, в свойственной ему манере ответил:
– Это больница!
Я чувствовал себя хорошо отдохнувшим и ничего не напоминало мне о ночном недомогании.
Прошло два дня. Я уже не спеша ходил, хотя подъем с кровати и обратно был довольно болезненным. На третий день, в пятницу, прошел слух, что не хватает больничных коек. Утренний «обход» в нашей палате, как обычно, начался с моей койки, крайней к входу. После вопроса зав. отделением:
– Когда оперировался?
Следовал ответ лечащего врача и зав. отделением давал указание на счет выписки.
– Во вторник – уточнил я, в виду затруднения с ответом лечащим врачом после вопроса зав. отделением.
– На выписку – распорядился зав. отделением и перешли к следующему больному, молодому парню, оперировавшемуся на день раньше и жаждущему выписки.
На вопрос зав. отделения, лечащий врач, растерявшись, ответил:
– Вчера!
– Оставить! – последовало указание зав. отделением.
– Какое вчера?! – возмутился парень и добавил – В понедельник!
–Тогда, на выписку! – скомандовал зав. отделением.
Меня очень удивило, что зав. отделением и лечащий врач не могут оценить ситуацию по виду послеоперационной повязки, что элементарно определяют сами больные. У моего соседа, прошедшего перевязку она была чистая и аккуратная.
Для меня и семьи, это было неожиданным и, тем не менее, нужно было подчиниться. И хотя, у меня не было предварительного договора с оперировавшими хирургами, я посчитал неприличным не отблагодарить их. В связи с этим жена привезла с трудом купленную бутылку коньяка в это непростое пост перестроечное время. Я безуспешно мотался между ординаторской и палатой, оформляя документы на выписку и надеясь увидеться с лечащим врачом для передачи ему бутылки с коньяком. До меня никому не было дела. С горем пополам, наконец-то, оформив документы на выписку, я покинул больницу.
По прибытию домой я попал в распоряжение участкового хирурга по месту жительства, где мне через неделю сняли швы. Рана сначала «сочилась», но потом постепенно затянулась. Ровно через месяц, со дня операции меня выписали на работу. Место операции сначала было очень твердым и малочувствительно к прикосновениям. Где-то через пол-года, ткани приобрели прежнюю эластичность и чувствительность, почти не напоминая об операции.