Один шаг

Горбунов Андрей
     Солнечное утро пробивается сквозь окно. Весна чувствуется даже через давно немытые стекла нашей комнатенки. Но радости от нее как-то не ощущается. Вовке все равно, он давно уже плюнул на окружающий его мир. А мне…. Мне, наверное, тоже. Не волнует как-то весна, не тревожит. Грязи только прибавится, да запахи иные. А еще химия, которой посыпают снег, не будет разъедать обувь, лапы,  колеса, только и всего. И чем дальше, тем хуже, жизнь становится долгой, скучной и никчемной.
     Пять лет назад все было иначе. Я радовался каждой новой минуте, прожитой на этом свете. Меня волновало все: город с его бесконечным асфальтом, лес с его чарующими запахами и даже мой новый проводник Вовка, заменивший демобилизовавшегося Серегу.
     Вовка был почти что как и я. По собачьим меркам моей жизни мы были почти ровесники. Отсюда и одинаковые интересы – противоположный пол и  вкусная еда! Мы оба наслаждались жизнью и лезли в самое ее пекло! Казалось, ничто не сможет нас остановить. Мы, два больших профессионала, сросшиеся за время совместной службы в одно целое, могли справиться со всем всемирным злом!  Мы созданы чтобы побеждать, и так будет вечно!
     Но об этом не знала мина, установленная чей-то опытной рукой, и лежащая в придорожной пыли. И я,  тот, чей нос должен выловить из окружающей нас галактики запахов тот один единственный, несущий смерть, дал промашку. Я не учуял ее, и Вовка, привыкший целиком и полностью мне доверять, сделал тот самый шаг. Шаг, разорвавший всю нашу жизнь на до и после.
     Не знаю, что на меня тогда нашло. Наверное, весна с ее бурлящими радостями. И теперь я ненавижу весну. И всегда буду ее ненавидеть.
 А вот Вовка меня простил. Да и куда ему было деваться. Полгода госпиталей, глаз нет, руки нет, одна нога сгибается с трудом, родных нет. Мне тоже досталось, но я не в обиде. Я хоть вижу и могу ходить. Нюх уже конечно не тот и вид, наверное, пришибленный, если даже болонка из соседнего подъезда смело бежит на меня с лаем.
    Вовке дали пенсию и меня, побитого пса, в качестве поводыря. А еще маленькую квартиру на рабочей окраине города. Хотя мы не жалуемся.  На меня ему тоже что-то платят. В общем, хватает, чтобы как-то выжить.
     Одно плохо - Вовка пьет. Пьет запойно, сильно.
     Пить он начал не сразу. Вначале мы пытались жить полноценно, но это не получалось. Каждый день начинался и заканчивался выживанием, и это стало невыносимо. Вовка запил, а я потерял веру в жизнь, в окружающее нас счастье, которое перестал видеть и чувствовать.
     Смеющиеся люди и весело бегающие собаки вызывали у меня недоумение. Мне, погрязшему в грязи буден, был непонятен их настрой. Счастья нет и не может быть! Радости нет и уже не будет никогда! Есть только пьяный Вовка и уставший от жизни я.
     Иногда,  выходя на балкон и поставив лапы на ограждение, с высоты третьего этажа смотрю на мир. Наверное, он по-прежнему хорош и красив, только я уже этого не вижу. И тогда мне кажется, что это не Вовка, а я потерял глаза на том взрыве, и неприглядная картина окружающая нас, навсегда без изменения, запечатлелась в моей голове.
     Вовке проще. Он проснется утром с тяжелой головой, полечится заранее приготовленным с вечера пивом, и опять пойдет «на стакан», плавая и живя в мире своих иллюзий, мечтаний и прожитого. Наверное, ему хорошо там. Он доброй рукой начинает гладить меня, говоря при этом хорошие слова. А потом напьется и уснет, а я опять один на один со своими мыслями. Вот бы и мне так научиться отрываться от действительности.
     Но я все чаще стал замечать, что он перестает быть человеком. Напившись, срывается на рык, и мне становится страшно. Зверь, страшный, дикий зверь виден в каждом его движении и слове. И мне кажется, что мы меняемся с ним местами. И я боюсь моего Вовки - самого дорого мне человека на земле.
     Сегодня все опять, как всегда. Только вместо пива недопитый вчера портвейн. Вовка злой. Еще несколько дней до пенсии, а денег уже нет. Что поесть, мы с ним, конечно, найдем, но мне от этого не легче. Если не будет спиртного – вот это настоящая трагедия. И поэтому тихим шагом двух израненных существ, не обращая внимания на происходящее вокруг, мы бредем в соседний магазин в надежде на то, что Вовке опять дадут в долг.
     Я устал. Я заранее знаю все, что будет через несколько минут: просьбы, унижения и опять отказ, долгов за ним уже и так предостаточно. И обезумевший Вовка, снова став животным, будет кидаться на всех, стараясь вылить накопившуюся злобу.
     Широкая полоса дороги. Привычно останавливаюсь и сажусь на хвост. Вовка рядом, рука, держащая поводок, нервно дрожит. Он опять, как и пять лет назад, доверяет мне. И правильно делает. Я уже больше никогда его не подведу. Я не смог спасти его тогда, радующегося жизни, но зато сделаю это сейчас, когда просвета, казалось, уже нет.
    Я старый пес. Мне уже недолго. И тогда Вовке хана, он второй раз потеряет глаза и, наверное, саму жизнь. Так что же ждать? Мы вместе жили, воевали и вместе должны быть всегда, даже на том свете.
    Я встал. Вовка привычно напрягся, поднимая ногу для движения.
     Наверное, пора. Шаг неторопливый и спокойный. Думаю, что этот грузовик не успеет затормозить перед нами, ведь мы идем в вечность.
     Неожиданный шлепок по носу заставляет резко остановиться. Светло-серое пятно медленно растекается по шерсти. Ядовитый запах дает понять, что происходит. Я поднимаю морду вверх и вижу улетающего вдаль быстро машущего крыльями голубя.
     Сволочь! Не зря я их никогда не любил и гонял при каждом удобном случае, а еще говорят птичка – тварь божья! Гады они!
     Мысль возвращается в исходное состояние. Грузовик уехал. Вовка терпеливо ждет, держа меня за поводок.
     Наверное, еще рано! Наверное, не все еще потеряно.
. . .  и, наверное,  действительно, голубь - божья птичка!