Деревенька из десяти домов, находится вдалеке от основных дорог и располагается на небольшом пригорке. Чуть поодаль течет речка, вся заросшая камышом, вода чистая, но пахнет тиной, а дальше на многие километры идут болота. Местные жители ходят туда за клюквой и за грибами. Мелкую ягоду не берут, оставляя редким приезжим из города, а собирают только отборную. В деревне, молодежи нет, все жители пенсионеры.
Николай с Клавдией долгое время жили в городе. Он работал на химическом заводе инженером, она технологом. На пенсию вышли рано, а так как родители у Николая болели, пришлось переехать в деревню, где он когда-то родился и жил. Вскоре их не стало, но о переезде в город не было и речи.
Дочь Наташа, в свои двадцать лет, жить в деревне не захотела, уехала в Москву. Работала продавцом в магазине одежда. Приезжала к родителям только в отпуск. Однажды, без предупреждения, приехала поздним летним вечером и привезла новорожденного сына, Егорку. На вопросы родителей, отмалчивалась и только плакала, так толком и не рассказала, что с ней случилось. В свидетельстве о рождении в графе отец стоял прочерк. Через месяц Наташа уехала, и пропала. Вот уже пять лет, как от неё не было никаких вестей. Писали везде, но дочь так и не нашли. Несколько раз, ездили на опознание в Москву.
Егорка подрос и бабушку с дедушкой называл мамой и папой. Жена Николая, Клавдия, невысокая, худенькая женщина садясь за стол с мужем обедать, частенько с грустью вспоминала дочь. Николай, что бы ее утешить, говорил:
- Вот приедет домой, выпорю, как сидорову козу, - хотя сам по натуре был человек добрый.
После таких слов Клавдия, надолго замолкала, только вздыхала горько, с трудом сдерживая слезы.
Николай на всю деревню, не считая Егорки, был единственный мужик, добрый, отзывчивый, безотказный.
Раз в неделю, на своей машине ездил, для всей деревни в город за продуктами. Клавдия, по – этому поводу шутила:
-И чего в тебе бабы находят? Седой, маленький, худенький, старенький, всё лицо в морщинах, волосенки жидкие. В чем только душа держится? А уж нос, явно с чужого лица. Широкий….
- И очень длинный, - добавлял, посмеиваясь, Николай.
- Большой, - продолжала перечислять Клавдия.
- И очень толстый – подсказывал супруг.
- Мясистый…
- Но очень привлекательный. Если бы не мой нос, кто бы меня заметил, а тут он во всей моей наружности, самую наиглавнейшую роль занимает. Поэтому бабы и зазывают в свой дом дела поделать, на самом деле, это они на мой нос любуются. Я не жадный, пусть себе тешатся. Если бы не нос, ты бы в молодости за меня замуж не вышла.
- Да уж, да уж, - поддакивала Клавдия, - в самый корень зришь.
На здоровье в свои шестьдесят лет, Клавдия, не жаловалась. Совершенно неожиданно, умерла осенью, за неделю до дня рождения.
Вынимая чугунок из печки, охнула, присела на табуретку, и сказала тихим голосом:
- Что-то в глазах темно.
Николай только успел подскочить к жене, и подхватить ее. На его руках тело обмякло. Он бережно взял её и отнес на кровать. Дыханье стало неровным, прерывистым, лицо чуть побледнело. Надо бы вызвать скорую помощь, промелькнула мысль, но потом, все смешалось и забылось.
Николай с нежностью гладил руку жены, и машинально многократно повторяя «любимая моя, радость моя, счастье мое», с надеждой смотрел ей в лицо, не сомневаясь, вот сейчас откроет глаза и вздохнет спокойно. Постепенно перерывы в дыхании стали увеличиваться. Николай, как загипнотизированный, ни чего не замечая вокруг, всё так же в надежде повторял «любимая моя, радость моя, счастье мое». Он смотрел на нее с любовью, и сейчас для него ни чего не существовало в мире, кроме Клавдии. В голове кровь так бухала, что казалось, от этого руки и ноги дрожат, но он и этого не замечал. Постепенно дыхание у жены, становилось все тише и тише, а рука в его ладони начала холодеть. Неожиданно дыхание прекратилось. Стало очень тихо… От этого у него будто сердце разорвалось на части. Он почувствовал себя одиноким, всеми забытым, и тут Николай… взвыл, слезы хлынули ручьем. Боль, горечь утраты, рухнувшей надежды на выздоровление жены, всё перемешалось.
В этот момент в дверь постучали, Николай растерянно оглянулся, но вокруг помутнело и все заволокло туманом… Как вошла Семеновна, он уже не помнил.
-Хорошо, что Егорки дома нет, - откуда-то издалека услышал он женский голос, - а то бы испугал мальчонку.
Медленно, с трудом открыв глаза, он увидел того, кто держал возле его носа ватку смоченную нашатырем. Руки и ноги покалывало, в голове пустота.
- Семеновна? – удивленно произнес Николай, но мысль, от которой упал в обморок, опять вернулась на место, в горле зажгло, в груди защемило, и он заплакал. Как Клавдию похоронили, помнил смутно. Временами вспоминал, какие-то моменты, но всю картинку в целом, не мог представить себе.
Если бы не Егорка, Николай бы слег, но приходилось вставать, кормить пацана, быть папой и мамой, бабушкой и дедушкой. Да и хозяйство требовало внимание.
Раиса Семеновна Крутая - соседка Николая, очень расчетливая женщина, раньше была председателем колхоза. Ей всю жизнь нравилось кого-то воспитывать, наставлять на путь истинный, и быть в курсе всех событий в деревне. Семеновна считала себя лидером, в деревне, ей в подметки никто не годился. Еще в молодости, муж зоотехник, от нее сбежал в город, оставив ей воспитывать сына Максимку, который вырос и уехал учиться на юриста. Раньше, мать не давала видеться сыну с отцом. С годами, вопреки ее желаниям, они стали общаться, и даже вместе работали в администрации. Отец помог купить сыну квартиру в городе.
Семеновна после смерти Клавдии, взяла шефство над соседом, и теперь: доила корову, убирала в доме, готовила и присматривала за Егоркой. Николай с Егоркой попали в цепкие руки Раисы Семеновны. Первым делом она намекнула, что лишних денег кормить их, нет.
- Справимся - ответил он добродушно, - пенсия у меня большая, да и хозяйство налажено: корова, куры, огород… Мне бы только Егорку поднять на ноги, за него у меня всех больше душа болит.
- Не переживай, я знаю, как его воспитать. Сына одна подняла, теперь и вы мне не чужие.
После смерти жены, жизнь Николая круто изменилась. Внешне вроде бы все шло хорошо, Семеновна его встречала всегда с улыбкой на лице, с распростертыми объятьями, а главное, с ласковыми словами, но эти слова были какие-то пустые, от этого на душе становилось холодно и пусто. Раньше, когда была жена, и яйца, и молоко в доме не переводились, да и в других продуктах не было перебоя. А сейчас, Семеновна все чаще, жаловалась на то, что корова стала меньше доить, а куры плохо нестись. Картошка за зиму исчезла из подполья, даже до марта не хватило.
Все чаще и чаще Николай стал чувствовать, что всё идет не так, не по правилам. Но улыбка и добрые слова Семеновны, сбивали с толку, от этого ему становилось стыдно за подозрения. Она все делает с открытой душой и от чистого сердца, успокаивал он себя.
В августе, Семеновна заговорила о том, что машину Николаю надо бы продать.
- Бог с тобой, я же на ней раз в неделю езжу в город, за продуктами для всей деревни. Не будет машины, пропадут бабенки.
- Ты не о них, а о себе побольше думай – старательно объясняла Семеновна, - Они всё привыкли на халяву получать! А если такой добрый, тогда и живи без денег, раз они лишние. Похитрее, с людьми надо быть, похитрее.
- Чего тут хитрить. Не научился я этому, а переучиваться времени нет, - вздохнул Николай. - Вон Клавдия моя, ушла в тот мир, и ничегошеньки с собой не взяла, а я ее каждый день добрым словом вспоминаю, внутри-то и теплее становится. Так значит внешний мир это призрак, мираж, а то что внутри, это и есть основа. Я недавно по телевизору смотрел передачу, там говорят надо учиться жить в духе, да стремиться к духовным богатствам. Вот и разбери вас.
А Семеновна продолжала тихим, ласковым голосом:
- Скоро твоей Клавдии година, хорошая она была у тебя. Я ее единственную из всей деревни уважала. Надобно поминки справить, а для этого нужны деньги.
Николай отвернулся и подумал, раньше с женой, чувствовал себя человеком, а сейчас, что не сделаешь все не так, куда не сядешь, все не здесь. Вроде и ласковая, и добрая, и приветливая, а ощущение, раздет, разут и нет собственного угла, да ещё к тому же в долгу остаешься за её доброту. В этот момент с улицы прибежал Егорка и громко попросил у Семеновны:
- Молока хочу. Налей мне молока.
Она налила ему стакан воды.
Егорка, уткнувшись деду в колени, громко ревел, повторяя:
- Хочу молока. Молока хочу
- Да налей ты ему молока, - не выдержал Николай.
- А молока нет - тихим и спокойным голосом ответила ему Семеновна. - Я его с утра продала.
- Как продала? – не понял Николай, - мы с Клавдией лишнее молоко просто так отдавали. А ты продаешь?
- Я для вас стараюсь, - вставила своё слово Семеновна, - мне же тебя с Егоркой поить, кормить, и одевать приходится.
Николай застыл на месте, его лицо вытянулось и посерело. В голове стало так тихо, как тогда, когда умерла Клавдия. Еле сдерживая гнев, решительно встал. Потом, неожиданно для себя, поклонился ей в ноги:
- Спасибо за урок, не сразу тебя раскусил. Не душа у тебя, а копоть. От такого лиха, и сам станешь психом.
Потом погладив внука по головке, взял за руку, и глядя Раисе Семеновне в глаза произнес:
- Спасибо хозяюшка, за хлеб да за соль, мы уж с Егоркой пойдем, отныне тебе обузой не будем.
Малыш молча кивнул головой, соглашаясь с дедом в махнув рукой в сторону Семеновны, добавил:
-А ну ее.
Семеновна от неожиданности опешила, и пришла в себя, только когда они вышли, и сказала вслух, ни к кому не обращаясь:
- Все вокруг меня одни не нормальные, я от чистого сердца все делаю, а в итоге, никакой благодарности. Каков гусь, - она покачала головой и со злостью крикнула во след, - поживи один, и без куска останешься со своей добротой. Вот дурак деревенский, изобилие должно быть в руках, а не за спиной. Так-то вот!
25.02.2013.