Жизнь Ирины переменилась. Ушли беспокойство, страх, суета. Исчезли обиды и претензии к людям, судьбе, вообще к чему-либо. Исчезли даже желания. На душе стало легко, спокойно и благостно. Она больше не возмущалась, ни с кем не спорила, ни за что не боролась, ни к чему не стремилась. И никуда не спешила, просто жила. Жила одним моментом, одним днем, и каждый день был насыщен впечатлениями.
Внешне все оставалось по-прежнему. Ирина ходила на работу, занималась домашними делами, но восприятие жизни поменялось. Мир вокруг нее ожил, расширился и заговорил с ней на своем языке. Все стало значимо: и звезды на небе, и птицы на проводах, и уличные фонари, и фасады домов. И сами дома перестали быть безликими бетонными коробками, мимо которых она раньше проходила, едва замечая их. Теперь они смотрели на нее своими глазами-окнами, и за каждым окном она ощущала биение своей, особой, жизни. Во дворе ее внимание привлек клен. Сколько лет она пробегала мимо него, не замечая, не зная даже, что это клен – так, просто дерево на пути к метро. А тут вдруг увидела и восхитилась. Стояла осень, и красавец клен горел на фоне синего неба красным пламенем. Ирина остановилась, замерла, прижала руки к груди и прошептала: «Господи, если ты есть, спасибо тебе за такую красоту!»
В субботу утром она отложила обычные дела, оставила спящему сыну записку «Завтрак на плите, сметану возьми в холодильнике» и отправилась гулять в парк. Ходила по аллеям, по пестрому ковру из опавших листьев, любовалась деревьями, кустами, смотрела на покрытую легкой рябью поверхность пруда, на плавающих уток, вдыхала пряный аромат осени и, закрыв глаза, бормотала: «Господи, хорошо-то как!» Она чувствовала, как сливается со всей этой красотой, с деревьями, водой, небом, растворяется в них, становится частью природы, частью вселенной – и это чувство объединения было необыкновенно приятным.
Устав ходить, она присела на скамейку над прудом. Девочка внизу, на берегу, бросала кусочки хлеба уткам. Их прилетало все больше и больше. Всем не хватало места у кормушки, они суетились, толкались, вырывали друг у друга халявную еду. Прямо, как у людей, подумала Ирина. И как у людей, у каждой птицы был свой характер. Вот эта всех растолкала, пролезла по головам, вырвала кусок из чужого клюва, спешно, давясь, проглотила его, и бросилась за следующим. Другая утка пробиралась бочком, стараясь не потревожить подруг, а, ухватив угощение, отлетала подальше от суетящейся стаи, чтобы в спокойной обстановке, насладиться трапезой. Еще одна уточка, видимо, с очень низкой самооценкой держалась поодаль, не принимала участия в борьбе за хлеб. «Похожа на меня, - подумала Ирина, - Тоже отказалась от борьбы. И конец у нее будет тот же». Но она не угадала. Девочка, кормившая птиц, тоже заметила скромную утку, подошла поближе к ней и, размахнувшись, бросила оставшуюся горбушку прямо к ее лапам. Бывает и так!
Увлекшись утками, Ирина не заметила, как к скамейке приковылял старичок. Он смахнул ладонью невидимую пыль и уселся рядом с ней.
- Не возражаете? – спросил с запозданием.
- Нет.
Хотя на самом деле ей хотелось побыть одной, а старичок явно намеревался завести разговор, что тут же и подтвердилось.
- Хорошая нынче погода, - сообщил он, благостно улыбаясь, и потянулся всем своим немощным телом.
- Хорошая, - эхом отозвалась Ирина.
- Бабье лето.
-Угу.
- А почему его бабьим зовут, не знаете?
- Не знаю.
- А я вам скажу, почему. Потому что оно на вас похоже.
- Как это?
- А такое же красивое и грустное, как вы.
- А-а.
- А почему вы одна гуляете? - Не отставал мужчина.
- Да так уж.
- Будь вы моей женой, я бы вас одну ни за что не отпустил.
Ирина пожала плечами.
- А вот вас отпустили. Не побоялись, значит?
Кто мог ее не отпустить? Разве когда-то давно Андрей? Или Виктор? Нет, Виктору не было дела до ее одиноких прогулок. Далеким эхом отозвалась боль и тут же затихла.
- Муж-то есть? – продолжал допытываться старичок.
За долгие годы одиночества Ирина научилась отбиваться от вопросов о муже. Она быстро усвоила, что статус разведенной женщины возбуждает в охочих мужчинах надежду на легкую добычу, и обычно отвечала, что муж у нее есть, и все у них хорошо. Если же такой вопрос задавала женщина, любительница покопаться в чужих делах, Ирина напускала на лицо скорбное выражение и отвечала: «Умер». Собеседница охала и отставала. Ирина отнесла старичка за ветхостью лет к любопытным кумушкам и ответила скорбно:
- Умер.
Однако старик скорбности не заметил, или тема смерти стала для него привлекательной. Он только больше оживился.
- От чего умер-то? – спросил он хищно.
- От рака, - ответила Ирина, рассчитывая отпугнуть его.
Не тут-то было!
- О-о! От рака! – он заерзал на скамейке. - Это я ему сочувствую, вашему супружнику бывшему! Ой, как сочувствую! Моя сестра умирала от рака на моих, можно сказать, глазах. Рак мозга. Как она мучилась! Как кричала!
- Ой, ладно! Давайте не будем об этом, - попросила Ирина.
Но старичка было не унять.
- Не дай бог! Не дай бог! – восклицал он. – И главное, ничего ей не помогало, никакие обезболивающие. Кричала: убейте меня, не могу больше!
Ирина встала.
- Мне пора. До свидания.
Старичок тоже вскочил и поковылял за ней.
- А ведь и убил бы! Будь у меня пистолет, пристрелил бы, честное слово. Это ж смотреть было невозможно! А каково это все терпеть!
Ирина пошла быстрее, почти побежала, а он все еще кричал ей что-то вслед.
Мир в душе был поколеблен, а окончательно разрушила его Аня. В последнее время они виделись редко – Аня ждала рождения ребенка, первенца, долгожданного, позднего, а потому особенно желанного. Все ее мысли вертелись вокруг беременности и предстоящих родов. О том и разговор пошел, когда Аня позвонила. Ирина поддержала тему, а на вопрос, как у нее дела, коротко бросила:
- Да все более-менее ничего.
Не хотела она расстраивать подругу, да и обсуждать с ней уже принятое решение не было смысла. Однако Аня насторожилась. Когда природа лепила Анну, она не озаботилась вложить в ее голову достаточное количество серого вещества, однако, увидев, что девочка получилась добрая, ладная, устыдилась и добавила ей в подарок от творца изрядную порцию интуиции. Этой интуицией Аня и жила. Никакие уверения Ирины, что все у нее хорошо, не смогли провести ее. Шаг за шагом она выпытала всю правду. Выпытала и рассердилась.
- Ты с ума сошла, Ира! Это же глупо! А я-то всегда считала тебя умницей! Обидеться на какого-то урода и из-за этого отказаться лечиться!
- Он не один такой урод. Они там все сплошь уроды!
- Что ты ерунду несешь! Как это все? Такого не бывает!
- Аня! Я не хочу больше говорить на эту тему. Я уже всё решила и ничего менять не буду. Всё, Аня! Всё!
Но Аня не сдавалась.
- Ты перестань это! Нашлась еще самоубийца! Всего-то и нужно, найти хорошего врача! Чего ты сидишь, как клуша? Надо всех знакомых обзвонить, опросить, узнать, кто у кого лечился, какой врач хороший. Погоди! У нас тут Светлана Петровна с третьего этажа рассказывала, что ее племянницу лечил от того же, что и у тебя, очень хороший врач. Я сейчас к ней зайду, а потом перезвоню тебе.
- Не надо!!
Но Аня уже повесила трубку.
Через полчаса она снова позвонила.
- Вот! Запиши его домашний телефон.
- Аня!
- Его зовут Илья Анатольевич. Светлана Петровна говорит, что это серьезный доктор, он не отфутболит.
- Аня!
- Она говорит, что он умеет принимать решения. Она так и сказала: «Умеет принимать решения». Позвони ему прямо сейчас.
- Аня, ну зачем ты это? Я же сказала: не надо! Ничего больше мне не надо! Всё! Пока!
Она хотела повесить трубку, но Аня закричала:
- Подожди, Ира! Подожди!! Я знаешь, зачем тебе звоню? Я хотела у тебя спросить…М-м-м… Алешка дома?
- Дома. А что?
- Ты не знаешь, у них там, в университете нет каких-нибудь занятий для старшеклассников? Я обещала одной знакомой узнать. У нее дочь собирается туда поступать.
- Ты лучше у него самого спроси.
- Давай!
- Не обижайся, Ань!
- Что ты! Я не обижаюсь.
- Ну и, слава богу.
Ирина ушла на кухню мыть посуду. Настроение было окончательно испорчено. Она сердилась на Аню за непрошеное вмешательство и сердилась на себя за то, что сердилась на Аню. Чтобы унять раздражение, она включила музыку и не слышала, о чем Алексей разговаривал по телефону. А говорил он долго. Потом пришел на кухню.
- Мам, я с ним договорился, - сказал он, стараясь перекричать музыку.
- С кем и о чем? – не поняла Ирина. – Сделай потише.
- С Ильей Анатольевичем, врачом, которого мне тетя Аня посоветовала. Он тебя завтра примет. В два часа дня.
Ирина задохнулась.
- Кто тебя просил? Я никуда не пойду! Ни к какому врачу!
Алеша обиделся.
- Мам, но я же договорился. Он будет ждать.
- Позвони и скажи, что я не приду. Не приду, ты понял? Зачем ты лезешь, куда тебя не просят?
- Мам, тетя Аня правду сказала, что ты не хочешь лечиться?
- Это мое дело! ... Правда!
- Мам!
Голос у Алеши задрожал, и в глазах заблестели слезы.
- Это не только твое дело, - сказал он резко. - Ты о других подумала? Ты подумала, как другим будет?
- Подумала, - сказала Ирина и осеклась.
Это было неправдой. О том, чтобы обеспечить сына хотя бы до конца учебы, - да, об этом она думала и делала для этого все, что могла. А вот переживания других людей ее больше не трогали. Ей казалось, что они настолько мелки, ничтожны по сравнению с ее горем, что не стоят и внимания.
Алеша не уходил.
- Мам, поедем! – канючил он. – Ну, давай поедем!
- Алеша, пойми, эта ваша с тетей Аней затея - совершенно глупая и ненужная. Как ты думаешь, с чего это вдруг незнакомый врач будет со мной возиться, когда те, кому положено возиться, посылают меня куда подальше. Или он выставил тебе счет? Сколько, интересно?
- Ничего он мне не выставлял. Между прочим, он работает в той же больнице, куда тебе дали направление. Так что он - в теме.
- Да? – удивилась Ирина. – И в каком же отделении он работает? Не в химиотерапии случайно?
- Нет. Он хирург, зав. отделением.
- У хирурга я уже была, и он переправил меня к химиотерапевту. Я же говорила тебе.
- Знаю.
- И знаешь, что зав. химиотерапией дал мне пинка навылет. Ты хочешь, чтобы я еще раз проделала тот же путь?
- Мам, Илья Анатольевич не даст тебе пинка навылет.
- Ты-то почем знаешь?
- Он сказал, что будет с тобой разбираться.
- Будет разбираться! Ты подумай! А ты сказал, что я ему никто-ничто, и денег у меня нет?
- Мам, он вообще о деньгах не говорил.
- А он спросил, кто ты такой, и в честь чего его беспокоишь?
- Нет.
- Он что, вообще ничего не спрашивал!?
- Он только спросил, как меня зовут.
- И все?
- И еще спрашивал про тебя. Как тебя лечили, где лечили. Я рассказал, что знаю, но я не на все мог ответить, и он захотел поговорить с тобой. А я сказал, что ты вряд ли подойдешь к телефону потому, что больше не хочешь лечиться.
- Ну да, правильно.
- И тогда он сказал: «Привозите свою маму, будем с ней разбираться».
- Так вот и сказал, «привозите»?
- Так вот и сказал. Мам, он - классный мужик. Он нормально со мной разговаривал. Поедем, а? Ну, поедем!
На его глазах снова заблестели слезы. Ирина расстроилась: она всегда нервно реагировала на слезы, а тут плакал родной сын! «Заварила кашу, - неприязненно подумала она об Ане, – а мне расхлебывать».
- Хорошо, поедем к твоему классному мужику, – через силу согласилась она. – Но и ты со мной поедешь. Посмотришь сам, как они разговаривают с больными.
- Конечно! Илья Анатольевич тоже сказал, чтобы я с тобой приехал.
Ирина была уверена, что Алеша, неопытный в таких делах, что-то не понял из беседы с доктором. Или доктор подумал, что клиент богатый и сам сообразит, сколько стоят его услуги. «Ни рубля», - решила Ирина и оставила кошелек дома.
Чем ближе они подъезжали к больнице, тем тяжелее становилось у нее на душе. Ирина жалела, что поддалась на уговоры. Чем этот разговор закончится, если вообще начнется, ей было абсолютно ясно. Она представляла, как перекосится лицо этого хваленого Ильи Анатольевича, когда он поймет, что платить ему не собираются, и как он будет унижать, уничтожать ее, размазывать, как букашку, подошвой по асфальту. И все это она должна вытерпеть, чтобы сын убедился в том, в чем у нее уже давно не было сомнений.
Несколько раз она замедляла шаг, размышляя, не повернуть ли назад, но всякий раз ловила настороженный взгляд сына и продолжала идти. Они вошли в здание больницы, взяли в регистратуре карту и поднялись на четвертый этаж. Кабинет Ильи Анатольевича находился в закутке за углом. У дверей кабинета мужество совсем покинуло Ирину. Она остановилась.
- Пойди, посмотри, там ли он, - шепнула она и отступила назад.
- И не забудь сказать, что денег у меня нет! – сказала она нарочно громко, чтобы врач услышал, если он там.
Ирина видела, как Алеша открыл дверь, спросил: «Можно?» и шагнул в кабинет. Она спряталась за углом и напряженно ждала, когда сын выйдет из кабинета - несчастный, расстроенный, побитый. Но он все не шел. Ирина высунула голову посмотреть, где он там, но вместо Алеши увидела мужчину в белом халате. Он стоял в проеме двери и смотрел на нее. На вид ему было лет сорок пять – не больше, крупный, чуть лысоватый, с круглым, открытым, слишком жизнерадостным для такой профессии лицом. Мужчина приветливо улыбнулся ей и махнул рукой – мол, заходи. По-дружески так махнул, как своей знакомой. Махнул и ушел в кабинет, оставив дверь открытой. Ирине пришлось последовать за ним.
Кабинет Ильи Анатольевича был небольшой, вытянутый в длину. У левой стены стоял шкаф, забитый книгами и папками, за ним, у окна – большой письменный стол, за который он сел. Вдоль правой стены от окна до двери тянулся ряд стульев. Алеша сидел у самого окна. Он похлопал рукой по соседнему с ним стулу, приглашая маму сесть рядом, но она это приглашение проигнорировала и села на краешек ближнего к двери стула - оттуда было легче ретироваться. Она вся сжалась в комок: одно неверное слово, недоброжелательный взгляд – и она бросится вон из кабинета. Но Илья Анатольевич пока не давал для этого повода. Подождав, пока Ирина усядется, он обратился к Алексею:
- Карту взяли?
- Взяли. Мам, дай карту.
Ирина молча протянула Алеше карту, и он передал ее Илье Анатольевичу. Врач изучал записи в карте. Закончив, он снова обратился к Алеше:
- Привезли результаты обследования?
- Мам, дай результаты обследования, – попросил Алеша.
Она вытащила пачку бумаг и передала сыну. Илья Анатольевич читал бумаги и задавал Алеше уточняющие вопросы. Алеша повторял вопрос Ирине, Ирина отвечала Алексею, Алексей пересказывал доктору. Ситуация была анекдотичной, но Илья Анатольевич, казалось, этого совершенно не замечал, а Ирине было не до этих тонкостей. Врач продолжал задавать Алеше вопросы – он хотел уяснить всю цепочку событий, связанных с лечением Ирины. Спрашивал он спокойно, без присущей докторам напористости, суровости, не хмурился, не кривился, а, выслушав ответ, никаких эмоций не выказывал, даже когда Ирина со злорадством, смакуя, рассказывала о хамстве и взяточничестве его коллег. Он просто кивал головой – мол, понял - и задавал следующий вопрос.
Ирина не заметила, когда она впервые ответила не Алеше, а напрямую доктору. Тогда и доктор стал задавать вопросы прямо ей. Отвечать от двери было неудобно, и она передвинулась сначала на один стул ближе к столу доктора, потом еще на один и, в конце концов, оказалась напротив Ильи Анатольевича. Напряжение спадало, она успокаивалась.
Наконец, вопросы закончились. Илья Анатольевич откинулся на спинку стула, повернул голову к окну – думал. Потом он снял трубку телефона и стал набирать номер.
- Мне нужно переговорить с радиологом – пояснил он Ирине.
Обычно в таких случаях врачи выставляют больных за дверь, Ирина даже приподнялась, но Илья Анатольевич остановил ее:
- Сидите.
Врача, с которой он разговаривал, звали Галиной Тимофеевной. Сначала он вкратце изложил ей историю болезни Ирины. Она ревностно следила за его рассказом – не переврет ли? Не переврал. Потом они стали обсуждать, как ее лечить. Услышав «нужна химиотерапия», Ирина энергично замахала руками, но Илья Анатольевич успокаивающе закивал головой – мол, знаю. В конце концов, они пришли к какому-то решению, и доктор, повесив трубку, обратился к ней и Алеше одновременно. Тон его речи был мягкий, ровный, но не предполагавший возражений.
- Галина Тимофеевна – очень опытный врач, корифей, можно сказать. Она согласилась со мной, что начать лечение лучше с облучения. А дальше будем смотреть и, если надо, корректировать. Галина Тимофеевна берет вас к себе — это большая удача. Я буду с ней на связи, буду отслеживать ваше лечение. Я думаю, все будет хорошо, но, если у вас возникнут проблемы, приходите ко мне - будем разбираться. А сейчас идите прямо к Галине Тимофеевне - она сделает запись в карте, чтобы вас поставили на очередь на госпитализацию. Ждать придется около двух недель.
Он встал, давая понять, что аудиенция закончена. Ирина тоже встала. Она была в растерянности – она не собиралась ложиться в больницу, но отказываться теперь было бы неудобно, да и нелогично – зачем тогда приезжала, зачем отняла столько времени у доктора?
- Имейте в виду, - сказал ей на прощанье Илья Анатольевич, - работать с онкологическими больными тяжело, мы тоже люди и тоже переживаем. Иногда нервы не выдерживают. Галина Тимофеевна работает в онкологии более сорока лет, так что характер у нее непростой, вы уж ее поймите. А сейчас поторопитесь, а то она собиралась уходить.
- Спасибо, - сказала Ирина и поспешила к двери.
На пороге она оглянулась и увидела, как Алеша, смущаясь, протягивает Илье Анатольевичу конверт. Однако доктор мягко, но решительно отвел его руку, обнял за плечи и повел к выходу.
- Ты молодец, Алеша, что привез свою маму, - тихо сказал он. – Заботься о ней. Если что, звони мне. Вот моя визитка. Хотя мой мобильный ты ведь и так знаешь. Кстати, откуда он у тебя?
Алеша замялся.
- Слухами земля полнится, - ответил он неопределенно.
Доктор улыбнулся.
Илья Анатольевич правильно сделал, что предупредил Ирину о «непростом» характере Галины Тимофеевны. «Непростой» - это уж очень мягко сказано. Галина Тимофеевна взрывалась и орала по любому поводу и без повода тоже: то больные палату не проветрили к обходу врачей, теперь она должна в обморок падать от духоты, то холоду напустили, так что заморозили ее, то громко разговаривали в коридоре, мешали ей сосредоточиться. Однако, когда дело касалось самого лечения, она была безукоризненна: спокойна, доброжелательна, деловита. Это примиряло с ней. Да еще Ирина вспоминала слова Ильи Анатольевича о том, что у онкологов работа очень тяжелая, и нервы у них не всегда выдерживают. Однако и у нее были нервы, и они тоже могли не выдержать. Но до этого дело не дошло. Два дня ей делали облучение, а на третий день Галина Тимофеевна пригласила Ирину к себе в ординаторскую. По всему столу доктора были аккуратно разложены листочки с Ириниными анализами, результатами УЗИ и прочих обследований.
- Я все это просмотрела, - показала она на листочки на столе, - подумала, и я вот что вам скажу: вам надо делать химиотерапию.
Ирина вскочила.
- Сядь! – рявкнула Галина Тимофеевна, и уже более мягким голосом добавила:
- Дослушайте до конца!
Она стала подробно объяснять Ирине, почему ей нужна именно химиотерапия. Ирина слушала невнимательно, нервничала, в голове крутилось: опять отфутболивают? Опять пустили по кругу? И снова к Гуревскому! Нет уж, спасибо, к нему она больше не пойдет.
- Вы меня слушаете!? – попыталась вернуть ее внимание Галина Тимофеевна.
- М-м-м… да.
- Я знаю, что вы не поладили с Гуревским, - вдруг сказала Галина Тимофеевна.
- Это я не поладила?! – взвилась Ирина.
- Ладно, ладно! Это не имеет значения, кто. Главное - мы Гуревского обойдем, - она подмигнула Ирине. - В нашем отделении есть врач, Екатерина Михайловна, которая параллельно с основной работой занимается химиотерапией, по протоколу - может быть, слышали. За это хорошо платят, - сказала она доверительно. - Это не та химиотерапия, которую вам делали в Институте, и которую здесь большинству больных делают. Это…
- Знаю. Экспериментальная!
То, что в больнице некоторым пациентам предлагают делать какую-то особую химиотерапию, знали все больные. К этой химиотерапии относились настороженно, скорее даже враждебно, и не все на нее соглашались. Ходили слухи, что это западные врачи проводят эксперименты на наших больных.
- Кто вам сказал, экспериментальная!? – закричала Галина Тимофеевна. – Что вы болтаете, если не знаете! Все лекарства, которые используют в нашей больнице, разрешены Минздравом.
И сбавив тон, продолжила:
- У них там много разных видов химиотерапии. Есть менее токсичные, чем та, что вам делали. Но об этом вам лучше расскажет сама Екатерина Михайловна. Она об этом все знает. Поговорите с ней. Просто поговорите. Она вам все объяснит, зададите ей вопросы – она доступная - и, если договоритесь, то будете лечиться у неё. А не договоритесь, останетесь у меня, и мы продолжим облучение. Имейте в виду, если вы откажетесь от химиотерапии, никаких репрессий в отношении вас не последует, никто вас не выгонит, никто ругать не будет, будем лечиться, как лечились. Но я все-таки очень советую вам поговорить с Екатериной Михайловной.
То, что ей не приказывают, как обычно, а советуют, то, что предлагают самой принять решение, и обещают обойтись без репрессий, Ирину не столько обрадовало, сколько удивило. Это было внове.
- Ну, если только поговорить…
- Поговорите. Я рассказала ей о вас, она посмотрела вашу историю болезни и согласилась вас взять. Так что решение остается за вами.
- Хорошо, давайте поговорим, - согласилась Ирина без особого энтузиазма.
Однако еще до того, как они встретились с Екатериной Михайловной, Ирина решила, что откажется от химиотерапии. Выслушает, поблагодарит и откажется. Не надо ей лишних страданий. Она мечтала вернуться в то тихое, умиротворенное состояние, в котором пребывала, пока не вмешалась Анна. Казалось бы, ситуация поменялась к лучшему, ей невероятно повезло, что она попала на прием к Илье Анатольевичу, а Ирина не радовалась. Она ничего больше не хотела, ничего не ждала от лечения и не верила в него. Свое решение она не изменила. Ирина рассматривала свое пребывание в больнице, как уступку близким людям. Она лишь пережидала, когда все это закончится и она вернется домой.
Облучение, по крайней мере, те две процедуры, которые ей успели сделать, не доставило ей никаких неприятных ощущений. Больничная жизнь тоже не была обременительной. До обеда она по большей части лежала на кровати и читала или болтала с соседкой по палате Наташей, с которой они легко и быстро сошлись. После обеда она гуляла во дворе больницы, а вечером они с Наташей смотрели телевизор. Так что жизнь была почти что курортная, если не обращать внимания на необычный вид самих «курортников».
Однако химиотерапия – это уже не курорт, химиотерапия – это вам не пару минут полежать под облучающим аппаратом. При одном только воспоминании о химиотерапии во рту у нее появлялся металлический вкус, и тошнота подкатывала к горлу. А тут еще предлагают, что бы там ни говорили, какую-то экспериментальную химиотерапию, и проводить ее собирается врач, для которой химиотерапия не основная работа, а лишь подработка. Когда же Ирина увидела Екатерину Михайловну, последние сомнения, если бы таковые еще оставались, отпали сами собой.
Сначала Ирина услышала быстрое цоканье каблуков по коридору, потом дверь распахнулась и в палату влетела маленькая худенькая девушка в белом халате. На середине палаты она затормозила и, покрутив кудрявой головой между Ириной и Наташей, поинтересовалась:
- Кто из вас Ирина Юрьевна? Я – химиотерапевт Екатерина Михайловна.
Ирина удивленно уставилась на нее и стала подниматься с кровати.
- Лежите, лежите, - остановила ее доктор. - Мы пока только побеседуем.
Наташа, которая сидела на единственном в палате стуле, поднялась и предложила его Екатерине Юрьевне, но та решительно отказалась:
- Сидите, сидите. Не беспокойтесь, я постою.
Так и простояла все время беседы. Сначала Екатерина Михайловна повторила то, что Ирина уже слышала от Галины Тимофеевны: ей необходима именно химиотерапия. Потом она рассказала, какие виды химиотерапии делают в больнице. Ирина отметила, что врач вела себя очень уверенно, не стеснялась своей молодости, говорила со знанием дела и на доступном пониманию языке. Но что окончательно подкупило Ирину, так это тон, каким разговаривала с ней Екатерина Михайловна – простой, дружеский, доверительный - таким тоном говорят только с близкими людьми. Время от времени врач останавливалась и спрашивала:
- Все понятно? Если есть вопросы, задавайте, не стесняйтесь.
Ирина не стеснялась, задала и старые вопросы, на которые ей никто из врачей не захотел отвечать, и новые, возникавшие по ходу разговора. Однако в ее подсознании уже закрепился негативный опыт обращения к врачам с вопросами, и она сказала извиняющимся тоном:
- Я вас, наверное, замучила вопросами.
- Что вы! – воскликнула Екатерина Михайловна и тряхнула своими кудряшками. - Я вопросы люблю! Надо, чтобы вам все стало ясно до того, как мы начнем, нам же вместе работать.
Вместе работать! Вот это да!
- Я правильно поняла, - спросила Ирина, - что химиотерапия, которую вы мне предлагаете, переносится легко?
- Я бы так не сказала. То есть кто-то действительно переносит более-менее легко, но и ту химиотерапию, которую вам делали в Институте, некоторые тоже относительно легко переносят. Однако у нашей химиотерапии среди побочных эффектов нет токсикоза, который вас так мучил, правда, есть другие побочные эффекты, и какие из них у вас проявятся и в какой степени, зависит от особенностей вашего организма. Пока не попробуем, не узнаем.
- А когда узнаем, что тогда делать будем?
- Тогда будем думать и решать. Я буду решать, и вы тоже будете решать. Если вы в какой-то момент скажете «всё, больше не хочу», тут же прекращаем лечение. Или я по своим показателям могу решить, что дальше делать химиотерапию нельзя. В любой момент, когда вы или я скажем «стоп», мы остановимся. Имейте в виду - в любой момент.
- То есть, даже если я сейчас соглашусь, а потом передумаю, то ничего мне не будет?
- Конечно, ничего, - засмеялась Екатерина Михайловна. – Мы здесь для того, чтобы помогать больным, а не наказывать их.
Ирина задумалась.
- Ну, так как? Попробуем? – подзадорила врач.
- Ага! Попробуем! Легко сказать, попробуем! А если это не поможет? Или поможет, но ненадолго? Какой смысл зря мучиться! Вот скажите честно, на сколько может хватить этой вашей хваленой химиотерапии?
- Заранее сказать невозможно. Кому как.
- А от чего это зависит?
- От многих факторов, в том числе и от настроя больного.
«Да, настрой у меня никакой», - подумала Ирина и снова спросила:
- А какая-то статистика есть?
- Есть. Иногда химиотерапия не только не дает положительного результата, но даже ускоряет рост опухоли. Конечно, ее тут же отменяют. Но это очень редкий случай. Иногда опухоль совсем не реагирует на химиотерапию. Такое, к сожалению, бывает. В других случаях опухоль продолжает расти, но скорость роста уменьшается. Мы уже считаем это положительной динамикой. Еще лучший результат, когда опухоль совсем перестает расти или уменьшается.
- А так, чтобы совсем рассосалась?
- Бывает и так.
- Правда, бывает?
- Правда. Но только у тех, кто ее делает.
- Намек понят.
- Два года назад у меня проходил лечение больной, у которого опухоль полностью рассосалась. Я думаю делать вам именно этот вид химеотерапии.
- А сейчас он как?
- Звонил мне на днях. Прошел диагностику, все спокойно.
- Повезло! Но у меня так не получится.
- Это почему же? У вас еще не тот случай, чтобы не получилось.
- Правда? А я думала… Столько времени меня не лечили.
- Я знаю. Тем более надо поторопиться. Ну, как? Попробуем? Помните, Наполеон говорил: главное – это ввязаться в бой, а там видно будет. Идем в бой?
Столько задора было в ее голосе, что Ирина потеряла бдительность и неожиданно для себя согласилась:
- Идем!
Екатерина Михайловна, не мешкая, протянула ей листок бумаги с текстом:
- Прочтите и поставьте подпись, что согласны на проведение химиотерапии.
Ирина подмахнула, не читая.
- Класс! – сказала Наташа, когда за врачом захлопнулась дверь, и стук каблуков покатился, затихая, по коридору.
- Что класс? – не поняла Ирина.
- И врачиха - класс, и условия, которые она тебе предложила. А я боялась, ты откажешься.
- Я и хотела. Укатала она меня своими разговорами.
Наташа засмеялась.
- Уж и не знаю! Она такая молодая, - пожаловалась Ирина. – Совсем девчонка. Ну как ей доверять?
- Это она выглядит как девчонка, но ей точно за тридцать.
- Да ну!
- Точно, точно. Она стояла спиной к свету, и тебе не было видно, а я сбоку рассмотрела у нее морщинки у глаз.
- Но и ведет она себя как-то несолидно для врача.
- А тебе надо, чтобы на тебя кричали, как Галина Тимофеевна?
На следующий день Ирину перевели в другую палату. Вместо милой, общительной Наташи она получила в соседки мрачную неразговорчивую женщину, а в придачу к ней ее мужа, который целыми днями крутился около нее. Он появлялся в палате рано утром, а уходил, когда жена засыпала. Он выносил ее судно, помогал ей умыться, обтирал ее, поворачивал, бегал в столовую за едой, а в остальное время сидел, молча, рядом с ней и держал ее за руку. Женщина - Надюша, как ласково называл ее муж, - почти не вставала с постели, а говорила лишь по необходимости короткими фразами. Ирина чувствовала себя некомфортно рядом с тяжело больной женщиной, а еще больше от постоянного присутствия ее мужа, хотя тот старался быть как можно менее заметным. Он по возможности держался к ней спиной, но, когда их взгляды случайно встречались, она видела в его глазах страх и мольбу - он боялся, что Ирина будет возражать против его присутствия. Она и в самом деле хотела попросить Екатерину Михайловну ограничить его пребывание в палате положенными часами посещений, но не успела.
В тот день на обед дали что-то невкусное, мало съедобное, и Ирина спустилась на первый этаж в холл, где было маленькое кафе, чтобы заесть чем-нибудь эту гадость. В углу у окна стояло три круглых столика. Один из них был свободен, и она уселась за него лицом к фонтану. Фонтан ей очень нравился, хотя он выглядел просто: ступеньки, по которым стекала вода. Слева и справа от фонтана стояли кадки с растениями, а стена за фонтаном была расписана под морской пейзаж. И этот пейзаж из далекой, нереальной теперь жизни, и пышные растения, и звук льющейся воды навевали на Ирину легкую приятную грусть. Она, не спеша, пила чай с пирожком. Вдруг за ее спиной раздался голос:
- Можно я рядом с вами пристроюсь?
Ирина оглянулась и увидела Надиного мужа. Он стоял с картонной тарелкой с сосисками и пластмассовым стаканчиком чая. «Опять он!» - неприязненно подумала она.
- Опять я! – угадал он ее мысли. – Все занято, - кивнул он виновато на другие столики, - Вы уж извините.
Она пожала плечами. Мужчина сел за столик и представился:
- Вадим.
Ирина молча кивнула.
- А вас, я знаю, Ириной Юрьевной зовут.
- Ну, раз вы – Вадим, значит, я - Ира.
- Хорошо, Ира.
Вадим ел сосиски и временами одним глазом, украдкой, поглядывал на Ирину. Она допила свой чай и собралась уходить. Он тронул ее за руку.
- Подождите, пожалуйста, секундочку. Я уж, пользуясь случаем, хочу попросить у вас прощения за неудобства, которые я вам причиняю. Но я вас умоляю! Ставьте любые условия, просите у меня что угодно, только не выгоняйте меня из палаты. Я должен оставаться с Надей до конца.
- До конца? – машинально переспросила Ирина.
- Да, уже недолго, наверное.
- Ну почему? Ее ведь лечат.
Он помолчал. Потом сказал тихо:
- Она не хочет жить.
- Почему?
- Полтора года назад у нас случилось несчастье – погиб наш единственный сын, Максим. Надя очень тяжело переживала. Считала себя виноватой. Почти не ела, перестала разговаривать, вообще что-то делать перестала. Так и не пришла в себя. А потом ее стали мучить боли. Она ничего мне не говорила, а когда я догадался и повел ее к врачу, было уже поздно. Мы сначала у себя лечились, на Урале, а потом я привез ее сюда – надеялся, здесь ей помогут.
- Так вы не наши? Я и не знала, что здесь чужих лечат. Ой, простите, я хотела сказать…
- Да ничего. Чужих тоже лечат, только платно.
-А-а.
Когда они вернулись в палату, Ирина стала собираться на прогулку. Надя дремала. Вадим сел на стул и прикрыл глаза. При ярком свете дня Ирина заметила, какое у него нездоровое, желтое лицо.
- Пойдемте на свежий воздух, погуляем полчасика, - шепнула она.
Вадим кивнул головой и быстро собрался. Во дворе было тихо и солнечно. Опавшие листья шуршали под ногами на неубранных дорожках. Редкие одинокие фигуры бродили как тени туда, сюда - вдоль корпуса, вокруг него. Слово за слово разговор у них снова вернулся к сыну Вадима и Надюши. Ирина узнала подробности его трагической гибели.
У Вадима была дача. Летом каждую пятницу они всей семьей выезжали туда на машине. Но однажды Надя не поехала с ними, решила походить по магазинам. Она собиралась вернуться на следующий день дневным поездом и просила встретить ее. Когда пришло время отправляться на станцию, Вадим был занят ремонтом сарая, и тут Максим предложил:
- Пап, давай я сгоняю за мамой.
Максим заканчивал автошколу и должен был вот-вот получить водительские права. Отец уже не раз давал ему порулить по проселочной дороге, но только когда сидел рядом с ним. А тут его, словно черт попутал. «Правда, пусть, сгоняет, а я пока приберусь к Надиному приезду», - решил он.
Ехать до станции было совсем ничего, пять минут по грунтовой дороге краем поля, но они долго не возвращались. А потом пришла Надя, одна, недовольная тем, что ее не встретили.
- Как это вы с Максимом разминулись? – удивился Вадим. - Он уже давно за тобой уехал.
- Не знаю. Я его не видела.
- Ты по дороге шла?
- Нет, тропинкой через поле.
Вадим заволновался. Максим был не из тех, кто выкидывает всякие финты.
- Пойду, посмотрю, где он там застрял.
Вадим пошел по дороге и на полпути к станции увидел свою машину. Она стояла, зарывшись носом в придорожные кусты, передняя дверца со стороны пассажира была распахнута, а на водительском месте сидел Максим с перерезанным горлом. Вызвали милицию, возбудили дело, искали преступника, но не нашли. Следователь придерживался версии, что убийство связано с бизнесом Вадима. У него как раз дела пошли в гору, и, как водится, появились завистники и любители покормиться с чужого бизнеса. Однако серьезных угроз с их стороны не поступало. Вадим не верил, что можно убить просто так, из зависти. Он считал, что убийцы – местные жители, которых местный же милиционер не хочет выдавать городским. Он сначала шумел, требовал найти преступников, искал сам, жаждал возмездия, а потом отстал – не до того стало, надо было спасать жену.
Перед проведением химиотерапии Екатерина Михайловна назначила Ирине дополнительное обследование. Но что-то там не сошлось в анализах, так что лечение отложили.
-Ну, вот! Приехали! – сказала Ирина, не зная радоваться ей или огорчаться.
- Не волнуйтесь. Прорвемся! - заверила ее Екатерина Михайловна.
Она прописала Ирине какое-то лекарство и ограничила диету. Екатерина Михайловна излучала уверенность. И действительно, при повторном анализе все показатели уложились в норму.
- Завтра начнем, - сказала Екатерина Михайловна. - К половине двенадцатого приходите в отделение химиотерапии. Все должно быть хорошо, медсестры там опытные. На всякий случай я оставила им номер моего мобильного. Если возникнут какие-то осложнения, они мне позвонят, и я сразу прибегу.
Осложнения возникли, но вызывать Екатерину Михайловну не пришлось: она не выдержала и прибежала сама посмотреть, как идут дела. Когда Ирине начали вводить яд, у нее пересохло горло, и она стала задыхаться. Екатерина Михайловна велела медсестре приостановить процедуру и бежать бегом в смежную комнату за каким-то лекарством. Лекарство ввели, и дышать стало легче. Продолжили ввод яда, но теперь у Ирины появилась резкая опоясывающая боль в пояснице. Какое-то время она терпела, но потом не выдержала и застонала. Снова медсестра, подгоняемая Екатериной Михайловной, побежала в соседнюю комнату за лекарством. Боль отпустила.
- Помедленнее, помедленнее вводи, - наставляла медсестру Екатерина Михайловна.
- Я и так медленно, - огрызнулась она.
- Дай-ка мне, - не выдержала врач и перехватила шприц.
- Ирина Юрьевна, как почувствуете какие-нибудь отклонения в самочувствии, не терпите, говорите сразу.
- Хорошо. Дышать все-таки трудновато, горло слиплось.
- Оксана, - обратилась Екатерина Михайловна к медсестре, - принеси скоренько бутылку питьевой воды без газа.
- Где я вам ее возьму?
- Где угодно! В столовой, в ординаторской, в кафе сбегай – только быстро, чтобы через две минуты вода была.
Процедуру удалось довести до конца. Ирина вернулась в палату и с ужасом ждала, когда яд начнет действовать. Екатерина Михайловна несколько раз забегала к ней узнать, как идут дела. Дела обстояли неплохо – Ирина пока ничего не ощущала. Перед уходом Екатерина Михайловна сказала:
- Я велела дежурной медсестре заглядывать к вам каждый час. И ночью тоже. Так что не волнуйтесь, вы будете под наблюдением. Если понадобится, она вызовет дежурного врача – я ее тоже предупредила.
Екатерина Михайловна вытащила из кармана блок желтых листочков, быстро написала что-то на верхнем листке, оторвала его и приклеила к тумбочке Ирины.
- Здесь номер моего мобильного. На всякий пожарный случай. Если что, звоните мне, не стесняйтесь. И ничего не бойтесь – вы под наблюдением. Вот и Вадим Андреевич приглядит за вами, пока он здесь. Так ведь, Вадим Андреевич?
- Конечно, о чем речь! Обязательно пригляжу.
- Ну, кажется, все. Держитесь, Ирина Юрьевна! До завтра.
Каблуки полетели по коридору и вскоре затихли.
- Вот врач! Повезло нам с ней, - сказал Вадим.
- Вам, может быть, и повезло, - хмуро заметила Ирина. - У вас – облучение, а у меня - химиотерапия, это большая разница.
- Это мы знаем, Надюше делали химиотерапию у нас там, дома. Ее очень сильно тошнило. У вас есть тазик?
- Нет. Я не думала, что мне будут делать химиотерапию. Я на облучение шла.
- А здесь вам не выдали?
- Кто же его выдаст?
- Пойду, попрошу.
Вернулся он ни с чем.
- Не предусмотрено. Давайте, я схожу, куплю. Тут хозяйственный магазин прямо за воротами.
- Да неудобно мне вас беспокоить, - Ирина кивнула на неподвижно лежавшую Надюшу.
- Удобно. Я мигом, - сказал он и вышел.
Однако на этот раз тазик Ирине не понадобился. Первую процедуру она перенесла на удивление легко – только на третьи сутки ее немного тошнило и то недолго.
- Ну, если так, то это можно, - поделилась она своей радостью с Екатериной Михайловной. – Это не то, что тогда было, когда мне в Институте делали.
- Не говорите гоп, - посоветовала врач.
Она старалась сохранять серьезный вид, а сама сияла.
Всю неделю до следующего вливания Ирина находилась в приподнятом настроении. Страх перед химиотерапией прошел. Екатерина Михайловна нравилась ей все больше и больше. Врач приходила к ней каждый день, осматривала, беседовала, подбадривала. В этой молодой худенькой женщине кипела неуемная энергия. Иногда Ирине представлялось, что врач прямо вцепилась в ее рак мертвой хваткой, и у нее впервые за долгое время шевельнулась робкая надежда – а вдруг что-то из этого получится? Поддерживал её и Вадим. Он постепенно распространял и на неё свою заботу. Ирина думала, что он пытается задобрить ее. Она сказала:
- Вадим, вы не волнуйтесь, я не буду возражать против вашего присутствия.
- Я это уже понял, - коротко ответил он.
- Тогда зачем вы все время оказываете мне услуги?
- Это не услуги. Я вообще такой.
Вадим перестал ее раздражать, а, наблюдая за тем, как он самозабвенно ухаживает за женой, Ирина прониклась к нему уважением. Она невольно сравнивала Вадима с двумя своими некогда горячо любимыми мужчинами – стал бы кто из них так ухаживать за ней? Вряд ли. Андрей точно бы не стал.
Медперсонал тоже хорошо относился к Вадиму. Он им что-то чинил, передвигал мебель и даже мыл полы, когда медсестра не успевала или валилась с ног. Медсестры разрешали ему ночевать в закутке под лестницей, где стояла старая кушетка. Ирина думала, что он остается в больнице из-за жены, чтобы быть поближе к ней, но позже старшая медсестра рассказала ей, что ему просто негде жить.
У Вадима было много денег, когда он привез жену в больницу, но они стали стремительно таять, а новых поступлений у него не предвиделось – свой бизнес в родном городе он закрыл. Сначала Вадим снимал отдельную квартиру недалеко от больницы, потом комнату, койку в общежитии, но скоро и за койку нечем стало платить, и он переместился на вокзалы – ночевал на разных вокзалах, чтобы не мозолить глаза милиции. Когда в отделении узнали о его плачевном положении, медсестры пожалели его и предложили ему кушетку под лестницей.
Ирина тоже его жалела.
- Вадим, может быть, вам деньги нужны? – спросила она однажды. – Я могу вам дать.
И увидев, как он возмутился, быстро добавила:
- В долг.
- В долг, не в долг, а я у женщин денег не беру. Да вы не волнуйтесь за меня - я сильный, живучий. И друзья у меня есть - они, если уж прижмет, помогут.
- Неужели еще не прижало, раз вы под лестницей ночуете? – удивилась она и вдруг ей пришла мысль:
- Знаете что, Вадим! У меня ведь в квартире комната пустует – моя комната. Вы можете там спокойно ночевать.
- Ну, что вы!
- У меня вы, по крайней мере, можете помыться и постирать.
- А что, я совсем уж …
Он опустил голову и понюхал себя.
- Да нет, я не об этом, - смутилась Ирина и быстро добавила:
- Конечно, это бесплатно. Вам - бесплатно, а мне - выгодно.
- Какая же вам-то выгода? – удивился Вадим.
- А такая. У меня там сын один в квартире остался. Вы его видели, он приходил ко мне. Он хороший мальчик, но еще очень молодой – знаете, всякие там дружки. В общем, мне было бы спокойнее, если бы кто-то там за ним приглядывал. Ну, не приглядывал, конечно, а просто присутствовал в квартире взрослый человек. Выручите, а?
- Вот вы как повернули, - ухмыльнулся он.
- Давайте проще. Вам удобно, и мне удобно. На том и сойдемся.
- Спасибо, Ира. А ваш сын возражать не будет?
- Нет, конечно! Он отзывчивый мальчик. И пользуйтесь там всем, что вам нужно. Кухней, ванной, стиральной машиной. Чистое постельное белье возьмите в гардеробе на верхней полке, там же – полотенца.
- Ну вот, ну вот!
- Не усложняйте. Договорились?
Теперь каждое утро Вадим давал Ирине отчет о ее сыне. А ей и, правда, стало спокойнее – все-таки мальчик там не один. Алексей же, на ее вопрос, как они там поладили, ответил:
- Поладили, поладили! Еще бы не поладить! Вадим Андреевич такую еду готовит! Прям, как в ресторане.
- Не стыдно тебе? – упрекнула его мать. - Человек приходит усталый, измученный, и еще тебе готовит.
- Так я не прошу его. Он сам. Я ведь только и могу, что пельмени да яичницу. А он это не признает.
- Вот, учись у него. А кто продукты покупает?
- Оба покупаем.
- А деньги?
- Пополам.
- Ну, смотри! Он же совсем тут обнищал.
- Мам! Мы сами с ним разберемся.
- Ну, разбирайтесь.
Однако в следующий раз Алеша пожаловался на Вадима:
- Он что, за школьника меня принимает? Каждый день спрашивает, что нам на лекциях читали, что на дом задали. Вчера велел зачетку показать.
Ирина расхохоталась, а потом стала серьезной.
- Ты знаешь? Ты на него не обижайся. У него сын погиб, практически твой ровесник. Он, может быть, к тебе как к сыну относится.
Вторую процедуру химиотерапии Ирина перенесла хуже, а каждая последующая приносила ей все больше страданий. Стали проявляться побочные действия, типичные для данного вида химиотерапии и нетипичный, но такой знакомый ей токсикоз. Екатерина Михайловна постоянно была рядом и не давала упасть духом.
Помогали ей держаться и больные, проходившие химиотерапию в одной с ней группе. Крепкие попались люди. Лысые, бледные, они лежали под капельницами и беззаботно болтали, как будто на вечеринку собрались, а не на эту жуткую процедуру, после которой их будет ломать и корежить. Говорили о чем угодно, кроме болезней. Заводилой был пожилой мужчина по фамилии Маркиз. Возможно, сама фамилия, а также ее несоответствие простоватой внешности носителя фамилии, развили в нем чувство юмора. Он знал уйму анекдотов и смешных историй. Забавляли больных и его диалоги с процедурными медсестрами Оксаной и Леной. Обе медсестры не отличались воспитанностью, покрикивали на больных и ко всем, даже пожилым людям, обращались на «ты». Маркиз же своего аристократического достоинства не терял, отвечал девушкам на «вы» и закручивал изысканно вежливые фразы. Больные хохотали, а медсестры кричали на него:
- Маркиз! Кончай дурку травить!
Маркизу от них доставалось еще и за то, что он сам перекрывал себе капельницу, когда наступало время ее перекрыть, а медсестер на месте не оказывалось. Обе девушки имели обыкновение исчезать из палаты одновременно и надолго. Когда кому-то приходило время перекрыть капельницу, кричали, звали медсестер всей палатой, но девушки не всегда являлись вовремя. Лишняя жидкость продолжала вливаться в вену, и больные нервничали. Маркиз учил всех, как самим одной рукой дотянуться до вентиля и повернуть его, но мало кому это удавалось.
Когда Маркиз закончил химиотерапию и покинул группу, сразу стало скучно. Еще пытались как-то себя развлекать, но все больше вспоминали шутки Маркиза и жалели, что его нет с ними. Место Маркиза занял другой больной, тоже мужчина, тоже пожилой, но уж очень нудный. Тот все время брюзжал. Однажды в отсутствии медсестер обсуждали, кто сколько дал своему врачу и что от этого для больных изменилось. Нудный мужчина пожаловался:
- Я ей заразе, дорогущую коробку конфет презентовал. Она сожрала, а все ходит, как будто не замечает меня.
Оказалось, что и в этой больнице давали все и всем, и Ирине вдруг стыдно стало, что ее Екатерина Михайловна осталась обделенной. Вот уж действительно кому она с удовольствием бы сделала подарок, так это своей Катеньке, как про себя она стала называть врача. При удобном случае она «исправила ошибку», но Екатерина Михайловна пришла в ярость:
- Уберите сейчас же! Вы за кого меня принимаете?
Однако желание сделать что-нибудь хорошее для Екатерины Михайловны не оставляло Ирину. На следующей процедуре она в присутствии медсестер, которых больные постоянно задабривали конфетками и шоколадками, рассказала, как она попыталась «отблагодарить» Екатерину Михайловну, и как та ее отругала. Пусть вся больница знает, что есть такая врач, которая без всяких взяток работает, да еще как работает. Больные Ирине откровенно завидовали. Ни к кому из них врач на процедуру не приходила, а к Ирине приходила каждый раз – вдруг опять что-нибудь случится. Как только за дверью раздавалась быстрая мелкая дробь каблуков, кто-нибудь завистливо говорил:
- Твоя бежит.
- Моя! – отвечала Ирина радостно.
Она очень гордилась своим врачом. Да если бы не Екатерина Михайловна, она давно отказалась бы от лечения. С каждой процедурой ей становилось все хуже. Ирина уже не выходила на ежедневные прогулки и все больше лежала, отвернувшись к стене. Тазик, купленный Вадимом, работал на полную мощность.
Самого Вадима и его жены к этому времени в палате уже не было. Сначала Надюшу перевели в реанимацию, а через неделю пришел Вадим и сказал, что его жена умерла. Он хлопотал о перевозке трупа в родной город. Выглядел Вадим ужасно. Красные глаза, черные мешки под ними, глубокие морщины вокруг рта и мрачное выражение лица. От него несло перегаром, и Ирина в прямом смысле воротила от него нос, который стал слишком чувствителен к запахам. Впрочем, Вадим пробыл в палате недолго: поблагодарил Ирину за помощь с жильем, пожелал выздоровления и ушел, сгорбившись и по-старчески шаркая ногами.
Едва он ушел, как вбежала Екатерина Михайловна, внимательно посмотрела на расстроенную Ирину, сказала твердо, уверенным голосом:
- Там был другой случай. С вами мы прорвемся, вот увидите.
- Почему вы так думаете?
- А я знаю! Вы – сильная!
- Я!? – удивилась Ирина.
- Вы, вы!
Через несколько дней Ирине сделали компьютерную томограмму. Екатерина Михайловна сияла: две меньшие опухоли исчезли совсем, а большая, убавилась в размерах почти наполовину. Ирине даже стыдно стало, что она радуется меньше, чем ее врач. Она еще не вышла окончательно из состояния обреченности, она все еще не верила в успех лечения.
Следующая процедура почти добила ее, так что очередное вливание пришлось отложить на целую неделю. Но Ирина теперь и помыслить не могла отказаться от лечения. Чтобы все труды Екатерины Михайловны пошли прахом? Она решила, что будет держаться до тех пор, пока сама врач не отменит лечение. А Екатерина Михайловна лишь усилила свои заботы и внимание. Рано утром она уже вбегала в палату к Ирине.
- Ну, что у нас сегодня? Как спали? Жалобы есть? Говорите все. Вспоминайте. Вопросы есть?
- Потерпите еще немного, Ирина Юрьевна, - уговаривала врач. - Имейте в виду: чем хуже вам, тем хуже вашей болячке.
Екатерина Михайловна называла опухоль «болячкой». И оттого, что это всего лишь «болячка», и что ей еще хуже, Ирине становилось легче.
И каждый раз врач повторяла:
- Ничего, Ирина Юрьевна! Прорвемся!
Перед уходом домой она еще раз заглядывала к Ирине. А вечером к ней приходила медсестра и спрашивала:
- Как вы себя чувствует, Ирина Юрьевна? Что сказать вашей Екатерине Михайловне? А то ведь сейчас звонить будет.
Но пришел день, когда Ирине стало так плохо, что она не смогла даже подняться с постели, с трудом поворачивалась и едва шевелила покрытым язвами языком. Екатерина Михайловна хмурилась, откладывала очередное вливание и, в конце концов, сообщила:
- Я разговаривала о вас с Гуревским. Он, как бы вы там его не любили, очень грамотный специалист. Я также проконсультировалась с главным химиотерапевтом Онкологического Института и еще с двумя крупными специалистами в этой области. Все говорят одно и то же: продолжать химиотерапию опасно. Я тоже так думаю, поэтому мы прекращаем лечение.
Ирина обрадовалась, что ее мучения закончились, и гордилась собой, что не она первая сказала «стоп».
- Последняя томограмма, - продолжала врач, - показала, что от вашей болячки осталось меньше четверти. У вас очень хорошая динамика. Действие введенного лекарства будет еще некоторое время продолжаться, поэтому можно ожидать, что ситуация еще улучшится. Как только вы встанете на ноги, я вас выпишу, а через месяц приедете, сделаем еще одну томограмму. Посмотрим, что там останется.
Томограмма, сделанная через месяц, показала, что не осталось ничего.
Окончание: http://www.proza.ru/2014/05/03/1153