Однажды знойным летом мы ехали в электричке домой в Москву. Ближе к Москве в вагонах электрички стало тесновато. Было одно место свободное, но никто его почему-то не занимал. Место было впереди через два ряда от нас. Сидели там двое – молоденькие юноша и девушка. В вагоне было душно и юная пара сидела, развалясь, вальяжно, и люди проходили мимо в поисках свободного места, и стояли, не найдя такового. Мне не было видно, почему они не хотели садиться с молодыми людьми. Скорее всего, на скамейке рядом с ними был пакет или сумка.
Но вот на очередной остановке в вагон вошла молоденькая девушка. С виду совсем молоденькая. Небольшого роста, стройненькая, рыженькая.
Войдя в вагон, она сразу подошла к скамейке, где сидели молодые люди, и попросила молодого человека подвинуться, освободить место ей.
«Решительная и смелая» - подумал я, учитывая то, что до неё тревожить молодых людей почему-то не решался никто.
Девушка присела, держась прямо и независимо.
Но, вдруг, через некоторое время, я заметил, как из её глаз потекли слёзы.
Девушка не могла сдержать их.
«Кто же тебя обидел?» - подумал я.
Девушка то успокаивалась, то снова из глаз её непроизвольно текли слёзы. И она тихонько вытирала их платочком, не опуская гордо поднятую головку. Сидевшие рядом пассажиры, подрёмывая, будто не замечали, что с девушкой что-то творится. А она вскоре успокоилась, лицо её прояснилось, слёзы не показывались. По всей видимости, это было не горе.
«Дай, Бог, чтобы это было не горе – думал я – а мимолётные детские обиды забудутся. В том числе, если даже поссорились с молодым человеком».
И мне вспомнилось, как когда-то давным-давно летом 1972-го года, я получил телеграмму о смерти отца. Я служил тогда в Казахстане, в Кзыл-Ординской области на космодроме Байконур. Было, как обычно для тех мест, очень жаркое лето, температура - далеко за 45 градусов. Людей доводила до изнеможения жара и аллергия. Люди ходили с распухшими, «текущими» носами, слезились глаза. У многих на кистях рук появлялись какие-то сильно зудящие покраснения, волдыри, руки сильно чесались, и очень многих направляли даже в госпиталь на стационарное лечение, намазывали руки какими-то лечебными составами белого, как мел, цвета, лечили таблетками и уколами. Были случаи, когда на руки просто накладывали гипсовые повязки, чтобы невозможно было их расчесать. Ибо расчёсывали до крови. Но всё равно люди не могли терпеть страшный зуд и старались достать под гипсом зудящие места каким-либо прутиком или проволочкой, чем делали себе ещё хуже. Наш приятель Вася Устименко стал неузнаваем из-за распухшего носа, а коллегу из нашего отдела подполковника Александра Хвалёва положили в госпиталь и на руки наложили гипс. Медики советовали уезжать на лето из Байконура, особенно тем, у кого были маленькие дети. Люди и сами мечтали спастись от зноя, уехав в отпуск. Тем более, что летом увеличивалось количество пусков ракет, и на город падала «пыль» от остатков не сгоревшего сильно ядовитого ракетного топлива - гептила. И ещё летом проводились проверки частей комиссиями Министерства обороны. Особенно тяжелыми были проверки по кроссам и по защите от ОМП (оружия массового поражения), когда приходилось надевать противогазы и защитную одежду (защитные костюмы Л-1 из прорезиненной ткани) на время по нормативам. Сухого места на теле и на форменной одежде при таких проверках не было. Мы уже начали активно готовиться к подобной проверке в этом году. Готовились в утренние часы, когда температура воздуха ещё не поднималась выше 33 градусов. Даже исполнение повседневных служебных обязанностей при такой жаре давалось очень тяжело. Люди с трудом доходили до своих рабочих мест, садились, "локти пошире", а на большее сил уже не было. Только через некоторое время жажда заставляла всё-таки подняться и идти к холодильнику, чтобы напиться ледяной воды, которая тут же выходила через всевозможные поры кожи. А тут - кроссы, противогазы, защитная одежда. Конечно, в таких условиях у всех было желание - уехать из этих мест куда-нибудь подальше в отпуск. Но таких счастливчиков-отпускников было очень мало: был строгий приказ о разрешении отпусков не более 25% офицерского состава. Семьи - жёны, дети - стали уезжать (вернее улетать) кто куда мог, в основном, к родителям. Я тоже проводил жену с маленькой доченькой Леночкой в Украину к бабушке Дусе – маме жены. И мы с приятелем Володей Лазаревым, который тоже отправил свою семью в отпуск в Белоруссию, решили ближайший выходной провести на реке Сыр-Дарье. Там мы с утра и разместились, мечтая отдохнуть, покупаться в тёплой, хотя и грязноватой, воде. В нагревшихся квартирах вообще невозможно было ничего делать. Были такие случаи, что, чтобы уснуть люди смачивали простыни водой, завёртывались в них, ложились на пол, и так хоть немного удавалось поспать. Наиболее тяжело приходилось офицерам, ездившим на службу на дальние стартовые площадки. За день стоянки вагоны местных поездов так накалялись, что в них невозможно было выдержать и пару минут. Это были настоящие духовки. А ехать многим офицерам приходилось по полтора-два часа. Такие офицеры могли еле добрести до своих квартир, залезали в ванные и там «отмокали» - приходили в себя часами. Потом, только, придя в себя, они могли поужинать. А утром снова в пекло … Были такие, что ложились в горячую воду и, когда выходили из ванной, то у них было ощущение "прохлады".
Но вот мы с приятелем на берегу реки. Из газет смастерили себе головные уборы, наслаждаемся утренней «прохладой», когда всего-то каких-то 32-33 градуса тепла.
И вдруг я заметил, что среди отдыхающих кого-то ищет мой сосед по лестничной площадке майор Шакин. В руках у него какая-то бумажка. Как-то екнуло сердце: кого мой сосед разыскивает, не меня ли? Может меня вызывают в часть? Сосед увидел меня, подошёл, со словами «Держись, телеграмма, отец умер» протянул бумажку. Там было кратко: «Приезжай, умер отец». Я сдёрнул с себя самодельную кепку из газеты, стоял в шоке, как будто ударили чем-то тяжёлым по голове. Думал: «Выходной. Надо идти в строевой отдел, оформить краткосрочный отпуск. Краткосрочный отпуск надо, ... Есть ли кто там? Надо успеть на самолёт до Москвы». Взял телеграмму, побежал в часть. На моё счастье ответственным по части был начальник строевого отдела подполковник Салов. И он был в это время ещё в части. Подполковник Салов сказал: «Иди домой, собирайся, а я оформлю отпускной билет и организую тебе машину до аэропорта». Сам не свой, побежал я домой, потом в часть, потом поехали на аэродром. Спасибо подполковнику Салову. Успел на самолёт. Сел на своё место. Стал думать, перебирать в своей памяти всё о нашем, так много пережившем и заботившемся о нас отце: «Почему так рано ушёл, родной ты наш? Тебе же всего-то 60. Сколько тебе пришлось пережить? Три войны, голодовки, перемерзания в войнах и на работах, ранения, контузию, ссылку нашей мамы, поездку в Сибирь к ней, тяжелую работу в шахте? Ты много болел, у тебя больное сердце, почки, лёгкие (астма), приступы головной боли после контузии, ..., но всё равно очень, очень рано ты ушёл! … Как же так внезапно? Ты всегда держался мужественно, достойно, хотя твой товарищ, болевший астмой, не выдержал мучений и покончил с собой, повесился, а ты любил шутить, ты всегда ждал меня в отпуск, смотрел на дорогу, опершись на калитку, и вот тебя уже нет,…».
Закипали слёзы, еле удерживал их, чтобы не потекли по щекам, дёргались веки, как когда-то в детстве, когда я стоял перед окнами Томашпольской тюрьмы, когда ссылали в Сибирь нашу маму. Сосед по креслу, молодой человек, как потом оказалось, учёный-ракетчик, москвич, возвращавшийся из командировки после испытания изделия, заметил моё состояние, пытался разговаривать со мной. Достал из портфеля плоскую фляжку из нержавейки, предложил «расслабиться». Видимо, ему подарили эту фляжку, и теперь он хотел отвлечь меня от грустных мыслей. Такие фляжки самых различных размеров - от карманных до размеров почти как портфели - делали тогда на Байконуре умельцы в мастерских, и они были почти у каждого офицера. Заполняли их, естественно, спиртом, которого тоже было там вдоволь. Но пить я отказался – не мог. Просто разговаривали, хотя мысли всё время возвращались к тому, что случилось у моих родителей. У меня, как у контуженного, непрерывно крутилось в голове: "Ну почему, почему, почему? ... Почему так рано ...?"
До Москвы летели три часа. И вот Внуково. Когда приземлились, тепло попрощались с попутчиком. Ему в Москву, а я решил в целях экономии времени посмотреть расписания самолётов до Киева и Одессы. Ехать поездом сутки было слишком долго. Через час был рейс в Одессу. Решил лететь, чтобы утром быть в Вапнярке. Так и получилось. Утром я был уже в Вапнярке, стал искать, на чём доехать до Нетребовки. Автобусы тогда ходили три раза в день - рано утром, в обед и вечером. Заехать к своим в Вербовую не было времени. «Возможно, они на похоронах в Нетребовке» - думал я. И, как оказалось,не ошибся. Взял билет на автобус до Томашполя, и вдруг увидел Марию Никифоровну Брус – тётю моей супруги. Она удивилась моему внеурочному появлению в Вапнярке, стала рассказывать последние новости. Рассказала, что это не папа умер, а дядя Фёдор Марценюк. Я очень любил и уважал дядю Фёдора. Это был очень умный, на все руки мастер, человек. Пожалуй, он один из немногих в селе выписывал и регулярно читал газеты «Правда» и "Красная Звезда", и когда я приезжал в отпуск, то мы с ним подолгу беседовали. Он и столярничал, и сапожничал, и был очень уважаемым человеком на селе. Он практически владел всеми ремёслами. И вот его не стало …
Я понял, что произошла ошибка, и чтобы не было недоразумений в части, ибо по возвращении необходимо было бы вносить изменения в личное дело, отправил телеграмму в часть о том, что меня вызвали по ошибке, что, к счастью, мой отец жив.
Потом поехал в Нетребовку. Дядю Фёдора я уже не застал: его похоронили утром. Пошёл к любимой тёте Ефросиии, там были её сыновья Вася с супругой Валей и Коля. Пошли все на кладбище на могилку дяди Фёдора, помянули любимого всеми человека, ...
Зная наши хорошие взаимоотношения с дядей, мой приезд всеми был принят без вопросов, как само собой разумеющееся. Но я понимал, что отпуск мною получен незаконно, получился обман, и на следующий день срочно выехал в часть. С родителями мы решили не выяснять, кто совершил ошибку и никому не говорить о ней, как будто ничего не случилось. На похороны вызывали сыновей дяди – Васю и Колю – и, видимо, те, кто этим занимался, зная наши близкие уважительные родственные отношения, решили вызвать и меня. Только вместо «дядя» в телеграмме ошибочно написали «отец». Так я и не увидел больше многоуважаемогою любимого дядю Фёдора, ...
До Байконура от Вапнярки я ехал поездом трое суток. Сначала до Москвы, потом до станции Тюра-Там Казахской ССР. В отделе спрашивали потом, как я "туда" доехал за день, и почему "оттуда" - за трое суток. Я отвечал, что на самолёты не было уже денег.
А вскоре приехали из Москвы сотрудники Спортивного Комитета МО СССР и у нас началась проверка по физической подготовке - гимнастика, 100-метровка, кросс, ...
Такие вот воспоминания навеяли у меня внезапные слёзы девушки в электричке.