Самая большая подлость шефа – совещания вечером в пятницу. Будто назло мне он каждый раз с красноречивым придыханием шептал в телефонную трубку:
- Ниночка, не забудь, в семнадцать часов встреча начальников отделов.
- Николай Борисович, но…
- И не вздумай спорить! – Он знал, что я могу опоздать на электричку, и не скрывал злорадства. – Если что, приходи, скоротаем время до прихода следующей.
«Семёнов Н.Б. Женат. Сын, 12 лет…» – прочитала я в анкете, как только он стал проявлять настойчивость в намерении затащить меня в постель.
- Достал! – пожаловалась я как-то подруге Верке, когда мы в очередной раз дегустировали чай по «суперскому рецепту тети Кати из дома напротив».
- Нинка, ты – дура! Тридцатник уже замаячил, а ты все одна! – она всплеснула руками от возмущения. – Хватать мужика надо, пока не поздно! Глядишь, на содержание возьмет, подарки всякие, то да сё. И, между прочим, лучшее средство для женского здоровья – регулярный секс! Да и зима давно на дворе, могла бы со своего Колюсика шубку вытрясти под это дело.
- Я не продаюсь. Ни за деньги, ни за шмотки. Мы нищие, но гордые, как говорила моя бабушка.
- Угу. И после смерти твоего дедушки коротала бабий век в одиночестве. А ведь сто раз могла замуж выйти. Не понимаю.
- Просто она всю жизнь его одного любила.
- Это древние сказки для дур. Поняла? И кончай наивничать, давно пора повзрослеть. Ну почему Господь подарил красивые глаза и стройные ноги такой идиотке, как ты? Да я бы с такими данными уже десять раз замуж вышла!
На самом деле Верка была вполне симпатичной. Если бы не ее ужасный характер, она давно озаботилась иной мечтой, кроме как найти мужика для семейной жизни. Но время шло, вить гнездышко было не для кого, и Верка решила загореться новой идеей – родить ребенка.
- А что? У тебя, вон, Ксюхе уже почти шесть, а я без дела сижу. Нет, надо рожать. Муж может и не появиться, а ребенок обязан быть... Кстати! Дочка-то так и не знает, кто ее отец?
- Нет. Зачем?
- Господи, да что ж ты такая дура-то у меня? Вот сказала бы ему тогда…
- Все! Тема закрыта! – перебила я.
Верка сердито засопела, засобиралась домой. На пороге обернулась:
- Ты мне еще про вечную любовь напомни, я по дороге посмеюсь.
Не попрощавшись, демонстративно хлопнула дверью. Взглянув на часы, я стала собираться – пора за дочкой к тете Любе. Соседка жила этажом ниже и за небольшую плату присматривала за Ксюшей.
- А что ж ты маму-то не попросишь? – как-то поинтересовалась она.
- Мама живет далеко. Да и замуж она недавно вышла.
Я со всех ног неслась на вокзал. Вылетев на заснеженный перрон, чуть не заревела – опоздала! Красные огоньки последнего вагона прощально таяли в дымке начинавшейся метели. Вот черт! Теперь два часа болтаться на морозе. Нет, надо перебираться ближе к городу. Накопить денег и переехать куда-нибудь, где останавливаются все электрички, а не каждая пятая.
- Что, тоже не успели? – услышала я за спиной мужской голос. – А у меня перед самым носом двери закрылись. Представляете? Обидно – жуть!
Да, хороший повод для знакомства. Но мне было не до этого. Я не ответила, посмотрела вслед ушедшей электричке, на лукошко с брусникой в руках мужчины и только потом взглянула ему в лицо. Он вытаращил глаза:
- Нинка! Вот так встреча!
- Андрей? – не веря, переспросила я.
- Бог ты мой! Нет, ну надо же! Столько лет! Слушай, раз такое дело, может, пойдем, где-нибудь посидим, поболтаем, коньячку за встречу выпьем? А?
- Лучше горячего чаю.
Недалеко от вокзала мы нашли уютное кафе. В ожидании заказа болтали ни о чем. Он откровенно разглядывал меня, и я чуть не вспылила:
- Что, постарела?
- Ты совсем не изменилась. Сколько же мы не виделись? Лет пять?
- Почти семь.
- Да ты что?! Семь лет! Время-то как летит! – он взъерошил темно-медные вьющиеся волосы, за которые девчонки в школе и университете дразнили его «конопатым». В глубине больших зеленых глаз грусть, которую даже улыбка не могла спрятать. Так бывает, когда человек пережил большое горе.
- Как дела, Андрюша?
- Да нормально, как у всех. Работа, жена, дочка, – прозвучало это так отстраненно, словно он не хотел об этом говорить. – А ты? Замужем?
- Да.
Он вздрогнул, чуть поднялась бровь, пальцы легонько забарабанили по столу. Быстрый – как бросок кобры – взгляд в мою сторону. И прежняя полуулыбка.
- Счастлива?
- Долгая история, – мне не хотелось вдаваться в подробности, и я перевела разговор на другую тему. – Ты едешь в Кипелово? Странно, вы же с родителями давно перебрались оттуда.
- У меня там… было дело, – он покосился на лукошко брусники.
- Ты так внезапно тогда исчез, университет бросил. У тебя что-то случилось?
Вот дура, настоящая дура! Ведь слово дала, что никогда не буду спрашивать его об этом. Если, конечно, случайно встречу. И вот! Ну куда деваются принципы и обещания в случаях стихийного душевного бедствия?
- Нин, я, наверно, виноват перед тобой, но…
- Перестань, никто ни перед кем не виноват. У каждого свои обстоятельства.
Мы молчали долго. Сказать хотелось много, но говорить было не о чем. Очередной парадокс жизни!
- Андрюш, извини, мне позвонить надо, – не дожидаясь ответа, набрала номер. – Привет! Я на электричку опоздала, приеду на следующей… У вас все в порядке?.. Я тоже целую.
Он демонстративно смотрел в сторону, но так сильно напоминал при этом большеухую лисицу, что я впервые за вечер улыбнулась.
- Что, смешно выгляжу? – в его глазах тепло и свет, я чувствую, как согревается сердце, и тоненько звенит какая-то струна в душе. – Молчишь. Значит, смешно. Ну и пусть!
- Не смешно, успокойся.
Его ладонь накрыла мою руку, дрожь пальцев – как призыв. Нет! Через кипящую смолу короткой интрижки я уже проходила. Кроме боли от порванных в клочья надежд не остается ничего. И даже это «ничего» вскоре испаряется туманным облаком. Появляется бездонная пустота. И в сердце, и в душе.
Наверно, что-то промелькнуло в моих глазах, Андрей убрал руку, потеребил салфетку. Мы долго говорили о чем-то пустячном, я нетерпеливо поглядывала на часы.
- Торопишься? – его голос дрогнул, словно он спросил не то, что хотел.
- Меня ждут.
До электрички мы шли, пряча лица в шарфы. Метель безоговорочно оккупировала город. Белые канаты позёмки змеились, облизывая ноги торопливых прохожих и вплёскиваясь в шумливый поток снежной крупы. Ледяное крошево жгло лицо там, где оно не было прикрыто шарфом. Глаза слезились от ветра и потёкшей туши. Представляю, как я буду выглядеть в вагоне!
- Ну вот и все, – услышала я сквозь ветер.
- Пошли, не дай бог и на эту опоздаем!
- Подожди… – Андрей остановился возле раскрытых дверей электрички.
- Что? Давай скорее, это же последняя, которая останавливается в Кипелово! – я заскочила в вагон и повернулась к нему.
- Вот, – он протянул мне лукошко с брусникой, – ты всегда пироги вкусные пекла. Я хотел тебе отвезти…
- Заходи в вагон, ты же не успеешь! – я прижимала лукошко к груди и ничего не понимала.
- Я везде опоздал… Ты прости меня, Нинка! Прости, если сможешь. Я – слабак, не смог тебе тогда всего объяснить и сбежал, как последний трус.
- Ты же говорил, у тебя все нормально в жизни: жена, дочка.
- Нет у меня жены. И не было никогда. Я соврал! И дочки нет.
Он отшатнулся, подставил лицо ветру. Двери электрички закрылись. Андрей махнул рукой и, сутулясь, зашагал прочь.
Народу в вагоне оказалось мало, никто не обращал на меня внимания. Я вытирала слезы, но они всё лились и лились, пропитывая шарф. За стеклом проносились безумно-желтые фонари, черная мгла, забелённая метелью, сводила с ума и казалась пропастью безнадёги, в которую меня снова засасывало, как трепещущий осиновый листок, обессилевший в борьбе с осенними ветрами.
Да что же я дурой такой родилась?! В тот раз не сказала и сейчас промолчала. А что я могла сказать? Напомнить, как ходили за брусникой, провалились в болото, а потом грелись у костра? Как целовались под кривой сосной, и какая-то птица на нас орала дурным голосом?
«Андрюша, а почему ты не говоришь, что любишь меня?» – «Слово «любовь» слишком затаскали. Ты так не думаешь?» – «Нет. Любовь, как алмаз, сколько грязью не поливай, не испачкаешь!» – «Смешная ты, Нинка, и наивная!»
Если он забыл, зачем напоминать?
Он знал, что я его любила, и все-таки исчез из моей жизни, даже не простившись.
Когда я пришла за Ксюшей, она с трудом держалась на ногах.
- Мам, ну чего так поздно? Я совсем заспалась, думала, так и усну одинокой.
- На электричку опоздала, гуленька моя.
Укрыв ее одеялом, приглушила свет.
- Мама, а откуда у тебя брусника?
- Дяденька один подарил. Завтра мы с тобой будем печь пироги.
- Пи-и-ироги-и… – Ксюша почмокала и зевнула, – с ягодками…
«И дочки нет… – вспомнились слова Андрея. – Да нет, Андрюша, есть у тебя дочка!» Я погладила Ксюшу по темно-медным волосам. Когда она смеется, ее глаза становятся ярко-зелеными, как молоденькие березовые листочки.
- Вся в отца! – возмущалась Верка. – Ну, один в один! Тут и генетической экспертизы не надо! Если он не признает, сходи к его матери.
- Да ходила я.
- И что?
- Прогнала.
Утро было тихим и солнечным. Морозные узоры на стеклах делали все вокруг загадочным. Ксюша представляла себя в сказочной избушке и носилась по дому:
- Ура! У меня день рождения! Мне сегодня шесть лет исполнилось! Всех нашли в капусте, а меня – в бруснике! Мама, я песенку сочинила!
На сосне сидела
маленькая птичка,
я одна такая
девочка-брусничка!
- Хорошая песенка. Только если не перестанешь скакать, как упрямый козленок, ты перепачкаешься до прихода гостей. Угомонись уже! – одергивала я, но иногда остановить дочку сложнее, чем Ниагарский водопад. – Слышишь? Кто-то в дверь звонит. Это тетя Вера пришла, беги, открывай!
Наступило странное затишье. Я выглянула в коридор. Ксюша удивленно разглядывала Андрея, тот ошарашено смотрел на нее. Я покраснела так, что жарко стало ушам.
- Как ты нашел меня?
- Какая теперь разница? Нинка, я такой дурак, каких свет не видел! Ведь я вчера так и не сказал, что люблю тебя. И всегда любил.
Вздохнув, Ксюша на цыпочках пошла в комнату, бормоча под нос:
- Ну, может, хоть в этом году у меня появится папа? А что? Этот очень даже на меня похож! Я бы его усыновила.
(в журнале рассказ опубликован под названием "А ты совсем не изменилась")