Роман Русская душа Часть 1 - 1

          
    
ГЛАВА   ПЕРВАЯ

Начало сентября…
Ненастный день…
Со смутой в душе начинаю сей роман…

Течения времени не остановить. Эту прописную истину Виктор знал с детства и свое сороколетие воспринял как нечто обыденное и вполне закономерное. Когда за последним из гостей захлопнулась дверь, именинник присел за кухонный стол и налил чашку черного кофе. Жена, помыв  посуду, ушла в зал смотреть телевизор.
- Сорок. Разменял пятый десяток – вновь подумал Шатров, при вздохе оценив аромат крепкого напитка. Повинуясь навязанному ностальгией чувству, тяжело встал и принес оранжевый альбом. Отодвинув чашку, начал листать светло-серые листы, вспоминая прошедшую молодость. Начинался альбом с иллюстрации, вырезанной Виктором из журнала «Огонек». В глубине темного леса пробегала серебристая речка. Густые черные заросли окружали ее, затеняя природный блеск тихих волн. В их устрашающем облике художник воплотил могущество всепоглощающего зла. Но далеко-далеко позади, виднелся узкий просвет лазуревого неба. Нежный, изящный и прекрасный. Он, казалось, манил смотрящего реальностью несбывшейся мечты, представляя взору уставшей от блужданий душе крохотный лучик (так необходимой в жизни) надежды.   
    Работая в колонии Шатров по этой иллюстрации заказал картину. Однажды на оперативном совещании он обнаружил ее висящей над головой начальника учреждения. В тот же день он забрал вырезку у художника, не желая, чтобы его мечта пошла на поток. Полгода на оперативках старший лейтенант Шатров с тоской любовался  своей картиной, пока вдруг не обнаружил ее сиротливо прислоненной к стене в кабинете начальника режимной части. Внизу полотнища зияли две огромные рваные дыры.
- Андрей, откуда у тебя эта картина? - хмуро спросил Шатров, отпивая добрый глоток «конвойного»  чая.
 - Сегодня утром начальник отдал. В пьяном угаре расстрелял из арбалета. У него уже новая висит, а эту я куда-нибудь пристрою.
- Знаешь, Андрюх, а ведь я ее в художку заказал – с горечью поделился Виктор – отдай мне.
 - Забирай – тут же согласился Калачев – С  тебя литр – добавил он хитро прищурясь.
 - О чем базар – обрадовался сговорчивости капитана Шатров.
- Вот и поспешай. Благо магазин рядом, а я пока отдам ее в художку – пусть приведут в божеский вид – согласился Андрей, хлопнув «старлея» по плечу. Вот так «Мечта»  оказалась в доме Шатрова. Как на чем-то приятном Виктор надолго задержал взгляд на любимом пейзаже и уже с зародившейся в душе теплотой перевернул первый лист альбома. Далекое ясное детство! Теплые руки молодой мамы. Фотография с отцом у заснеженного родительского дома. Они кололи дрова, и присели отдохнуть на обледенелую от двадцатиградусного мороза скамейку. Усталая радость отразилась в их раскрасневшихся от тяжелой работы лицах. Детство… Как быстро оно пролетело. Отдельной строкой шла студенческая жизнь. Виктор закончил престижный (по тем временам ) металлургический техникум в Свердловске. Занимался общественной работой. Писал стихи и выступал на конкурсах и вечерах. Быстро перелистнул листы с армейскими снимками. Не имея дембельского альбома, Виктор хранил эти шесть фотографий, как хранит тело ветерана осколок с войны. Нет, он не воевал. Не отправили тогда молчаливого ефрейтора в афганскую мясорубку. Не отправили по двум причинам.
Во-первых, отобрали по армейским меркам лучших, а рядовой Шатров в школе сержантов лучшим не был. Презирал и осуждал беспредел дедовщины. Окончив техникум с красным дипломом, Шатров бесил багажом знаний тупоголовых сержантов преподающих  ремонт парашютных платформ, предназначенных для приземления десантируемой техники. Закончилось тем, что сержант Раскосов дал Шатрову подзатыльник и поручил вести с курсантами занятия по специальности. На первом комсомольском собрании Виктора выбрали комсоргом взвода, но на втором переизбрали, так как он не поддерживал установок командиров на беспрекословное подчинение, выступая против неуставных притеснений  курсантов. Два года длились долго и безрадостно. Смысл службы он сформулировал, отвечая на вопрос незнакомого капитана, подсевшего к нему на скамейку в Тульском учебном центре.               
- Что дала тебе армия? – спросил зачем-то капитан.
- Жестокость да мозоли. Вообще-то это два года деградации, вычеркнутые из моей жизни – грустно ответил ефрейтор Шатров. Капитан  понимающе покачал головой и ничего не сказал. После армии был завод и серьезный несчастный случай на производстве. Катаясь по больничному парку в инвалидной коляске, Виктор три месяца не мог ходить. Но молодой организм превозмог возникшую после ожога неподвижность суставов. Шатров той же осенью уехал на Донбай. Насилуя больные ноги в многочасовых походах, за месяц он добился их природной работоспособности. По направлению завода Шатров учился на рабфаке Челябинского политехнического института. Женился. Работал и учился по вечерам. Когда родился первенец жить с хозяйкой на двенадцати квадратных метрах стало невмоготу и Шатров, не получив от ССМУ «Коксохимремонт» обещанного жилья, перевелся в родной город в исправительное учреждение, где прорабом работает его отец. Одиннадцать лет проведенных на службе в колонии строгого режима отразились в двух фотографиях, выразивших суть оставленной неблагодарной работы. Фото испытания конной косилки (Шатров три четверти срока проработал в отделе технического контроля)  и фото усмирения  колонийского бунта (насилие над личностью - краеугольный камень пенециарной системы). Болью в сердце кольнула фотография похорон отца. Шатров задумчиво перевернул последний лист с расположенными в рамках глянцевыми  снимками.  На последней изображен большой праздничный стол с роскошным тортом. В ярком креме символика из свечей цифры 2000. Кануло тысячелетие, что уж говорить об отведенном вечностью его краткой жизни. Песчинка в бездонной пустыне времени. Пройдет еще столько же прожитых Шатровым лет. Вложится в альбом пять-десять фотографий с последним вердиктом панихиды его. В лучшем случае  одна из невесток заложит сею  жизненную стезю журналами мод, а затем вообще выбросит во время ссоры с его спесивым отпрыском. Погибнут посаженные его рукой яблони, и занесет песком времени его могилу, предоставив освободившееся место другому грешнику. Что останется после меня? Останутся внуки. Та медная памятка продолжения рода, которую передал дед. Я буду уже четвертым снизу. Канут еще сто лет и сотрут мое имя с нижней строчки, записав очередного потомка Шатровых. Виктор невидяще смотрел в надвигающиеся сумерки осеннего вечера, испытывая в душе неумолимо щемящую тоску. Прошел час, а может быть больше  этой необъяснимой отрешенности. Мысли, взлетев на пик размышлений, оказались в тупике логического вывода серого цвета альбомных страниц, в которые смотрел Шатров.  Вспыхнувшая вдруг отговорка, что так все влачат свое существование не успокоила Виктора, и он с облегчением опрокинул намозолившую глаза стопку водки. Закусил лимоном. Не ощутил привычного вкуса цитруса. Достал из холодильника оставшуюся после торжества водку и, наконец, осознав неразрешимость вечного вопроса  смысла прожитой жизни, налил  полный стакан.          
- Полжизни - не вся жизнь - я многое еще успею – лихорадочно размышлял Шатров, отодвинув далеко в сторону запотевший стакан – я не хочу чтобы меня хвалили или мной восторгались - я хочу, чтобы меня помнили. Помнили внуки, правнуки, потомки - я начну писать!
 Тягой к литературе Виктор «страдал всю жизнь». Сочинял в школе, техникуме, армии.
Стихи рождались спонтанно. В основном в пути. Расположившись у большого окна Икаруса, Виктор ловил мелькающие в голове строчки, а иногда даже четверостишия. Шум колес зачастую помогал монотонным ритмом непринужденному сочинительству, необязательному азарту уходящих в никуда строф. Виктор как на литературном конкурсе в далекой молодости читал рожденные изнутри стихи о жизни, о природе, о любви. Иногда выхватывал из кармана сложенный вдвое тетрадный лист и торопливо записывал наиболее удачные и понравившиеся места. Но в последствии всегда терял эти записи. Не придавал им особой ценности. Лишь некоторые из них словно каленым железом впечатывались в вязкую память. Вот сейчас, обхватив отяжелевшую голову, именинник тихо процитировал одно из четверостиший:

Я устал от жизни такой
Нет мечтаний, нет мыслей, нет сил.
Нет желания двинуть рукой
До того мне свет божий не мил.

Мужчина резко тряхнул головой, чтобы отогнать одолевшую его хандру. Убрал ополовиненную бутылку в холодильник. Придержал в раздумье дверцу и поставил туда же наполненный до краев стакан. Неспеша прошел в спальню. Разделся и тихо лег на кровать. Положил руки за голову и утопил взгляд усталых глаз в бесформенном мраке потемневшего потолка.



*              *            *            *                *                *



В битве за урожай прошел сентябрь. Пополнились и без того загруженные полки гаражной ямы банками солений и варений. Последней волной крупно-шляпных опят схлынула грибная болезнь, и начались долгие пасмурные дни дождливой осени. После суточных дежурств Виктор подолгу просиживал у привольного кухонного окна с кружкой горячего чая и тоскою в подернутых поволокой глазах. Проходил день за днем, неделя за неделей, но мысль не рождала творческого начала. Особо выделяя историческую направленность, Шатров за свою жизнь прочел сотни, а может быть тысячи различных произведений. Художественная подоплека реальных событий всегда будила недюжее воображение благодарного читателя красочностью сцен и недосказанностью рокового сюжета. Виктор зачастую самостоятельно развивал авторскую мысль совершенно в другом направлении. Предугадывал ход решающих событий. Особенно ему было интересно сводить логическую цепочку в романах Чейза. Однако это не требовало творческих потуг, а являлось лишь утрированной игрой воображения. Но Муза молчала. Двадцатого октября шел дождь. Мелкий, нудный, моросящий, заставляющий поеживаться от сырости прикорнувшего в кресле Шатрова. Отметив еще раз дерзость террористов, позволивших посягнуть на всевластного « дядю Сэма, Виктор болезненно поморщился, встал и направился в уютную спальню. Спать не хотелось, но завтра необходимо ехать на суточное дежурство в фирму изготавливающую плинтус и евровагонку. Долго ворочался, считая пегих баранов и, наконец, провалился в спасительное забытие.
    Ярким светом сотен канделябров освещен праздничный бал. Пестрая толпа веселящейся знати заполняет все уголки огромного зала. Стесняя колоннаду танцующих, к выходу бежит стройный юноша (в коем Шатров узнает себя). Выскочив на парадное крыльцо, он падает в подкативший экипаж. Сзади на козлах пристраивается денщик, пожилой, низкорослый казак Василий. Взвизгивает хлыст, и четверка коней срывается в галоп. Несколько минут бешеной скачки. Тишина леса. Громкий выстрел. Кони стали. Пещера, похожая на грот. Я на сыром песке. Окровавленный казак лежит рядом. Страшная гримаса – усмешка на приблизившемся лице абрека. Кинжал, разрезающий вместе с платьем мою кожу. Кроваво – красные пятна на кремовой ткани модного камзола. Острие клинка, смотрящее в зрачок глаза.

 Просыпаюсь в поту панической реальности. Ощупываю ноющее после порезов тело; стараюсь разглядеть капли выступившей крови. Но тщетно. Это был сон. Записываю содержание сновидения. Осмысливаю полный сюжет. В течение двух недель (с веской уверенностью скорого продолжения) пищу первую повесть: «У дальних брегов России».

 В течение трех месяцев появились наброски второй повести о Кольцове. Задета масонская тематика, требующая более детального изучения появления братств в России. Беру подаренный сестре двухтомник: «Масонские братства», изданный на старославянском языке. Изучаю влияние немецких и английских лож на русское братство. Вот и долгожданное название второй повести: «В  пасти Ланкорнийской гидры». Такое название имела курирующая русское братство немецкая ложа. Более детально рассматриваю окружение Павла Первого, приверженное масонской идее, тем самым подспудно готовлюсь к  четвертой  повести. В канун Рождества закончена вторая повесть. В ее окончании заложена предпосылка последней части  трилогии. Имея общее представление об идее повести, мне необходимо время, чтобы проштудировать ход  бывшей экспедиции. Изучаю подробнее карту Сибири. Пытаюсь выяснить точные даты открытия камчатских золотых россыпей. Быт чугачей. Историю открытия Алеутских островов. Внезапно натыкаюсь на исторический факт продажи карт Берингова пролива во время отправки в географическое общество Санкт - Петербурга. Сопоставляю даты и сетую на недостаток информации. На все это ушло семь месяцев и двенадцать дней. Ищу прототип князя Куракина и облегченно вздыхаю, обнаружив в библиотеке двухтомное издание выдающихся деятелей Екатерининской эпохи. Из князей Куракиных выбираю малоизвестного деда будущего вице-канцлера и стараюсь как-то синхронизировать исторические события. Получилось. Иду от обратного. Развиваю сюжет по накопленной ранее информации. Заканчивается октябрь. Уединившись в маленькой будке охранника, слышу вой студеного ветра, треск поленьев в печи, отдаленный лай собак и гнетущая тишина ночи воссоздает правдивый сюжет сибирского стойбища, немного дополненного штрихами фантазии: Куда она меня заведет? Ноябрь. Выпал снег. Он так необходим мне для создания образа Сибирского санного пути. Пишу портрет Шелехова с охотника и рыбака Василия (товарища по охранной деятельности). Наступает декабрь, и я  заканчиваю третью часть уже охранником военизированной команды ЗАО КМЭЗ. Год упорного труда. Еще два месяца шлифую черновики, переписывая повесть в общую тетрадь. Последним рождается эпиграф: «Безмолвие снегов души залечит рану» Потрясенный бесовским развалом  Советского Союза пишу эпилог. Удивляюсь, беспардонности алчных политиков за 30 серебряников продавших то, что завоевывали потом и кровью наши предки. Пишу эпилог,  заканчивая полюбившийся цикл. Но вопрос: «Что же дальше?» не стоит, так как уже начата книга-сказка. Читаю первую главу  младшему сыну и племяннику. До слез хохочут над будущим названием – «Злой дух Мандражупа». Переделываю на – «Злой дух Мандрагара» и получаю благодарных слушателей. Разглядывая старые пятна на грязном линолеуме проходной цеха, придумываю дальнейшее продолжение начатого сюжета. Рисунки Евгения Неволина приводят детей в восторг. Нахожу вдохновение в некоторых из них. Вот страж ночи - грозен и страшен даром колдовских чар. Вот  ведьма Випрама – невольно притягивает взгляд читателя неземной красотой. Вот Лесик Куралесик  (любимый персонаж маленького Антона) обаятелен и смешон лисьим носом. В этой книге воплощен мой  давний замысел – написать сказку о волшебнике Мерлине. Пусть его персоны пока здесь нет, но чудеса  и события разворачиваются в королевских дворцах. Видя, как участливо реагирует на происходящее в сказке сын Дима, ввожу новый персонаж – мальчика сверстника, которому суждено в борьбе со злом пройти путь от подростка до юноши-воина. Развязка сюжета сильно не нравится сыну  смертью любимого героя. Он пытается уговорить оставить Лейсли в живых. Но я убеждаю Диму, что зло огромно и борьба с ним не обходится без жертв. Тогда сынишка наотрез отказывается слушать продолжение сказки, гневно испросив ее окончание. Более полугода мы вместе творим сие маленькое чудо, которое (к сожалению) складываю в прикроватную тумбочку. Наступает сентябрь. Месяц плодородия и маленьких торжеств. В сентябре чреда дней рождений: жены, сестры, моего. С последней волной опят заканчивается грибная пора. Октябрь. Пишу две главы фантастической повести. Останавливаюсь на приобретении главным героем сверх человеческих способностей. Останавливаюсь по двум причинам. Первая: захожу в тупик с развитием дальнейшего сюжета. Вторая: от разговора со старшим сыном. Имея предостаточно свободного времени, Сергей попросил прочесть рукопись о Кольцове. В период рождественских каникул я решил узнать его мнение, но получил невразумительный ответ с единственной просьбой дать почитать рукопись его другу  Антону, которому очень понравились пересказанные им истории. Вручаю исписанные мелким почерком листы. Не скрою – доволен реакцией незнакомого юноши. Знаю, что Антон учится на третьем курсе ЮУрГУ. Практически он одного возраста с Сергеем. Что же, как не бывает двух одинаковых людей, так не бывает двух одинаковых мнений. Выходит, единокровный отпрыск не осознал серьезности наступившей «болезни» отца, а незнакомый человек заинтересовался моим творчеством. В этот период пишу первый рассказ: «Вниз по лестнице или между вторым и пятым этажом». Читаю друзьям. Получаю неоднозначное мнение: жутко и грязно. Утверждая правдивость написанного, многозначительно заявляю – жизнь. Вслед за первым рассказом идет второй, третий. Они вытекают из длительных бесед на суточных дежурствах. Получая большой заряд духовной энергии, читаю рассказ: «Сглаз».  Испытываю какое-то внутреннее недомогание от рассказа «Нежилец». Стараюсь понять и… осудить главного героя. После полуторамесячного чтения, забежавший Антон возвращает рукопись.
- Это все? Окончание? - спрашивает он с оттенком сожаления.
- Да – отвечаю я, не менее огорченный отсутствием продолжения, понравившейся нам обоим книги. Протягиваю подборку отпечатанных рассказов:
- Почитай пока вот это. После того как Антон ушел, долго сижу в кресле, раздумывая о необходимости дальнейшего повествования о Кольцове. Короткие повести молодых лет исчерпали сюжет неуемной энергией юношеских приключений. После третьей части должна идти жизненная стезя героя. Стезя зрелого мужчины примерно моего возраста, моих взглядов, моего мировоззрения. Обособив выбором Кольцова, сей жизненный путь, смогу ли я перенестись в восемнадцатый век? Мыслить как он? Думать как он? Поступать как он? Под силу ли мне эта ноша? Год его рождения 1760. Сорок один ему будет в 1801 году. Дата смерти императора Павла. А что если связать четыре года жизни Кольцова с четырьмя годами правления Павла Первого? Выхватываю почти наугад то, что знаю об этом периоде Отечества: Смерть Екатерины, Гатчина. Муштра в армии. Отставка Суворова. Италийский поход будущего генералиссимуса. Убийство императора в собственном дворце. Не много же я знаю о четырех годах нашей истории. А сколько предстоит узнать? Дат, имен, событий. Выудить и сопоставить десятки, а-то и сотни фактов. Выяснить доподлинность реформаторских новшеств. Их своевременность и необходимость. Я закрыл глаза и утонул в безмерности огромного труда. Минимум год. Возможно полтора или даже два. Но стоят ли два года моей жизни праздного юношеского любопытства? Нет, не стоят. Тогда ради чего я взялся за писательский труд? Не ради ли этих огорченных глаз с надеждой вопрошающих: «Это все?» Нет, Антон, это не все! Я дам тебе прочесть четвертую часть. Даже если ты (по молодости лет) ее не примешь.
 Медленно и скорпулезно читаю о кончине Екатерины Великой. Впитываю своеобразный колорит того времени. Вспоминаю «Фаворит» В.Пикуля. Его историческую весомость. Вновь одергиваю себя: на что ты замахнулся? Закрываю глаза в ночи и мчусь вместе с одиноким всадником в Гатчину по дождливым осенним дорогам Выборгских лесов. Открываю глаза и с изумлением рассматриваю наброски обширного плана будущей повести. Смерть Екатерины, опала Суворова, Магистр Мальтийского ордена. Вновь закрываю глаза и вижу царскую опочивальню. Обрюзгшую старую женщину в голубом атласном халате. Согнувшиеся в томном молчании напудренные парики. Грохот кавалерийских шпор в гулком ожидании коридора. В помутнившемся сознании проносятся строчки Ярослава Смолякова:

        И современники и тени в тиши беседуют со мной.
                Острее стало ощущение шагов истории самой.
 
Под звук удаляющихся копыт, с тоской о чем-то необъятно туманном, засыпаю. Проходит четыре месяца. Собираю материалы о периоде правления Павла 1. Через Интернет добываю сведения об Авеле, Суворове, Мальтийском ордене. Отсеиваю ненужную шелуху: заполняю ненасытную тетрадь. Решаюсь начать первую главу. Вызов Кольцова в Санкт - Петербург? Нет не то. Посещение «Забавы» князем Куракиным? Не то. Нужна изначальная интрига. В чем же? Вот она! Та самая ниточка, потянув за которую распутаешь весь клубок дворцовых событий предшествующих прибытию цесаревича в Зимний дворец. Но как передать течение времени? Изменяющуюся тенденцию становления нового мировоззрения? Незыблемость общечеловеческих приоритетов? Как передать это понятно, доступно и интересно обширному кругу людей? Читай и перечитывай Виктор нечетное количество раз эти поспешные листки-каракули, оттачивая, выбрасывая излишнюю ересь и вычурность любительской прозы. Опрометчиво хочу отыскать прообраз Авеля. Не нахожу. Создаю его в своем воображении. Знакомлюсь со скаченной с интернета биографией Васильева. Пытаюсь вникнуть в суть его предсказаний. Желтый туман, разливающийся волнами эйфории, застилает дальний угол комнаты, чуть скрывая в ядовитой дымке корчащихся и умирающих от спазматического удушия солдат русской армии. Пытаюсь посредством пера передать читателю увиденною мною жуткую (в своей немоте) картину прошлого. Все не то! Все не так! Вспоминаю повесть Стива Спилберга «Туман» и зло смеюсь в пустоту. Смеюсь над страхами появления мутирующих монстров. Неужели они для читателя ужаснее агонии многотысячной  толпы человеческих особей с устремленными ввысь выпученными глазами и  вывалившимися от удушия языками? У нас различные критерии восприятия страха с господами Запада  и различное восприятие реальности. Но об этом позже, а сейчас сотворив один из самых удачных детских рассказов «Проделки лешего», печатаю подборку с целью первой отправки их в свет. Есть что-то романтически торжественное в неспешной работе на недавно приобретенной пишущей машинке. Иронизирую над собой - писатель. Отправляю по два разных по жанру рассказа в издательства «Нева» и «Сельская новь». С нетерпением жду ответа. Через месяц (оплатив почтовые уведомления) отправляю шесть рассказов в четыре издательства, в том числе в «Уральский следопыт». В ответ – ничего. Горько усмехаюсь, вспоминая «Мартина Идена» Джека Лондона, и упорно сажусь за четвертую повесть. Мальтийский орден. Его история: прошлое и настоящее. Какой абсурд - противопоставить засилию масонских ложь размещение иезуитского ордена. И где?! У нас в России… Вновь проигнорирован наш славянский менталитет. Ищу хронику европейских войн во время Великой Французской революции. Особое внимание уделяю оккупации острова Мальты. Встречаю факт возложения Павлом (ставшим Магистром мальтийского ордена) на Суворова ленты болье и делаю смелый вывод – великий полководец был масоном. Чрезвычайно нуждаюсь в дипломатических играх между Россией и Францией. Но, к сожалению  не имея достоверной информации,  оставляю «белое пятно «  в  своей повести. Удручен решением Павла о высылке в Европу элитного гренодерского корпуса. Сие решение – происки английского дипломата Уорта , которые Император воспринял как стратегически гениальный ход . Пытаюсь разобраться в замыслах Павла . Утверждение Российской империи на мировой арене . Опробирование воинских сил после его реформаторских новшеств . Потаенная мечта о переделе Европы . Очень сожалею , что не с кем подискуссировать на эту тему  . Почему я не историк ?   
  Осень 2002 года наступила душная и знойная. Жаркий август перешел в благодатный сентябрь. Сыновья вновь грызут гранит науки, а я верстаю последние главы повести. Как само собой разумеющееся появилось название произведения: « Роковой император «. Прежде чем прочитать новую повесть жене, соблазняю ее сходить на просмотр художественного фильма: « Бедный, бедный Павел». В фойе дома культуры «Победа» до смешного малолюдно: семь, восемь человек. Такова тяга развращенного американскими кровавыми боевиками народа к истории Отечества. Но вот в помещение зала,  где мы ожидаем, просмотр  входит внушительная толпа старшеклассников. Нехотя рассаживается на свободные места. Фильм начался. По ходу сценария вспоминаю имена и события, почерпнутые мною за год кропотливого труда. В полголоса комментирую недостающие сцены и факты, стараясь привлечь хоть одного слушателя из числа подростков. Но тщетно. Заинтересованность нулевая. «Кому нужна будет моя повесть? Кто ее будет читать?» - с досадой размышляю я по дороге домой. В прескверном настроении ложусь спать. Во сне в мерцающем неоновом свете всплывают последние главы «Рокового императора». Смерть в зимнем парке. Злосчастная дуэль. Слезы друзей. Просыпаюсь с горьким чувством удрученности. Но, выкрикнув девиз:…….(конец венчает дело)  отпрыгиваю зарядку и сажусь на кухню дописывать последнюю главу. Кольцов не погиб! Он лишь ранен скорбью непонимания и чредой неудач. Но пройдет время, и герой воспрянет духом, утверждая жизненно необходимый идеал человеколюбия. Переписывая повесть на чистовик, читаю текст первому и единственному слушателю – жене. Делаю пометки карандашом о неудачных словарных оборотах. Татьяна много читает, и ее мнение я ценю. Вновь отправляю рассказы в шесть издательств. Но в ответ ни словечка. Началась очередная предвыборная баталия – выборы депутата в Госдуму. Среди кандидатов Синаев Сергей Михайлович. Читаю его огромный послужной список. Среди прочих регалий – член Союза писателей. Почему бы нет? Попытка не пытка. Холодным темным вечером иду на встречу с ним. В фойе той же «Победы» скомкано прошу об услуге – помочь опубликовать два рассказа и первую повесть о Кольцове. Московский мен очень удивлен неординарной просьбой провинциального простачка, но, не потеряв важности, суетливо забирает протянутую синюю папку. Немного подумав, сует в ответ адресную визитку. В начале января по указанному на визитке адресу отправляю подборку рассказов с просьбой о содействии в издательстве. Почтальон принес от господина Синаева уведомление, подтверждающее получение бандероли. Медленно, как зубная боль, проходит заснеженный февраль. И вот однажды  придя с работы, домой, узнаю от Димульки, что повесть о Кольцове имела немалый успех в презентации одного известного писателя на НТВ. Опустившись в любимое кресло, сопереживаю, радость с горьким сожалением: я искренне рад успеху моей повести; рад,  что тысячи людей в скором будущем прочтут ее. Но испытываю гнетущую досаду оттого, что мое выстраданное детище представлено в свет «чужим  дядей». Особо огорчен бесчестным поступком Синаева. Бог ему судья. Как какая-то  пружина вынуждает сорваться  с места механизм, так сие известие «дает пинка» моей инфантильности. Читаю рассказы родным и близким, отдаю в общественную читку повести знакомым, ищу спонсора для издания трилогии. Вспоминаю о друге занимающимся реализацией запчастей. Договариваюсь о встрече…в бане. Пьем пряный шиповниковый чай. Болтаем обо всем. Раза два пробую заговорить о главном, но Сергей одергивает: «Давай о делах после». У бизнесмена коммерческое мышление – он совсем не предполагает, какие у меня «дела». Лишь по дороге к нему домой (решено, что в этот раз провожаю я) начинаю наболевшую исповедь: о далеком вечере сорокалетия, о пророческом сне, о трех годах неблагодарного труда, о коварном поступке Синаева. Сергей, не перебивая, продолжает внимательно слушать мой монолог. За чашкой чая  в его благоустроенной кухне Татьяна (его жена) приятная стройная, сидит напротив, с интересом разглядывая давно знакомого чудака. Но, слава Богу, в ее глазах искренняя заинтересованность. Мое возмущение по поводу вороватости московского гостя Сергей воспринял философски, резонно заметив:
- Ты определись, Виктор, что для тебя важнее на данный момент – написать повесть или напечатать ее? Считаю напечатать. Пройдет время, и имя автора найдет своего героя – рассмеялся хозяин, поставив меня в неловкое положение. Однако (по каким-то соображением) присел у компьютера. После недолгих поисков спросил, указывая на фотографию несостоявшегося депутата:
- Этот Синаев?
С экрана монитора подчеркнуто молодцевато смотрел С. М. Синаев. Напротив его небольшой фотографии числилось две исторические повести. Сей тощий литературный багаж включал его в ряд знаменитых писателей России и давал право считать себя членом Союза писателей Р. Ф. Я горько усмехнулся – обмельчала некогда престижная организация. Читаю далее. Синаев председатель Всероссийского фонда… Все ясно: по современным меркам член всех спонсируемых им организаций. Таково время. Таковы нравы. Обувая кроссовки, интересуюсь:
- Как дела с храмом?
Петухов вот уже четвертый год на собственные средства ремонтирует здание бывшей фильмотеки. До советской власти оно выполняло роль действующей церкви.
- Уже пол года как работает – оживляется Сергей – но проблем много. Необходимо большое вливание средств: очень уж обветшал храм. В советское время не было капитального ремонта, а в постперестроечный период оставшееся растащили, да разрушили.
- Администрация помогает? – неосторожным вопросом я наступил на больную мозоль.
Кому это надо? – махнул рукой предприниматель – вечно у них не хватает средств. Ты не был внутри? Как-нибудь съездим. Посмотришь, как получилось.
- Обязательно съездим – пообещал я, про себя  решив непременно зайти на днях в храм.  Благо он находился недалеко от школы, в которой учился мой младший сын. Уже в дверях Сергей выдал  так и не сказанную фразу по существу моего визита.
- Там на Западе платят деньги за то, что пишут, а у нас нужны автору  большие «бабки», чтобы напечататься. 
- Это точно – подтвердил я, скопировав образ Сухова и с ощущением внутренней горечи, прикрыл лакированную дверь.
- Глупо было надеяться, что по старой  дружбе тебе кто-то  отвалит сто тысяч – ругал себя Виктор, разбрызгивая осеннюю грязь. – Да еще не читая. В следующий раз обязательно отнесу что-нибудь для ознакомления – резюмировал Шатров, сбрасывая груз несбывшихся надежд.
 20 марта 2003 года началась война в Ираке. Несмотря на неослабевающие приготовления американской военщины, я до последнего часа не хотел верить в свершившийся факт. Ясно осознавал, что наличие у Ирака ядерного оружия лишь предлог для агрессии. Понимал подноготную вторжения: нефть и несговорчивый Сатдам Хусейн . До корней волос был возмущен подлым поступком США . откровенно игнорирующим решение ООН . Посулами , деньгами , привилегиями наспех сколотив антииракскую коалицию , гребаные американцы вторглись на территорию суверенного государства . Что ж сейчас все можно ! Нет уже той сдерживающей силы коим являлся Советский союз . Нарушен противовес двух могущественных систем , а новый противовес полицейской дубине янков еще не создан . Не смогли объединиться арабские государства . Им просто не хватило времени . Я не верю , что они приняли благочастивость США за чистую монету . Данная война принесет лишь раскол в монолит НАТО , сплотит арабские народы и покажет истинное лицо агрессора , наивно верящим в демократию средничкам . Одобряю нейтралитет нашей станы . обозначенный в выступлении В В Путина . Одобряю решительное « нет « России при голосовании в ООн . Но с нами уже не считаются , как когда – то совсем в недавнем прошлом . И поделом нам ! А каково же Франции и Германии? Это настоящий плевок в лицо . От кого ? Не от Пакистана и Турции, а от « единоутробной « Америки . Впрочем единоутробной можно назвать лишь Англию . с которой трофеями решила поделиться супердержава . Еще слышно громкое поддакивание Израиля . спешащего под шумок разобраться с территориальными проблемами . Проходит неделя . Закованные в броню пехотинцы медленно продвигаются к Багдаду . Население страны подавлено под  многочисленными самолето – ракетными ударами . Подавлен , но не сломлен мусульманский дух потомков Пророка .Создается впечатление . что у Сатдама не имелось не только ядерного оружия , а вообще отсутствовала противовоздушная оборона и авиация . 30 июля коалиционные войска  вошли в Багдад . Весь мир замер в предвкушении кровавой бойни за столицу ислама , но к всеобщему удивлению оплот мусульман пал почти без боя . Тогда я понял , что кадровая гвардия Хусейна растворилась среди гражданского населения , дабы в дальнейшем продолжить подпольную войну за освобождение Родины от американских оккупантов  Тумана и неясна судьба Сатдама Хусейна. Склонен предполагать , что он погиб от прямого попадания ракеты . Что в руках американцев оказался его двойник. Так что время покажет остался ли жив Хусейн , но без сомнения , что вместо его появятся более яркие, более решительные вожди, борящиеся за свободу Ирака. Многоголосый хор войны временно затих , но зазвучали его негативные отголоски. Южная Корея, игнорируя решение ООН , вновь развернула программу по изготовлению ядерной бомбы . Осуждая ошибочность политики Хусейна ( в канун войны разоружившего страну ) президент Ирана Андинижат твердо держит курс на наращивание ядерного потенциала , четко сознавая , что только ядерный щит в состоянии сдержать военную машину Пентагона . Неоднократные попытки американской администрации хитростью и угрозами приостановить испытания не дают должного результата и Буш вынужден принять посредничество России в решении данного вопроса. Местом встречи определен Китай. Как ближайший сосед Кореи и мощное авторитетное государство, он имеет полное право решающего голоса на подобного рода переговорах. Однако они заканчиваются провалом. Почему? Потому что привыкшая к узурпации Америка не собирается давать никаких гарантий о ненаподении маленькой Корее. Корея же ясно осознает- подобного рода уступки приведут к трагедии подобной иракской. Китай и Россия, в тайне желающие здравомыслящих гарантий от Америки, еще раз убеждаются в непомерных амбициях мирового господства заморской супердержавы и скромно умолкают от развращенной наглости дяди Сэма. Потрясен увиденным недавно фильмом о мерах принятых Вашингтоном после трагедии 11 сентября против арабского населения Америки. Может быть эти меры оправданы жертвой трех тысяч людей? Но просматривается не скорь отмщения в действиях спецслужб, а некая чистка вызванная реформаторской деятельностью нового директора ЦРУ. Как мне понятно восклицание главного героя, бросившего к ногам сослуживцев удостоверения агента ЦРУ: «Я должен быть с ними» и, шагнувшего в перегороженную проволокой клетку с людьми. В связи с данными событиями во мне начинается процесс переосмысления американских ценностей. В начале девяностых хлынувшая с продукцией « Голливуда» культура Америки заполнила наш рынок и наш разум. «Скарлет», «Алая буква», «Унесенные ветром», «Банды Америки» показали историю далекой страны. В подготовке повести «Роковой император» на старой полке городской библиотеке нахожу интересную книгу: «Открытие Америки». Штудирую пытаясь найти неизвестные доселе факты. И ужасаюсь цинизму англичан. Привыкшие веками выкачивать из колоний всевозможные ценности, саксы в захватнической войне снизошли к закупке скальпов для шиньонов модниц и получению стоматологическими клиниками зубов от убитых в боях собственных солдат и индейцев. Чтобы как-то легализовать массовое истребление многочисленных племен воинственных апачей солдатами Ее Величества в английской прессе сообщается о зачистках на пораженных чумой территориях контролируемых английской армией. Но нигде не упоминается, что заразная болезнь завезена самими же англичанами, пытающихся с помощью одежды ( снятой с пораженных чумой людей ) выторговать золото и территории .Самопровозглашенная нация американцев сгоняет в резервации подлинных хозяев Америки. За счет рабовладельческого золота скупает огромные территории у Франции и Испании Доселе не ясна причина продажи Россией Аляски Думаю Павел первый подумал нечто подобное :Лучше поиметь пятак, чем потерять за так.. Екатерина Великая в период военного конфликта между Англией и Америкой заняла позицию вооруженного нейтралитета , тем самым способствуя победе повстанцев. Несомненно, в данный период она была заинтересована в ослаблении мощи северного соседа, но могла ли Императрица тогда предположить кто вырастет из этого развращенного войнами и насилием народа? Сейчас США провозглашает себя столпом и опорой демократии. А был ли у Америки период становления демократии? Силы оружия? Да! Силы власти? Да! Силы денег? Да! Но не силы народовластия. Европейские народы многовековой историей развития общества  достигали наличия демократии в своих странах. Демократические отношения не наступают на пике экономического развития государства, и не провозглашаются ( как в России ) пришедшим к власти правительством .Они наступают лишь в той стране, .где народ доволен существующим строем и имеет возможность влиять на протекающие в обществе процессы. Нет, я не прав. Даже не строем. А теми условиями жизни и межнациональными отношениями, которые влияют на климат как в семье, так в целом в стране. Но вновь противореча сам себе, склоняюсь к версии оказания воздействия развития истории на появление индивидуальных черт нации, которые в конечном счете и приводит к общепринятой демократии. Скорее географическое расположение и вытекающие из этого демографические изменения и послужили той опорной точкой, которая отразилась на формирование национальных черт проживающего в данной стране населения.  Пример – прибалты.. Их  холодный расчетливый ум, неторопливость действий и принятия решений, скурпулезность и точность в работе. Данные черты способствовали возникновению в обществе признаков демократических отношений: взаимоуважения, самолюбия, последовательности в принятии решений. Но главное – они способствовали возникновению того национального микроклимата в котором рядовому гражданину живется комфортно в собственном государстве. Когда слаженная политическая структура не «давит» на индивидуум и способствует достижению максимальной пользы существующему обществу.    
      Какие же черты характерны развитому американскому обществу? Прежде чем рассматривать их особенности необходимо отметить его многонациональность. Данное явление растворяет черты « коренных » американцев, делая их образ расплывчато – аморфным. Может быть это даже к лучшему. Иначе бы вопиюще выглядели; природная наглость, безудержная жажда наживы и  потомственный авантюризм. Я к сожалению ( а может быть к счастью ) не жил в Америке и мне до конца своих дней не суждено понять всех тонкостей взаимоотношений людей из « каменных джунглей». Но я  не стремлюсь к  сему познанию, прекрасно сознавая, что это недостижимая задача. Необходимо родиться, жить и страдать в данном обществе, чтобы ощутить его вязкую среду. Его роль в твоей жизненной стезе. Наша молодежь, напичканная голливудской киношной правдой. Впитала как губка все прелести развращенной американской пропаганды. Помноженная на российскую действительность сия лже-правда явилась тем ужасным демографическим взрывом, приведшим к деградации недавно еще здоровой нации. Труден и непонятен выход из рокового «пике». Думаю лишь время и врожденные черты русского характера, помогут преодолеть навязанные нам грязные стереотипы. «Человек с бульвара  капуцинов» не поселился еще в наших кинозалах и ожесточенных душах. Не пришло еще его время. Но верю, что сострадание и одухотворенность возьмут верх над алчностью и себялюбием. А продажность рассудка не обернется продажностью души.    
   С терпеливостью вьючного вола время отсчитывает свой ход. Сотрясаясь дряхлой арбой нашего полусгнившего общества. Всех удовлетворяет прообраз иждивенческого строя. Когда рабочий люд содержит верхний слой государства дармовым трудом. Россия стала сырьевым придатком развитых стран. Вывозится сырье. Завозятся отработавшие срок и устаревшие технологии, некачественные товары и продукты питания. Правители с экранов телевизоров говорят о каком-то росте производства. Когда одно предприятие закрывается за другим. В очередной раз приостановил работу радиозавод – некогда мощное оборонное предприятие. Страна похожа на большую барахолку: все торгуют, ничего не производя. Вот так живем уже шестнадцатый год. Но несмотря ни на что жизнь продолжается…
    В очередной отпуск по выделенной заводом путевке заселяюсь с женой в профилакторий, подлечить хронический остеохондроз и вкусить забытой казенной пищи. В голове застой (а может быть тоже отдых). Отложив многострадальную рукопись. С упоением читаю двухтомник «Богдан Хмельницкий», обнаруживая в себе новые черты характера - приверженность к борщу и салу (шутка). Боль в спине отдается наслаждением в сауне. Вода в бассейне холодит мысли, охлаждает чувства. Жена с обидой спрашивает:
 - Почему ты перестал говорить мне ласковые слова?
Что ответить на справедливое замечание женщины? Вновь все свожу к шутке. Татьяна смеется, но в глазах укор с притененной ресницами грустинкой. Знаю я не прав. Но как объяснить ей мучающий организм творческий застой. Ерунда, бред, наваждение – охарактеризует она данное чувство. Я до недавнего времени не страдал этой « болезнью». Сейчас хожу сам не свой: рассеянный, задумчивый. Из окна комнаты заворожено смотрю на тающий, на заводском пруду лед. Вспоминаю странное сообщение местного телевидения. По мере таяния под окном огромной полыньи рождается рассказ. Контраст между веселой искрящейся водой и темнотой глубины пруда придает повествованию необходимый трагизм сюжета. Однако на душе тяжело: как на яву переживаю смерть ребенка. Вот и окончание. Все озеро очистилось ото льда – грустные мысли передались бумаге.
  После двухнедельного вынужденного безделья возвращаюсь к земле. Копаю грядки, готовлю парники и теплицы. Вдыхаю пряный запах матушки природы. Апрель… Звенит веселая капель. Звонко и как-то по-соловьиному поет обычная синица. Собираются в стайки красногрудые снегири – готовятся к весеннему перелету. Апрель… Споро и незаметно сходит потемневший снег. Теплый ветерок ласкает подставленное жаркому светилу лицо. Пахнет весной! Оттаявшей землей! Последним снегом и … еще чем-то, что волнует застоявшуюся кровь. Просыпается сад. Еще не ожил, не вкусил живительные соки матушки-земли, не зацвел в своем великолепии, но уже поверил в приход весны, скинув со снегом зимнюю дрему. Пробивается первая травка. Беру грабли. Сдираю верхний пожухлый слой прошлогодней растительности. Складываю в будущий парник. Теперь она, перегнивая, даст рост другим культурам. Так и мы ( когда придет время) дадим рост другой жизни. Но мелькнувшая грустная мысль не омрачает моего чела. Напротив я рад совершаемому круговороту в природе Рад нерушимой жизненной обратимости. Оперевшись на вилы в приятной организму усталости, вновь подставляю теплому солнышку умиротворенное лицо. Ветерок, уморившись от дневных забот, уснул в зеленеющем вишняке. Блаженство в природе. Блаженство в душе. Я чувствую с ней единым целым. Не хочется думать ни о бездарной приватизации, ни о очередном повышении тарифов, ни о проблемах на работе. Ощущаю гармонию с природой. От этого чувства впадаю в блаженный транс. Но вдруг черной тоской наваливается мысль – в Ираке идет война. Рвутся бомбы и ракеты. Умирают люди. Горят цветущие сады. Кто сделал это? Кто допустил? Разве нет у них детей и близких подобных многим убитым людям? Разве не знают они, что за все это им воздастся сполна? Что скоро ответят они и перед людьми и перед своей совестью?   
   После двухмесячного застоя достаю старые листы трехгодичной давности. Вещь задумывалась, как роман о современнике с многочисленными размышлениями и жуткой действительностью нелегкой жизни молодого человека. Но какая-то сорвавшаяся планка перечеркивает все мои прежние замыслы и рождает в голове странную, почти детективную историю. Действующие лица – люди, которых я, так или иначе, знаю. Даже портрет Семеныча «списывался» со служившего в колонии оператором фронтовика-танкиста. Фатальность исхода новой повести  подчеркивалась несостоятельностью деяний честной натуры в гнусных реалиях нашего времени. Повесть не требовала исторической подоплеки и через два месяца упорного труда «Дар» с подборкой исписанных черновиков приютился в уголке рабочей тумбочки. Мне необходимо время для переосмысления написанного. Необходим какой-то творческий вердикт. Если хотите последняя точка. Да, именно ее не хватает в послесловии. До нее я еще не дозрел. Пройдет быть может год или два, и я скажу то, что необходимо было сказать сейчас. Преднамеренно беру сверстанную еще в 1995 году фантастическую повесть: «Когда говорят «Нет!»» Переписываю в чистовик. Меняю английские имена на французские. В нетерпении переношу колорит Парижа на чистые листы школьной тетради. Как музыка звучит: Сан-Дени, Монматр. Ла-Рошель. Перечитываю еще раз. Огорчен. За чредой событий нет того, что называют «изюминкой». Как не старался не смог передать любви к Парижу. Может это не та повесть? Может быть, мне стоит пересмотреть классику французского кино? Может быть, еще не пришел черед французского романа? Спелые виноградники, жаждущие пьянящего запаха бургундского вина, яблоневые сады мельбы и ранета, заброшенный где-то в окрестностях Марселя замок Мальвиль. Вдруг с тоской сознаю, что очень мало знаю об этой прекрасной стране. Однажды по дороге с фазенды, не придав вопросу должного значения, Дима поинтересовался у меня: 
  -Папа, где бы ты хотел жить кроме России?
Я долго размышлял над наивным вопросом, необычайно легко сорвавшимся с детских губ, а потом вполне серьезно и откровенно признался:
 -Во Франции.
 -Почему? – тут же подстегнул сын вырвавшееся из глубины души признание. Я вновь задумался над тем, как объяснить мальчугану сею симпатию к далекой стране. Может быть, сказать словами голливудского режиссера, отправившегося снимать свой творческий шедевр во Францию, обозвав Голливуд фабрикой для верстки денег? Но я сказал словами русского поэта (так понятнее школьнику).
 - Ты помнишь «Бородино» Михаила Юрьевича Лермонтова?
Получив утвердительный ответ, процитировал:
  ……. Постой-ка брат-мусью.
  Уж мы пойдем ломить стеною
  Уж постоим мы головою за Родину свою.
-Даже будучи неприятелями французов, мы называли не иначе как «брат», принимая в обращении наше христианское братство. Дима со  скептицизмом отнесся к моим словам, но просмотрев фильмы: «Игрушка», «Француз», «Отцы» надолго задумался, а потом вдруг выдал, рассмешив меня до слез: Ты навсегда уедешь?                Наступил август. Лето незаметно перешагнуло ту удивительную черту, миновав которую превратилось в раннюю осень. Созвонившись с приятелем, я сложил пару-тройку рассказов, первую повесть о Кольцове, книгу-сказку и темным дождливым вечером отправился к нему. Сергей смотрел дзюдо Олимпийских игр. Бывший перворазрядник по данному виду спорта, он интересно комментировал проходившие поединки, добавляя лично от себя  много нового о финалистах и тренерах. Удобно расположившись в большом кресле, я тоже заразился зрительской болезнью матерого болельщика, на себе ощущая исходящую от Сергея энергию борца. Выступления закончились. Я пожалел, что на просмотре не было Демьяна. Извинившись за просчет, допущенный в прошлый раз, я попросил Сергея научить меня пользоваться интернетом.
    -В этом нет ничего сложного - говорил он мне, проворно передвигая стрелку по строчкам Яндекса,- главное задаться конкретным вопросом – что тебе необходимо найти. Как можно больше конкретики в этой огромной горе мусора. Вот, к примеру, возьмем словосочетание: « как издать книгу ». Смотрим список издательств готовых рассмотреть ваше предложение. Довольно обширный. Но есть одно «но». Издательства рукописи не рецензируют и не возвращают. Значит, вполне возможна повторная экспроприация твоей повести. Идем дальше. Вот адреса посреднических фирм, заплатив которым определенную сумму, вы получаете возможность положить свои произведения на стол редактора, но … издательства рукописи не рецензирует и не возвращает. А вот фирмы, которые заказывают вам какое-либо произведение и предоставляют фирме-посреднику, которые обязуются положить его на стол важного издательства (но издательство рукописи не рецензирует и не возвращает). Так что в доме, который построил Джек, нет места для честной игры – невесело пошутил Петухов и щелкнул клавишей «выход».             
 -Пойдем-ка лучше я тебя кое-чем угощу - утешил меня Сергей, поймав мой растерянный взгляд. На кухне хлопотала Татьяна. Вкусно пахло ароматом зеленого чая, липовым медом, халвой.
 -Попробуй вот это - протянул мне розовую кружку приятель. Зная пристрастие Сергея к экстравагантному я с опаской посмотрел на белую жидкость.
 -Надеюсь не цианистый калий в сметане?- спросил я радушного хозяина.
 -Что ты. Это кумыс!- воскликнул Сергей - Угощайся.
Кумыс я пил единожды и очень давно. Находясь в очередной командировке в Казахстане, купил на каком-то полустанке пол-литровую бутылку кобыльего молока. Попробовал, но не стал пить теплое пойло, а утолил жажду ароматом спелого арбуза. И вот теперь вновь эта пытка апельсинами. Отпив глоток (дабы не обидеть радушного хозяина) я присел за маленький столик и придвинул себе пиалу с зеленым чаем, составив компанию смеющейся Татьяне. 
 - Это питье на любителя, но любитель он один – подначивала она впрочем, совсем не обижающегося на ее шутки супруга. Когда за столом наступило питейное равновесие, Сергей, проницательно взглянув на меня, задал давно созревший вопрос о цели моего прихода.
 -Не в Интернете же тебе покопаться захотелось? – резонно убеждал меня Петухов, откровенно намекая, что между нами не должно быть недомолвок.
 -Конечно, нет – чистосердечно признался я, не ощутив и тени смущения от прямоты старого друга.- Сергей, я устал писать, не ощущая потребности читателя в моем творчестве. Рожденные ранее повести о Кольцове моя удача. Если хотите моя победа. После них топорная работа школяра, написанные в последнее время повести годятся для рядового обывателя, нежели для избранного читателя.
Я удрученно замолчал, стыдливо припав к дышашему паром напитку.
 -Кажется пишу какую-то заказуху. Без вдохновения, без желания, без души. Только потом осознаю, что заказа-то не поступало. Трудно, Сергей.
Товарищ понимающе сдвинул брови и закивал крупной с большой залысиной головой.
 -Понимаю нелегко. Помнишь года два назад я говорил тебе, что мечтаю создать для детей досуговый центр. Вернее небольшую мастерскую, в которой дети вместе с родителями могли бы совместно выпилить разделочную доску или смастерить скворечник. Так вот я в этом году открыл ее и благодарен Никитичу, который в ней работает. У мужика золотые руки и он во много раз мог бы больше получать в «Акценте», но мастер работает с детьми – это его призвание. Я горжусь им, как горжусь тобой, за то, что ты вот уже четыре года трудишься без каких-либо наград и почестей.
Я усмехнулся высокопарности его фраз, совсем не ощущая себя героем.
 -Сергей, а вдруг это все напрасно? Вдруг никому не нужно будет мое бумагомарательство? – вновь с горечью поделился я мучавшими сомнениями.
 -Вить, ты должен определиться кому это более необходимо. В первую очередь, я думаю, тебе. Но и Татьяна, и я, и тот парень по имени Антон – все мы ждем от тебя новых работ. Поэтому, поверь, ты не одинок. А насчет того, что пишешь ширпотреб, так тебе тоже надо жить, пробиваться, учить пацанов, в конце концов. Поэтому нет ничего зазорного в продажных сериалах: главное надо найти, кому это продать. Вот что я тебе подскажу на этот счет: запиши пару рассказов и скинь на литературные сайты. Пусть почитает народ. Будут отклики: «Друган, давай еще!», но будут и такие: «Фуфло. Отстой». По-моему, это верное решение, чтобы заявить о себе – закончил Сергей и подлил кумыса.
 -Конечно это вариант выхода на широкую аудиторию, но данный ход не дает возможности конкретно адресовать свое произведение лицу, заинтересованному в его издательстве – сбил я пыл «доброжелателя»
 -Не сразу же, Виктор, Москва строилась – развел руками радушный хозяин – Я два года пытался задумку со столярной студией в жизнь воплотить. Твое дело не чета мастерской по интересу. Некоторые писатели всю жизнь бьются и умирают так и не изданными.
 - Ну, ты и успокоил – невесело усмехнулся я, с досадой отодвинув чашку чая.
 -Жаль, что у нас провинциальный городок – вмешалась до селе молчавшая Татьяна - Нет издательств. Нет людей, с которыми можно бы было профессионально обсудить твои произведения. Тебе необходима качественная рецензия. Но тут же вмешался Сергей.
 -Зачем нужны эти цензоры? После их «работы» произведение не узнать.
 -Вот Лидия Хамина сама рецензирует – напомнил я о местной знаменитости популярной в женской среде, отметив про себя наличие у нее журналистского образования.
 -Именно у каждого должен быть свой индивидуальный стиль – убеждал, закипая, Сергей – вот Платонова трудновато сначала читать, а как вчитаешься – не оторвешься.
 -И Пикуля так же – вновь напомнил я о любимом мной писателе. Сергей кивком головы подтвердил сделанное замечание и энергично продолжил разматывать логическую цепочку.
 -Я думаю, у каждого писателя должен быть свой стиль, свое направление, свой главный жанр. Ты выбрал свое направление?- обратился с вытекающим вопросом Петухов.
 -Пожалуй, история – откликнулся я после недолгого замешательства – Интересно искать истину во мраке веков. Особенно если вполне установленный факт дается тебе как открытие. К примеру, сопоставляя эпизоды жизни, Суворова я определил, что сей военачальник, является рыцарем Мальтийского ордена. Когда четвертая часть была переписана в чистовик, Дима подтвердил мою догадку, выудив истину из просмотра бесчисленного количества телепередач. Хорошо писалось столичным писателям, у которых имелся неограниченный допуск к обширным архивам. Я же для «Рокового императора» целый год необходимую литературу перелистывал. Но все так и не нашел. Нужен дипломатический архив.
Сергей в очередной раз понимающе смешно развел руками:
 -Но это частности, Виктор. Главное ты пойми то, что кажется, на данный момент наиболее важным и близким отойдет на второй план едва ты нащупаешь для себя более интересную тему.
 -Может ты прав – понял я умного друга – но я все равно вернусь к Кольцову. Через пять, а может через десять лет, сделав пятую часть своей лебединой песней.
 -Ты чего?! Мы еще поживем – с энтузиазмом воскликнул старый товарищ – Зачем тогда я тебя к кумысу приучаю – добавил он, чокнувшись со мной бокалом, наполненным кобыльем молоком.
 -Кому сколько - резонно рассудил я - Но нам необходимо выучить и определить детей, воспитать внуков, да построить храм. Тебе реальный, а мне духовный.               
   Прощался с радушными хозяевами глубокой ночью. Теплый летний дождь освежил уставшую за день землю, поощряя прохладу наступающих сумерек излившейся на природу благодатью. Вернулся поздно. Жена вопросительно взглянула на часы. Стрелки показывали полночь.
 -Да у Ленина за чаем засиделся, говорит – сморозил я и без досужих объяснений упал на кровать, тепло обняв раздосадованную женщину

-----                -----                ------                -------                -------                -------------
С болью и возмущением узнал о смерти Михаила Евдокимова. Покушение произошло 7 августа 2006 года на трассе Барнаул – Бийск под видом рядового дорожного происшествия. Погибло три человека: водитель, охранник, губернатор. Жену в тяжелом состоянии доставили в больницу. В виновной в д.т.п. машине пострадавших не было. Полтора года назад Евдокимов согласился баллотироваться на пост губернатора Алтайского края. Вылив ушат грязи о некомпетентности, нетактичности и несерьезности его намерений, политкаста не придала должного значения выбору народа, уверовав проверенною годами истину – электорат, что дышло. Куды повернем  - того и выберут. Но не срослось! Не было еще федерального закона о назначении губернаторов президентом. Вот и неожиданно прошел народный артист во власть. Прошел и объявил непримиримую войну экономической мафии, которая как спрут опутала нашу страну. Решив убрать неугодного возмутителя спокойствия правовыми методами, олигархи стравили ветви власти. Областная дума во главе с Назарчуком объявила Евдокимову вотум недоверия. Скандал разгорелся на уровне президента. Оценив ситуацию и не дожидаясь вмешательства Москвы, иуды в смокингах упрощают развязку банальной смертью губернатора в автомобильной катастрофе. Чем же был неугоден честный и прямолинейный губернатор коррумпированной мафии и федеральной власти?  Во-первых, неподкупностью. Слепой верой в служении народу. Несговорчивостью в сложных постперестроечных вопросах, направленных на обнищание простого люда. Эти качества,  как зев водоворота, тянули к претензиям федеральной власти: о срочном принятии антикоррупционного закона, о голове спрута покоившегося в Москве, о возросшем престиже губернатора в предстоящих президентских выборах. Не поэтому ли погиб в вертолете губернатор Лебедь? Не поэтому ли уготована подобная участь губернатору Евдокимову? Испугались политические марионетки и их патроны, что, уверовав в правильности своего выбора, народ продвинет истинного борца с коррупцией на президентский пост. Самое ужасное то, что данной борьбой народный избранник сам себе выносит приговор. Смотря передачу «Человек и закон» снятую о смерти М.С.Евдокимова я смахнул набежавшую слезу и горестно вздохнул: «Надо было тебе это Миша? Радовал бы дальше народ своим талантом. Да жил…». « Вы знаете, что такое система откатов?»- перефразировал я вопрос телеведущего.-  Нет, это не десятикратное  подорожание тонны угля! Это когда народом выбранному избраннику власть дает верный откат в небытие». С обжигающей душу досадой бросил потяжелевшую ручку.
 Долгих полгода я не брал ее в руку, пытаясь сбросить с сим исписанным листом навалившуюся на сердце тяжесть. Тяжесть роковой необходимости проживания в мафиозном государстве. Тысячу раз был прав Солженицын,  предостерегая Горбачева о скором возникновении коррумпированной власти, коррумпированного государства. Прав своей политической дальнозоркостью. Но разве мог он (еврей до корки волос) знать о тех русских, которые сложат головы в борьбе со сложившейся системой. Уродливой системой под названием – мафиозно-бюрократическая власть. Что ж я бросил потяжелевшую руку, как недавно бросал в юмористических выступлениях Михаил свою крупную тяжелую длань с гортанным придыхом: «Эх».
   Нежданно-негаданно получил письмо от старого товарища, с которым учились в техникуме. Андрей Гнедов (под кодовым псевдонимом «Химик») получил сие прозвище за фанатичное увлечение спецпредметом. Поступив на первый курс металлургического отделения СГМТ, он участвовал в химической олимпиаде и с  блеском выиграл ее у матерых химичек четверокурсниц. Из сумбурного письма следовало, что живет он в Первоуральске Свердловской области.  Один в двухкомнатной квартире. Мастерит зимой яхту и пропадает в походах летом. С женщинами ему как всегда не везет. Помню на третьем курсе подложили под бочек подвыпившему Андрею Ольгу Б., так она через пять минут одуревшая выскочила из комнаты общаги с криком: «… на меня этот крокодил набросился!» Как никто другой Андрей состоял из ярких контрастов, которые мешали и помогали ему жить. В ответном письме я выслал «Химику» три рассказа, поведав о позднем пристрастии. Андрей (подобно Петухову) не стал анализировать мои «опусы», а просто прокомментировал – нравится, пиши. И я вновь взял отброшенную ручку. Писать после «Дара» (в котором главный герой, подобно Евдокимову не адаптировавшись в нашем государстве, погибает) я ничего не мог и принялся, как за лекарство за вторую книгу-сказку. Вдохновение приходило редко, и я работал, автоматически стирая подсознательное «надо». Кому? Внукам! Долгими зимними вечерами буду читать им странные взрослые сказки: о борьбе добра со злом, о храбрости и тщеславии, о большой любви.
 Суровая зима прошла. Наступил мой сорок седьмой март. В последний день месяца с женой собрались на творческий концерт Ивана Анатольевича Плешивцева, которому исполнилось 75 лет. Лауреат всевозможнейших конкурсов народной песни, серебряный голос России, один из золотой десятки гармонистов Ивана Заволокина, Плешивцев удивил нас простотой. Нет. Это собравшиеся зрители (многим из которых было далеко за шестьдесят и которые знали его лично) чуть шутливыми поздравлениями сбили спесь с некогда гонористого земляка. Приехавшие вместе с ним супруги Беликовы умело поддерживали теплую атмосферу праздника. Задушевным получилось общение. Зал вместе с именинником пел ставшие поистине народными «Калину» и «Ромашку». Песней «Про себя» композитор определил предназначение пребывания на грешной земле в следующих строках: 
-Уйду и я по белым облакам,
Оставив свои песни вам.

Как хорошо, что многие люди услышали его замечательные песни! Как хорошо, что он оставил их народу! Вот так бы и мне оставить людям после себя ту крохотную частицу, которая хоть иногда разжигала в их сердцах искорку доброты, так необходимую сейчас  человечеству…
 Незаметно и обыденно лето сменила нарядная осень. В канун дня рождения дал объявление в местную газету «Барахолка» о помощи в печати рукописи книги-сказки. Вскоре раздался звонок в дверь и два запыхавшихся молодчика с показным рвением схватили дорогие моему сердцу тетради.
 -Когда будет сделана работа?- спросил, прощаясь, я.
 -В субботу принесем - уверенно парировал блондин мой наивный вопрос.
Прошел месяц… С грустью осуждаю опрометчивый поступок. В подсознании даже рад: кое-что требовалось доработать. Спустя месяц напряженного ожидания взялся за восстановительную редакцию любимой сказки. Долгими сумеречными вечерами кропотливо тружусь над обложкой детской книги, лелея надежду подарить ее городской библиотеке в канун Нового года. Параллельно ходил в администрацию города. Зав.культурой на просьбу помочь материально в издательстве сказки гордо возразила:
 -Книги мы не печатаем.
Я истолковал верно – культура зиждется не на слове. Вот если б праздник с пьянкой организовать, тогда бы деньги нашлись. В душе копится тоска. Когда же кончится испоганившая землю холодным дождем пасмурная осень? Бесконечно и монотонно барабанят о подоконник упругие струи, рождаются такие же монотонные стихи:
        Дождь целый день стучал по крыше               
Дождь звал, что б вышел я,
Но постель меня сковала. Дня
Для любви и ночи мало.
Нет уже огня. Бог спаси меня...
Тоска в стихах, в душе, в природе. Чего жду? О чем волнуюсь? Чего желаю?
«Кап, кап, кап…» - бесконечно отсчитывает хмурая осень секунды, дни, недели блеклой и серой посредственности бытия. В неурочный день октября тетради со сказкой подкинули в почтовый ящик. Нашла жена. Когда входила в подъезд увидела незнакомку в белой куртке и вязаной шапочке. Спасибо ей… Совесть еще существует.
 В часы дежурств, читая бесконечную гору газет, в АиФ обнаружил анонс об объявлении очередного конкурса детской книги «Заветная мечта». Решил участвовать. Нужны деньги на издательство сказки. Думая о сей непростой проблеме, собираю необходимые для участия в конкурсе различные бумаги. Параллельно пишу рассказ «Перекресток». Он более о социальной не справедливости, нежели о взаимоотношениях детей. Тяжелый и печальный как сама жизнь. Готовлю к отправке два рассказа и книгу-сказку «Злой дух Мандрагара». Совсем недавно закончил последнюю книгу сказочной трилогии и пока нахожусь в творческом поиске. Хотелось бы написать автобиографические повести о двух замечательных современниках: генерале Лебеде и юмористе Евдокимове. Оба стали губернаторами и оба погибли неугодные Москве, но любимые народом. Но нет ни материала, ни средств на издание. Есть только человеческий долг перед людьми, отдавшими жизни ради народа. Все чаще и чаще прихожу к мысли о подготовке к будущему роману о Кольцове. Я пообещал себе, что начну писать пятую часть в день своего пятидесятилетия. Даже набросал черновик сюжета о двух месяцах оккупации в войне 1812 года. Материал начал собирать давно, практически с того дня, как закончил «Рокового императора». Но нуждаюсь в двух труднодоступных вещах. Первая – архивные подробности оккупации; вторая – воочию прочувствовать менталитет французов Хочу начать роман, но знаю, что без сих составляющих настоящей книги не получится. Что делать? (Чернышевский) Я в ауте! Пока собираю в особую тетрадь исторические факты и обращаюсь к историкам за помощью...
  Февраль… С грустью развеян мираж Фата-Марганы об отдельном романе о войне 1812 года. Пишу пятую повесть о Кольцове.  Названия еще нет. На обложке черновика их несколько: «Долги земные», «Кольцо жизни», «Бремя жизни». Каким будет название, решит написанная повесть. Она уже рождается. Тяжело и обыденно. Как рождается до срока невыношенный ребенок. Так я еще не писал. Герои на привязи… Мысли на удавке… Тусую исторические факты и прибавляю страницу за страницей. Будет повесть. Но если случится увидеть Грасое и ощутить запах Средиземного моря я отброшу прочь исписанные листы и сяду за настоящий роман. Но это несбыточный мираж, и вскоре написанная пятая повесть, как спасенное дитя, займет свое место в журнальном столике нашей спальни. 18 августа 2007 года закончил пятую повесть. С тоской о несвершившимся чуде объединяю цикл в исторический роман «Путь Адама». Грусть на душе. Грусть на сердце. Завершена весомая веха моей жизни. Семь лет напряженного труда сложены аккуратной стопкой общих тетрадей на неопределенный срок пылится на стеллаже. Когда рецензировал повесть на чистовик, в Аргументах и Фактах с интересом прочитал интервью с известным писателем Аксеновым и решил назвать новоявленный роман «Путь Адама». Автор в статье словно сложил мои мысли воедино. Адам изгнан из рая. Бог определяет ему время на возвращение. Жизнь человека на земле это тот путь совершенствования, по которому необходимо пройти Адаму, дабы познать свое предназначение. По методике подсказанной С. Петуховым, в каком-то экстазе пишу эпилог и пролог романа: вижу наяву райские кущи, вдыхаю сладковатый запах незнакомых трав, до жути реально ощущаю прикосновение легких крыльев стрекозы. Что это? Творческий порыв или неизвестность нирваны? Придя со смены, волнуясь, читаю пролог старшему сыну. Зная его критический взгляд на мои книги, чуть смущенно спрашиваю: «Ну,  как?»
 -Хорошо, папа. Мне понравилось.
Медом по сердцу. Не кривя душой, запальчиво добавляю:
 -Мне тоже.
 На следующий день идем с Сергеем в детскую библиотеку фотографировать  подаренную сказку. На просьбу выдать книгу, библиотекарь чуть смущенно спрашивает:
- Когда будет продолжение?
Не знаю.  что ответить и спонтанно говорю:
 -Все зависит от тиража.
В этом году решил не использовать отпуск. На заработанные деньги хочу издать двадцать экземпляров сказки и пятьдесят романа. Для этого в сентябре еду в Челябинск. Ожидается концерт Г. Лепса, на который на день рождения Сергей приобрел мне билет. Но главная цель поездки - посещение издательств и союза писателей Южного Урала. Предвкушение радости и головной боли…
 Татьяну положили в больницу. Провели операцию на колене. Осеняя, суета с уборкой урожая утомляет и раздражает. Как-то незаметно прошло лето, как, впрочем, незаметно проходит вся жизнь. Запахом пряного отвара отошли скрытные грузди. Грибники с затаенной надеждой поглядывали в хмурое сентябрьское небо, с нетерпением ожидая сезона опят. В выходные приехал шурин. Разместившись всемером в широкой «Волге» и,  оживленно болтая,  ранним воскресным утром мы въехали в притихший лес. Не сговариваясь разбились по парам, продолжая начатые в машине разговоры Неугомонный Димка крутился подле водителя, засыпая Володю техническими вопросами по устройству и эксплуатации автомобиля. Дергалев в данной сфере являлся непререкаемым авторитетом. Шатров шагал рядом, вяло, реагируя на одиночные реплики в свой адрес. Он размышлял о другом..
  Крепкий и здоровый на вид Владимир имел группу инвалидности. В напряжении работал. Еще с большим напряжением жил. Пять лет тому назад в ходе сложнейшей операции, навеки устранив природную гибкость спины, ему установили вместо расплющенных  выточенные из кости бедра  два спинных позвонка. Шатров тогда работал инженером маркетинга и приезжал в стационар железнодорожной больницы. В короткие часы общения видел неподдельную тоску и страх в глазах мужчины, боящегося пожизненной инвалидной коляски. Тогда Владимиру еще не исполнилось и двадцати пяти, а жизнь уже предстала в черном цвете, обреченного на неподвижность человека. Виктор, нутром ощутив гложущую родственника боль, без явной необходимости напрашивался в служебные командировки в Челябинск. Узнав истинную причину поездок, начальник отдела понимающе подписывал командировочные листы, взваливая на себя текущую работу Шатрова по сбыту ячеистого блока. Не вдруг и не сразу Виктор осознал давление страшного больничного гнета. Ярко выраженная депрессия усугублялась месяцами неподвижного одиночества Володи в отдельной палате для инвалидов. Виктор не раз предлагал Дергалеву свое участие в ходатайстве о переводе в другую палату, но получал категорический отказ с короткой мотивацией:               
 - Мне необходимо побыть одному. Все обдумать.
Книг и газет больной почти не читал. Положив под гудящую от мыслей голову, предпочитал, сосредоточенно глядя в потолок, часами молчать и думать.
 - В тридцать два инвалидная коляска? – разрывал душу единственный жуткий вопрос. – Если не коляска, то пожизненная инвалидность и нищенское существование. Зачем мне такая жизнь? Пусть дети получают пенсию по потере кормильца, а Татьяна пособие матери-одиночки. Пусть тратят эти деньги на себя, а не на сидельца-инвалида.        Сознание неполноценности все чаще приходило в разгоряченный мозг стационарного больного, незримо переходя в другие негативные качества. Он стал жестче, агрессивней и раздражительней в общении с родными. Однако вскоре крайняя раздраженность перешла в абсолютную замкнутость и меланхолию. Виктор ранее ощущал те многогранные душевные перегрузки шурина, но был напуган, когда вдруг обнаружил страшный гнет, давящий на сознание больного. Гнет предрасположенности к смерти.
 За окном больничной палаты лютовала зима. Обжигающим тридцатиградусным ветром разгоняла она редких прохожих по теплым подъездам и дежурившим на обочинах авто с включенными на полную мощность печками. Миновала длинная январская ночь, прерванная нудным скрипом ведра пьяной уборщицы, вяло бредущей по длинному коридору еще не проснувшейся больницы.
 - Четверг – подытожил Володя. – Последний день. Четверг. В пятницу похлопочут, а в субботу схоронят. Удобно – выходной. В воскресение по домам, чтобы успеть в понедельник на работу – хладнокровно рассуждал он, как о чем-то обыденным. Спина привычно болела. «Болит, значит живой» - вспомнил он присказку лечащего врача.
-Скоро перестанет болеть – поморщился больной, потянувшись за кружкой воды.
- Интересно как пройдет этот день? Пожалуй, как все предыдущие сто шестьдесят четыре дня – бездарно, однотонно, безрадостно – резюмировал он.- Одно отрадно – это последний день в чреде надвигающегося подобия бесконечности лет.
На появившийся и исчезнувший завтрак Володя не обратил никакого внимания. Игнорировал принесенное сестрой лекарство. Оставил без ответа дежурный вопрос делающего обход врача. Заинтересовала его лишь маленькая синица, собирающая крошки с заиндевелого подоконника палаты. Она смело клевала нехитрый корм брошенный из верхнего окна и пыталась как-то попасть в теплоту больничного жилья.
 -Как  бы я хотел, чтобы моя душа переселилась в эту крохотную птаху – подумал Владимир – тогда бы я прилетел к окну своей пятиэтажки и долго любовался на моих детишек, несмотря на жуткий мороз и множество кошек, заселяющих крышу – наивно подумал он. – Еще бы слетал в Миасс, к родной матушке. Как она там поживает? Верно, никак не привыкнет к городской жизни после переезда из нашей деревеньки? – вновь резонно рассудил Володя. Мысль о родных болью отдалась в сильном сердце, заставив молодого мужчину поморщиться от нахлынувшего чувства.
  В этот раз Шатров поехал навещать больного на поезде. Не спалось. Накинув на себя полушубок, он лежал на второй полке, бездумно глядя на пробегающие за окном замерзшие фонари. Шатров любил поезда. За их вынужденную общность и суету. А еще за то отведенное время пути, в течение которого под равномерный стук колес можно было обо всем подумать. Однако сегодня встревоженные мысли не желали строиться в одну логическую цепочку. Его мучил вопрос: «Как? Как он сможет убедить сломленного горем человека не приступить последнюю черту?» Наивные слова о любви к ближнему лишь вызовут злость и агрессию у Володи. Совсем недавно он был верующим и сам мне внушал постулаты единства веры и души. Помню, как возмущался моей дремучестью, когда я провозгласил любовь к людям выше любви к Богу.
 - Человек должен жить с любовью в сердце, но она должна быть адресована не какому-то абстрактному существу, а окружающим тебя людям – горячо доказывал я. Володя же утверждал, что эта любовь придет лишь через веру в Бога. Мы не поссорились, но остались каждый при своем мнении, разделенные сроком прожитых лет. Не знаю прав я или нет, но мне казалось, что через веру он пытался достичь духовного и материального благополучия Мы не поссорились, но заложенная в шурине утрированная правота духовной идеи надолго подорвала наши доверительные отношения. Он перестал принимать людей такими, какими они есть. Имеющиеся во мне (как в каждом) недостатки или точнее сказать привычки, не то, что злили его, скорее вызывали негативное отношение к течению моей жизни. Например,  по вере он совсем не употреблял алкоголь. Я же любил вино. Обожал его терпко-сочный аромат фруктово-ягодного дыхания природы. Экспериментировал с изготовлением наливок и настоек, радуясь удачному букету полученного портвейна. Володя в одночасье осудил мое пристрастие убийственной фразой:
 Что оно тебе дает? Не можешь, что ли без спиртного обойтись?
Конечно,  я мог обойтись без вина, но почему я должен лишать себя редкого удовольствия вкушения сладостного нектара? Этого я не понимал, как не понимал его безоговорочной приверженности другим духовным истинам. Но он тогда был безаппеляционно горяч и подчеркнуто категоричен. Не вступая в раздражающую оппонентов полемику, я больше молчал, не в силах обелить религию, но осуждал выплеснувшуюся через ее постулаты агрессивность. Однако вывод сделал совершенно противоположный своим ассоциациям – возможно религия помогает Володе в жизни. Пусть верует, если чувствует в ней потребность.
  Вот и сейчас под стук колес я задавался каверзным вопросом: крепка ли его вера? Поможет ли она ему в сей роковой момент?
- Аргаяш! – крикнула хриплым голосом простуженная проводница и громко хлопнула открытой для посадки дверью тамбура. «Половина пути. Уже половина пути, а у меня одни лишь вопросы. Но необходимого ответа еще нет» Двадцать минут стоянки глазел на одинокого мужчину, сиротливо стоящего на темном перроне, Кутаясь от пробиравшегося за воротник холода, он смешно притоптывал стоптанными валенками, забавляя сим танцем вагонных зевак. Но вместо заслуженного веселья мне припомнилась случившаяся год назад трагедия. Тогда я возвращался из Челябинска на вечернем поезде. Уютно расположившись в купе , бросал праздные взгляды на отходящий назад перрон. Состав набирал скорость. Вдруг резкий скрежет колес обозначил экстренное торможение.
- Ничего страшного – «успокоил» пассажиров грубый баритон проводника – Бомж под колеса бросился.  Я тогда ужаснулся ничтожности человеческой жизни. Той обыденности, с которой люди воспринимают ее завершение. Я не желаю такого страшного равнодушия по отношению к Володе. Он по-настоящему дорог мне, чтобы потакать его вынужденным слабостям, которые приведут к самоубийству. Вот тут я нащупал ту ускользающую ниточку, за которую потяну. Я должен открыть ему любовь к жизни. Но открыть не словами – он их просто не услышит, а флюидами сердца, которые не могут не тронуть душу дорогого мне человека. Как жаль, что я не пастор, не оратор, не краснобай. Прах побери! Сейчас бы я поменял любое из своих способностей на способность красиво и доходчиво излагать мечущиеся в голове сумбурные мысли. Ну что ж, никогда не поздно начинать. Начну сегодня слушать душу другого. Начну сегодня сердцем говорить.
 В тот день холод стоял ужасный. Редкие прохожие суетливо перебегали из магазина в магазин, попутно согреваясь в дурно пахнущих подъездах. Виктор быстро вошел в вестибюль больницы. Сноровисто захлопнул за собой большую стеклянную дверь и начал Неспеша расстегивать задубевший на морозе полушубок.
- Посещения нет - гнусливой репликой оторвалась от вязания пожилая гардеробщица. По ее обрюзгшему от вчерашней попойки лицу проползла ехидная усмешка; мол зря тащился по морозу: пока не дашь на опохмелку – не пущу. Виктор молча одел принесенный с собой халат, положил верхнюю одежду на перегородку и уверенно шагнул в темень пахнущего дезинфекцией коридора. Поднявшись на второй этаж, неслышно прошел по синему линолеуму хирургического отделения и робко открыл крашенную грязно-голубой краской дверь палаты номер семь. Володя лежал на спине, по обыкновению устремив потусторонне-печальный взгляд больших карих глаз в ставший для него вселенной потолок.
- Здорово – поприветствовал больной вошедшего родственника, протянув запросто дряблую руку. Виктор сразу же обратил внимание на отсутствие у него предрасположенности к общению. Володя стал на редкость угрюм, замкнут и спокоен. В этот раз его не интересовали ни успехи сестры, ни планируемый совместный приезд. На выгружаемые из сумок продукты так же не обратил никакого внимания, вынудив посетителя большую часть забрать назад. На вопросы Виктора о состоянии здоровья отвечал вяло и односложно, соорудив из недомолвок своеобразный барьер. Шатров вот уже в который раз пытался вызвать шурина на откровенность, внутренне ощущая грызущую больного  странную тоску.  «В чем дело?»- пытался он лихорадочно  проанализировать  возникшую в одночасье депрессию Володи. Вдруг задал неадекватный вопрос, повернувший в противоположную сторону всю суть разговора:            
 - Володь, может тебе икону освещенную привезти?
И тут опешил от крамольного ответа:
 - Зачем? Бог от меня отвернулся.
 - Неправда!- воскликнул не сведущий в религии Шатров. – Ты не столь грешен, чтобы тебя карать!
 - За что меня он?! За то, что три года шел к нему? Выполнял обеты и посты? Помогал нести слово Божье? За то, что на собственной машине развозил по области сестер и братьев на церковные службы?
 -Не те! Не те деяния, Володя! – в сильном волнении воскликнул Шатров. – Ты трудился для утверждения Веры. Для воцарения религии. А что ты сделал для каждого приходящего с просьбой о помощи в отдельности? Знаю нельзя накормить всех страждущих, но налить чашку супа постучавшему к тебе путнику ты обязан! Как обязан был налить рюмку водки пришедшему к тебе Сергею. Потому что не за ней он к тебе заходил. Как поступил ты? Презирая тягу к вину, ты не попытался даже заглянуть ему в душу. Прикрылся, словно щитом, осуждением порока.
Володя, с трудом приподнявшись на руку, с интересом взглянул на неуважающего споры Шатрова и, оценив патовость ситуации, решил завершить ненужные дебаты:
- Чего там говорить – ни братия, ни Сергей. Ни мужики с работы меня не навестили, так что, Витя, не о чем нам спорить.
- Почему не навестили? Потому что в братии ты видел единоверцев в религии, на работе – трудовой коллектив, в родне – близких тебе людей. А где же среди них конкретные человечки с их мыслями, с их проблемами? С проблемами, которые ты помог  преодолеть? С просьбами, которые ты помог решить? С горем, которому ты пособил? Сначала сделай людям добро, чтобы на их добро рассчитывать. Как правы армяне распределяя обязанность неоплаченного долга на численность большой диаспоры. Им случайная смерть одного члена не страшна – задел он ненароком животрепещущую тему – Не страшна: потому что они уверены – род не даст погибнуть своим корням. Потому что продолжение рода  для них выше денежных споров, неприязненных отношений и глупых разногласий. А что у русских? Ежеминутная личная выгода выше долгосрочных родственных отношений. Зачастую не помощь, а вред получаешь от близких людей, в котором так и просматривается скрытая злоба: «лучше меня жить захотел?» Почему крепка еврейская нация? Да потому что на положении занятого им поста еврей тянет за собой другого еврея, резонно пологая, что за услугу тот ответит услугой. Я против протекционизма тупых и бездарных личностей, но за помощь в карьере одаренным русским.
 В это время в палату вошел дежурный врач. Строго и осуждающе воззрился на Шатрова:
-Вы почему нарушаете больничный режим? – чуть шепелявя отчеканил старый эскулап.
- Я приехал из другого города в сорокаградусный мороз и прошу вашего соблаговоления учесть сей факт с принесенными мною извинениями.
Доктор поверх очков внимательно посмотрел на Шатрова. Оценил его тираду. Разрешил:
- До 18.00. Во столько заканчивается мое дежурство – уже мягче произнес он и вышел в широко открытую дверь.
- Забавно, но я в твоем комедиантском монологе не заметил и толики неискренности - сказал в раздумье Дергалев.
-Я не комедиантничал – парировал Шатров - Я просто извинился перед ответственным человеком и человек вошел в мое положение. Объясни: почему одному должно стать лучше из-за того, что другому будет хуже? Я был в отделе кадров на металлургическом комбинате. Тебя не уволили, а зарезервировали вакансию твоей должности на случай если ВКК даст третью группу.
- С кем ты разговаривал? – поднял на Шатрова заблестевшие от возбуждения глаза Владимир.
- С Владимиром Александровичем – главным механиком  кислородно-прессового производства.
- Виктор, ты не обманываешь меня?
Дергалев, болезненно сморщив нос, в порыве чувств приподнялся выше положенной нормы.
- Нет, Володя, не обманываю. Еще по секрету он просил тебе передать, что хотел бы видеть тебя у себя в штате, так что дело за тобой.
Шатров внимательно посмотрел на лежащего на кровати больного. Пред ним был уже другой человек.
- Ты можешь прямо сейчас написать заявление – предложил без утайки Виктор – я завезу его Владимиру Александровичу.
- Нет. Спасибо. В другой раз – невпопад отвечал Дергалев, искренне пожимая родственнику руку.               
Крашенная голубой краской дверь неожиданно распахнулась и задохнувшаяся от длительного бега краснощекая девочка в приливе счастья припала к груди отца. Владимир крепко сжал пахнущее домом тельце дочурки и осипшим голосом прошептал:
- Доча пришла.
-Ну, мне пора – засуетился почему-то Шатров, заметив входившую в палату Татьяну.
  Прошло пять лет. Володя работал начальником участка кислородно-компрессорного цеха. Имел контракт и растил детей. Стал отзывчивым и добрым. В тот день мы набрали полный багажник опят и груздей. У мамы Нины мариновали их, солили и жарили, чтобы вечером с ягодным вином вкусить дары осени.
 Конец сентября. Еду в Челябинск. В автобусе клонит в сон. Ночую у Володи, чтобы на следующий день отправиться в ЦДК на концерт Г. Лепса. Живая музыка, овации, ощущение праздника. В ранних сумерках (после концерта) ожидание маршрутки на ЧТЗ. Недолгая поездка. Простенькие цветы и бутылка коньяка в закрывающемся супермаркете. Распахнутая дверь давно забытой квартиры и радость встречи. Здесь не был более десяти лет. Черная кошка, перебежавшая нам дорогу, давно уже сдохла от старости и вот я стою в таком знакомо-незнакомом коридоре. Всегда улыбающийся Василий (старший брат жены) принимает тяжелую куртку и я преднамеренно долго снимаю отсыревшие туфли. Громко здороваюсь и ожидаю ответной интонации хлопочущей на кухне хозяйки.
 - О, привет. Проходите сюда!
И не было тех десяти лет! Теплота и доброжелательность разливается по фужерам вместе с терпким вином! Закуска на столе. Цветы в вазе. Лешка (их единственный сын) тщетно пытается скопировать на комп. купленный мною диск лучших песен Лепса. Под звон бокалов звучат милые шутки. С какой-то прибауткой дарю Леше сделанную по случаю фотографию со сказкой с надписью на обратной стороне: « верь в мечту». Вася и Люба подробно расспрашивают о моем творчестве; Вася с едва заметной иронией, Люба серьезно и заинтересованно. Осмысливает сказанное и вдруг важно так выдает:
- Мне тоже иногда хочется что-нибудь написать или снять кинофильм.
Нет, лучше уж пиши – вскакивает испугано-потешно ошарашенный муж- дешевле будет!
Мы взахлеб смеемся нешуточным страхам о надвигающейся финансовой катастрофе, способной охватить бюджет семьи Дергалевых. Далеко за полночь вспоминаем, что завтра всем на работу. Сквозь охватившую дрему пытаюсь перекинуться с племянником парой слов. Кто заснул первым вопрос?
В конце зимы закончили печатать четвертую и пятую главы романа. С появлением первой оттепели (сырой и неясной) я по совету жены (благо трудится в ГОРОНО) отправился по школам в поисках корректора. Сумма предложенная руководителем литературного объединения «Грани» в двенадцать с половиной тысяч рублей меня не устраивала. Я мог позволить себе заплатить лишь три с половиной. Поэтому хотел договориться с учителем русского языка и литературы у которых (благодаря нашему правительству) ничтожно низкие зарплаты. Но случилось так, что меня направили к редактору детской газеты «Грин-Тим». Татьяна Николаевна Кузнецова (полная женщина приятной наружности) встретила  доброжелательной улыбкой, которая подсказала мне о реальности дальнейшей работы. С февраля по май мы корректировали будущий роман. Основная нагрузка, конечно, легла на плечи Татьяны Николаевны. Находясь в отпуске, я просиживал с ней по  шесть-восемь часов. Татьяна Николаевна не просто отрабатывала деньги: она учила меня правильному письму и литературному выражению мыслей. Иногда случались курьезные случаи. Стиль письма у меня довольно сложен и своеобразен и Татьяне Николаевне зачастую приходилось менять местами слова и обороты. Когда же начались описания боевых действий со специальной военной терминологией, Татьяна Николаевна впала в некую растерянность, граничащую с профессиональным унынием Прочтя десяток раз одно и то же предложение, она воскликнула с учительской интонацией в голосе:.
- Виктор, все надо менять! Сложно и непонятно!
- Татьяна Николаевна, успокойтесь – как всегда чуть усмехнувшись, остановил я корректора – Это непонятно вам. Мне, как прочим военнослужащим, все совершенно ясно. Но Кузнецову не так то просто было переубедить.
- Тихоныч, ты сейчас не занят. Подойди, пожалуйста.
Муж Татьяны Николаевны (бывший кадровый офицер) хорошо разбирался в военной терминологии и тактике. Доставшее всех предложение в сотый раз было перечитано.
- Что тебе не ясно?- без каких- либо эмоций поинтересовался подполковник запаса.
- А тебе понятно?- ответила вопросом на вопрос бывшая учительница.
- Конечно, понятно - подчеркнул ее некомпетентность Александр Тихонович и тут же обернул все в шутку.- Плохо в армии служила. Своевременно устав читать надо.
- Я сейчас устав читаю - сказала , перефразировав военный термин,  грустно Татьяна Николаевна и сняла очки с опухших и покрасневших глаз.
В последнюю субботу апреля я ожидал Татьяну Николаевну в комнате Тихоныча. Женщина умывалась после трудового дня на приусадебном участке. Кузнецов накладывал в тарелку парящуюся  кашу.
- Тоже иногда люблю поесть манную кашу с сахарком – сказал я, дабы поддержать
беседу.
- Не переношу манку - ответил хмуро Александр – но другое почему-то не лезет в рот. Выворачивает желудок. Пантелеев (врач-онколог) двадцатого апреля на прием назначил. Надо анализы сдавать, а я боюсь.
С удивлением и грустью воспринял я жалобы жизнерадостного подполковника. Плюнул (про себя) три раза через плечо и с надеждой подумал: «авось пронесет». Не пронесло. В начале мая у Александра Тихоновича признали рак желудка. В слезах и помаде заканчивала Татьяна Николаевна мой роман. Вместе с расчетом на память я подарил ей серебряную иконку Божьей матери и полторашку святой воды для Тихоныча.
 Прошло полгода (точнее девять месяцев) и я вновь еду в издательство «Полиграф-мастер», чтобы напечатать не две повести, как планировал ранее, а исторический роман и книгу-сказку. Отданы дискеты и диски, иллюстрации и фотография обложки для изготовления оригинал-макетов. В жарком июле  еще одна поездка и на первых листах произведений лежит нехитрая виза: «В печать 19.08.2008 год. Шатров». Тридцатого августа долгожданный звонок главного редактора: «Готово. Забирайте». Лишь в середине сентября с племянником увожу книги. Отношу двадцать экземпляров романа и тридцать экземпляров сказки на продажу и начинаю благотворительную раздачу книг. Согласно списка распределяю: в детский дом, в детскую библиотеку, городской музей, центральную библиотеку. Особое удовлетворение получил, когда освященные в церкви книги подарил церковному приходу. В то же утро занес роман с благодарственной надписью милому корректору. Мой подарок оказался как нельзя кстати – У Татьяны Николаевны был день рождения. Бутылкой шампанского и тортом отметили в «Гранях» презентацию книг.
 В конце сентября умерли друг Сергей и дядя Боря. Одному сорок шесть, другому семьдесят пять. Разные сроки жизней, разные даты смертей. Лишь схож забвенья ритуал.
Когда небольшой ажиотаж связанный с выпуском книг спал я начал готовится к поездке в челябинские книжные издательства. Часто спрашиваю себя: «Зачем нужны тебе эти хлопоты?». И сам в себе нахожу спрятанный где-то в глубине сознания правдивый ответ: «Хочется напечатать повести «Дар» и «На краю». Хочется издать трилогию сказки. Хочется, чтобы новая книга о братьях увидела свет». Этот маленький тираж доказал – невозможного нет. Хочется успеть…
 В конце 2008 года начался мировой финансовый кризис. Так обозвали денежные воротилы свои меркантильные действия, дабы оправдать перед общественностью давно вынашиваемую антигуманную и античеловеческую политику. Выросла безработица и преступность. Упали заработная плата и уровень жизни. Накопленный годами стабфонд России недалекий президент швырнул в руки обнаглевшим банкирам. Триста миллиардов народных нефтедолларов (на которые необходимо было возрождать отечественную экономику) быстро так уплыли за рубеж.
 В ноябре отправился в «турне» по издательствам. В Южно-Уральском книжном издательстве в моей наивной голове все расставили по местам, а в «Аркаиме» вынесли вердикт – кризис: из всех литературных направлений осталась кулинария. Вот такие пироги. Возвращаюсь не солоно хлебавши. Высылаю по два экземпляра сказки на конкурсы «Алые паруса» и «Заветная мечта»; по два экземпляра романа на конкурсы «Александра Невского» и «Ринадо». С чувством выполненного долга пью за год быка – год труженика. Вот уже пол года размышляю над новым романом. Взял тетрадь и набросал два эпиграфа: Горбачева и Конфуция. Как озарение пришло видение глав. Скоро приступлю к главной книге жизни. Книги раздумий и воспоминаний, надежд и разочарований. Дай Бог мне сил начать и закончить сей труд… Дай Бог сохранить изначальную правду…

*      *    *    *     *   *   *   *   *    *    *    *    *    *     *    *   *   *   *   *   *   *   *   *    *    *   *

Фирменный поезд «Южный Урал» в сумерках уплывающего дня мчал разноликих пассажиров к находящейся за тысячу верст к столице. Расположившись на нижней полке у окна, худощавый мужчина пустыми глазами невидяще смотрел на набегающие картинки ущербной придорожной природы. Под стук колес всплывали строчки сочиненной в далекой молодости поэмы:
«Поля, деревни, перелески за окнами вагонными мелькают
Родной земли скупые фрески мне боль разлуки разжигают».
Поезд набирал крейсерскую скорость. Раздался короткий и ровный гудок. Слеповатая зимняя мгла набросила грязно-пятнистое покрывало на уходящие к горизонту поля, заставляя не в меру любопытных пассажиров задернуть похожие на жалюзи шторы. Поужинав, люди коротали время перед сном. Во втором купе (в котором находился Виктор) ехало четыре человека; настолько разных, что невооруженным взглядом было видно – общение между ними просто невозможно. Спины забравшихся на верхние полки молодых людей подтверждали неопровержимый факт – их вполне устраивает сложившаяся в купе молчаливо-напряженная атмосфера. Преклонных лет дама  сначала попыталась бороться с томившем ее безмолвием фальшиво-вымышленной просьбой:
- Молодые люди не соизволите ли убрать с прохода сумки?
Но напоролась на равнодушное спокойствие спутников. Фыркнула от возмущения и с головой ушла в извлеченный из пестрого багажа любовный роман. За непрозрачностью матовых стекол наступила ранняя зимняя ночь. Черно-белые картины вдруг исчезли, оставив после себя замысловато сложный этюд из хрустально снежной мозаики разукрашенного изморозью окна. Бальзаковская дама, громко отхлебнув принесенный проводницей чай, еще раз с возмущением взглянула на молчаливого соседа, натянула до подбородка колючее суконное одеяло и, всхлипнув от избытка нахлынувших чувств, вновь углубилась в очаровательную интригу сюжета. Оставшись наедине с собой, мужчина попытался разобраться в тягостном томлении заполнившим душу. Спокойствие и пустота, холод и равнодушие, словно клещами, обхватили его тело, его разум. Хотелось лечь и надолго забыться. Но он знал, что это невозможно: даже при закрытых глазах память будет безостановочно листать страницы воспоминаний. Сквозь щель приоткрытой двери из тамбура потянуло дымом сигарет. Тихо встал и (чтобы не разбудить задремавшую даму) плотнее прикрыл дребезжащие створчатые двери. Осторожно опустил оконные жалюзи и, скинув отсыревшие сапоги, откинулся на пахнущую дешевым порошком влажную наволочку.
  Детство Виктор помнил по двум ярким эпизодам, которые волею судьбы оказались связаны с отцом. Первый – праздничный. Как наивная надежда будущей светлой жизни. Во время пути домой трехлетнего Витю подбрасывают вверх сильные руки отца и малыш оказывается на спине прекрасной белой лошади. Он вдруг видит себя выше больших дядей и тетей; ощущает невероятную волну ликования и упоения происходящим. Обнаруживает себя скачущим по жизни на сказочном скакуне. Второй эпизод он помнил более подробно. Вечерело. Поздний закат золотил камыш большого болота, обозначившим невидимую границу между городом и виднеющимся за железнодорожной насыпью лесом. Небольшой противопожарный пруд, вырытый в виде благотворительности в конце девятнадцатого века ученым-геологом Карпинским, встретил бегущего малыша гомоном водоплавающей птицы. Впереди небольшая стайка гусей торопливо, но важно следующая через дорогу. Во главе шествовал крупный крутогрудый вожак. Размахивая подобранной где-то веткой, мальчик безрассудно врезался в быстро удаляющуюся группу птиц, произведя  громкоголосую неразбериху. Вдруг огромный гусь грозно замахал крыльями и набросился на «обидчика». Не сильные удары крыльев, а натиск атаки пернатого испугал маленького Витю, заставив громко и неистово заголосить. Своевременно подоспевший отец сноровисто схватил шипящего вояку за длинную шею и отбросил прочь от напуганного сынишки.
 Мать Виктор помнил по темной фотографии, хранящейся в семейном альбоме. Ласковый майский вечер. Маленький мальчик в пахнущих сиренью объятиях красивой молодой женщины. Остановившееся мгновение детства на вершине сказочного блаженства счастья от нежности единящих сердца рук. Разница в пять лет с сестрой отделила их не надолго, а навсегда. Разные интересы и учеба в других городах отдалила единокровных людей, превратив (в конечном итоге) в знакомых. В детском общении родную сестру заменил двоюродный брат. С Сергеем он проколесил сотни километров дорог на стареньком мопеде ПВЗ. Ездили на речку купаться. В лес за грибами и ягодами. Но главной и незабвенной их страстью являлась рыбалка. Виктор, как наяву, видел яростный летний ливень и двух промокших до нитки худощавых мальчишек в пике азарта гребущих на громоздкой плоскодонке по имени «Валентина» от одной размотанной жерлице к другой. Они днями напролет рыскали по коварным многокилометровым лабиринтам заросших камышом заводей, чтобы отыскать никому не известный островок и назвать его только что придуманным именем. До сей поры заядлые рыбаки знают острова Бычий, Солнечный и Березовый на лесном озере Травакуль. Сергей рано лишился отца и жил с дедом в соседнем доме, не пожелав отправиться в однокомнатную квартиру с эгоистичной матерью и сумасбродной сестрой. Мой папка заменил ему отца, а старый дед Вася мать. Батю Сергей звал «Микель». Сие прозвище приклеилось после давнего ч.п., когда маленький Сережа ладонью дотронулся до грязного двигателя «Ковровца» на котором его  прокатил мой отец. Мотоцикл Сергей не мог выговорить и он, с силой зажав красные от ожога кулачки, плакал навзрыд, жалобно повторяя: «микель, микель…» Судьба не раз скрещивала пути братьев: после армии – завод ЧМЗ, свадьбы и похороны, радостные застолья. Виктор видел брата то веселым до бесшабашности, то грустным от безысходности и груза навалившихся проблем. Но всегда сквозь призму времени Виктор узнавал в сильном и уставшем от работы мужчине того маленького плачущего мальчугана с зажатыми от боли кулачками.
 Захотелось курить. Но однажды бросив, Виктор ни разу не нарушил данное себе слово. После окончания горно-металлургического техникума призывник Шатров спецнабором попал в десантные войска. Первые полгода служил в учебке БТДТ города Каунаса. Изумительной красоты прибалтийская природа  не гармонировала с вызывающей недоброжелательностью литовского народа. Рядовой Шатров не раз слышал за спиной по-настоящему обидные выражения типа; «окупантас», или «курвас ****ус парашутистас». В части из местного населения работали повара ( для офицерского состава) и кочегары. Вот к ним то в образцово чистенькую котельную пришел среди ночи курсант Шатров. Очень хотелось курить, да еще командир отделения сержант Решетников отдал неуставной приказ раздобыть сигарет. В помещении находилось двое мужчин. Худощавый остроносый брюнет, устроившись на корточках, курил у вытяжного отверстия закрытой топки. Другой, рыжеволосый круглолицый детина, вальяжно растянулся на самодельных деревянных нарах.
- Чего тебе?- не оборачиваясь,  спросил тощий лабус.
-Здравствуйте - поприветствовал хозяев Шатров, внутренне готовясь к чему-то нехорошему. –Не угостите ли сигареткой?
Сидящий у котла глубоко затянулся, сплюнул сквозь зубы на осевшую на пол пыль и бросил туда же большой окурок, и презрительно разрешил: «Забирай». Шатров сжал зубы и кулаки, ненавидеще взглянул на обидчика и, круто повернувшись, вышел вон. Стояла глубокая осень. Высокое прибалтийское небо миллиардами звезд равнодушно смотрело на бежавшего в казарму паренька. Вот тогда, получая под дых от рассерженного сержанта удар, Шатров с болью выдохнул: «Я не курю». Всякий раз, когда организм требовал никотина, Виктор вспоминал тот случай и сжимал кулаки. «Я не курю» - говорил он, и становилось легче. Однако сейчас легче не стало. Рывком подбросив послушное тело с полки, Виктор резко приподнял коженное сидение и достал из сумки малогабаритную фляжку. Открутил большую крышку и (под неодобрительные взгляды мадам) наполнил ее коньяком. Опрокинул в рот и тут же наполнил еще одну. Невидяще погрузился в темень окна и вновь углубился в воспоминания. Жизнь не баловала, но и не гнобила его. Демобилизовавшись, Виктор вновь вернулся на медеэлектролитный завод. Двойная выгода: высокая зарплата плавильщика цветных металлов плюс срок службы зачислялся в горячий стаж (отработав десять лет, он мог с пятидесяти идти на пенсию). Шатрову шел двадцать третий год, но он прагматично думал о будущем. Наивно полагал, что государство будет вечно заботиться о своих тружениках. Шатрову шел двадцать третий год и он, задыхаясь от жара и дыма, зарабатывал горячий стаж. Но господин случай в одночасье сломал надежное течение жизни, когда обожженного до колен молодого плавильщика привезли в дремавшее отделение травматологии. Три месяца нарастала новая кожа на ногах больного. Три месяца долгими летними вечерами слушал он радио. Бессонными ночами размышлял над сей «случайностью», по которой он едва не стал инвалидом. Вот тогда Виктор впервые задумался над изменчивостью судьбы и о тех нереализованных возможностях, которые она периодически подбрасывает человеку. Вспомнил, как ему (с отличием закончившему техникум) завотделением чуть торжественно вручила книжечку Ленинградского горного института в которой имелся вкладыш льготного поступления без экзаменов в данный вуз. Вспомнил, как холеный капитан вербовал дембелей в службу охраны випперсон. Вспомнил и решил – следует учиться дальше. Выписавшись из больницы, Виктор с радостью согласился с предложением руководства о целевом направлении в группу рабфака УПИ. Осенью 1984 года поступил в институт и женился. Жили с молодой женой в однокомнатной квартире с громоздкой, но добродушной старухой с красивым именем баба Маруся. Вскоре Виктор перевелся на вечернее отделение и устроился в «Коксохимремонт» зарабатывать отдельную квартиру. Летом 1985 года родился первенец Сергей. Радость появления наследника граничила с горечью безысходности в решении жилищного вопроса. Обещанного жилья управление не выделило, как не выделило даже комнаты в семейном общежитии. Грязной теплой весной 1986го года у окон бабы Маруси остановился покрытый угольной пылью ЗИЛ-130. Звонок в дверь. На пороге стоял отец:
- Грузи вещи. Едем в Миасс.
Так двадцатишестилетний Шатров вновь оказался в родном городе. Переводом поступил на службу в ИТК-10, где прорабом работал отец. Потекла размеренная жизнь, чередующаяся производственными командировками и ранними тревогами.
В чехарде верховной власти случился «бзик». Принявший жезл «могучий правитель» М.С.Горбачев взомнил себя реформатором Петром Великим и объявил курс на перестройку государства. Предприятия работали в прежнем режиме, но куда-то пропали наличные деньги, продукты и медикаменты. Словно спрут спекулятивный бартер охватил производственную сеть. Получая заработную плату продукцией, рабочие были вынуждены становиться спекулянтами. Экономика рушилась на глазах. Отсутствовала какая-либо законодательно-правовая база раздела созданного десятилетиями народного достояния. Начались хищения. Неприкрытый грабеж народа, названый мудреным словом – приватизация. Прошло двадцать лет с так называемых «демократических реформ» и Виктор мог оценить все те поползновения одним словом – дерьмо. Замешенное на закваске спецслужб дерьмо. Он подробно помнил один из последних номеров популярного журнала «Человек и закон» в котором сообщалось о неком разведчике добывшем сверхсекретные сведения о завербованном английской разведкой высокопоставленном чиновнике, пришедшем к власти в нашей стране. Многие поясняют развал плановой экономики и мощи социалистического государства непредвиденными финансовыми обстоятельствами. Мол, не успели с пуском газопровода в Европу. Мол, устарели технологии  и упала производительность труда. Мол, непомерные расходы на огромный госаппарат. Все это вздорная чушь! Существовала целенаправленная программа развала страны, ее разворовывание, расчленение и, в конечном счете, уничтожение. Почему случилось так, что коммунистическая партия (которая тогда являлась гарантом власти) допустила сие преступное действо? Я думаю, что Горбачев, как тонкий психолог, популистскими «новаторскими» призывами вначале расколол политбюро, затем КПСС, а затем и весь народ. Но это же абсурд разделить людей лозунгами. Конечно же в ход пошли взятки и репрессии, обещания и угрозы. Виктор помнил выступления здравомыслящих политиков Ю. Легачева и Э. Шеварнадзе. Первый говорил о недопустимости разрыва отработанных десятилетиями экономических связей, о незыблемости поставок сырья и наличия госзаказа..
- Оставьте все по-прежнему, но снизьте налоговое бремя. Поднимите людям зарплату в два- три раза и появится спрос, толкающий локомотив экономики.
Почему не услышали в ЦК КПСС голос грамотного хозяйственника? Думаю потому, что уже существовала первая модель прихватизации социального сектора Москвы. Гостиницы и магазины, продуктовые базы и рестораны, мастерские и подпольные цеха, втихаря давно кормившие определенные слои курирующей торговлю верхушки, начали вполне законно приносить личную прибыль. Вы спросите, что за слои? Воротилы подпольного бизнеса, воры в законе, главари мафиозных структур издавна платили определенную мзду из общака приближенным к верхушке власти политикам, протаскивающим за деньги, дачи и машины наверх их просьбы и пожелания. Это сейчас официально имеется лобби. В годы Советской власти это каралось законом, но увы существовало с годуновских времен. Тогда советское руководство в свете постперестроечного шага решило передать в руки частника сектор социального обслуживания. Столовые, магазины, гостиницы и бани перешли в грязные лапы вчерашних спекулянтов. Легализовалась и начала набирать обороты коммерческая деятельность бывших еще недавно в подполье черных цехов контрафактной продукции. Но вот парадокс - доходы потекли не в бюджет, а в индивидуальные карманы сооучередителей: тех же воров, спекулянтов и политиков. Согласно логике проб и ошибок государству необходимо было либо свернуть сею деятельность, либо установить над ней жесткий контроль. Но ни устранили, ни искоренили. Тем временем, почувствовавшая слабину власти верхушка готовилась ко второму этапу перекройки. Не ошибусь, если скажу, что весь сценарий перестройки заранее разрабатывался ЦРУ и утверждался правительством США. Гнобение русского народа являлось не главным мотивом в чудовищном творении ассов разведки. Основа идеи таилась в развале социалистического лагеря. В первую очередь в ликвидации Варшавского договора, способного защитить интересы социалистических стран и противостоять агрессии блока НАТО. Именно этим занялся Горбачев. Он в одночасье прекратил субсидирование тех государств, на территории которых располагались базы войск Варшавского договора. Как таковых у нас не существовало подобных американским баз. На землях Чехии, Румынии, Венгрии, Польши, Германии, Кубы и др. отстраивались самодостаточные военные городки, где проживало не одно поколение военнослужащих. Конечно же военные вносили порой негативный отпечаток на самобытную жизнь местных жителей, но вместе с тем у русских не замечалось ни жестокости к мирному населению, ни чванливого снобизма сверхнации и поэтому все (за исключением националистов) платили вынужденным соседям добром за добро. Горбачев под громкие крики: "Уря!" взял курс на сокращение военной мощи государства. Я  тогда бал тоже за эту политику. За вывод войск из Афганистана и Анголы, за утилизацию донельзя раздутого ядерного потенциала, за сокращение трехмиллионной армии (на которую приходилось две трети бюджета страны).
 Афганистан... Свободолюбивая горная страна. Феодальный строй, граничащий с аскетичной национальной культурой. Страна, в которой никогда не существовало какой-либо верховной власти. В ней моджахеды жили по законам ислама, призывающего с оружием в руках защищать основы веры Мухаммеда. Не знаю с какого бодуна товарищ Суслов (возглавлявший в восьмидесятые годы идеологический сектор ЦК КПСС) решил сделать Афган социалистическим государством. Может быть решил окружить Союз поясом из стран соцориентации? А может его достала наглая политика США, собирающееся за доллары разместить новые базы на территории мусульманского государства? Не знаю, но было принято решение и спецназ ГРУ обеспечил бескровный переворот в новоявленной социалистической республике Афганистан. Поставленный во главе Бабрак Кармаль в течении суток призвал на помощь новому правительству "дружественные" советские войска и  29 декабря  1979 года  Ленинобадская  дивизия ВДВ была переброшена в Кабул. Затем Герат и Кандагар, Джелалабад и Газни. Так советские "шурави" превратились в оккупантов. Я часто думаю, было ли вправе правительство СССР посылать советских солдат в Афганистан? Если не мы, то американцы имели бы там тогда зону влияния. Пожалуй в этом случае просматривается просчет внешнего отдела ГРУ - необходимо было предоставить инициативу американской стороне, а самим, опираясь на здоровую оппозицию в лице того же Кармаля вести с захватчиками-янками освободительную борьбу. мы же непродуманными действиями в самом начале проиграли войну и навсегда остались в глазах народов советскими оккупантами. занимать можно те страны, где народ жаждет перемен, но не те, где перемены мешают населению жить привычной жизнью. Вобщем мы не учли тягу афганского народа к самоопределению,  вкупе с воинственным пылом рожденных с оружием в руках людей. Проигнорировали старинную русскую пословицу: "Насильно мил не будешь". Мы многое сделали для Афганистана: строили гидроэлектростанции и школы, дороги и тоннели, но мы убивали их сестер и братьев; и сие смертоубийства во сто крат перевалило показатели нашей дружбы. Так что вывод войск из Афганистана в тот далекий 1989  год можно считать верным решением. Прошли годы, но война в Афганистане не имеет конца. Поддерживаемые американскими инструкторами талибы, въехав на танках в голодный и разоренный Кабул, пришли к власти. Страна, как в древние времена, вновь распалась на контролируемые отдельными кланами территории. Дабы отметить победу Пророка, ярые мусульмане расстреляли из танков вырубленные в скалах  многометровые изваяния Будды. Памятник старины находился под защитой ЮНЕСКО, но никакие увещевания правительств России и Америки, Пакистана и Индии, Китая и Франции не возымели результатов. Многовековой памятник зодчества в одночасье уничтожили. Вот тогда весь мир осознал какой неуправляемый монстр утвердился с помощью оружия и интриг во дворце свергнутого Кармаля. "Освобожденному" народу нужно было жить. Чем-то питаться. Что-то носить? Чем богата сия горная страна с суровым климатом? Что умел ее пятидесятимиллионный народ? Умел воевать! И толпы наемников ринулись в Таджикистан и Кавказ, Пакистан и Ирак, Сирию и Югославию. Чем еще мог заняться многострадальный народ не имеющий промышленности чтобы прокормить себя? Он стал выращивать коноплю и мак. Вскоре Афганистан превратился в главного поставщика наркотиков в Средней Азии. Наркотрафик, словно гидра, распространился по городам России и избалованной Европы. Тогда борясь с дурманящим змеем ( с молчаливого согласия России, а скорее не спрашивая его) Америка ввела в Афганистан коалиционные войска, наступив тем самым на брошенные нами грабли. Были отреставрированы и отстроены военные базы и афганский народ вновь увидел цель и приступил к войне с новыми оккупантами.
- Этот народ нельзя победить. Его можно уничтожить, но победить нельзя.
Так сказал об Афганистане великий русский полководец генерал Скобелев. Он прав! Такова у сего народа сила духа. Таков национальный менталитет. Когда человек рождается, чтобы умереть в бою его нельзя победить, но... и нельзя давать жить войной. Своей кармой он будет сеять смерть. Быть наемником его ремесло. Его призвание. Его предназначение. Ваххабиту не нужен ни посох пастуха, ни молоток ремесленника. Это ниже его достоинства. Лишь с оружием в руках должен быть настоящий мужчина. С помощью его, как в древние времена, он добудет себе и женщину и кров. Феодальный строй. Феодальное сознание. Замкнутый круг...
Высочайшей миссией нашей страны являлось изменение устоев жизни афганского народа. Но не дано понять христианину мусульманина, как не дано без какой-либо идеологии остановить войну в Афганистане. Я верю, что ведущие мусульманские страны способны позитивно повлиять на мироустройство в Афганистане. Но не сейчас, когда весь мир напуган мусульманской угрозой, а лишь тогда когда исламистам не нужно будет держать в руках оружие.
 Вагон тряхнуло. Виктор покосился на расплескавшийся коньяк, беспокойно спящую даму и впал в долгожданное забытие. Открыв глаза, увидел остовы мелькающих опор - проезжали мост через Волгу. Чутко прислушался к стуку вагонных колес и вновь закрыл глаза. Есть не хотелось, как не хотелось вставать и общаться с освободившейся от эйфории сна рыжеволосой спутницей и поэтому Шатров поневоле углубился в чреду постперестроечных воспоминаний. Что наиболее ярко он помнил из тех лет? Конечно же талоны на питание. Серые клочки бумаги с мелко отпечатанными названиями: "сахар", "масло", "колбаса". на хлеб талонов не ввели. Не могла победившая в ВОВ страна, возобновить выдачу хлеба по карточкам. Почему в конце восьмидесятых так непредсказуемо-неожиданно наступил продовольственный кризис? как такового голода не ощущалось, но отоваривание по талонам создало не отлаженную систему обеспечения населения продуктами питания, а всенародную панику с огромными очередями в магазинах.
 До открытия продуктового магазина оставалось десять минут. Мы с приятелем нервно "покуривали" в сторонке, хмуро поглядывая на увеличивающуюся толпу разномастных старух. Старухи ссорились и ругались, занимая живую очередь за молоком. У Володи и у меня родились дети сверстники - девочка и мальчик. Искусственники. Молочную кухню закрыли, передав здание в ведомство городского суда. В начале десятого двери магазина открылись. Очередь, смешавшись, дрогнула. Зло сплюнув мы двинулись на приступ. До сей поры вижу скрюченные, морщинистые руки, хватающие кефир и молоко. Прошло почти тридцать лет. В магазинах нищенское изобилие, а пред моими глазами те же морщинистые руки, вынужденные хватать низкопробное съестное, чтобы как-то выжить в этой чертовой стране.
 Началось все с теоретически верной борьбы за трезвость. Повсеместно в принудительном порядке начали создаваться общества трезвости, которые обязали бороться с "зеленым змием". Вместо привития культуры пития началась полоса наказаний и запретов. Закрылись в гастрономах ликеро-водочные отделы. Ужесточилась борьба с пьяницами на производстве. Запрещено употребление спиртного в местах общепита. Вдруг стали популярны трезвые свадьбы. Не особый любитель спиртного, Шатров не приветствовал сих нелицеприятных мер. До глубины души его возмутила и поразила пахнущая вредительством команда Горбачева о вырубке многочисленных плантаций молдавских, дагестанских и грузинских виноградников. Дома у Виктора хранилась книга о виноделии, и он знал, чтобы посаженная лоза превратилась в плодоносящий куст требуется семьдесят лет. Он ненавидел наводнившие рынок спиртосодержащие суррогаты, отдавая предпочтение "Такайской смородине" и "Варне". Шатров не являлся винным гурманом, но его тошнило от вида "Солнцедара", изготовленного на Челябинском ликеро-водочном заводе из заплесневелых красителей и консервантов.
- Это вредительство в государственном масштабе - вещал он на волне разрастающейся гласности.- Зачем рубить ухоженные и плодоносящие виноградники. Делай изюм, консервируй натуральные соки, наконец, продавай ягоду на экспорт. Но зачем рубить? И почему я с фужером хорошего вина не могу на свадьбе пожелать молодым счастья в дальнейшей жизни? Почему чаркой водки не могу помянуть за скорбным столом хорошего человека? Водка зло! Но нельзя силой стирать сложившиеся веками традиции. Грузины тоже пьют, но не валяются, как русские по подворотням. Надо учить манере пития, а не хватать за руку держащую стакан. Но что интересно: виноградники вырубили, многие винные магазины закрыли, опечатали государственные ликеро-водочные базы. Людям выдали талоны на водку и...начался на горькую дикий спрос. Государство, потеряв контроль над сбытом этилового спирта, ужаснулось тем объемам, которые начали направляться на неизвестные подпольные предприятия. Чем больше государство закручивало для потребителя административные гайки, тем баснословнее становились прибыли новоявленных винных магнатов. А деньги стали оседать не в госказне, а в карманах новых русских.
 Вдруг странным образом пропала наличность. Постоянные задержки с выплатой зарплаты слились с невыдачей денег работающему люду месяцами, а порой и годами. Невыплата пенсий и пособий военнослужащим считалось обычным делом. Осуществлялся важный пункт американского плана - необходимо по проверенному после ВОВ в Европе сценарию лишить российское государство национальной валюты и перевести все платежи в долларовый эквивалент, чтобы ввергнуть государство в прямую финансовую зависимость от США, а в дальнейшем превратить Россию в послушного финансового вассала. Тогда я работал начальником ОТК колонии и в частых командировках видел жуткие сцены обнищания народа.
 Шел 1992год... Оказия с неисправностью зернопогрузчика занесла меня в перестроечный
Калининград. Стоял поздний август. Раннее золото осени дышало балтийской свежестью. Идиллия в природе никак не гармонировала с неразберихой творящейся в нашей многострадальной стране: голод привокзальных бомжей, крики зазывающих мальчиков сутенеров, боль и пустота потухших взглядов обманутых людей. Быстро устранив заводской брак сельскохозяйственной машины, я знакомился с удивительным городом, посещая музеи, порты и парки.
В одну из таких прогулок заглянул в находящуюся недалеко от адмиралтейства крохотную, но чистенькую столовую. Очередь состояла из трех-четырех человек. Впереди меня стояла маленькая, сухонькая старушка. Трудно определить возраст человека, когда ему за семьдесят. Поношенная, но опрятная бежевая кофточка плотно облегала статную фигуру немолодой женщины. "Словно статская дама"- невольно отметил я величавую осанку незнакомки. Взяв половину жидких щей, бабушка робко подошла к раздаче и так же несмело положила на широкий разнос десять тоненьких кусочков черного хлеба. Затем, неловко продвинувшись к кассе, невольно замерла в предчувствии недоброго. "Снова ты? - негромко процедила полнотелая кассирша,- "Двести семьдесят два рубля",- с каким-то внутренним злорадством подытожила она нехитрый калькуляторский подсчет. Бабушка суетливо достала из старенького кошелька деньги и, в спешке извлекая разнокалиберную мелочь, дрожащей рукой положила их на прикрученную ржавым винтом черную пластмассовую тарелку. Важно восседавшая кассирша, бросив на нас нетерпеливый взгляд, не считая, брезгливо сгребла металлические монеты в картонную коробку. " Возьмите. Я оплачу," - сдерживая подступивший к горлу ком, я положил на почти пустой разнос дышащее гарниром второе. "Ой, что вы. Не нужно",- слабо запротестовала смутившаяся старушка. "Посчитайте за двоих",- категорично попросил я пышущую негодованием пассию. Бабушка села кушать у окна. По-видимому, на  привычное место - светлое и уютное, как она сама. Чтобы не смущать женщину я устроился за соседним столом. Ел без удовольствия. "Сволочи!- повторял про себя,- довели страну, довели людей!" "Спасибо вам",- вдруг услышал за спиной едва различимый шепот. Говорить не мог. Молча кивал головой, напрасно пытаясь скрыть капающие в тарелку слезы. "Пенсию третий месяц задерживают. Просить милостыню стыдно. Вот тяну как могу." Я молчал, дабы прервать обоюдонеприятный разговор. Спешить  было некуда и обедали мы довольно долго, наслаждаясь какой-то внутренней добротой исходящей от бессловесного общения. Вдруг дверь по-хозяйски широко распахнулась, и молодой блондин уверенно прошествовал в глубину дышащей жаром кухни. Но вот, заметив что-то боковым зрением, резко изменил направление и, пробежав мимо меня, подсел к седовласой соседке. "Анастасия Сергеевна, здравствуйте!"- радостно воскликнул юноша, по-сыновьи обхватив сухонькие руки растерявшейся женщины. Я невольно обернулся на возбужденный голос, казалось, идущий из глубины сердца. Рядом сидел приятной наружности молодой человек двадцати с небольшим лет. Простая рубашка в крупную клетку и синие поношенные джинсы составляли его неприхотливый наряд. Но более меня приворожили его глаза! Они лучились морем неподдельной радости и внутреннего света..  "Анастасия Сергеевна, давно же я вас не видел. Все дела, да дела. Некогда даже забежать к вам. Вы ещё учительствуете или уже на пенсии? Как там Борис Анатольевич? Руководит?-  взахлеб забрасывал юноша наболевшими вопросами. "На пенсии, Сереженька, я. Вот уже четыре года,- как-то невесело улыбнулась пенсионерка. "А Борис Анатольевич еще руководит",- слукавила Анастасия Сергеевна два года назад похоронившая мужа. "Как здоровье? Мы с ребятами Вас недавно вспоминали." "Ничего, мой мальчик, потихоньку,- светло улыбнулась бывшая учительница, и, почувствовав от фальши какую-то неловкость, начала собирать в целлофановый мешочек оставшиеся кусочки хлеба. Растерявшийся паренек, не выпуская из рук ладони любимой учительницы, никак не мог понять, что она делает. На его лице радость сменилась недоумением, а недоумение болью. Он резко отвернулся от мешочка с хлебом и громко, с каким-то надрывом закричал: "Наташа, подойди сюда". От кассы живо отделилась пахучая пассия и скорым бегом устремилась на зов хозяина. "Запомни хорошенько, когда бы не пришла эта женщина - накорми!"- приказал он ей. Затем перевел замутившиеся от набежавшей слезы глаза на учительницу и тихо прошептал: "Простите нас, Анастасия Сергеевна, и приходите сюда. Здесь у Вас отныне пожизненный кредит". Я встал. Незаметно раскланялся с незнакомкой. Встретившись взглядом изумился той разительной перемене, что произошла с этой чудесной женщиной в течении пяти минут. Передо мной уже не было той голодной, замкнутой, никому не нужной, подавленной особы. За соседним столиком сидела прежняя учительница - добрая, светлая и ... гордая за свою беззаветно прожитую жизнь, отданную всю без остатка на поприще служения человеческим идеалам.
Наступил вечер. Покусывая пыльную городскую травинку, я не спеша брел зеленым сквером к виднеющейся вдалеке гостинице. Заблудившийся морской ветерок принес едва уловимое дыхание осени. Фиолетовые сумерки обняли сенью первозданности уставший за день асфальт. Где-то там далеко раздался протяжный гудок теплохода. "Спокойной ночи тебе, старая учительница",- вполголоса ласково пожелал я, ставшей на всю жизнь дорогой мне незнакомке.
 Но хорошо отлаженный механизм плановой экономики, невзирая на все ухищрения псевдореформаторов, продолжал работать. Тогда центр прекратил всяческое финансирование региональных промбанков и ввел расчеты с предприятиями через вновь созданные коммерческие банки первостепенной задачей которых была оптимизация денежных потоков, т.е. снятие прибыли в собственный карман. Новых нуворишей не устраивала сложившаяся при советской власти система распределения доходов. Они жаждали целенаправленного перераспределения полученных от регионов средств. Вершиной их мечтаний являлась идея о перечислении работающих предприятий не в государственную казну, а в их карман. Возможно, данный перекос не входил в планы ЦРУ, но какой план не имеет незначительных упущений. Тем более ( в глобальном масштабе) им было наплевать на затеянную евреями внутреннюю возню дележа. Однако эта  "возня" поставила далеко не шуточный вопрос о приватизации экономики, едва не стоивший руководству ЦРУ отставки из-за августовского переполоха.
 Сколько всего хорошего и плохого написано о событиях 1991 года. Три дня, которые потрясли мир. Это был не переворот и тем более не путч. Это был выбор народа дальнейшего пути развития нашего государства. Не берусь описывать хронологию тех событий, но отмечу противостояние двух мнений, двух идеологий. Социалистической и капиталистической. Первой: недопущение развала страны, взятие курса на приоритет государственной собственности, возобновление перехода к плановой экономике, отставка президента и коррупционного правительства. Вторе: вход в рыночную экономику под которой подразумевалось дальнейшее расхищение страны и её ресурсов, приоритет коррупционно-чиновничей верхушки над народом, распад Советского союза. Стало ясно, кто есть кто! Депутаты Верховного совета четко сформулировали требования изменения антинародного курса. К то был против идеологии равенства гражданского общества? Изгой Ельцин на грузовике? Кто те люди стихийно собравшиеся на Красной площади? Там были как сторонники, так и противники реформ. Но их почему-то всех поголовно объединили в борцов за демократию. В принципе они не чего не решали. Решали примыкающие к Руцкому и Пуго регионы. И вот когда их стало более половины, исход спора решили военные. Вернее быстро скорректированный Пентагоном план. Павел Грачев отдал приказ и танки некогда прославленной, а ныне расформированной Кантемировской дивизии открыли огонь по Верховному Совету, в одночасье показав, что значит нейтралитет военных и хваленая ельцинская демократия. Все решалось в Москве, как тогда в семнадцатом; мы же были лишены права с оружием в руках отстаивать свой выбор. Победила танковая демократия...
 - Какая на хрен демократия?! - сказал престарелый юрист колонии и "хлопнул" стакан водки.
Разделавшись с единственно реальной силой политических оппонентов, теневая верхушка страны (ныне именуемая олигархами) приступила к сладкой дележке огромного пирога под названием  - экономика России. На этот счет Бжезинский продумал "народную" приватизацию. Возможно, в Англии или Нидерландах была бы народной. Но не в России, где мошенничество правит бал. Народу честно пояснили, что приватизация пройдет в два этапа. Но не пояснили, что первый этап - фиктивный обман. Ушлые приватизаторы создали тысячи фиктивных фирм, которые объезжая страну, словно коробейники, собирали с народа приватизационные чеки. Затем отвозили в Москву. Фирмы самоликвидировались, а новоявленные владельцы миллионных приватизированных чеков приобретали реальные промышленные предприятия. Но почему-то никто не выслал гражданину Шатрову уведомление о том, что он является акционером Нязепетровского металлургического завода. Как никто до сей поры пояснить не может и не хочет, как нефтяные месторождения Сургута оказались в собственности Татьяны Ельциной. Наконец последний парадокс - всем, включая Страсбургский суд, понятна незаконность проведенной приватизации, но никто ничего менять не хочет. Лишь коммунисты не признали грабительской приватизации и их именно поэтому и не хотят пущать во власть. А когда они к ней приближаются (при выборах Ельцина на второй срок) грубо отталкивают, подтасовывая факты. "Плюнуть и растереть!"- думал Шатров, как о давно перегоревшем, но горечь обманутого собственной страной человека тихо засосала под ложечкой, требуя спрятанный в сумке бутерброд с колбасой. Виктор встал. Неприязненно посмотрел на недовольную физиономию одинокой мадам. достал бутерброд. Опрокинул остатки жидкости в рот и, повалясь на постель, откусил пахнущую соей закуску. Равнодушно посмотрел на пустующие полки и уныло отметил вопиющую неизбежность дальнейшего пути. Все о чем вспоминал он осталось далеко позади, как тот одинокий полустанок запечатлевшийся в памяти в призрачности вчерашнего дня.
 Выйдя в тридцать семь лет на пенсию, Виктор работы не бросал, резонно полагая, что необходимо выучить сыновей. Кавардак во власти воспринимал, как нечто само собой разумеющиеся - разве может по настоящему больной президент хоть как-то контролировать не им созданную систему? Тем временем криминал праздновал победу. Шатров с горечью вспоминал открытое письмо А.И.Солженицина направленное на зоре перестройки Горбачеву. Многоопытный философ на страницах АиФ с тревогой предупреждал самовлюбленного политика о размахе развития преступности и о том, что если не переломить ситуацию мафия подомнет под себя государственную власть. На что надменный словоблуд отвечал умудренному жизнью писателю, что из Кремля видеть российскую действительность лучше, чем из Америки. Но русскому народу была ясна правдивость слов Солженицина, поэтому кража золотого запаса России, разворовывание алмазного фонда страны воспринималась обывателем как нечто обыденное в условиях всеохватывающего государственного разбоя. Воры делили страну. Воры руководили страной. Какими-то зигзагами приходили в политику честные люди. Но вскоре, оболганные и униженные. сбрасывались системой с верхушки пирамиды власти и предавались попытке забвения. Однако их сильные личности возносили их вновь на волну фортуны. Так Александр Лебедь в 1998 году, благодаря помощи известного французского актера Ален Делона, становится губернатором Красноярского края и начинает беспощадную борьбу с коррупцией, которой четко подчеркивает словоблудство и немощность центральной власти. Больного и неспособного к управлению Бориса Ельцина выдвигают на второй срок. Народ не прощает ему ни ужасного дефолта, ни воровской приватизации, ни расстрела Белого дома и избирает коммуниста Зюганова. Однако Центризбирком идет на открытый подлог и фальсифицирует выборы 1995 года в пользу упрямого старикана. Лидер ЛДПР Жириновский в прямом эфире "Парламентского часа" в лицо упрекает Зюганова в малодушии и подхалимстве, озвучив с экрана явную победу коммунистов на прошедших выборах. Тем временем в стране растет авторитет Красноярского губернатора: громкие судебные процессы над крестным отцом красноярской мафии, неприкрытая неприязнь легендарного генерала к вороватой власти, его нежелание плясать под дудку Москвы в разрезе согласия Лебедя баллотироваться на пост президента вынуждает антинародную власть принять радикальные меры и 24 апреля 2002 года губернатор погибает при крушении вертолета. Быстро и умело закрывается дело - списан со счетов еще один неугомонный и неугодный борец за правду. Но своей смертью А.Лебедь доказал, что возрождение России возможно с её щедрых душой окраин, что рыба гниет с головы, а голова  находится в Москве. Доказал, что не перевелись и не переведутся на Руси честные люди, ставящие интересы Отчизны и народа выше рыжего кошелька.
 К таким людям Виктор причислял Михаила Евдокимова. Эстрадный артист, вышедший на большую сцену из алтайской глубинки, он навечно останется в памяти народа честным сибирским мужиком. Соглашаясь баллатироваться на пост губернатора, Миша знал, что политика грязное дело. Знал, что грязное, но не настолько. Так с чем он столкнулся примерив непривычное кресло большого чиновника? Взятничество и коррупция, чинопочитание и воровство, вредительство и узурпация центральной власти. В особую ярость его (как честного человека) привела повсеместно введенная центром система откатов. Михаил Сергеевич видел, как бессовестно наживаются коммерческие и государственные структуры на законопослушных бессловесных гражданах. Памятуя о резонансе вызванном борьбой с коррупцией А.Лебедя, центральные власти, как могли замалчивали разрастающуюся проблему и затыкали рот неугомонному артисту, который открыто разъяснял землякам завуалированную систему государственных откатов:
- Себестоимость одной тонны угля составляет тридцать рублей. Почему нищий гражданин должен покупать его через дюжину посреднических фирм по цене две тысячи рублей? Всем хорошо - наживается мафия и коммерческие структуры, государство собирает за торговые сделки многомиллиардные налоги. Плохо лишь грязному шахтеру, вынужденному за копейки продавать сырье, да замерзающему обывателю, приобретающему необходимый уголек. Но самое страшное, что сало и водка, хлеб и спички продаются по внедренной мафией спекулятивной схеме. Кто наживается на откатах? В малых объемах местные воротилы, а в больших курирующая их власть.
Вновь непокорный губернатор указал откуда идет разложение, и кто наживается на нищете народа. Местные чинуши, привыкшие играть по принятым мафией правилам, выносят вопрос о несоответствии губернатора в кулуары центральной власти. Но авторитетный Евдокимов неоднократно встречается с президентом В.Путиным по возмутившим его вопросам. Президент отлично понимает откуда дует ветер, но не торопится помочь беснующемуся в порыве патриотизма губернатору, тем самым дает отмашку на его ликвидацию. Тогда местные князьки решаются на покушение. Нет человека - нет проблем.8 августа 2005 года           при страшном ДТП не стало народного артиста России М.С.Евдокимова.  "Аншлаг" в память об артисте каждый год проводит в Верхне-Обском концерт памяти. Смотря на выступления юмористов, Шатров с грустью вспоминал чудесного артиста, который искренне любил свой народ. Любил до того отчаянно сильно, что преднамеренно пожертвовал для него жизнью. В этом ракурсе, как смешны и убоги потуги властей преподать народу смертоубийство его кумира, как рядовое ДТП. Народ не просто не верит ни единому вашему слову. Он с усмешкой плюет вам в лицо. Плюет и смеется, как посмеялся бы над вами незабвенный М,С,Евдокимов. Не уважающий Америки Шатров не мог понять почему артист Арнольд Шварцнегер может быть губернатором Калифорнии, а артист М,Евдокимов не может быть губернатором Алтайского края. Значит есть в указке Запада доля правды, что что-то неладно в нашей системе демократии, где идет плановый отстрел неугодных центральной власти лиц?
 Шатров рывком вскочил. Открыл сидение и извлек из его чрева небольшую черную сумку. Под недоуменные взгляды напомаженной мадам вытащил шесть небольших прямоугольных фанерок и неторопливо принялся рассматривать. Виктор Цой и Игорь Тальков, генералы Лебедь и Рохлин, Василий Шукшин и Михаил Евдокимов - честь и совесть его эпохи. Ранее над классной доской в школе, где учился Шатров висел лозунг: "Партия - честь и совесть нашей эпохи". Однако, Виктор сих шестерых считал достойными данных высокопарных слов. Много лет копилась у Шатрова сия траурная коллекция. На годовщину смерти делал он страшный заказ, чтобы затем долгие годы смотреть в их честные лица.
Сидевшая напротив дама заинтересованно взглянула на портрет генерала Лебедя, чуть покопалась в незагаженной политикой памяти и вызывающе хмыкнув, вновь углубилась в чтение любвиобильного романа. Колеса отбивали монотонную дрожь.
 -  Десять часов. Далее неизвестность - вздохнул горько Шатров, задумчиво посмотрел на трясущуюся фляжку и вновь прилег на опостылевшую полку.
Афера с романом не подорвала жизненных устоев Шатрова. а выбила из привычной творческой колеи. Он более не писал. Не готовил к издательству новые детские книги. Не желал переиздания в большем объеме популярной сказки. Его, как путника в пустыне, привлек несбыточный мираж. И чем дольше он шел к нему, тем сильнее становилось желание, чтобы Фата-моргана превратилась в реальность. Но случилась так, что фонтом явился делом рук человеческих. Он не только не воплощал исполнения желаний бедного путника, но и отбирал у него последнюю надежду на исполнение заветной мечты. Шатров увидел насколько сера и утла окружающая его действительность. Поблекли вдруг краски в природе, в чувствах, в желаниях. Его уже не манил весенний сад животрепещущим запахом талой земли. Его уже не радовала синь и ширь лесных озер, а пряный запах рыбы и водорослей не будоражили рыбацкий азарт. Ровные и спокойные отношения с женой до максимума притупили тот магнетизм и очарование, которые вызывают в человеке половое влечение. День за днем Шатров ходил на работу. Два раза в месяц снимал получку и аванс. Покупал собаке кости. Приносил картошку из гаража. Все делал автоматически, чуть рассеянно, оставаясь по-прежнему глубоко в себе, и не стараясь как-то высвободится из внутреннего плена. Ему, как неокрепшей рассаде, не хватало участия и тепла. Он, как побег, не решил для себя - остановиться в росте или расти. Меланхолично выполняя супружеские обязанности, однажды признался жене:
- Хочется любви и ласки...
На что Татьяна вполне правдиво ответила:
- Где их взять?
Поставив в их отношения невидимую, но жирную точку. С той памятной ночи на сердце Виктора легла гнетущая тяжесть. "Секс без любви - бессмысленная трата времени."- вспоминал он часто где-то прочитанную фразу. Интимные отношения (и без того редкие) стали ему в тяжесть. Виктор иногда проводил параллель  сравнения между женой и любовницей и горько вздыхал - результат занятия сексом был не в пользу нареченной. Валентина умела ласками доставлять удовольствие партнеру. Жена ласк хотела, но лишь тех, которые нравились ей. Целоваться не умела и не любила. Валентина желала его, как мужчину. Жена лишь исполняла супружеский долг. Для нее (редко испытывающей оргазм) секс не являлся жизненной необходимостью. По молодости Виктор был взбешен чредой ее частых отказов. Но упертая во всем (змея по гороскопу) Татьяна настояла на своем - двухразовый в месяц секс ее устраивал и не напрягал. Виктор (ранее получавший радость от их близости) как-то сник, смирился и находил "отдушину" на стороне. Он даже не заметил, как вдруг пропала та радость интимной близости, ощущения тепла и мягкости её кожи, запаха волос. Но главное не стало между ними той невидимой нити, которая делает мужчину и женщину близкими и родными людьми. Жили бок о бок два хороших человека; растили взрослых уже сыновей и помогали жить окружающим их людям. Татьяна слыла исключительной домохозяйкой. Чистота и порядок были ее кредо. Характеризуя супругу, Виктор часто рассказывал друзьям следующий анекдот:
- Муж хвалится приятелям. У меня жена настолько порядочная, что встанешь ночью в туалет, возвращаешься, а постель уже заправлена.
В отношении мужа вела себя, как собака на сене - сама не ам и другим не дам. Подозрительность и недоверие сквозили в ее расспросах по поводу нечастого отсутствия супруга. Виктор оправдывался вяло: мол, сама рассуди, где был. Мол, сколько можно терпеть воздержание? Мол, как ты ко мне, так и я к тебе. Одиноко ютясь на сером подоконнике, не рос и не вял их цветок - под названием семейная жизнь.
 Купе заполнили ранние сумерки и мадам демонстративно положила на столик порядком поднадоевший роман. Не скрывая обязательной улыбки, миловидная проводница внесла вечерний чай.
- Большое спасибо. Принесите, пожалуйста, попозже ещё один стаканчик - неожиданно мягко попросил мрачноватый попутчик. Сочный актерски поставленный баритон неразговорчивого соседа ввел в очередной соблазн почтенную даму и она, поспешно роясь в объемной сумке, чуть суетливо предложила:
- Молодой человек, не хотите ли кекса?
- С удовольствием - улыбнулся Виктор и церемониально положил в стакан два кусочка сахара.
Через полчаса Марианна Игнатьевна, словно наверстывая упущенное, увлеченно рассказывала о множественных болячках внезапно обнаруженных у нее лечащим врачом в санатории "Лесное озеро". Виктор дважды отдыхал в здравнице МВД и поэтому легко и непринужденно поддерживал необременительную беседу о красотах уральской природы. Марианна Игнатьевна прихлебывая горячий чай, бесхитростно ( как постороннему человеку) доложила усмехающемуся Виктору о своевременном подарке ко дню рождения в виде долгожданной путевки на жемчужину Урала озеро Увильды, о постоянно мучавшей подагре, приобретенной за долгие годы неблагодарного учительского труда. При обращении к Шатрову придерживалась панибратского прозвища "дружочек", так кстати идущего с высоты прожитых лет. Апифиозом исповеди прозвучала повсеместная фраза, что все дороги сходятся в Москве и, вероятно, Виктор вновь едет в первопрестольную решать какие-нибудь коммерческие дела. Каково же было удивление, когда она узнала, что добродушный сосед отправился на поиски лучшей доли.
- Как?! А семья?!- всплеснула эмоционально руками удивленная Марианна Игнатьевна.
- Дети выросли и самоопределились. А жене я, по-видимому, не очень-то нужен - с долей горечи сказал попутчик и с энтузиазмом предложил:
- А не тяпнуть ли нам по пять капель коньячку?
-А, давайте - отчаянно махнула рукой ярконапомаженная мадам и придвинула к металлической фляжке граненый стакан.
Даже  поперхнувшись чаем от неожиданного признания собеседника, Марианна Игнатьевна лезть в душу не пыталась, тем самым обнаружив данную природой порядочность. Долго еще Виктор красочно описывал упомянутые в сказах Бажова картины суровой уральской природы: каменные колодцы с живительно-хрустальной водой, загадочные горы со множеством мрачных пещер, старательские копи с трудом открывающие людям золотые самородки. Обладая писательским даром, рассказывать он умел, и поэтому далеко за полночь Марианна Игнатьевна с сожалением извинилась за сморивший её сон. Уснула с улыбкой на устах, вконец расположив к себе отупевшего от бессонницы Шатрова.
- Почему я ушел?- спрашивал в сотый раз себя Виктор. Потому, что выросшие сыновья. не испытав  бремени семейной жизни. мерзко подсмеивались над систематическими оскорблениями его мужского самолюбия. Он неуклонно терял авторитет главы семейства безвыходностью опрометчивых поступков жены, до конца не осознающей, что тем самым она пилит сук на котором сидит. Монотонно и регулярно стирая сею важную грань взаимоотношений сыновей и отца, Татьяна периодически возмущалась недостаточному вмешательству Виктора в её воспитательный процесс.
- Поговори с ними! Они совсем не слушают меня! - упрекала мужа. Заботливой мамочке было невдомек, что двадцатилетние дети перешагнули новый рубеж - рубеж мужского начала. Великовозрастные "малыши" с нескрываемой иронией взирали на поползновения женщины утвердиться в новой роли вожака стаи. Нет, они не игнорировали её, уважая за штопаные штаны и вкусно приготовленный обед. Но и не собирались допускать унижение собственного достоинства из-за пары постиранных носков. И оглядываясь, как "проглатывает" отец очередной транш традиционных упреков. криво усмехались пустому терпению мудрого Акелы. Конечно, Шатров мог перебраться в оставленный по наследству родительский дом. Но он знал, что в одиночку не будет доживать отведенный Господом век. Взять знакомую женщину в родном городе Виктор не мог - младший сын в ультимативной форме как-то предупредил: "Уйдешь к другой женщине - не прощу".
 Вот поэтому скорый поезд мчал Шатрова в неизвестность. Виктор не заметил, как вязкий сон сморил его, но в ушах долго стук колес отбивал горькие слова сына: "Уй-дешь. Не про-щу..."
 Подтверждая догадку о скором приближении, рано утром в купе зажегся неяркий дежурный свет. Шатров встал. Собрал постельное белье. Забросил ненужные матрацы  на верхнюю полку и принялся в напряженном молчании собирать дорожные вещи.
- Присядь-ка, дружочек - указала давно готовая к выходу Марианна Игнатьевна на место рядом - Ты рассказывал, что на пенсии, а где твое пенсионное удостоверение?
Не задавая лишних вопросов, Шатров достал из "дипломата" красные корочки пенсионера МВД и протянул любопытной женщине. Дама, о чем-то размышляя, долго крутила документ и, наконец, изрекла:
- Не соврал - настоящее. Так вот, Виктор Дмитриевич, к себе я тебя, как понимаешь, пригласить не могу, но не так давно Паша (мой зять) купил дом в Домодедово. Если хочешь, можешь на первых порах в нем пожить.
Когда Марианна Игнатьевна делала предложение, Виктор закрыл глаза. Ему виделась странная картина. Вдали виднелся подернутый яркими красками осени перелесок. Вдоль ржаного поля к опушке вела извилистая рыжая дорога. Но путь  шел через покрытое остовами кочек болото. Явственно веяло запахом гнили и торфяных испражнений. Безмолвная чернота гати таила скорбную участь без вести пропавшего одинокого путника. Человек неумело воткнул длинную слегу в шаткое дно и неуверенно сделал первый шаг.
- Спасибо, Марианна Игнатьевна, я непременно воспользуюсь вашим предложением.
- Запомни - Мичурина шесть Ключи возьмешь у соседей справа. Скажешь от меня. Устраивайся, а к весне, глядишь, мы тебя навестим