"Здравствуй, сынок!
Я тебе никогда не писал. Это письмо – первое... и последнее.
Вчера умер мой очень хороший товарищ. Ушёл рано, с коротким диагнозом «рак».
Ну что тут поделаешь... Ничего.
Мы часто слышим этот приговор, но не задумываемся. Потому что он не про нас. И нас, вроде бы как, и не касается.
Всего неделю назад Игорь был у нас, колдовал с компом. Мама после его ухода произнесла:
- Ох, не нравится мне, как он выглядит... Такое чувство, что недолго ему осталось.
И оказалась права... Хотя, кто мог знать, что осталось ему всего десять дней?
Ты тоже знал Игоря, сынок. Мы с тобой не раз у него бывали. На наших глазах он творил историю отечественного андеграунда. Помнишь, сколько в его квартире было музыкантов? И каких!..
Многих уже нет в живых, а кассеты с их музыкой гуляют по всему постсоветскому пространству... Спасибо Игорьку.
Давно я к нему не заходил, сынок. Не могу переступить через квадрат лестничной клетки, где тебя убили...
Ты хотел заскочить к нему, а тебе не дали. Двух пролётов не хватило...
Слишком рано ты, Санёк, ушёл. Двадцать четыре года – не возраст. Это даже не начало.
Так, маленькая прелюдия жизни. Ты не слышал первых слов своей дочери, не видел рождения сына. Всё это будет потом, позже...
Вот только тебя, сынок, у ж е н е б у д е т.
Говорят, с годами проходит. Ни черта не проходит. И сны снятся, и мысли жгут, и сердце болит... Невозможно забыть наше единое «мы».
И время не лечит.
Да, оно притупляет боль, сглаживает плохое, высвечивает доброе...
Но от этого « у ж е н е б у д е т ! » никуда не спрятаться. Память всё равно найдёт.
Мне было двадцать шесть, когда ты, как снег на голову, свалился на нас с мамой. Ведь мне внушили, что детей не будет – мол, бесплодный я. Богатый опыт – до мамы женат дважды, да и женщин было предостаточно – убедил, что диагноз, которым заклеймила меня моя первая жена, верен. При разводе она меня «стращала»:
- Ничего, ничего, я тебе сделаю подарок! Рожу от Васи, а ростить будешь ты. Чужие бычатки – твои телятки...
Слава Богу, этого не произошло.
Ну а вторая жена после операции сама не могла иметь детей.
Когда развёлся и с ней, впал в полную депрессию, и друг посоветовал на время сменить обстановку – уехать работать на турбазу в Латгалию:
- Сань, тебе бы годик на релаксацию. А там новый заезд каждую неделю, и женщин немерено. То, что доктор прописал! Клин клиньями вышибают. Ты даже не думай – вперёд, и с песней!
И я рванул, как оголтелый, вперёд, и с песней. С той же скоростью навстречу мне помчались клинья моего спасения.
Ты знаешь, сынок, я не выдержал и года – через девять месяцев сбежал от этой клинотерапии. Накушался так, что смотреть в сторону «красивых девушек» без содрогания не мог.
В Риге я медленно возвращался к нормальной жизни. Устроился в Дом культуры худруком. Из длинноволосых оболтусов слепил театральную студию, играл на танцульках и вечерах отдыха. Короче, загрузил себя по уши. Вся сексуальная энергия ушла в творчество, и я стал оживать.
Двадцатипятилетний юбилей отметил на славу.
А на следующий день мы с приятелем зашли в кафе «Вецрига». В центре, знаешь? Сейчас на этом месте отель «Де Рома» стоит. Решили кофе выпить и подумать, куда вечером кинуть кости...
Пожалуй, это летнее кафе было единственным местом в Риге, которое объединяло всех.
В нём назначались свидания, тусовались фарца и валютчики, встречались актёры и музыканты. Жизнь кипела. Здесь можно было увидеть художников, которые за чашечкой кофе делали наброски с натуры, мам с колясками и детей, лакомящихся вкусным мороженным на сэкономленные от школьных обедов деньги. Те же диссиденты за бокалом вина обменивались здесь новостями самиздата. Рядом, буквально в нескольких метрах через дорогу, под часами «Лайма», приглашённые на свидание девушки ждали своих парней, а те, сидя за столиками с цветами в руках, наблюдали, как подруги нервничают, глядя то на дорогу, то на циферблат. И в последний момент, с букетом и виноватой улыбкой, парни бросались на перехват уходящих красавиц и вели к якобы случайно, «в кустах», нашедшемуся свободному столику. И дамы были счастливы и благодарны своим избранникам за их предприимчивость...
За соседним столиком сидела девушка приятной наружности, но в скромном одеянии, не вписывающимся в «центровский тусиньш». Достав сигарету, она стала перетряхивать содержимое сумочки в поисках огня. Мы с приятелем дымили как два паровоза и думу думали: что делать вечером? Ничего не предвещало беды в формировании столь важного философского вопроса, как вдруг над ухом раздался невинный голос:
- Молодые люди, вы позволите мне воспользоваться вашей зажигалкой?
- О да, пожалуйста... Для такой дамы – с большим удовольствием! – залебезил приятель.
- Вообще-то курить вредно, цвет лица меняется не в лучшую сторону – назидательно вставил я, затягиваясь сигаретой.
- Ага, учту на будущее. Спасибо за огонь, вы очень любезны, молодой человек.
Смерив меня с ног до головы презрительным взглядом, она гордой походкой уплыла к своему столику.
- Не всё коту масленица – язвительно подковырнул меня приятель.
- Да иди ты в баню!
Раздосадованно отмахнувшись от него, я по инерции встал и направился к её столику.
- Девушка, а что вы делаете сегодня вечером? – спросил я, бесцеремонно усаживаясь на соседний стул.
- Вы к каждой юбке пристаёте или через одну? – парировала незнакомка.
- Ну, зачем вы так? Я что, похож на ловеласа?
- О да, ещё как! Эти волосы, очки... Центровская вы штучка – с ехидной улыбкой продолжала «бомбить» девушка. – И что вы во мне нашли? Посмотрите внимательно: косметики нет, прикид не тот... Вон девушки сидят – они вашего склада. Подойдите, и вечер будет ваш. Вы ошиблись в выборе, не теряйте времени зря. А у меня здесь свидание, человека жду.
- Ну что же вы меня так размазали? Я, между прочим, режиссёр...
- Ага, а я – народная артистка.
- Нет, в самом деле. У меня дипломный спектакль был недавно. Теперь вот поступать в Питер хочу.
- А здесь где учились?
- Кулёк закончил.
- Так вы и Марину знаете?
- Спрашиваешь! Она же с нами училась. А теперь в ПрибВО, в Народном театре у Цисера играет...
- Так и я в том же театре ...
- Вот так-так... Приехали, называется. Тогда ты и Евдока знаешь?
- А то. Он у нас Васкова в «Зорях» делает. Между прочим, неплохо.
- Да знаю. Он же у отца моего занимался, в школе ещё...
Приятель появился с подносом в руках.
- Вот, я подумал, что кофе и мороженное будут кстати...
- Ещё как кстати! – дружно в один голос ответили мы.
Бедняга опешил от нашего единодушия.
- Ничего себе, спелись за десять минут. Ну, даёте, ребята! Давайте знакомиться: Саша – галантно представился он.
Я тут же выпрыгнул из стула и не менее грациозно шаркнул своим сорок пятым размером:
- Александр.
Стул от моего усердия упал на пол.
Она, с чертенятами в глазах, глянула на приятеля, на меня и великодушно махнула рукой:
- Да ладно уже, садитесь, кавалеры.
И, с лёгким вызовом, изрекла:
- Нина.
- Вот и чудненько! – засуетился приятель. – Сейчас мы это дело отметим...
- Да ради бога, сидите вы спокойно – взяла управление в свои руки Нина. – Я загадываю желание. Не мешать. Стоп!.. Всё. Я пошла. Пока, пока...
- Нет, ну мы так не договаривались! - возмутился я. – У нас сегодня продолжение банкета. Идём в «Турист» вечером. Посидим, отметим. У них сейчас программа новая...
- Ну, что вы, в таком виде? Ни за что! Это же надо домой, переодеться, да и подготовиться как-то... Давайте, я вам дам свой номер телефона, и договоримся на время. Мне от дома двадцать минут до «Туриста». Записывайте...
- Ага, щас! Запишем, позвоним – а там божий одуванчик отвечает: «Здесь таких нет, вы ошиблись номером» Короче, едем с тобой, ты готовишься, а мы ждём. Погуляем, если что, возле дома... Да, а со свиданием-то что?
- А свидания уже не будет. Я больше часа её прождала. Всё, поехали. Между прочим, Марину ждала.
- Очень хорошо. Спасибо скажи ей при встрече. Погнали.
- Что ж, «спасибо» передам...
Ты знаешь, сына, у меня, оказывается, железное терпение.
Подготовка мамы «в свет» заняла часа три. Но зато потом, когда она вышла...
О, это что-то! У нас был удивлённый и очень глупый вид.
- Ну, как, - спросила она, - я готова к выходу в люди?
- Вполне... и даже очень... – пролепетали мы.
- Тогда пошли... Кого мы ждём?
- Да, вроде, никого... Вперёд, мадам, мы за тобой!
Мне удалось, сынок, создать атмосферу праздника. Не думаю, что мама была завсегдатаем ночников. Её глаза сияли от счастья. Каждый номер программы казался ей гениальным. Потом мы много говорили о театре, о кино. Мама жадно ловила каждую мою фразу. К середине вечера она созрела к адекватной оценке моей личности. Ей уже хотелось потанцевать. Трепет желания передался и мне. Я встал, она напряглась. Я извинился за то, что вынужден на минуту покинуть общество, и отправился в туалет. На пути к нему мне встретилась знакомая путана, работающая в этом заведении.
- Вау, Сашок, привет! Как жизнь? А дела сердечные? Ты всё один? Или в поиске, бродяга? Я хочу взять выходной. Расслабимся, однако?
- Да нет, подруга, извини. Сегодня пост. С друзьями встретился.
И пропел ей строчку песни: «Первым делом, первым делом самолёты. Ну а женщины? А женщины – потом!»
- Ох, какой ты, однако. Ну, да ладно, лети к своим самолётам, а я таки поработаю. Надумаешь – звони, оттянемся и отдохнём. Не всё же за деньги отдаваться, надо и о душе подумать на досуге... Что, я не права? То-то же, дружок, и ты подумай хорошенько. Чао! Чмок-чмок.
Я вернулся к столику, и мы продолжили наш вечер. Моя знакомая демонстративно прошла мимо, видимо ещё надеясь на что-то, но я поспешно пригласил маму на танец. Она прильнула ко мне, и мы медленно растворились в толпе.
Что-то было в нашей маме необъяснимо притягательное и желанное. А что – я ещё не мог понять. Тянуло меня к ней... Вот и затянуло на целых тридцать семь лет.
Но в начале был конфетно-букетный период. Как метеорит, я ворвался в атмосферу женской семьи из трёх человек: предмет моего воздыхания, её мама – женщина строгих правил, да к тому же партийный работник – и чудный ребёнок, маленькая кокетка трёх лет. Последнюю пришлось завоёвывать очень долго. Она изучала меня целых полгода, потом милостиво позволила поцеловать себя в щёчку. Лёд тронулся, контакт был налажен. А через год родился ты. Имя дала тебе Юлька. Наверно, оно было ей чем-то дорого, и, когда возник вопрос, она категорично заявила, что братика будут звать Сашей. Вот так появился ещё один мужчина в этой женской семье – продолжатель рода Аксёновых...
К тому времени Юленька уже носила мою фамилию и была моей любимицей. Мы часто проводили время вместе. Были и в цирке, и в зоопарке, и на аттракционах.
Но самым ярким пятном в её детских воспоминаниях осталась поездка в Латгалию к деду.
Гостили в деревне, и там, на её глазах из русской печи вынимался только что испечённый хлеб. А потом мы сидели за столом и с аппетитом поедали его с густо намазанной сметаной, а сверху приправляли свежим мёдом и запивали всё это молоком утренней дойки. Восторг был такой, что местные куры шарахались по сторонам, а петух, остолбеневший от паники в своём гареме, крутил головой, как заведённый, в поисках неведомого соперника.
Юлька была счастлива. Все вокруг неё суетились, предлагали, угощали ягодами, что-то рассказывали, а она была в центре внимания. Лучистые глаза, гордая осанка и завораживающая пластика рук.
- Настоящая королевна! – восхитилась бабуля, умиляясь внучкой.
- Не королевна, а королева, - снисходительно поправила Её Величество, - а это – моё королевство!..
- Уйди, зараза!! – вдруг крикнула королева, и испуганный петух с вытаращенными глазами отскочил от неё в сторону и притих, нахохлившись и изучая «новую хозяйку». Та, не обращая на него никакого внимания, вытерла полотенцем липкие от мёда губы и выдала, поглаживая свой животик:
- Ой, спасибо всем, наелась от пуза. Теперь животик хочет отдохнуть. В королевстве – тихий час. Будить не надо, встану я сама – прощебетала она указание бабуле.
- Ну, точно, королевна! Пошли, солнышко, надо – так надо. Отдохни маленько...
С тобой, Санёк, мы тоже окажемся в Латгалии. Но ты уже будешь намного старше своей сестрёнки, и отдыхать поедем по горящей путёвке на турбазу, где по иронии судьбы мне довелось работать в молодые годы.
А в твои пять мы с тобой бороздили пространство Советского Союза на агитпоезде ЦК ВЛКСМ «Ленинский комсомол».
Я был старшим по группе из Латвии. Всего в поезде оказалось пять групп.
Там был прекрасный коллектив из Саратова «Саратовские страдания», состоящий из хора, музыкантов и танцевального ансамбля. Ты стал их любимцем на весь период поездки. Как они тебя баловали! И ты, хитрец, умело этим пользовался. Видимо, тоска по детям, оставленным дома, вылилась в любовь к тебе, и ты оказался в центре нерастраченной женской ласки и материнского ухода.
Из Москвы была группа из пяти человек: концертмейстер – дама преклонного возраста, два полуживых певца, исполнявших классику, и дуэт девушек-студенток, которые пели романсы и попсу. Этот коллектив держался обособленно, подчёркивая постоянно, что они профессионалы, и им чужда самодеятельность. И здесь они оказались почти случайно. Ну, очень большой человек просил их порадовать своим искусством глубинку, и они не смогли отказать... Во, какие они молодцы! Долг профессионала превыше всего.
Минск представлял СТЭМ из политеха – команда молодых ребят-студентов, которые расслаблялись и в поезде, и перед выступлением, и после него. Дежурным напитком был дешёвый «Агдам». Но, надо отметить, пить они умели и за всю поездку ни разу не залетели.
Калининград – вокальный ансамбль в составе восьми человек, а девятым был пристёгнут солист, мастер художественного свиста. Свистел, конечно, отменно, и на выступлениях имел оглушительный успех.
От Латвии были: ВИА «Гамма» из Елгавы и очень странное на взгляд коллег трио из РКИИГА* - я, с комплектом духовых (саксофон, кларнет, тромбон и флейта), Олег Горбаренко (клавиши) и Нежат Аблемитов (скрипка).
Перед каждым выступлением я рассказывал об институте и его традициях. Эта реклама занимала минут двадцать пять, и после неё ещё минут сорок пять шёл музыкальный оттяг. Зритель ошалевал до такой степени, что второе отделение с нормальной попсой не воспринимал. Руководитель «Гаммы» не мог въехать – почему у нас был такой успех? – «Они же играть не умеют!».
Услышав это, Олег, пошептавшись с Нежатом, сел за клавиши, и ребята выдали шестую сонату Генделя. Классика популяризатору латышской попсы мозги не вправила. Тогда мы вместе сбацали «CHATTANOO CHOO CHOO» из «Серенады солнечной долины».
- Тогда я не понимаю, почему вы играете всякую хрень на зрителя? – не сдавался любитель попсы. На что ему Олег философски заметил:
- Уважаемый, вы опять всё перепутали. Хрень играете вы, а мы играем музыку.
Больше спора «за музыку» не возникало. Елгавчане уважительно отсиживали наше отделение, мы, не менее уважительно, уходили с их выступления.
В каждом городе мы проводили дня два. Коллективы выступали на разных площадках, и только вечером нас привозили к поезду. На выходные дни, если мы оказывались в районном центре, приходилось делать сводные концерты. В них участвовали все коллективы. Как правило, начинали москвичи – «Старикам везде у нас дорога...», да и репертуар у них был соответствующий. Но на одном таком сводном концерте их концертирование вызвало оглушительный хохот. Зал взорвался в истерике. Бедные профи не могли въехать в столь необычную реакцию публики. Артисты пыжились, выдавая свой профессионализм, и недоумевали: в чём дело? Что у них не так? Солист принял стойку вполоборота к зрителям и правой рукой лихорадочно стал ощупывать хозяйство на своих брюках. Убедившись, что спереди всё в порядке, изменил позу и, выводя рулады лицом к залу – «Отвори потихоньку калитку и войди в тёмный сад ты, как тень. Не забудь потемнее накидку, кружева на головку надень...», - другой рукой шарил по своему заду. Но и там компромата не находил. А публика неистовствовала...
Санёк, ты помнишь свой успех? Объектом истерики зала был ты!
Саратовские девчонки угостили ребёнка за кулисами большим красивым яблоком. Ты от счастья помахал мне рукой, яблоко выпало и покатилось не куда-нибудь, а на сцену, и спряталось под длинной юбкой концертмейстера. Проследив глазами траекторию, ты встал на четыре кости и медленно, как тень Гамлета, явил себя зрителю. Первый смешок из зала тебя не смутил, наоборот – подзадорил. За кулисами тоже кто-то хихикнул. Ты был уже у цели. Зритель переключил внимание на активное действие. Чтобы достать яблоко, нужно было залезть под юбку – и пацан сделал это! Смех надвигался, как лавина. Показалась рука с добычей, потом голова. Глаза пристально изучали зал, смех публики загипнотизировал сорванца, и тот, от волнения откусив кусок, сообразил, что сотворил что-то ужасное. Как волчонок, ты стал озираться: кулисы – зал, кулисы – зал... Ржа стояла вкруговую. Всем, почему-то, было весело. В зале, видимо, сидела будущая мама Андрея Аршавина, ибо тот жест, который ты тогда сотворил, Андрей повторит через тридцать лет, когда, играя в «Зените», забьёт свой первый гол. Пальцем прикрывая рот, на цыпочках, тень Гамлета, крадучись, как вор, двинулась к кулисам. Фоном к отступлению звучали слова: «Отвори потихоньку калитку и войди в тёмный сад ты, как тень...» А в зале и за кулисами доминировал здоровый и необузданный хохот. Филармонисты кое как закончили выступление и, красные как раки, под громкие овации зрителей, понурив головы, поспешно покинули сцену.
Олег с детской непосредственностью встретил солиста:
- Ну что, ребята, обосрались? Не переживайте так. Вы же видите, публика сегодня обдолбанная. В поезде прорепетируете, и в следующий раз дадите коксу. Форму поддерживать надо. Вы же профи, нельзя марку ронять. Это нам, самодеятельным, до фонаря. А вы ведь авангард наш!
- Да пошли вы в жопу, любезный – раздосадованно отмахнулся от него солист.
Он вытащил из внутреннего кармана изящную фляжку и тут же приложился к ней. Сделав несколько бульков, удовлетворённо крякнул: «Эх, хороша, чертяка!» Выдохнув из лёгких весь воздух, он вытащил из нагрудного кармашка пиджака белый платочек и жадно втянул в себя запах одеколона «Красный октябрь» И уже на выдохе подобно ледоколу двинулся к выходу сквозь строй артистов, ожидающих своего выступления.
На следующий день утром на очередной планёрке «офицеров», инструкторов по идеологической работе и ответственных работников за коллективы мне пришлось держать ответ за ханжеское отношение к коллегам и неуважительное поведение по отношению к отдельным личностям персонала агитпоезда. Такой личностью оказался проводник нашего вагона, который был стукачом. Он собирал информацию на всех участников, на работников поезда, на руководителей коллективов и всё это записывал в блокнот. Особенное внимание он оказывал латвийской группе, тёрся возле купе, слушал, а потом фиксировал в своём отчёте. Я уболтал ребят – Олега с Нежатом и латышей – провести «вечер открытых дверей» с дискуссией на тему современной политики государства. Парни с упоением прочищали кости и строю, и его правителям. Со скоростью стенографистки наш «дятел» строчил всё подряд, боясь упустить детали «латышского заговора». Я бесшумно подкрался к нему сзади и выхватил из его рук блокнот...
- Ну, что, родной, не спится? Бедненький, ох и тяжёлая у тебя работа! Всё пишешь, пишешь... А отдыхать когда?
- Отдай! – взвизгнул проводник.
- Что пишем?
- Это стихи мои...
- Да? И вот это тоже? Ребята! Стихи о Латвии...
Из купе высыпали наши и обступили испуганного писателя-поэта. Я стал зачитывать:
«Группа из Латвии обсуждала политику партии, резко критиковала существующий строй и агрессивно высказывалась в адрес руководителей советского правительства. Далее привожу цитаты из их разговора...»
- Ба! Да у тебя не просто стихи, а настоящая поэма! И слог отменный. Что скажешь, поэт?
- Это я для книги материал собираю...
- Да? И это тоже? – «Начальник поезда ведёт аморальный образ жизни. Водит в своё купе молодых девушек, и оттуда постоянно раздаются охи и ахи. Выходят из купе, шатаясь...»
- Так... А это? – «...Повар неуважительно высказался в адрес Андропова. Он назвал его сратым интеллигентом и хитрой бестией...» и ещё: «...Проводница Галина Н. в кругу своих подруг выдала, что ей плевать на политику и на тех, кто в ней, лишь бы вовремя зарплату платили и было бы что жрать...» А почему здесь об Иуде ничего не написано?
- О ком?
- Булгакова читал?
- Читал...
- Плохо читал. Что делали люди, проходя мимо повесившегося Иуды?
- А что делали?..
Я, набрав слюну, смачно харкнул ему в лицо:
- Вот что! И быстро отсюда ноги сделал! Ещё раз увижу, получишь сполна, гнида.
- Блокнот отдай, там нужные телефоны.
- Они тебе больше не понадобятся, - вставил Олег. – Иди с Богом, болезный. И не греши больше.
Оставшись одни, мы изучили блокнот и поняли, в каком гадюшнике мы оказались. Для каждого из персонала поезд служил ступенькой вверх по карьерной лестнице. Кто-то, отработав три года, мог попасть в ЦК ВЛКСМ, кто-то – в городской аппарат. Первостепенной задачей было выявление информатора и полная изоляция его от внутренней жизни коллектива. Внешне всё было пристойно – лояльное, уважительное отношение к персоне. Вроде как свой. Но ухо держали востро.
И вдруг группа из Латвии нарушила правила игры. Стукачу в лицо сказали, что он стукач и дерьмо. Куда это годится? Надо наказать! Мало этого, в коллективе наркоман! Этот факт, описанный в блокноте, дятел донёс до руководства поезда. Видимо, он застал Олега глотавшим втихаря «колёса». Всех смущал странный эпатажный вид Олега: короткие шорты, из которых торчали длинные худые ноги, чёрная футболка с золотой надписью «Y Love Hot Sex» на груди, нелепая чёрная шляпа с красной ленточкой и чёрные квадратные очки на всё лицо. А его выходки на сцене просто шокировали всех. Длинная неказистая «сосиска» разбирала пианино и на изумлённых глазах зрителей начинала извлекать звуки из струн подручными средствами. Это был явно не комсомольский подход к музыке.
«Он расстраивает инструмент!» - возмущались «профи».
«Как расстрою, так и настрою!» - парировал Олег – «Ключ всегда со мной»...
И действительно, после выступления он подстраивал пианино и величественно проигрывал «Лунную сонату» Бетховена. В конце, ломая тему, выходил на Шнитке и исступлённо разбрасывал звуки по сцене, залу, при этом медитируя на непонятном тарабарском языке.
Вполне естественно, что такие выплески воспринимались и комсомолом, и «профи» неадекватно.
«Шиза!» - в один голос констатировали они - «Талантливая, но шиза»
Мне не удалось доказать начальству, что он нормальный человек и принимает лекарства для того, чтобы заглушить жуткую боль в голове, которую провоцировала большая опухоль, бывшая, к сожалению, уже не операбельной. И что осталось жить ему уже не так уж и много...
Решение «офицеров» было единодушным: отправить домой!
Вечером, на одиннадцатый день турне, я проводил Олега с Нежатом на рижский поезд и остался один на один с латвийской группой «Гамма», которая с облегчением восприняла отъезд моих друзей. Теперь никто не мешал им зажигать по латышски.
Ну а за дятла получил выговор с предупреждением – и тоже на удивление единогласно. В случае повтора подобного безобразия я тоже двинусь в Ригу, а вслед за мной – телефонограмма в ЦК ВЛКСМ Латвии о моём «недостойном комсомольском поведении».
После планёрки начальник поезда меня задержал и, дружески обняв за плечи, выдал:
- Ты уж, Саня, не обижайся. Так надо. Наше отношение к тебе ничуть не изменилось. А его уговорили не стучать на вас в органы. И волки сыты, и овцы целы. Пусть думает, что
наказание получишь по нашей линии. С ним не общайся. Может спровоцировать на драку, и тогда последствия будут непредсказуемы. Договорились?
- Хорошо. Пусть будет по-вашему. Договорились.
- Ну и ладненько, а своих предупреди, чтобы не болтали лишнего... Как относишься к бане?
- Да, в общем-то, нормально.
- Завтра будем в Литве, оттянемся по-полной. Литовцы сюрприз нам готовят. Отдыхай. У вас сегодня одно выступление после обеда, вечером поедем дальше.
Днём отработали с группой концерт в какой-то воинской части. В ней оказалось много прибалтов. После выступления ещё минут сорок просто общались. Такое чувство, что ребятам привезли кусочек Латвии, и им жалко было с ним расставаться...
А ты, Санёк, в это время отрывался на другом конце города с саратовскими девчонками. Вечером мы все встретились в поезде. Настроение было паскудное. Думал о ребятах: как они добрались до Риги, и в каком состоянии Олег. В последнее время он глотал бешеное количество таблеток и, чтобы усилить их действие, запивал кагором. Потому и обратил на себя пристальное внимание комсостава поезда. Мне было безумно жаль его, но конкретно помочь ничем не мог. Возможно, поэтому он уезжал домой с обидой на меня...
Видя мою тоску, ты, сынок, понял её по-своему, по-мужски, и решил поднять мне хвост. Минут через десять в дверях купе нарисовалась картинка: длинноногая, красивая, с чёрными волосами и улыбкой до ушей девушка, которую тащил за руку мой сын.
- Ну вот, знакомьтесь, - запыхавшись, произнёс ты, - это моя подруга.
- Лена – протянув руку, проворковала незнакомка.
- Александр – выдавил я из себя.
- Ну, вы тут сами разбирайтесь, а меня Алла ждёт. Конфеты здесь, печенье, это лимонад. Короче, папка, угощай, не сиди столбом. Гости пришли, а он и не чешется. Мужик ты, или кто? Всё. Мне некогда тут с вами, на свидание опаздываю.
Оставшись со мной один на один, Лена взяла инициативу в свои руки.
- А я в первый день сразу на вас внимание обратила. Вы такой интересный. А что с саксофоном вытворяли – это просто улёт. Я даже не представляла, что можно так играть. Такая энергетика, такой темперамент – уму непостижимо. Вы такие молодцы. Жалко, что ребят домой отправили. Наши музыканты балдели от вас. Вы – чудо! Девчонки просто влюбились в вас. И сын у вас умница. Он у нас как сын полка. Все балуют его...
- Ага, и он этим пользуется – вставил я.
- Нет, ну что вы, ему просто нравится быть у нас, смотреть наши выступления. Он самый лучший и доброжелательный зритель, всегда хвалит...
- Ну конечно, не похвалишь – награду не получишь. Знает, за какие струны женщин дёргать – на уши давит. Настоящий мужик растёт, подход к женщинам с малолетства имеет.
- Он на вас похож. Вы тоже притягиваете к себе как магнит. От вас какие-то импульсы исходят. Хочется просто прижаться и замереть... нет, не замереть – раствориться...
Почувствовав, что пахнет жареным, я перевёл стрелки на тему семьи и стал рассказывать о жене, дочке. Потом перескочил на работу, музыку, как создавал студенческий театр.
Ленка сидела, открыв рот, глаза её блестели и, чем больше я распылялся, тем сильнее у неё возникало желание овладеть объектом, словно прелюдию я творил своими рассказами...
Тело её дрожало от возбуждения и кричало на весь поезд: «Возьми меня!!!»
Пожалуй, Санёк, ты спас меня от ситуации. Открыв дверь, как ангел возник на пороге и непринуждённо спросил:
- Вы ещё не спите? Ваши уже укладываются. Смотри, - показал ты мне шоколадку, - Алла дала. Правда, здорово!
- Здорово, сынок. Сейчас я провожу Лену, и будем ложиться.
И ты подвёл черту:
- До завтра, Лена, и спокойной ночи!.
Та потрепала твои волосы, нагнулась и, крепко чмокнув в щёку, вышла из купе с видом обиженного зайчонка, которому не дали морковки.
Натянув на себя улыбку, махнула мне рукой:
- Провожать не надо, я сама.
- Ну, как, классная подруга? Я сразу заметил, как она на тебя смотрит. Влюбилась, что ли?
- Знаешь, сынок, это бывает – ей показалось, что встретила принца, она увлеклась и поверила, что любит... Молодая ещё. А может, ей просто любви не хватает, в детстве недодали, вот и ищет тепла... Трудно сказать.
- Папка, а Алла – ей что, тоже недодали? Она тоже о тебе спрашивает и смотрит по-доброму. Глаза, правда, грустные, но смех такой голосистый, как музыка...
- Ладно, музыка, давай спать. Завтра день у нас тяжёлый. Спокойной ночи, малыш.
Под монотонный стук колёс мы быстро вырубились и спали как убитые, не слыша, как поезд остановился в Каунасе, и как перегоняли его на запасной путь.
Два мужика спали как суслики – один купался в лучах счастья и улыбался во сне, словно младенец, другой же стонал, кряхтел, как столетний дед, проживая все свои неприятности и нежданные встречи.
Утро встретило нас проливным дождём. Погода соответствовала моему настроению. По местной связи начальник поезда сделал сообщение, что после завтрака нас будут ждать два автобуса, которые доставят всех участников к горкому комсомола города Каунаса.
- Что, опять хлеб-соль и болтовня? – спросил ты.
- Куда деться, традиция. Так принято встречать гостей.
- Ага, гостей, как же... Гости не пашут до посинения, они отдыхать приезжают – философски заметил ты и добавил:
- Ну что, перекусим? А то девчонки заждались меня. Передать ничего не хочешь?
- Кому?
- Ну, это... Лене с Аллой...
- Передай, что они классные девчонки.
- И всё? Они же сохнут по тебе. Что, добрых слов нет?
- Да я не думал как-то об этом. Да и зачем всё это надо?
- Как зачем? Я скажу, что они тебе очень нравятся, а они мне шоколадку какую подсунут...
- Ну и жук ты, сынок. Умеешь подход к женскому сердцу найти...
- В тебя весь. Видел, как ты мамку обрабатывал – и рыбка, и ласточка, и золотце моё. Пять минут – и она смеётся уже...
... Санёк, прости, не могу продолжать...
Как обухом ударила весть: умер Геннадий Эдельштейн.
Ты же знаешь, какой он был – наш Геша... Помнишь, что он вытворял на своей гитаре?
Музыкант от Бога.
Легенда среди наших музыкантов поколения восьмидесятых...
А в последние полгода он вдруг стал писать: о себе, о музыке, в которую ворвался пацаном – неистовым и жаждущим чего-то запредельного, обо всех музыкантах, с которыми свела его судьба...
Книга получилась душевной и тёплой, как Гешина улыбка...
Ты же помнишь её, правда?
Сынок, встреть Гешу и замолви там за него словечко."