Весной 1964 года Григорий Шелехов окончательно переехал из Ленинграда в донскую станицу к председателю местного колхоза Николаю Сафонову. Давний друг его дочери настойчиво звал пожилого казака вернуться на малую Родину.
- Я тебе на хуторе выделю курень, - соблазнял он уважаемого ветерана.
- А чем мне там заниматься?
- Будешь колхозное стадо коров пасти и молодёжь учить уму разуму!
- Их научишь…
Для начала он съездил в родной хутор Татарский, но не застал там никого из сверстников и знакомых. Кто давно умер, кто уехал, кто погиб. Фамильный курень снесли и на его месте построили главный колхозный склад.
- Значит, буду работать у Николая… - Григорий Пантелеевич тогда принял решение, стоя на месте бывшего мелеховского база.
Он несколько лет прожил на одном из хуторов, где председательствовал Сафонов, местные его побаивались.
- Кто это? - спросил Антон у бабушки Нюры. - Такой страшный!
Двенадцатилетний Антон Киселёв лошадей раньше видел, но они его особо не впечатлили. Всё изменилось, когда он увидел, как по залитой солнечным светом улице донского хутора медленно ехал на серой кобыле старый величественный пастух, пасший колхозных коров на заливных лугах летнего Дона.
- Наш пастух, - ответила она уважительно, - Григорий Пантелеевич.
- А лошадь как зовут? - встрял другой внук Алексей, семенивший, с другой стороны.
- «Ласточка».
Мальчишки во все глаза смотрели на второго пастуха, пешком замыкавшего животноводческую колонну. Одинокая баба Нюра с радостью приняла на лето внуков от её двух сыновей, живущих в Ростове.
- Какая красавица! - воскликнули они в один голос.
Кобыла работала транспортным средством пастухов, которые рулили стадом коров в голов двести.
- Ты видел, какой у него кнут? - восторженно спросил Тошка.
Грозный кнут старика был длиной метров десять.
- Когда он щёлкает им в поле, в окраинных домах хутора иногда гаснут лампочки... - по секрету сообщила бабушка. - Он умеет кнутом убить на лету комара, а однажды, когда по осени на стадо напали волки - Пантелеич трём из них переломал кнутом ноги, а остальные убежали.
- Круто! - восхитился Лёшка.
Несколько дней городские мальчишки наблюдали за процессом выпаса, и Антону в голову пришла смелая мысль.
- Дедушка, а давайте мы будем пасти коров с вами? - набравшись смелости, предложил он.
- С какого хрена? - ответил угрюмый напарник Шелехова.
Звали его Тимофей Латышев, на вид ему было около пятидесяти лет. Он служил на войне в кавалерии и, вернувшись домой, пошёл в пастухи.
- А я хочу на лошади кататься, - признался храбрый пацан.
- Дык ты ишо и на лошади не умеешь кататься? - белозубо улыбнулся Григорий.
- Ну, так я же городской, - не ослаблял натиск мальчик. – Где мне было учиться?!
Шелехов подозвал «Ласточку» и предложил ему сесть. Процесс посадки Антон изучал долго и внимательно, потому лихо запрыгнул на спину кобыле, однако сразу же понял, что вообще-то высоковато…
- Ну, давай, прокатись, - в голосе пастуха уже была заинтересованность, он был явно удивлён удачной посадкой.
- Я не знаю, как и боюсь немного, - честно признался тот, - научите нас, пожалуйста.
- Ладно, - разрешил Шелехов, - приходите завтра утром.
Когда он на следующий день ладил сбрую на Ласточку они, не мигая, впитывали каждое движение: узда, седло, стремена. Ещё вчера это казалось им чем-то далёким.
- Слюни, сглотнули, - вывел их из транса Латышев.
Он взял шестиметровый громогласный кнут, сделал неуловимое движение кистью, секундная тишина и оглушительный щелчок.
- Да не пугайтесь, - заверил Тимофей, - привыкнете…
- А кнутом научите нас щёлкать?
- Вы, мальцы, на лошадь не сядете, пока щёлкать не научитесь! - пастух начал выгонять коров.
Поначалу, вид тощих и измазанных в собственном дерьме коров вызывал у ребят отвращение. Стойкий навозный запах в кровнике лишь добавлял неприязненные ощущения. Коровы недовольно мычали, но покорно шли из коровника. Стадо выгнали в поле и приступили к обучению.
- Щелчок энто не просто… - старик подробно объяснил устройство пастушьего инструмента.
Кнут состоял из короткой деревянной ручки, сантиметров двадцати и непосредственно к ней была прилажена длинная плеть. Не верёвка, а толстая кожаная плеть, сотканная из бесчисленного множества плоских кожаных полосок. У основания кнута диаметр плети сантиметра три, на конце не более миллиметра и распушённый хвост.
- Кнут красив и изящен, - пояснил Шелехов, - а в умелых руках энто дюже мощное оружие.
- А убить им можно? - опасливо спросил Лёха.
- Убить кнутом?.. Да запросто.
Григорий Пантелеевич показал им два способа достижения щелчка: вертикальный - когда рывком кисти вперёд пускаешь плеть змейкой, а затем ещё более резким рывком дёргаешь назад. Горизонтальный, то же самое только параллельно земле.
- Вертикальный, потому што в вертикальной плоскости всё происходит! - сказал он и передал Антону свой кнут. - Пробуй.
Тот попытался пустить вертикальную змейку, но она оказалась такой хилой, что кончик шестиметрового кнута едва шевельнулся.
- Не видать мне «Ласточки»! - бешено застучала мысль в его голове.
- Лёх, чего-то у меня не получается, - он протянул кнут другу, - ты попробуй.
Если бы у двоюродного брата получилось, он бы, наверное, умер от досады. Однако у того тоже не получилось, плеть была как будто прибита к земле.
- Всё правильно, - расслабился Латышев, - бегите в коровник там самый короткий кнут висит двухметровый, им пробовать будете.
С коротким кнутом дело пошло веселее. К полудню они вовсю бегали за шкодливыми коровами по лугу, отрабатывая горизонтальные и вертикальные щелчки. Антону больше нравилось щёлкать в горизонте, а Лёхе в вертикали. Обучение их затянуло, они чувствовали себя матёрыми пастухами.
- Давай, кто громче! - предложил Лёша.
- Давай!
Мальчишки увлеклись настолько, что Антон забыл правило, которое пытался им вдолбить Латышев:
- Рядом с человеком кнутом не щёлкать.
Лёша проморгал момент, когда брат начал раскручивать плеть в горизонте. После его щелчка он глухо ухнул и повалился на колени, зажав раненое плечо.
- Лёха, ты чего? - удивился этому Тоша.
- Меня кто-то очень сильно ужалил, я руку не чувствую.
Антон осторожно оттянул его ладонь от красного плеча и охренел:
- Кто мог так ужалить-то?.. У тебя порез, у тебя кровь идёт.
- Кнутом ты его ударил, - определил с первого взгляда Григорий.
- Кнутом?
- Да, вот энтим самым кнутом, - он отобрал оружие. - Штоб я вас больше здеся не видел.
- Деда Гриша, не гоните нас, пожалуйста, мне совсем не больно, а крови только капля и капнула. Мы больше так не будем.
Лёшка врал, это было видно. Ему было очень больно, в глазах стояли детские слёзы. Когда они остались вдвоём двоюродный брат спросил:
- Лёх, больно?
- Я щас сдохну! - Лёха себя не сдерживал, и слёзы текли ручьём. - Антон, это очень больно, я не знал, что так можно кнутом сделать.
- Я тоже не думал, что такое возможно. Лёх, ты рубашку надень, а то дед увидит, точно выгонит нас.
Лёша понемногу пришёл в себя, надел рубашку, и они двинули на полевой обед. Когда мальчишки подошли, Латышев посерьёзнел и сказал:
- Ещё раз повториться такое, уйдёте, мне за вас отвечать не хочется. Да и жалко вас сопляков.
- Поняли.
- Присаживайтесь, шпана, - разрешил он.
Они выпили парное молоко и съели свежий деревенский хлеб с солью. На другой день Шелехов не стал ладить сбрую на кобылу, коров выгоняли пешими. Конскую сбрую пацаны тащили на плечах. Он предложил им показать, чему те научились. Несмотря на боль в кисти они ловко пощёлкали опасными кнутами. Григорий Пантелеевич удовлетворённо улыбнулся:
- Молодцы, быстро схватываете, зараз давайте сбрую ладить. «Ласточка»! - подозвал он лошадь. - Ну, накидывайте седло.
Седло оказалось очень тяжёлым, и накидывать его на кобылу для мелкорослых пацанов было не просто.
- Но просить помощи, - понимали они, - это значит расписаться в своей неготовности стать пастухом.
Ребята справлялись сами, как смогли.
- Ну, давай, попробуй, прокатись, - старик легонько подтолкнул Антона к кобыле.
- Не бзди, - подбодрил Тимофей, - все немного боятся первый раз… Не скинет она тебя, «Ласточка» смирная.
Антон выдохнул, перебрал в руках кожаную узду, снова набрал воздуха и легонько ударил стременами под тощие бока лошади. Она едва заметно встрепенулась и неохотно пошла.
- Давай, пришпорь её немного, а то заснёт твоя кобыла, - азартно крикнул Латышев.
«Ласточка» пошла быстрее, он пришпорил, и она перешла на рысь. Мальчик ощутил уверенность в седле, он стал изучать систему управления, потянув узду справа. Кобыла послушно стала поворачивать.
- Уффф! - облегчённо выдохнул он. - Получилось!
Вернулся к стоянке он минут через пятнадцать, управляя уверенным красивым бегом лошади, и получил ободрительное восклицание:
- Молодец!
Настала очередь Алексея проехать верхом. Он сел в седло нормально. Тоже подтормозил немного, справляясь со страхом, а потом пришпорил. Вначале «Ласточка» пошла рысью. Но Лёша никак не мог поймать ритм и потому болтался в седле, словно огородное чучело на ветру. Смотреть на него было смешно и грустно.
- Ничего, научится ишо, - сказал Шелехов, внимательно следя за Лёхой.
Тот чересчур сильно пришпорил лошадь, и она перешла в скользящий обиженный галоп.
- Стерва, - вскрикнул Латышев и побежал за ними, - убьёшься ведь, рано тебе ещё.
Однако через пару секунд все увидели, что Лёша не просто как влитой сел в седле, он начал лихо управляться с норовистой кобылой. Она стелилась в опасном галопе, а он как будто на лошади родился. Пацан унёсся вдаль, там круто развернулся и галопом полетел к ним. Старый пастух только хмыкнул:
- Галоп энто его, только нельзя кобылу дюже гонять, старая она, загоните нахрен. Помягче с ней.
На следующий день к вечеру братья подрались из-за очереди кататься на «Ласточке». Только через пару дней Шелехов, в очередной раз, оттащив драчунов, друг от друга, сказал:
- Баста, хлопцы, вы так совсем перестанете быть друзьями. Лошадь они не поделили…
- Да не поделили, Лёшка на ней больше катается.
- Ты сам больше катаешься! - возразил Антон.
- Баста, я сказал, не будете вы больше драться. Зараз только так, один день Антон, другой день Лёха. Только так! Вот вам монетка, - он дал юбилейный железный рубль, - подкидывайте.
- Зачем? - удивился Антон.
- Выясняйте, чей завтра день.
Жребий выиграл Антон. Он посмотрел на брата, в глазах у того была досада, но не обида. Они снова стали друзьями. Несмотря на правило, ограничивающее их в катании на лошади, мальчики каждый день ходили вместе. Один пас на лошади, отрабатывая навыки, другой бегал по полю с кнутом или сидел с пастухами и слушал байки о войне.
- Больше всего мне на войне было жалко лошадей! - признался Григорий, после того, как все дружно и плотно закусили. - Они же как люди… Есть у меня кобыла «Ласточка». В хозяйстве бесполезная, но как две капли воды похожая на кобылку, однажды спасшую мне жизнь на фронте. Своенравная, неуправляемая, цыганских кровей… Кобылка в прошлом году забеременела и ожеребилась. Жеребёнок обещал быть добрым конём.
Шелехов взял короткий перерыв на закусь, а потом продолжил:
- Повёл я их как-то вечером купать на реку. Привязал жеребёнка на берегу и искупал «Ласточку». Потом привязал кобылу и повёл жеребёнка. Хоть я и родился на Дону, а плавать так и не научился. И реки на войне форсировал, держась за коня. А тут жеребёнок малой рядом… То ли в яму я попал, стал тонуть. Ухватился за жеребёнка. А тот ноздрями пузыри пускает, тонем вместе. Сносит нас к середине. Кричи не кричи, если близко никого нет. Как-то кобыла справилась с коновязью и бросилась в реку. Стала нас выталкивать к берегу. Вытолкала. Километра за два ниже по течению. Я так в жеребёнка вцепился, что долго не мог руку разжать. Когда пришёл в себя, боялся открыть глаза, ожидая увидеть архангела Гавриила. Грехов много и людей убивал… Когда открыл, увидел склонённую лошадиную морду… В очередной раз меня лошадь спасла, как же мне их не любить?
… Для братьев Киселёвых начались радостные пастушьи будни. Они полностью освоили ковбойский процесс, выгоняли с утра коров, ладили «Ласточку». Назад тоже загоняли самостоятельно. Старые пастухи им полностью доверяли и часто просто сидели на ровном берегу Дона и разговаривали. Их попалил председатель колхоза Николай Сафонов.
- Григорий Пантелеевич, не ожидал от тебя такого, - укорил он Шелехова. - Доверить народное добро пацанам…
- Они хорошо справляются!
- Они же дети.
После того, как старик объяснил ему, почему ребята работают с ними, председатель махнул рукой:
- Нехай пасут, только чтобы без несчастных случаев.
- Я с них глаз не спущу! - пообещал он Николаю.
Пацаны «Ласточку» действительно полюбили. В галоп, конечно, гоняли иногда, но всё одно старались беречь. По-настоящему холили и лелеяли.
- Лошадь ласку чувствует, ей она нужна, - учил их Григорий Пантелеевич.
Когда кто-то из них, совсем зарвавшись на виражах, падал, сердобольная кобыла подходила и мордой тыкалась в то место, где больно. Но самое яркое проявление любви наступало во время купания.
- Снимай седло и садись на «Ласточку»... - однажды велел Латышев. - Сам сможешь?
- Без седла?
- Ну да. Прыгай на спину, держись за гриву и усаживайся…
- А если понесёт?
- Не понесёт она, в курсе, что купаться ведут.
Они поехали к спокойной реке. По мере приближения к Дону лошадь начала ускорять ход и Антону приходилось сдерживать её уздой. Когда до воды осталось метров десять, Тимофей крикнул:
- Осторожнее!
Давно не купавшаяся «Ласточка» ринулась в реку. Она стала легонько скидывать седока, давая понять, что ей хочется искупнуться одной. Тошка спросил можно ли оставить лошадь, получил подтверждение и поплыл к берегу. Они стояли втроём на берегу и умилённо глазели, как старая мудрая кобыла веселится в реке будто жеребёнок.
- Ишь ты зараза, - буркнул Латышев, - радуется словно человек…
Так купание стало ежедневной процедурой. Мальчишки мыли её щёткой и мылом, тёрли руками, а она подходила к плавающим, приглашала сесть на себя, а потом нарочно скидывала в воду.
- Эх, дети, дети! - охал пастух.
Незаметно прошло лето. Уезжая, они принесли любимице пачку рафинированного сахара. Договорились с наставником встретиться в следующем году. Антон поцеловал «Ласточку» и с достоинством пожал ему руку.
- Приезжайте, мы вам с Лёхой будем всегда рады! - пригласил братьев Шелехов.
- Обязательно приеду, - пообещал выросший за лето пацан.
- Видать за то, што людей во множестве убивал, Бог лишил меня наследников! - подумал Григорий Пантелеевич и отвернулся, чтобы никто не увидел блеснувшую слезу. - Долгая жизнь имеет один существенный недостаток. Можно додуматься до мысли, што жил впустую…
***
Сумрачным утром по всему длинному тюремному коридору большой пересылки захлопали двери камер и послышались команды:
- Выходите, с вещами!.. Быстро! С вещами!
Человек сто мужчин и женщин вывели во двор. Там приказали сесть на мокрую от росы землю. Никто не знал, что будет дальше, строились различные предположения, чаще других звучало слово этап. Слухи не волновали Александру Шелехову.
- После года колонии мне уже ничего в жизни не страшит! - думала она.
Ворота пересыльной тюрьмы открылись, во двор въехали грузовики. Им выдали по буханке хлеба и по кулёчку сырого сахарного песку, посадили в грузовики и повезли. Высадили на берегу Оби, чуть поодаль пристани.
- Значит, куда-то поплывём… - сказал лысый сосед.
- На поселение засылают в страшную глушь! - заметил кто-то сзади.
Вместе с ними приехали и конвоиры, человек шесть. Держались они непривычно: сбившись в кучку, о чём-то мило разговаривали между собой и, казалось, обращали на этапников мало внимания.
- Почти свобода! - ссыльные держали себя словно пассажиры, ожидающие прибытия запоздавшего парохода.
Сбивались в кучки, вольно расхаживали по берегу, разговаривали, курили. Саша в разговорах участия не принимала. Она злилась на себя:
- Господи, какая же дура - поверила хитрому следователю, что меня ожидает простая перемена места жительства. Сама признала себя виновной…
Вдруг против Саши остановился какой-то рослый парень, некоторое время они откровенно разглядывали друг друга.
- Смуглый мускулистый, грудь нараспашку, кепка лихо сдвинута на ухо, - отметила она.
Через щёку пролёг косой бандитский шрам. Во рту блеснул золотой зуб, на груди и на руках виднелись татуировки - картинки и лозунги. Он цыкнул слюной сквозь сжатые зубы и заговорил:
- А ну, скажи, как река называется?
- Обь.
- Верно. А куда течёт, знаешь?
- На север.
- Впадает в Северный Ледовитый океан, - уточнил он. - Между прочим, через необъятные просторы тайги. А что с нами дальше будет, знаешь?
- Нет…
- Будет то же самое, что в прежние годы было с украинскими кулаками... - ухмыльнулся «блатной». - Вот сейчас дождёмся - посадят нас на баржу и пустят вниз по течению. А где-нибудь в тайге высадят на берег, дадут пилы, топоры, лопаты и скажут: «Стройтесь, живите и размножайтесь». Во-от… Я буду деревья валить, а ты мне еду готовить.
- Какую еду? - она едва шевелила помертвевшими губами.
- Скоро узнаешь, - «уркаган» взял за руку. - Главное держись за меня.
Саша даже не успела по-настоящему испугаться, к ним подошёл высокий мужественный человек в чёрной шляпе.
- Руки убери! - тихо сказал он.
- А ты кто такой?
Мужчина отозвал в сторону татуированного «зэка», что-то сказал, и тот быстро слинял. А человек в шляпе вернулся к ней.
- Иван Матвеевич Шаповалов, - представился он. - Бывший генерал.
- Генерал? - удивлённо переспросила Шелехова.
- Так точно! - по-военному ответил Шаповалов. - Даже бывший Герой Советского Союза.
На вид ему было где-то за пятьдесят лет, но Саша сразу поняла, что он мастер на все руки.
- Энергичен, предприимчив, мгновенно ориентируется в обстановке, умеет постоять за себя и за другого, притом - человек мягкий и доброжелательный… - украдкой подумала она. - Он очень поможет мне в первый год ссылки.
Молодая женщина была благодарна ему за избавление от перспективы жить с наглым уголовником. Они разговорились и за полчаса выяснили, что у них много общего. Главное, что они были осуждены по одному делу.
- Неужели нас и вправду, как сказал этот тип, могут высадить в тайге? - спросила Александра.
- Увидим… - ответил Шаповалов. - Главное не падать духом.
- Обидно, что мы не совершили никакого преступления…
- Знаешь, какая надпись была на перстне царя Соломона? - спросил он и сам ответил, произнеся раздельно и веско: - И это пройдёт…
Между тем к пристани подплыл пароход, началась посадка пассажиров, потом запустили и ссыльных. Поплыли вниз по реке. Глядя на клубящуюся за кормой воду, Шелехова сказала:
- Вот оно, конкретное выражение свободы: можно хоть сейчас прыгнуть вниз головой!
- Да, - согласился генерал, - в тюрьме поверх перил натянута сетка, и захочешь в лестничный пролёт не кинешься… Только зачем? Нам нужно жить и рассказать правду о Новочеркасском расстреле.
- Значит, будем жить!
Шаповалов спустился в корабельный буфет и принёс ей в утешение кулёк конфет. Они душевно проговорили всё дорогу.
- Как она похожа на Зою! - он вспомнил сталинградскую знакомую.
Тихоходный пароход доставил их до пункта назначения. До привала шли пешком, правда, недолго. Они остановились на сухой поляне, под открытым небом заночевали, радуясь, что нет дождя. Спали на траве рядышком, под себя подстелили пальто Шаповалова, а укрылись Сашиным.
- Летняя ночь оказалась до зубного стука холодной, - призналась она.
- На фронте спали и в худших условиях… - произнёс Иван Матвеевич.
- Так-то война…
Утром к ним подошла баба Степанида, с которой Саша познакомилась в пересыльной тюрьме, протянула ему на ладони царское угощение, крупную горячую картофелину, испечённую в золе, и сказала:
- Уж ты, Иван Матвеевич, не обидь нашу Зайку…
- И в мыслях не держу ничего худого, - клятвенно заверил он.
Вскоре появились американские грузовики. Ссыльные погрузились в них и поехали. Дорога тянулась по плоской безлесной равнине, лишь виднелись согры. Островки чахлых низкорослых берёзок с болотными кочками между стволами. Кто-то сказал, что отсюда начинались Васюганские болота.
- Ссылка что! - донёсся до Саши разговор двух стариков.
- Ссылка - не лагерь, - протянул седой бородач. - Ты где отбывал?
- За Котласом… А ты?
- Я на Колыме…
- Погоди ишо, зашлют в колхоз, заставят за палочки работать, с голоду подохнешь! - сказал другой старик. - В лагере хоть кормят.
- Ну, нет! По мне, нету ничего хуже лагеря, - вздохнул первый. - Как-нибудь прокормимся…
В разговор втянулись другие каторжане. Все сошлись на одном:
- Как бы тяжело ни оказалось в ссылке, хуже, чем в лагере, не будет…
Они стали припоминать события памятной лагерной жизни. Старик, отбывавший срок на Севере, рассказал о том, как, случалось, расправлялись у них с провинившимися заключёнными:
- Раздев догола, привязывали к дереву, оставляли на ночь в тайге на съедение мошке и комарам.
Шелехова не поверила:
- В советском лагере?!.. Этого не может быть!
Старик коротко на неё глянул, усмехнулся и промолчал. Недолго ехали они на машинах. Вдруг хлынул дождь, и вскоре ухабистый просёлок превратился в реку жидкой вязкой грязи. Грузовики забуксовали, все дружно толкали их, да без особого толка.
- Чем больше газуешь, тем глубже увязают колёса, - заверил он.
Им было велено, оставив вещи, идти пешком до ближайшей деревни.
- А как же вещи? - спросил кто-то сбоку.
- За ними пришлют лошадь.
Дождь постепенно утих, скромно глянуло солнце. Ссыльные не спеша шли обочинами дороги, и конвоиры спокойно шли среди них, закинув автоматы за спину. Картина была почти идиллическая, Саша даже нарвала нарядных колокольчиков. Один из конвоиров заговорил с ней:
- Тебя-то, девушка, за что же?
- За Новочеркасск.
- Как это?
- Там расстреляли людей.
- Не слышал… - удивился он. - А ты причём здесь?
- Просто вышла погулять…
Некоторое время он, шагал, что-то сосредоточено обдумывая и сказал:
- Ты напиши Хрущёву, должен разобраться.
- Ладно, напишу… Скажи, а куда нас ведут?
Несмотря на доверительную беседу, тот ответил уклончиво:
- Лейтенант знает.
Выяснилось, что вели их в районный центр село Семёновку, оттуда распределяли по обширному району.
- Выходит, по колхозам? - расстроилась Саша.
- Выходит, что так… - согласился Иван Матвеевич
Ближайшая на пути деревня называлась Орловка. Ветхие тёмные избы с дырявыми крышами, покосившиеся, а то и вовсе поваленные ограды, на улице та же, что и на просёлке, непролазная вековая грязь.
- Что, если нас поселят в Орловке или в подобной ей деревне? - обомлела она. - Как тут жить - ни электричества, ни радио, ни клуба, ни магазина…
- Боишься?
- Я уже жила в такой на Брянщине.
Переночевав в Орловке, кто в избах на полу, кто на продуваемых ветром чердаках, утром пешим порядком двинулись дальше.
- До Семёновки оставалось двадцать вёрст… - сказал он на прощание.
Шаповалова оставили на поселение в Орловке.
- Мы уедем отсюда вместе, - пообещал он Саше. - Я написал письмо товарищу Брежневу.
- А почему не Хрущёву? - удивилась она.
- Леонид Ильич должен помнить меня ещё с войны… - ответил генерал.
- Вряд ли он что-то сделает!
- Посмотрим, - сказал он. - Можно я буду приходить к тебе в гости?
- И охота ноги бить?
- Всё веселее будет…
Шелехова только пожала плечами и пошла, догонять понурую колонну. Вскоре их нагнала лошадь, в телеге лежали вещи каторжан: чемоданы, узлы, самодельные сундучки. На самом верху красовалась Сашина ветхая наволочка, лопнувшая от нижнего шва до пуговиц.
- Все потроха наружу, - осмотрела она вещи, - но всё в сохранности.
Потом Иван Матвеевич несколько раз приходил к ней и после того, как его осторожная жена подала на развод, начал открыто ухаживать. Однажды остался у неё ночевать.
***
После войны Никита Сергеевич Хрущёв вновь возглавил коммунистическую партию Украины и занимал пост до переезда в Москву, где он стал первым секретарём Московского комитета партии и секретарём ЦК ВКП (б). После смерти Сталина в 1953 году председателем совета министров СССР стал Маленков, который оставил пост секретаря ЦК. Так Хрущёв стал «хозяином» партаппарата.
Всесильный Лаврентий Берия в середине года предпринял отчаянную попытку захвата власти. В целях устранения сильного конкурента Никита Сергеевич пошёл на союз с Маленковым, которого вскоре тоже отодвинул от власти. В сентябре он занял пост первого секретаря ЦК КПСС.
В начале 1954 года он объявил о начале грандиозной программы освоения целинных земель с целью увеличения производства зерна. На пост председателя совета министров Хрущёв назначил Булганина, обеспечив себе позиции первой фигуры в государстве. Наиболее ярким событием в карьере Хрущёва был 20 съезд КПСС, состоявшийся в 1956 году.
На закрытом заседании он выступил с осуждением культа личности Сталина, обвинив его в массовом уничтожении людей и ошибочной политике, едва не закончившейся ликвидацией СССР в войне с Германией.
Начались волнения в Польше и Венгрии. Это подорвало позиции руководителя партии. В июне следующего года был организован заговор. После возвращения из Финляндии Никита Сергеевич был приглашён на заседание Президиума ЦК КПСС, который потребовал его отставки.
Хрущёв созвал Пленум ЦК, который отменил решение Президиума и отправил в отставку «антипартийную группу» Молотова, Маленкова и Кагановича. Он укрепил Президиум сторонниками, а в марте 1958 года занял пост председателя совета министров, взяв в свои руки основные рычаги власти в огромной стране.
В сентябре 1959 года президент Эйзенхауэр пригласил Хрущёва посетить США в качестве главы советской делегации на генеральной ассамблее ООН. В докладе Никиты Сергеевича содержались призывы к всеобщему разоружению, ликвидации колониализма и принятию Китая в ООН. Он стучал ботинком по трибуне и обещал «похоронить» Америку.
В октябре 1962 года разразился острый Карибский кризис. 27 октября наступила «чёрная суббота», чудом не вспыхнула новая мировая война. Советские войска на Кубе сбили зенитной ракетой один из самолётов-разведчиков США. Его пилот Андерсон погиб. Ситуация накалилась до предела, президент США принял решение через двое суток начать бомбардировку советских ракетных баз и военную атаку на остров.
Силы вторжения, дислоцированные в портах на юго-востоке США, насчитывали двести тысяч человек. Многие американцы покинули крупные города, опасаясь ответного советского удара. В воскресенье, 28 октября, советское руководство испугалось последствий и решило принять американские условия.
Советский Союз вывез с Кубы свои ракеты и бомбардировщики. 20 ноября США сняли морскую блокаду острова. Ровно через два года - это решение «аукнулось» советскому руководителю. В октябре 1964 года по решению Пленума ЦК КПСС Никиту Сергеевича освободили от всех партийных и государственных постов и отправили на пенсию.
К власти пришёл хлебосольный Леонид Ильич Брежнев. Разобравшись с первоочередными делами, он без лишнего шума реабилитировал бывшего генерал-лейтенанта Ивана Матвеевича Шаповалова. Тот выхлопотал, что вместе с ним в Ростов-на-Дону вернулась молодая супруга Александра Григорьевна Шелехова.
Продолжение http://proza.ru/2012/12/14/5