Макрина

Давид Озурас
 


        Вечером за большим столом сидели три сына и две дочери Подкорытовых, а напротив – три сестры и Давидка Мендельсон.
Осиротевших детей в первый же день после смерти Ноймы, “память ей вечная” Макрина забрала к себе домой.
        Они жили в деревянном доме, который возвышался над небольшим прудом, у склона горы. Энергичная женщина лет тридцати пяти, мать пятерых детей, подавала к столу. Ее голубые глаза светились добротой, а русые волосы дышали хвойньм ароматом тайги.
        Вот уже пошел третий год, как Макрина проводила мужа на фронт и одна справлялась со всеми семейными заботами. Поздно вечером, возвратившись с работы домой, она до полуночи хлопотала по хозяйству.
        И сейчас, проворно орудуя ухватом, вытащила из горячей печи чугун вареной картошки и высыпала ее в огромную миску.
        – Какая  бульба рассыпчатая! – воскликнул Давидка, облизывая пальчики.
        – Они с самого утра ничего не ели. Только плакали да глотали слезы,- обращаясь к своим детям, сказала мать.
        Макрина поставила на стол квашеную капусту и простоквашу, отрезала каждому по тонкому ломтику хлеба и сама присела к  краюшку стола.
        – Кушайте ребятки, кушайте – чем богата, тем и  рада. За столом все
оживились: кто чистил кожуру, дуя на картофель, кто стучал ложкой, беря
простоквашу, а Давидка как обычно чмокал своим большим ртом.
        Добрая, русская женщина Макрина не отрывала глаз от маленькой Рухале. Девочка сидела, подогнув под себя ножки и худенькой ручонкой тянулась к большой миске и не могла достать. Макрина подошла к ней, взяла тарелочку, почистила рассыпчатую картофелину и подала голодной девочке:
        – Кушай, кушай, золотце,простоквашу наливая из кринки в эмалированную кружку, сказала заботливая женщина.
        – Я, я – горбушку хочу...
        – Понимаю, чтобы мальчики любили? – пошутила Макрина, отрезая запекшую краюху. На бледном лице Рухале промелькнула чуть заметная улыбка.
Вечером скрипнула деревянная, одинарная дверь. Под самый косяк согнув большую голову, появился Степан Мазепов. Он вмиг осмотрел комнату и встретился взглядом с Малкой...
        – Входи Степа, чего стоишь как столб? Садись, угощайся.
        – Спасибо – я на минутку.... Получили письмо с фронта от Дуси. Жива здорова, она вам просила передать привет.
        – Я очень рада за вас, про Григория моего ничего не написала? Мы от него три месяца писем не получали. Не знаю че делать?
– Ваш Григорий воюет в штрафном батальоне на передовых позициях. Там – одни сибиряки. Они отдали свою жизнь под Москвой, на Курской дуге, сражаются за Сталинград. Наши войска с тяжелыми боями продвигаются на Запад. Скоро кончится война, и Григорий вернется, – уверенно сказал Степан, садясь к столу напротив Малки.
       “Любовь не картошка”, – подумала Макрина, подавая Степану картофель. Маша взглянула на него и покраснела. Степан не сводил с нее влюбленных глаз, ел картошку и молчал. Так повторялось несколько дней. Потом они стали уединяться…
        После смерти матери некому было следить за молодой красавицей, только Геня язвительно подкалывала ее:
        – С кем ты связалась? Он же лет на двадцать старше тебя – в отцы, годится.
        – Не твое дело, с кем хочу с тем и  хожу.
Не прошло и месяца после смерти Ноймы, как Степан стал вести тайные переговоры с Макриной:
        – Я не против Степа, поговорим сегодня за столом. “О чем?” – подумал Давидка и еще напряженнее стал прислушиваться к разговору. Я боюсь, что Пелагея будет против? – “Пелагеей звали мать Степана”.
        – С ней уже говорил, она поворчит, поворчит и перестанет. Геня и Давидка стали понимать, что в разговоре кроется нечто секретное. Вечером Степан Мазепов сделал предложение Малке.
        Было решено: – Степан приводит домой молодую жену и ее младшего брата.
        Геня и Рухале – остаются жить у Макрины. Геня была против такого брака.
        Весь вечер плакала, а Давидка радовался, тому, что будет жить в доме у самого сильного человека. Домой к Мазеповым пришли в двенадцатом часу ночи.
        Пелагея не очень дружелюбно встретила новых жильцов. Но не смогла пойти против воли сына.