Свадьба

       – Проходите,- угрюмо сказала Пелагея Ивановна.
       Это была женщина лет шестидесяти, ее натруженные, жилистые руки подчеркивали нелегкую долю. Всю жизнь она трудилась. Без мужа воспитала четверых детей. Он был политическим заключенным. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году замерз вместе с многочисленными заключенными, выведенными на работу в пятидесятиградусный мороз. Два старших сына погибли на фронте под Курском. Две похоронки хранились под образами в углу комнаты. Каждому, кто впервые приходил в дом, Пелагея показывала их и плачущим голосом приговаривала:
       – Горе ты мое, горюшко, как две сосны срубленные гниют сыновья мои на чужбине в земле сырой!..
       Посреди квадратной комнаты, в двух метрах от русской печи стоял сосновый, деревянный стол. Он был накрыт белой скатертью. Слева от стола у бревенчатой стены примостилась широкая, железная кровать. С правой стороны от двери в углу под самым потолком висел распятый Иисус Христос. С двух сторон его обрамляли два вышитых узорами полотенца. Тускло горела керосиновая лампа. От нее по всей комнате расползалось змейками множество теней. Полы в доме были застелены зелеными, трикотажными дорожками. Над небольшим окном висели марлевые занавески. Было тихо. Шум тайги прорывался сквозь щели дверей. Все молчали. Только Пелагея орудовала изогнутым ухватом в печи. Она достала чугунок картошки, затем спустилась в погреб. Вытащила миску квашеной капусты и кувшин простокваши.
       – Садитесь за стол, – нарушив тишину, сказал Степан и ласково посмотрел на Малку. Молоденькая, красивая невеста сидела на краюшке кровати и грустными глазами осматривала свадебный “дворец”...
       Пелагея поставила на белую, накрахмаленную скатерть четыре эмалированные миски и взглянула на сына. “Дуся на фронте, а он единственный остался со мной, – думала она, аккуратно раскладывая вилки и ножи, – боже мой, что я могу поделать с такой напастью – не укротить мне волю сына”.
       – Садись мать, поужинаем вместе, – сказал Степан.
       Мать подошла к иконостасу, перекрестилась и, опустив голову, села за стол. Ели молча. После "свадебного" ужина, убрав со стола, Пелагея постелила Давидке соломенный матрац, а сама залезла на большую русскую печь. Степан резко дунул на керосиновую лампу, и в доме воцарилась темнота.
       Давидка еще долго не мог уснуть. Он слышал как шептались новобрачные. Как Малка сказала: “ой как я боюсь...” Она, не сознательно, а по инстинкту животной страсти поддавалась грубым ласкам Степана... Кровать сильно заскрипела, когда он всем телом навалился на нее. Острая боль пронзила Малку. Она громко крикнула: “ой!” Но кровать продолжала скрипеть все чаще и чаще. Потом в комнате стало тихо. Молодые еще долго перешептывались о чем-то.
       Давидка прислушивался к шуму тайги и к шепоту молодых, и глаза его медленно стали слипаться. Он заснул сладким сном.
       Не прошло и месяца после первой брачной ночи, как в доме Мазеповых начались частые скандалы. Степан получил повестку в трудовую армию.
       – Я не хочу, чтобы эти грязные жиды жили в моем доме, – кричала Пелагея.
       – Маруся – моя законная жена – беременная, и ты не посмеешь, и не имеешь никакого права ее выгонять из нашего дома, – надрывался Степан.
       – Бабушка Пелагея, – вмешался в спор Давидка, – если я вам помеха, то уйду в детдом.
       Скандал произошел на улице около дома. Степан стоял с правой стороны плетня, он от злости скрежетал зубами, а мать его, разгневанная – в метрах десяти от него, Давидка и Маруся (так называли Малку по-русски) стояли на деревянном крыльце.
       – Будь ты проклят, вместе с ними! – кричала старуха, – привел мне в дом жидовку-белоручку; целый день в зеркало смотрится!..
       – Ты отца на тот свет отправила и меня хочешь туда же?..
       – Ах ты сволочь! – Во весь голос крикнула она и, вырвав кол из ограды, со всей силой швырнула его в Степана. Степан на лету поймал его и метнул к ногам матери.
       Соседи выбежали из домов. Они любовались зрелищем – единоборством матери и сына.
       К вечеру  все утихло. Снова  вместе сидели за столом и деревянными ложками из одной большой миски хлебали кислый борщ, обжигая руки, очищали тонкую кожуру с картофеля.
       Степан Мазепов победил предрассудки матери, установив временное перемирие.
       Ранним утром, глубокой, холодной зимой, Степан отправился на сборный пункт военкомата.