Дальнейшее пребывание Давидки в чужом доме стало невыносимым. По совету соседа Федьки «рябого», Давидка пошел в Южековский сельсовет, просить справку беспризорника. В выданной бумаге было напечатано:
"СПРАВКА"
Настоящая, выдана Д.С. Мендельсону, года рождения 1933, в том, что он является действительно беспризорником и проживает в селе Южакове. Просим определить его в детский дом. Подписи: Председатель Южаковского сельсовета, секретарь.
Давидке, благодаря этому документу, было выдано все продовольствие по карточке до конца месяца. Он получил две буханки хлеба и двести граммов сахара. Вечером пошел к Подкорытовым прощаться. Геня и Рухале поплакали, потом поделили на всех хлеб и сахар, и был у них сытый, сладкий, прощальный ужин. В полночь Давидка вернулся “домой”.
– Ты уезжаешь? – спросила Маруся.
– Да, завтра утром иду в Троицк.
– Приготовлю вареную картошку. Я слышала, – продолжала Маруся, что Загаены тоже едут туда. Может, они тебя возьмут? Утром, оказалось, что соседи уехали на рассвете. Давидка один ушел в дальний путь… Районный центр Троицк располагался в пятидесяти километрах от села Южаково. Десятилетний подросток, со страхом преодолевал дорогу по дремучей, Сибирской тайге. Легкими пушинками падал снег, оседая на огромные сосны, на дорогу, на плечи Давидки. День выдался теплый, “только бы не начался буран”, – думал он. Во время снежных метелей заметало дорогу так, что пешеход мог заблудиться в глухой тайге и замерзнуть. Давидка слышал эти рассказы от местных жителей – он этого боялся больше всего. Длинные отрезки пути он одолевал бегом. Это его согревало. Воздух в тайге был чистый. Дышалось легко.
Под вечер замелькали огоньки Троицка. Начался буран. Ветер со снегом хлестали в лицо. Давидка бежал в сторону огней. Районный центр казался совсем близко, но это было обманчиво. Он шел еще довольно долго по сугробам, утопая по колено в снегу. Дорога становилось все труднее и труднее. “Еще полчаса и я буду в Троицке”, – думал он. Становилось все темнее и темнее. Огни приближались медленно... Было уже совсем темно, когда он увидел первые дома большего поселения. Голодный, измученный, пришел Давидка в районный Совет. Дежурный, увидев заснеженного мальчика, обметавшего ноги веником спросил его:
– Чего тебе надобно, к кому пришел?
– К начальнику.
– Начальника нет, зайди к дежурному в двенадцатый кабинет. Откудова пожаловал?
– Из села Южаково, беспризорник я.
– Беспризорников, как ты теперь много – война – матушка война! Иди, иди. В приюте будет лучше. Давидка пришел к дежурному:
– Здравствуйте, дяденька! К вам меня послали, вот справка...
Мужчина лет сорока, блондин с голубыми глазами взял в руки чуть смятую бумажку, надел очки, прочитал и направил беспризорника в детскую комнату. Это здание находилось рядом с милицией. Сугробы достигали крыш домов. По узкому проходу, у самой стены, Давидка зашел в деревянный барак и по коридору подошел к двери начальника. Дверь была открыта. За столом сидел молодой, белобрысый парень. Увидев пришелца, велел зайти в кабинет.
– Здравствуйте, товарищ милиционер, меня к вам дежурный направил.
– Вот и хорошо, что тебя направили, а не поймали. Вчера с вокзала троих привели. А тебя – то, как зовут? – спросил начальник.
-Давидка Мендельсон, в справке все указано, – подав бумажку, представился подросток.
– А спички и папиросы есть?
– Нет, дяденька милиционер, я не курю.
– Значит, ты еще не испорченный мальчик!..
– А вас как зовут?
– Иваном Николаевичем назвали.
Открыв ящик письменного стола, Иван Николаевич достал анкету и по пунктам стал спрашивать и заполнять ее: все шло нормально, пока не коснулись пятой графы, в ней стоял вопрос национальности:
– Еврей!? – восхитился Иван Николаевич. Я никогда не видел евреев, – продолжал милиционер, но много слышал о них анекдотов. Говорят – они с длинными, горбатыми носами. А ты, – курносый, больше на цыгана
похож.
– А что, быть евреем стыдно?
– Нет, почему? – у нас в стране все одинаковые, только, говорят, евреи в Ташкенте воюют.
– Это неправда, – с обидой сказал Давидка. Я бы сам пошел бить фашистов. А вы – Иван Николаевич, почему не на фронте?
– Голубчик, глубокий тыл – тоже фронт. Ишь ты, какой шустрый, – добавил он и отвел Мендельсона в общую комнату.
– Еще одного привели! Посмотрите, он похож на обезьяну!
– Кто похож на обезьяну?! переспросил Давидка, и, не дожидаясь ответа, схватил левой рукой болтуна за шиворот, а правой – ударил по голове. Остальные ребята: Васька Чмутов и Федька Вербицкий в драку не вмешались. По не писаному закону того времени: “двое дерутся – третий не лезет”. Получив неожиданный, крепкий удар в голову Петька Попович, по кличке – “Поповский сын”, бросился на соперника. Но не тут-то было... Давидка резко переставил правую ногу в сторону – назад, и Петька головой врезался в стенку. Ребята, наблюдавшие за поединком, стали хохотать, а новичок спросил:
– Может, хватит? Поповский сын молчал.
– Отот ккууда тты знаееш, ии ггде науучился прррименяяять ттта кие
приемы? – заикаясь, спросил Васька Чмутов.
– Степан Мазепов научил. Он самый сильный в Южакове – муж моей сестры.
– А в бабки играть умеешь? – спросил Федька Вербицкий.
– Умею, я и в шахматы играю.
– А я – только в дамки, – вмешался в разговор Петька.
– Мы видели, какк тты умеешь, – подметил с ехидством Васька Чмутов.
В детскую комнату принесли обед: тетя Паша налила каждому по тарелке горячего борща, а на второе было подано пюре из картофеля с котлеткой и по ломтику черного хлеба.
Такого обеда Давидка давно не видел и не ел. Под вечер вызвали Ваську Чмутова, Давидку Мендельсона, Федьку Вербицкого и Петьку Поповича.
– Чего стоите, садитесь, – сказал Иван Николаевич, Я вызвал вас, чтобы сообщить – завтра в семь часов утра пассажирским поездом едем в город Бийск. Подъем в шесть. Там вы будете месяц в карантине.
– Иван Николаевич, а что такое карантин? – спросил Давидка.
– Если все будешь знать, быстро состаришься. После трех-четырех недель,– продолжал начальник, вас распределят по детским домам. Поняли теперь, что такое карантин?
– Ппоняли Иван Николаевич, ппппоняли, что ничеггго не ппоняли, – Заикаясь, – сказал Васька. Он с первой встречи понравился Давидке, и они подружились.
В город Бийск ехали скорым поездом. В вагоне Иван Николаевич чувствовал себя, как в своем семействе. За десять лет работы с беспризорниками, отъявленными воришками, хулиганами – он быстро узнавал, кто, чем дышит.
– Ты по базарам долго шатался? – спросил он Петьку. – Нет. Три недели, как ушел от тетки, и меня поймали.
– А мать твоя где?
– Умерла.
– И моя мама умерла, – с грустью сказал Давидка, и у него появилась жалость к Петьке. “Я с ним больше драться не буду”, – подумал он.
– А ты, Чмутов, откуда? – спросил Иван Николаевич.
– Ммы ээвакуировались из Кккиева, отец и мать мои – на фронте, вввоенные врачи. Жил с бабушкой. Она заболела и умерла. Я – один остался. Пошел на вокзал и меня милиционер подобрал.
– И у меня бабушка умерла, – сказал Давидка.
У всех была одна и та же доля. Только Федька Вербицкий молчал. Он был старше других и выглядел мрачным, каким-то угнетенным.
– А ты, почему не рассказываешь о себе? – обратился к нему Иван Николаевич.
– Мне нечего рассказывать, – буркнул Федька
– Родители есть у тебя?
– Не знаю... – Думаю, есть или были...
– Он нннаверное ппподкидыш – заикаясь, подковырнул Чмутов.
– Я тебя сейчас подкину, что ты, «своих», не найдешь! – Сжав кулаки, кинулся на него Федька. Их еле разняли. Поезд, гудя, подъезжал к Бийску. Город и его бульвары протянулись вдоль быстротекущей реки Бии. Давидка смотрел на огромный раздвигающийся мост. Он открывал путь проходящим кораблям и баржам, загруженными лесом. Детприемник находился совсем близко от вокзала.
– Вот и приехали, – сказал Иван Николаевич и повел ребят по улицам города. Шли быстро. Снег скрипел под ногами. По узкому переулку подошли к трех-этажному, коричневому зданию. За этими кирпичными стенами старинного дома начиналась новая жизнь.