Цепь

Людмила Мила Михайлова
Ц Е П Ь


«Что смотришь? Иди ко мне… Иди, я больше не могу ждать!» – шепот впивается в мозг сотней ядовитых змеёнышей. Как же я ненавижу эту рыжую суку! Сидит, бесстыдно-голая, опираясь на подушки и раздвинув колени; пальцы скользят по животу вниз, замирают между ног. От ее кожи тянет ароматом чайной розы, в темно-зеленых глазах холодный огонь превосходства. Я жду. Истекая желанием, она стонет и зовет. Протягиваю руку, с наслаждением сдавливаю ей горло. Чувствую, как бешено пульсирует под пальцами сонная артерия. Еще чуть-чуть – и конец! Удержаться почти невозможно – искушение слишком велико.
За лодыжки стаскиваю ее с подушек, разворачиваю спиной к себе. Она ненасытна, словно вулканическая лава, пожирающая все на своем пути, и я перестаю себя сдерживать.

Когда-то эта женщина сожгла мое сердце, принесенное на алтарь ее любви. Слишком красивая. Слишком независимая. Всегда в центре внимания. Почему тем вечером она позвала меня? Я шел в ее дом, как на эшафот, замирая и краснея: сейчас она узнает, что я – восемнадцатилетний девственник, и со смехом прогонит.
- Ты так волнуешься, будто у тебя этого никогда не было, – улыбнулась она. Я промолчал, ее взгляд стал заинтересованным. – Что, правда? У тебя не было женщины?
- Я всегда считал, что это должно быть по любви, а любви как-то не случилось.
- Мама дорогая! Неужели в наше время такое бывает?! – она с легкой улыбкой недоверия покачала головой. – Ладно, не переживай, все будет нормально. Девственность – не болезнь, а временное препятствие.
Она включила музыку, погасила верхний свет и развернула причудливые споты на стене:
- Хочу, чтобы ты меня видел… Подожди-ка, дай, я сниму с тебя рубашку.
Ее руки ласкали мои плечи и грудь. Теплые губы то спускались к животу, щекоча дыханием, то поднимались к мочке уха. Меня застопорило. Я не мог ни о чем думать.
- Смотри на меня! – приказала она.
И я смотрел.
Как соскальзывает на пол платье, и она отбрасывает его ногой. Как летит в меня кружевной бюстгальтер. Как медленно – целую вечность – снимает она чулки и трусики. Ее руки нетерпеливо расстегивают молнию на моих брюках, сдирают плавки, я неловко перешагиваю через них и не знаю, что делать дальше. Она замирает, разглядывая меня.
- Боже! – шепчет она. – Неужели ни одна баба тебя не распечатала? С таким-то хозяйством! Да по тебе все тетки будут сходить с ума!
Я не понимаю, зачем она это говорит. Мне никого не надо. Я хочу только ее!
- Пойдем, – она ведет меня в спальню. – Иди ко мне, глупышка, не бойся, трогай везде, где захочешь. А остальному я тебя научу.
Впервые я касаюсь обнаженной женской груди. Робко, боясь, что сделаю ей больно, сжимаю и перекатываю кончиками пальцев соски. «Сильнее…» – просит она и закрывает глаза. Касаюсь губами живота, там, где подвздошная ямка. Ей нравится: она вздрагивает, протяжно стонет и раздвигает ноги. Я разглядываю, изучаю ее. Глазами. Руками. Губами. Языком. Пока она не начинает дрожать от желания.
Первый раз получилось нелепо, я краснел, задыхался от волнения и кончил быстро. Она тихонько смеялась и снова ласкала меня. Второй раз было дольше. И она кричала подо мной, уже не в силах играть роль учительницы. Я брал ее раз за разом и хотел снова. Давал ей отдохнуть и будил поцелуями.
- Господи, на сколько же раз тебя хватает? – спросила она утром.
- Не знаю, не проверял.
- Ты – сексуальный беспредельщик.
С каждой встречей я привязывался все сильнее, пока не понял, что сросся с ней, как сиамский близнец. А она… Она то пристально смотрела на меня, то быстро опускала глаза, словно хотела, но боялась что-то сказать.
- Ты не такая, как все! – шептал я, сдувая с ее кожи аромат чайной розы.
- Да. Ты даже не догадываешься, насколько.
- Так расскажи.
- Ты бросишь меня, когда узнаешь.
- Никогда! Даже если ты захочешь, чтобы я перетрахал весь мир.
- Весь мир не надо… Попробую тебе довериться… Я безумно завожусь, когда на моих глазах занимаются сексом.
- Ты – вуайеристка?
- Иногда. Все зависит от настроения.
- И чего ты хочешь от меня?
- Чтобы ты спал с теми, на кого укажу.
Я долго отказывался, не представляя, как можно заниматься сексом на глазах у любимой женщины, но она была настойчива. Раз за разом ее уговоры отламывали от моей души по кусочку, складывая чудовищную мозаику чужого порока. Наверно, я потерял голову, потому что однажды согласился.
Теперь каждый вечер в ее квартире творился шальной беспредел. Девчонки сменяли одна другую, и я потерял им счет. Блондинки, брюнетки, шатенки, худенькие, полненькие – они мелькали передо мной калейдоскопом эротических фантазий. Мне уже не требовалось, чтобы меня предварительно заводили минетом: я научился брать любую женщину по своему желанию. А она снова поражалась моей выносливости и, не выдержав накала страстей, присоединялась к любовным игрищам:
- Боже, как меня заводит, когда ты трахаешь других баб!
- Думаю, за эти слова мужики всего мира поставили бы тебе памятник.
А потом она позвала меня в гости к своему давнему знакомому – актеру Соломатину. Тот оказался молодым мужиком с внешностью женского любимчика. Он с гордостью показал нам свой загородный дом – потрясающее жилище потрясающего актера, звезды экрана и театральных подмостков. Мы пили коктейль со странным вкусом, пели песни под гитару.
- А пойдемте в мансарду, – предложил Соломатин. 
Здесь было тихо, уютно и вкусно пахло. В центре стояла огромная круглая кровать. Пристроив поднос на журнальный стол, Соломатин подмигнул:
- Ребята, думаю, вы не будете возражать против музыки и зарисовки а-ля натюр? Разбираем бокалы – и на балкон.
Вид отсюда открывался удивительный. Небольшое озеро, окруженное с двух сторон лесом, в лучах заходящего солнца растекалось расплавленным серебром. Это было так завораживающе, что я застыл.
- Здорово, правда? – спросила тихо она, протянула бокал. – Пей.
- Ну, видел? – Соломатин приобнял меня за плечо. Я невольно дернулся.
- Да, это великолепно.
- Я знал, что ты оценишь. Ну, что, пойдем, полюбуемся еще на одно роскошное творение матушки-природы?
- Ты о чем?
- Сейчас увидишь. Наша маленькая шалунья уже готова.
Соломатин потянул меня внутрь мансарды. Я вошел и остолбенел. В центре кровати стояла она, закутанная в блестящее покрывало.
- Садись. Ты видел, как она танцует? – Соломатин сжал мое колено. – Боже! Это потрясающе! Такого ни в одном стриптиз-клубе не увидишь!
Я сидел в широком кресле и не понимал, что со мной творилось. От мелькания искрящейся в лучах солнца ткани и обнаженного тела кружилась голова. Мне было легко и свободно, я чувствовал себя, как птица, поймавшая воздушный поток. Кто-то раздел меня, присел передо мной на колени, раздвинул ноги. Жадные губы возбуждающе-приятно скользнули по бедрам к паху, давая волю опытному языку.
Она все танцевала, а я сходил с ума, лаская, как одержимый, чье-то изнемогающее в желании тело, и брал его, и смотрел на нее, не в силах отвести глаз. А потом мы с ней ушли в душ, и она была в моих руках русалкой, пьяной от вина и возбуждения.

Проснулся я с трудом. Разлепив веки, непонимающе уставился на белые стены мансарды, скосил глаза на женщину рядом. Она ровно дышала во сне. С другой стороны кто-то тихонько посапывал. Повернув голову, я застыл. Рядом спал голый Соломатин.
Короткими обрывками в мозгу вспыхнули картины вчерашней оргии. Она танцует. Кто-то меня ласкает. Я кого-то беру, но она все еще танцует. Тогда кого же я…?
Посмотрев на Соломатина, я зажал рот, соскочил с кровати и бросился в туалет. Меня долго и мучительно рвало. Звенело в висках, перед глазами наливались огненные спирали. Я сидел на кафельном полу, прижавшись спиной к унитазу, не в силах поверить. Я не мог! Не мог! С трудом поднявшись, облокотился о раковину, посмотрел в зеркало. «Ты трахнул мужика!» – захохотало отражение с безумными глазами и красными пятнами на щеках.
Нет, этого не может быть! Я оделся и выскочил на улицу. Яркое солнце ослепило, пробив глаза до слез. Я шел, не думая – куда. Ноги заплетались, голова гудела, дико хотелось пить. Она не могла меня так подставить! А, может, ничего не было? Может, это больное воображение или наркотик сыграли со мной злую шутку?
Увидев магазин, зашел, купил минералку и выпил залпом почти полбутылки. Стало легче дышать, голова пришла в норму. Усевшись на скамейку возле автобусной остановки, тупо уставился в никуда. «Зачем она так со мной? – кулаки сжались в бессильной ярости. Душа рвалась, сердце отказывалось верить. – Не может любящая женщина так себя вести. Не может!» Но она такая. Мне нужно либо уйти, либо играть по ее правилам. Я не понимал, что делать. При мысли о ней внутри сворачивался клубок безумного желания.
Сквозь пелену непролитых слез я увидел женщину в плаще нараспашку, бежавшую к остановке. Красное платье мелькало запрещающим сигналом семафора. Она! Это она! Я хотел броситься навстречу, но что-то держало, только судорожно сжались пальцы, полыхнуло нестерпимым жаром внутри.
- Я чуть с ума не сошла, когда проснулась, а тебя нет! Мальчик мой! Ну, прости! Прости за вчерашнее! Только не уходи!
- Пусти меня, тварь! Сука! – я ударил ее по щеке. Ужаснулся тому, что сделал. И ударил снова.
- Люби меня… только люби меня! – как безумная, шептала и плакала она. – Заклинаю!
У меня закружилась голова от счастья: она сама пришла ко мне! И я не выпрашиваю у нее любовь, как нищий на паперти – монетку. Это она молит меня не уходить! Аромат чайной розы одурманил мозг. Я зарылся лицом в спутанные ветром волосы, пахнущие почему-то дождем. Да какая разница, что было и будет? Она любит меня! Любит! Если ей так нужно для счастья, я перетрахаю весь мир!

***********************

Прощальный взгляд – обжигающее дыхание горячих барханов, поцелуй – печать проклятия. Обернувшись на пороге, пью ее образ, как приговоренный к смерти – яд. Спускаясь по ступеням крыльца загородного дома, в очередной раз зарекаюсь: «Все! Хватит! У меня жена и  сын. Господи! Верни мою жизнь! Больше не приду сюда никогда!»
Клятвы не помогут: я безнадежно болен ею. Каждый раз ухожу, чтобы вернуться, и ничто не сможет разорвать эту цепь. Я ухожу, опустошенный, принесший очередную жертву на алтарь изможденной любви. Слезы осколками стекла режут глаза, боль выжигает клеймо безысходности.
Тварь! Как же сильно я ее ненавижу!
И люблю…




(Зарисовка по мотивам романа «Идеальная грешница») (с)